|
|
|
Николай ИЛЬИН |
2005 г. |
СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ |
XPOHOCВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТФОРУМ ХРОНОСАНОВОСТИ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСАРодственные проекты:РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯПРАВИТЕЛИ МИРАВОЙНА 1812 ГОДАПЕРВАЯ МИРОВАЯСЛАВЯНСТВОЭТНОЦИКЛОПЕДИЯАПСУАРАРУССКОЕ ПОЛЕ |
Николай ИльинЭтика и метафизика национализма в трудах Н.Г.Дебольского(1842-1918) Николай Петрович Ильин. Переход к главам: | 01 | 02 | 03 | 04 | 05 | 06 | 07 | 08 | 09 | 10 |5.При беглом и предельно схематичном изложении идей Н.Г.Дебольского трудно передать характерную черту его мышления, да, вероятно, и его личности: предельно внимательное и вдумчивое отношение к тому, о чём говорит человеку его реальный жизненный опыт, его "обыденное сознание" - и весьма холодное и скептическое отношение ко всякого рода этическому "идеализму", с его жёсткой требовательностью и нетерпимостью к "человеческим слабостям". Неслучайно в своих размышлениях о высшем благе Дебольский придает весьма важное значение самому заурядному (и естественному) его пониманию: как личного счастья и даже (horribile dictu!) личного удовольствия. Из работ Дебольского становится, кстати сказать, особенно очевидно, насколько сложнее опровергнуть это "примитивное" понимание, чем заумные построения иных философов. Впрочем, Дебольский и не стремится к тому, чтобы вообще уничтожить это обывательское представление о высшем благе; по основному смыслу его учения, личное счастье, удовольствие и т.п. имеет своё законное место в иерархии целей. Весьма характерно, однако, что при этом он решительно отвергает концепцию, согласно которой высшее благо может быть истолковано, как специфическое "духовное наслаждение", связанное со стремлением к Истине, Красоте и т.д. (о чём написано столько звонких, но по существу пустых фраз и в русской философии). Дебольский - философ и педагог - отчетливо понимал простую вещь: "покуда не найдено средство производить через воспитание Моцартов и Рафаэлей, Ньютонов и Кантов, до тех пор нелепо и предприятие заставить человека вообще находить счастье в искусстве и науке. А это средство, конечно, никогда не будет найдено, потому что самое совершенное воспитание может только позволить человеку наилучше раскрыть его задатки, но произвести их ни в коем случае не в состоянии. Поэтому, если бы все люди были приучены искать счастье в истине и красоте, то громадное большинство людей... чувствовало бы себя несчастными"[50]. Такой взгляд на "духовные наслаждения" выражает не отрицание духа, но верное понимание его настоящей сути. Нельзя не сожалеть, что в рассуждениях о духе существует устойчивая тенденция выдвигать на первый план то, что дано человеку от природы (или от Бога). Сам "дух" представляется при этом, как нечто "нисходящее" на человека, как некий "дар случайный" (и очень часто - "дар напрасный"). Но ещё в известной евангельской притче о талантах /МФ. 25,14-31/ раскрывается действительный смысл духовного достоинства человека: это достоинство определяется не тем, что человек получил от Бога, а тем, как он этим даром распорядился. Талантам человека можно завидовать, можно ими восхищаться, но уважение вызывает не талант, а личность, способная правильно применить свой талант, каким бы малым он ни был. Именно в личности человека, в его нравственном характере выражается его дух с присущей ему силой самоосуществления. И это верно не только для отдельного человека; не случайно мысль о различии "таланта" и духа связана у Дебольского с мыслью о различии породы и народа[51]. При этом он весьма иронически отзывается о стремлении всячески преувеличивать природные таланты русского человека, о склонности производить наших национальных гениев непременно в гении "мировые". Всё это, по мнению Дебольского, только мешает главному: дать ясный отчет в наших действительных талантах и проявить силу русского духа в их раскрытии и правильном применении. Но мы несколько забежали вперед. Вернемся к тому, что каждый человек имеет нравственное право стремиться к собственному счастью; соотношение "физических" и "духовных" составляющих счастья является при этом разным для различных людей. Однако считать счастье высшим благом нельзя. И не потому, что такое представление о высшем благе является "эгоистическим". Дебольский показывает, что попытки заменить идею личного счастья - "счастьем других", "счастьем большинства", "счастьем всех людей" и т.п. только понижают нравственное значение счастья как цели нравственной деятельности, а не повышают его. И вот почему. В свете человеческого опыта мы знаем, что стремление к счастью не даёт счастья, потому что эта цель является совершенно неопределенной; категория "счастья" лишена внутренней меры; счастья (наслаждения и прочего) нам всегда "мало" и "не хватает". При этом возможная для других мера счастья известна нам еще хуже, чем собственная - именно поэтому заповедь "возлюби ближнего, как самого себя" задаёт в качестве меры "любви к ближнему" именно любовь к себе. Что касается нравственных раздумий мыслителей, пытавшихся сделать "счастье" верховным критерием человеческой деятельности, их итог известен: чтобы быть вполне счастливым, надо отказаться от стремления к счастью; счастье - в апатии, или бесстрастии. Но такой вывод самоубийственен для этики, потому что бездействие не может быть нравственным 18.
Суть, однако, не в том, чтобы отказаться от стремления к счастью, благополучию и т.п., но в том, чтобы понять их вторичность по отношению к той первичной, основной цели, достижение которой как раз и сопровождается переживанием счастья и прочего. Человеческий опыт свидетельствует, что эта первичная цель наиболее адекватно выражается в понятии самосохранения: "стремление к счастью не дает счастья, но... счастье получается через правильное стремление к самосохранению"[52]. Тем самым устанавливается подлинное отношение между верховной целью нравственной деятельности человека и его естественным желанием счастья; "самосохранение есть, прежде всего, право некоторого субъекта, а затем уже из этого права возникает правило его счастья"[53].
Дебольского нисколько не смущает прозаический характер идеи "самосохранения", прямая связь этой идеи с инстинктом самосохранения, понимаемым, как "бессознательное стремление сохранить свою жизнь и жизнь тех органических существ, которые родственны по происхождению, и притом по мере близости этого родства"[54]. Сознательные цели человеческой деятельности должны иметь прочный биологический корень, тем более что речь идет о целях, достижимых в условиях земного существования человека. Не менее важно то, что верховная цель "состоит... в самосохранении определенного субъекта"[55]; понятие "самосохранения", по своему прямому смыслу, относится не к отвлеченным идеям и мертвым вещам, но именно к живым существам - это сообщает учению Н.Г.Дебольского о высшем благе и трезвый практический, и глубокий метафизический характер. При этом Дебольский подчеркивает, что речь идет о самосохранении субъекта как такового, "а не той или иной временной совокупности его состояний; последняя не только может, но и должна изменяться"[56]; задача самосохранения имеет по преимуществу активный динамический характер. Итак, верховная цель нравственной деятельности состоит в самосохранении определенного субъекта. Но "кто же именно есть субъект самосохранения?" Ответ на этот вопрос вовсе не предрешен тем, что мы отправлялись от идеи личного счастья; она только подсказала нам, в каком направлении следует искать определения высшего блага - не в области бесплотных "ценностей", "идеалов", "традиций" и т.п. 19, но в области живых субстанциальных реальностей, в области субъектов. Но чтобы решить, с сохранением какого именно субъекта связано понятие высшего блага, надо использовать те основные признаки верховной цели нравственной деятельности, которые были установлены выше. Конечно, вполне естественно, если первым кандидатом на роль "субъекта самосохранения" для каждого человека окажется он сам. Дебольский отмечает, что претензии т.н. "эгоиста" оказываются, как обычно, весьма основательными: личное самосохранение задает цель вполне конкретную, достижимую и постоянную. "Единственное, что можно возразить против эгоистического самосохранения, состоит в том, что оно не есть цель всеобъединяющая"[57], интегрирующая в себе все остальные цели человеческой деятельности. Действительно, уже на уровне инстинкта человек стремится сохранить не только себя, но и других, тех, кто связан с ним тесными биологическими узами; и такое стремление укрепляется и расширяется в процессе культурного развития, когда связи биологические дополняются связями духовными. Поэтому, если понимать задачу самосохранения в её целостном смысле, как сохранение человека "во всей полноте его способностей и сил", то последовательный эгоист вступает с этой задачей в противоречие; "все цели, живущие в душе людей, как... членов различных общественных союзов, для него будут мертвы"; узко эгоистическое понимание самосохранения "есть добровольное превращение себя в безжизненную мумию"[58]. Поэтому индивидуальное самосохранение законно только в качестве подчиненной цели, поскольку "не сохраняя себя, я не могу служить чему-либо или кому-либо другому"[59]. Это "другое" можно попытаться найти на максимальном онтологическом расстоянии от человека, положив верховной целью нравственной деятельности самого Бога. Но такое понимание высшего блага, каким бы "богоугодным" оно не выглядело, является даже не ошибочным, а просто лишённым смысла, поскольку Бог "не нуждается для своего самосохранения в деятельности человека". Впрочем, отмечает Дебольский, "против понимания нравственной деятельности, как такой, цель которой есть исполнение в мире воли Божьей, конечно, ничего нельзя возразить; но для того, чтобы эта цель представлялась сама, как нечто определенное, необходимо указать на ее содержание, то есть решить, в чём именно состоит та воля Божья, осуществить которую обязан человек. Без такого указания одно голое требование: "соблюдай волю Божью" оказывается бесплодным, так как этим требованием прикрывались и могут прикрываться самые разнообразные цели"[60]. Заметим, что воля Божья является, с христианской точки зрения, первоисточником не только нравственных, но и физических законов (Бог - Творец природы и человека), для познания которых мы обращается, однако, не к Св.Писанию, а к естественным наукам. Для понимания законов нравственной (а шире - духовной) деятельности человека мы обращается к философии, как специальной "науке о человеке"; и только для понимания закона Спасения у нас нет другого источника, кроме Св.Писания. Итак, тем субъектом, самосохранение которого составляет верховную цель нравственной деятельности, не является ни Бог как источник нравственного закона, ни человек, как нравственный деятель, который этот закон познает и исполняет. Но тогда остается предположить, что "высшее благо или верховная цель есть самосохранение того целого, в составе которого полагает себя человек"[61]. О каком же целом идет речь? В эпоху, когда Дебольский писал свою книгу, это целое постоянно отождествлялось с человечеством. Изменилось ли что-либо сегодня? Много ли настоящих противников такого понимания? Раскрываю один из номеров отнюдь не "мондиалистского" журнала "Наш современник" и просматриваю статью маститого Арсения Гулыги. Читаю: "Основная категория русской философии - СОБОРНОСТЬ 20... Соборность - это подлинная, высокая общность—это общность, составные части которой взаимосвязаны с другими и все сливаются в единое общечеловечество"[62]. Читать это и грустно, и скучно. Не спасают и филиппики в адрес А.Янова, Г.Померанца и прочих; всё это - пререкания своих, напоминающие разногласия фарисеев и саддукеев. Позиция А.Гулыги совпадает, к сожалению, со взглядами большинства идеологов "патриотического лагеря", уверенных при этом, что они действительно верны традициям русской философии. Неудивительно, что имена Страхова, Данилевского, Астафьева, Дебольского здесь не более популярны, чем среди идеологов "демократического лагеря". И это понятно: названные мыслители никогда не поклонялись кумиру "единого общечеловечества". H.Г.Дебольский по существу подвел черту под критикой идеи "человечества" как определенного социально-исторического субъекта. При этом он установил точный положительный смысл тех понятий, которые сплошь и рядом прилагаются к "человечеству" без всякого на то основания. Это относится, в первую очередь, к понятиям организма и общества. Человечество, или "собирательное понятие" обо всех существующих на земле людях и народах, не есть ни то, ни другое. Комментируя рассуждения В.С.Соловьёва об идеале человечества, как такого "общественного организма", в котором "каждый является целью всех, и все целью каждого" 21, Дебольский пишет: "Организм не есть ни все его части и ни каждая его часть, но связь этих частей в одно целое по своеобразному типу. Если эта типическая связь сохраняется, то вещественное содержание частей может даже изменяться, не нарушая целости организма. Так и общество, как связь всех и каждого, есть то постоянное, типически своеобразное целое, которое владеет и всеми, и каждым и остается пребывать в их реальной смене"[63]. Но если так, то человечество никак не может быть "общественным организмом", потому что "в человечестве мы находим не один, а множество типов, множество притом постоянно возрастающее"[64]. И это понятно: помимо своего собирательного характера, идея "человечества" может выражать все то, "что потенциально (в возможности) дано в человеке", в самых общих свойствах его природы. Поэтому в человечестве "содержится... множество возможностей развития, следовательно, и множество идей, между осуществлением которых является надобность выбирать"[65]. Но для такого выбора (или предпочтения) одного типа развития другому само "человечество" не даёт никаких оснований; оттого, заметим, совершенно бесплоден спор "всечеловеческих" идеологий между собой, спор о том, что "лучше для человечества": всемирная демократия, всемирный коммунизм или всемирная теократия. Остается только навязывать всем частям человечества тот тип развития, который, в лучшем случае, приемлем для какой-то одной части 22; навязывать всем народам Рим, Москву, Берлин или Вашингтон в качестве того места, где, по выражению поэта, "земля всего круглей". Таким образом, "человечества как целого... в действительности нет", потому что действительное целое всегда имеет определенное типическое строение. Выдвигая на первый план понятия "типа" и "типичности", Дебольский, несомненно, идет по следам Аполлона Григорьева, Николая Страхова и Николая Данилевского; но при этом он существенно углубляет указанные понятия, приближается к их метафизической сути, связывая их с категорией неделимого различных порядков сложности. Остановимся на этом важном теоретическом пункте его социальной философии подробнее. Понятие "типического" соединяет в себе моменты общности и особенности. В самом элементарном смысле типично то, что обще ряду предметов и одновременно отличает этот ряд от других рядов. "Типично русское" - это то существенное, что обще всем русским людям и в то же время отлично от "типично немецкого" или "типично китайского". Даже при такой упрощенной трактовке понятия "типичности" выясняется нечто весьма важное. Выражение "типически-своеобразное целое" подразумевает существование множества типических единств, различных (то есть имеющих разные лица) целых; например, выражение "типично человеческое" подразумевает существование других одушевленных существ, будь то животные, ангелы или "инопланетяне". Именно в понятии "типа" достигается то равновесие (и равноправие) множества и единства, которое явно нарушается (в сторону единства) в философии "всеединства" или неопределенной "цельности". Типическая цельность немыслима без множества и внутри, и вне себя; а это значит, что только такая цельность сохраняет право и значение индивидуальности, будучи сама индивидуальной или (как обычно выражается Дебольский) неделимой. Любой действительный "общественный организм" является типическим целым, или "неделимым" - это тезис встречается у Дебольского постоянно, принимается им, как нечто само собой разумеющееся. И это так, несмотря на видимую парадоксальность приложения к обществу понятия "неделимости". Дебольский отмечает, что общество является целым, аналогичным биологическому организму, но не более того; различие здесь существеннее сходства. Суть этого различия в том, что части биологического организма находятся "в вещественной, а части общественного организма - в духовной связи. Вследствие того, единство и целость первого определяются вещественными силами, а единство и целость второго - чувствами, настроениями, хотениями, стремлениями и т.д. его членов. Именно для сознательного руководства этими духовными силами, из которых вырастает общественная жизнь, и существует учение о нравственности"[66]. Другими словами, неделимость общественного организма поддерживается не механически, а, прежде всего, духовно; это принципиально иной, более высокий вид неделимости (или индивидуальности), который требует для своего самосохранения нашей нравственной деятельности. Так, когда мы говорим о неделимости России или русского народа, мы слишком хорошо понимает, что разделение здесь возможно (а для врагов России и весьма желательно), но оно противоречит нашему духу и нашим нравственным убеждениям. И такой вид неделимости не является чем-то условным - напротив, именно в нём проявляется подлинная метафизическая неделимость - неделимость духа. Разделенная Россия или, скажем, разделенная Германия - это не "две России" и не "две Германии", но именно отрицание России или Германии как таковых; с разделением разрушается то типическое целое, которое называется Россией или Германией, разрушается точно так же, как и любое другое подлинное неделимое, будь то поэма Пушкина или симфония Бетховена. То, что речь идет при этом о "сложных неделимых", ничего не меняет, а скорее усиливает степень нашей ответственности, как "частей" целого, за его самосохранение. Мы отвечаем за самосохранение тех неделимых, которые сохраняются не по "законам природы", а по законам духа - отвечаем за самосохранение неделимых высшего порядка. Именно с этой точки зрения, отмечает Дебольский, должны рассматриваться и всевозможные преобразования внутреннего строения России, введение тех или иных институтов, заимствованных, скажем у Соединенных Штатов. Такие преобразования могут повести и к росту народного благосостояния, и даже (считает Дебольский) к определенным приобретениям с точки зрения "христианской любви к ближнему". Но суть не в этом; главный вопрос заключается в том, "не привело ли бы водворение американского типа жизни к разрушению того неделимого, которое называется Россией; и, при утвердительном ответе на этот вопрос, мы должны признать любую попытку такого водворения процессом анормальным, какое бы увеличение братской любви, равенства и счастья она ни обещала русскому народу как собирательной массе"[67]. Вот тот критерий нравственной оценки, который вытекает из принципа самосохранения своего духовного типа. Надеюсь, что для внимательного читателя стала ясна та связь метафизики и этики, которая определяет основное содержание учения Н.Г.Дебольского. Отметим в заключение еще один момент, сравнив понятие "неделимого высшего порядка" с более привычным понятием "индивида", то есть отдельного человека. Ясно, что и сам по себе человек - тоже "сложное неделимое"; и его можно "разделить", причём его конкретная психосоматическая индивидуальность при этом исчезает. Земная смерть человека как раз и означает исчезновение данного человека, даже если при этом сохраняется его бессмертная духовная часть. Именно поэтому христианство, в отличие от язычества, не уповает на бессмертие человеческого духа (хотя и не отрицает его), но ожидает воскресения цельного человека 23. Другое дело, что задача воскресения уже не является земной задачей, чего не понимали ни Н.Ф.Федоров, ни почитатель его утопического "общего дела" В.С.Соловьёв; да и совершается воскресение не человеком и не человечеством (чего они тоже не понимали). Напротив, сохранение того сложного неделимого, к которому человек принадлежит в условиях своего земного существования, составляет нравственную задачу, решение которой зависит, прежде всего, от самого человека, от личных нравственных усилий людей, из которых это "сложное неделимое" состоит. И эту задачу нельзя путать не только с заботой о личном спасении, но и с заботой о других людях. Дебольский пишет: "Работать для общества значит работать не для всех и каждого, а для поддержания той своеобразной типической связи, которая их соединяет и складывает из них неделимое высшего порядка"[68], работать для сохранения данного целого с его особым духовным типом. Такая задача принципиально отличается от религиозной задачи, хотя и получает от религии санкцию в качестве безусловного нравственного долга. Но это, всё-таки, другая задача, не сводимая ни к заботе о спасении души, ни к "любви к ближнему": "можно проповедывать философский и христианский альтруизм, то есть любовь к людям, совершенно игнорируя общество" - отмечает Н.Г.Дебольский. 24 Подчеркнём, что, характеризуя и общественный союз, и отдельного человека как неделимое, то есть, отмечая индивидуальный характер и того, и другого, Дебольский нигде не называет общество (государство, нацию и т.д.) - личностью, хотя бы и в переносном смысле. Личностью, с её основной способностью свободного самоопределения к нравственным целям, является только человек; в этом заключается его метафизический примат над любым земным целым, к которому он принадлежит, и служение которому он признаёт своей нравственной задачей. Так или иначе, этим целым не является человечество, которое лишено типического единства, "не имеет определенных очертаний, нужд и требований" и потому не задает конкретных целей человеческой деятельности 25. Было, однако, давно замечено, что всякое заблуждение держится заключенной в нём долей истины (или точнее, тем отблеском истины, который лежит и на заблуждениях). В каком смысле это верно для идеи человечества, мы сейчас увидим. А пока, подводя итог, скажем, что верховная цель нравственной деятельности - это не сам человек, не Бог, не человечество, но общество, то конкретное "неделимое высшего порядка", или "постоянный союз, члены которого действуют в интересах его самосохранения"[70]. Но общественных союзов - культурных, экономических, политических, религиозных и т.д. - очень много. Какой же тип общественного союза является действительно высшим благом, или "самоцельным целым"? Примечания:
Перепечатывается из сборника "Русское самосознание" - http://www.nationalism.org/
Переход к главам: | 01 | 02 | 03 | 04 | 05 | 06 | 07 | 08 | 09 | 10 |Далее читайте:Николай Ильи - страница философа. Дебольский Николай Григорьевич (1842-1918), биографические материалы Дебольский Н.Г. О начале народности. Дебольский Н.Г. Начало национальностей в русском и немецком освещении.
|
|
ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ |
|
ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,Редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании давайте ссылку на ХРОНОС |
