Глушкин Олег Борисович

САУЛ И ДАВИД

XPOHOC

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

КАРТА САЙТА

Глава XXV

В череде последних, залитых кровью и переполненных стонами дней, сжалился Господь над ним, Фалтием, и подарил душе праздник встречи с младшим братом. Сидели они в шатре Фалтия, плечо к плечу на циновке, и Фалтий вдыхал знакомый запах дома - и казалось ему, что сидит он в этом доме, где на столе стоит топленое молоко и козьи сыры лежат рядом с медовыми лепешками. На самом же деле пахло дымом костров, потом и пьянящим шекером. Фалтий приказал своим людям принести снеди, удалось раздобыть и хлеб, и баранину.

- Ешь, любезный сердцу моему Амасия, ешь брат мой, - говорил Фалтий, подкладывая Амасии мясо и пшеничные лепешки, - ешь, ты совсем, как тростинка, ешь - мужчина должен быть сильным, должен быть воином...

- Так всегда говорил и отец, я помню, - сказал Амасия, - отец никогда не верил, что я могу что-либо совершить. Но я прошел всю страну, я плыл по быстрому Иордану, я хочу спасти отца...

- Ты так рисковал, Амасия. Мои люди безжалостны, за каждого, кто был с Авессаломом, им обещана награда. А у тебя такие длинные волосы! Я мог не подоспеть вовремя и потерять тебя! - сказал Фалтий и придвинулся теснее к брату, и обнял его за хрупкие плечи. Плечи были худенькие, косточки ощущались под ладонью. И Фалтий повинился перед собой, что никогда не воспринимал всерьез брата, задумчивого и любящего слушать пение птиц, любил брата - да, но думал, что ничего ему нельзя доверить, но вот пришла и его, Амасии, пора - и дано ему познать жестокость жизни. И решил Фалтий, что не отпустит от себя брата, что будет ему надежным щитом. Но выяснилось скоро, что не ищет защиты брат, что требует от него, Фалтия, другого. Требует спасти отца. Наконец-то вернулся отец из плена. Фалтий всегда верил, что отец жив, верил, что отец все сможет преодолеть. А теперь, судя по рассказу Амасии, отец попался в ловушку, ему грозит гибель...

- Ты ведь спасешь его? Спасешь? - несколько раз повторил Амасия.

- Придет рассвет, придумаем, что предпринять. Конечно, мы не дадим погибнуть нашему отцу!

Фалтий не хотел обременять Амасию сомнениями, отрок и так многое претерпел в пути. Сам же он, Фалтий, не представлял с чего даже начать. Амасия все время говорил о Давиде, о том, что надо срочно все поведать царю. Брат не знает, что сейчас творится в Иерусалиме. Не знает, каким гневом охвачен царь, потерявший любимого сына, восставшего против отца. Царь жаждет и память об этом восстании истереть из людских сердец. Он, Фалтий, давно уже не вхож в царские покои. Сегодня никому нет доверия кроме наемников - царских охранников фелефеев и хелефеев. Единственный выход виделся Фалтию в том, чтобы разыскать Шалома, умудренного в знаниях древних свитков и приближенного к царю. Отец спас Шалома, и должен помнить об этом гирзеянин, ставший при Давиде мазкиром- дееписателем, заносящим деяния царя в особую книгу...

И Фалтий поведал Амасии об их названном брате Шаломе, и о тех высотах, которых достиг гирзеянин. Амасия обрадовался. Он рвался в путь, не дожидаясь рассвета. Пришлось сдерживать его. Расспрашивать обо всем, успокаивать. Амасия поведал, как добирался по Иордану, как повезло ему в пути.

- Я встретил умудренного жизнью Левита, он был еще среди сынов пророческих, он проповедник, если бы не он, я бы пропал, - сказал Амасия.- Я боюсь за него, если его поймают твои воины, и он станет перед лицом их обличать Давида, они не пощадят старика. Он говорит ужасные вещи, он ничего не страшится, в нем кипит ярость пророка...

- Не бойся, брат, - успокоил Фалтий, - мои воины не сражаются со стариками и священнослужителями. Говорить и обличать - право каждого левита - служителя Господня. Я прикажу оберечь его...

- Он бежал, - продолжал беспокоиться о своем попутчике Амасия, - вдруг его уже поймали?

- Его никто не станет ловить, мы ищем сторонников Авессалома - воинов и отроков, бывших с ним, - объяснил Фалтий.

В шатер заглянул стражник, доложил, что все спокойно в округе. Фалтий повелел ему принести виноградного сока и раздобыть ножницы. Потом Фалтий зажег еще один светильник. За пологом шатра все стихло, глубокая ночь лежала над Иорданской долиной, а братья все никак не могли наговориться. И было много вопросов у Фалтия, на которые не сумел толком ответить младший брат.

Спрашивал Фалтий об отце и не мог понять из ответов Амасии - почему признали в отце Саула. Давно уже в царстве теней Саул. Кто мог возжелать его оживления? Зачем это надо правителю Каверуну? Посланы ли от Каверуна люди к Давиду? Почему правитель угрожает казнью отцу? Ничего вразумительного...

Вот про свои любимые пастбища, про ягнят может подолгу говорить Амасия. Там, вне дома, в тиши проходит беззаботная жизнь брата. Слушал его Фалтий и чувствовал тоску по родному дому, по оливковым деревьям под окном, тоску о родительнице своей Зулуне, всегда снующей по дому и что-нибудь делающей. И позавидовал он Амасии, его жизни в родном доме и среди пастухов. Всех в мире Амасия считает добрыми. Связался в пути с каким-то Левитом, доверился тому. Сколько таких обличителей бродит по дорогам Ханаана, все провозглашают слово Господне, все утверждают, что говорят от имени его. Такие и смутили Авессалома. И того не понимают эти новоявленные пророки, что длинноволосый безумец мог разрушить царство Израиля...

И когда закончили они разговор, Фалтий вынул меч и стал точить о камень, не дождавшись стражников, видимо, не добывших ножниц. Амасия с недоумением смотрел на брата. И понял, что тот задумал лишь тогда, когда стал Фалтий поглаживать ему волосы, а потом собрал их сзади, захватил одной рукой и резко махнул мечом. Лицо Амасии покраснело, он возмутился: “Что ты наделал, брат? Как я предстану перед лицом матери своей? Чем мешали тебе мои волосы?”.

- Для твоего же блага, брат, сделал я это, - спокойно ответил Фалтий, - с такими длинными волосами опасно появляться в Иерусалиме. Все отроки, возлюбившие Авессалома и сражавшиеся за него, подражая сыну царя, отращивали длинные волосы...

Амасия был растерян, брат ведь мог сначала объяснить все. Но в этом весь Фалтий - привык, что ему должны подчиняться. Все произошло так внезапно, остриг, словно бессловесную овцу. Амасия понимал, что ничего уже не поделаешь, что надо смириться, что не место сейчас мелким обидам, но все же долго не мог он успокоиться.

Фалтий, оправдываясь, утешал его, говорил, что теперь лицо стало мужественным, что впереди их ждут нелегкие испытания, что пора Амасии стать мужчиной и сильным воином.

- Помнишь, как мы стреляли из лука в Тиропеонской долине? - спросил Фалтий.- Помнишь, отец укреплял щит на корявом стволе дуба? Он хвалил тебя тогда, он говорил, что у тебя зоркие глаза...

- Он злился, - возразил Амасия, - я был еще мал, и лошадь не слушалась меня...

- Это ты о том, когда отец привел коня? Это было позже...

Фалтий прикрыл глаза, вспоминая то беззаботное время - первые годы их жизни в Иерусалиме, и то, как завидовали все ему, когда восседал он на вороном коне, которого вел за узду отец, и копыта звонко стучали по выложенной камнями улице. Конь вздрагивал, смирял свою прыть, и только потом, на широкой равнине, вырвавшись на свободу, мчался во всю прыть, отталкиваясь копытами от земли, поросшей росными травами. Чтобы не слететь с него, надо было изо всех сил держаться за гриву, пятками вжавшись в теплый, подрагивающий круп. Отец учил бросать меч на скаку, надо было припасть к гриве, мчаться к мишени - все тому же щиту на дереве - и поравнявшись, выпрямиться и резко взмахнуть рукой, метнув короткий меч в цель. Кони тогда редко у кого были. Кони были у Давида и его военачальников, кони, захваченные у филистимлян. Воины отправлялись в битвы на ослах, так считалось надежнее. Это уже потом появились первые колесницы, но отца тогда уже не было в Иерусалиме.

- Почему всегда надо воевать? Почему мужчина обязан быть воином? - прервал воспоминания Фалтия Амасия.

- Не хочешь воевать? Тогда надо родиться женщиной, - ответил Фалтий, - разве ты хотел бы родиться женщиной?

- Нет, конечно нет, - поспешно ответил Амасия, - увидишь, я многое смогу, не думай обо мне плохо. Но скажи, вот ты воин, ты защищаешь царя, ты бьешься за других на ратном поле. Ты оставил нас одних. Почему? Нету отца, нету тебя...

Глаза у Амасии слипались. Фалтий подложил под бок брату свой плащ. Амасия припал к плечу Фалтия, дыхание его стало ровным. В мягком свете заправленных кунжутовым маслом светильников лицо его казалось совсем детским. Щек брата еще не касалось лезвие, нежный рыжий пушок едва виднелся на подбородке. Фалтий смотрел на спящего брата, и смягчалась душа, и затаенное чувство вины возникало, вины перед покинутым домом своим, и было желание искупить эту вину, сделать все возможное, чтобы не страдали на этой земле близкие люди.

Фалтий понимал, что в чем-то предал их, но ведь не мог он навсегда остаться в городе-убежище, не для него была эта затаенная жизнь. Бежать из Иерусалима только из-за того, что Иоав обвинил отца в предательстве, значило согласиться с этим ложным наветом, подтвердить и Давиду, что прав его военачальник, предать память об отце. Как не хотела мать отпускать из дома, как молила остаться! И место подыскала - в охране правителя Каверуна, и можно было там получать не меньше сребреников, чем в Иерусалиме. Но там, в Иерусалиме, ждал его Давид...

С малых лет Фалтий помнит царя, царь был всегда рядом - еще со времен Вифлеема, когда являлся в дом веселый рыжекудрый пастух с арфой. Никогда он не приходил без подарка. Он появлялся в доме чаще, чем отец. Явления отца были редкими, отец не пропускал почти ни одного сражения Он был молчалив и скуп на ласки, он любил своего первенца, но никогда не говорил о своей любви. Давид же был многоречив, да и пение его завораживало всех. Мать рассказывала, что Давид спас их с Маттафией, когда скрывались они в пещере под Вифлеемом. Она даже водила как-то в эту пещеру. Мрачные, покрытые мхом камни, крутые склоны гор, ни деревца вокруг - безлюдное, отпугивающее место, а мать присела у входа в пещеру и не хотела уходить, глаза ее затуманились, и улыбка блуждала по лицу. У нее были странные отношения с Давидом, дружба в молодости с годами сменилась полным неприятием, она избегала встреч с царем, злилась, когда он, Фалтий, восторженно рассказывал о подаренном мече, о своей службе в отряде лучников Давида. И чтобы угодить матери он перестал говорить при ней о Давиде, но уйти от воинской службы, покинуть царя - он не смог.

Были превыше всех мелких обид замыслы царя. Эти замыслы были близки душе Фалтия. Он понимал, что надо укрепить царство, надо объединить все колена, надо разбить врагов Израиля. Фалтий был неустрашим в битвах. Он не искал покровительства царя. Он должен был доказать, что достоин своего отца. О Маттафии помнили многие, никто из воинов не верил, что отец мог стать предателем, это все были наветы Иоава. Иоав, которого называли мечом Давида, обладал большой властью, и ему опасались открыто возражать. У Давида родилось много своих сыновей, казалось, какое ему дело до сына простого сотника, к тому же, сотника, попавшего в плен, и все же царь не забывал Фалтия. Последний раз Давид вступился за него, Фалтия, когда шла война с аммонитянами. Давид не хотел этой войны, он перед этим нанес поражение филистимлянам, разбил маовитян, жестоко расправившись с ними, потом войска Давида победили Сувского царя в сражении у реки Евфрат, была завоевана Сирия. Израиль устал от войн, нужны были хотя бы несколько лет передышки.

С царем аммонитян Наасом был заключен мир. Но умер Наас, и вместо него воцарился сын царя Амнон. И тогда решил Давид отправить послов, чтобы утешить Амнона в скорби его об отце своем. Рано утром выехало из городских ворот это посольство - люди все знатные, владельцы пастбищ, богатые торговцы. Ни одного воина, ни одного военачальника - так повелел Давид, чтобы поняли аммонитяне - нужен мир, нужна торговля друг с другом. Однако Иоав решил, что надо сопроводить послов, и были Фалтий и его сотня отправлены вслед за знатными людьми города. Ехали в отдалении, словно и не было воинам никакого дела до тех седобородых знатных послов, что тряслись впереди по каменистой дороге на своих ослах. Но у переправы через Иордан пришлось помочь послам перебраться через брод. И самый знатный из них - владелец каменоломен Иссихар сказал Фалтию: “Далее путь продолжим без вас, ожидайте нас здесь, на берегах Иордана, идем мы с миром, а не с мечом, на тризну, а не на пиршество”. И никак не мог убедить его он, Фалтий, что не помехой будут воины, что опасны горные дороги в стране Амнона. Возвращение послов ждали долго, но не дано было дождаться, ибо прискакал гонец из Иерусалима и повелел срочно возвращаться в город, и поведал, что в сильном гневе пребывает царь, и не избежать воинам поношений. Они тогда недоумевали - в чем причина? Что произошло? И лишь в Иерусалиме узнали обо всем.

Оказалось, что опозорены были послы Израиля новым царем аммонитян. Возвели на них навет князья аммонитянские, сказали своему молодому царю Амнону: “Неужели ты думаешь, что Давид из уважения к отцу твоему прислал к тебе утешителей? Пришли эти люди высмотреть все в нашем городе. Это лазутчики Давида, и вслед за ними войско пойдет и все разрушит!”. И поверил царь Амнон своим князьям, велел он своим слугам обрить каждому послу половину бороды и обрезать одежды до чресл. И в таком виде были изгнаны послы, и бежали за ними аммонитянские отроки, и поносили их - кричали: “Иврим голозадые! Убирайтесь к своему Давиду!”. Напуганные послы переправились через Иордан совсем не в том месте, где их ждали воины Фалтия, и укрылись послы в Иерихоне, и там остались, пока не отросли у них бороды, чтобы не являть глазам царя свой позор.

Иоав поносил Фалтия последними словами, кричал, что напрасно доверился сотнику, что сын предателя недалеко ушел от своего отца. Вот тогда и вступился Давид за него, Фалтия:

- Успокойся, Иоав, - сказал Давид, - ты во дворце, а не на поле боя. Я сам повелел послать мирное посольство, и не должны были идти воины с ним. И отступись от сотника моего Фалтия, ибо не ответчик сын за деяния отца своего!

И сомкнул сразу свои уста Иоав, отступился от него, Фалтия. Смотрел по-прежнему злобно, но не решался перечить царю. А Фалтия поначалу обрадовали слова царя - помнит прежнее Давид - не отошла его милость от дома Маттафии - но потом, через месяц, сидел Фалтий на трапезе у Давида вместе с другими военачальниками, и опять Иоав поносил Маттафию, и промолчал Давид. И понял Фалтий, что поверил царь в предательство отца, убедили его в этом сподручники Иоава.

И после той трапезы Фалтий стал избегать царя, да и не пересекались их пути - в сражениях теперь Давид все реже участвовал - он же, Фалтий, всегда рвался в бой, хотел, чтобы поняли все, сколь бесстрашен в сражениях сын Маттафии. И Искал он, Фалтий, среди пленных врагов тех, кто мог поведать об отце, но не дано ему было встретить человека, знающего стези отца. Верил он всегда - вернется отец, но никогда бы не подумал, что изберет такой путь - крайний север страны и город-убежище, надо было отцу идти прямо в Иерусалим, к Давиду, явиться во дворец царя и сказать: “Вот я, нету на мне и тени предательства, верен я Израилю!”.

Сам себя отец позволил поймать в тенета, расставленные Каверуном. Схожесть с Саулом не раз подводила отца. Надеяться на Давида теперь - все равно, что строить дом на песке. Конечно, он, Фалтий, сделает все возможное для спасения отца, но лучше всего не уповать на царей, лучше держаться от них подальше. Отец всегда был слишком близок и к Саулу, и потом - к Давиду, а чем все кончилось? Кто вступится за него? Иерусалимский дом продан за долги, жить среди чужеземцев в городе-убежище, достойно ли это воина? Фалтий понимал, что придется идти к Давиду, придется пасть ниц перед царем. Но обретет ли он милость Давида? После восстания Авессалома царь постоянно пребывает в гневе. Да наверное уже донес Иоав царю, что был дружен он, Фалтий, с дерзким сыном Давида. Впрочем, разве можно назвать это дружбой...

Не было человека в Иерусалиме, кто бы не восхищался красотой и добротой Авессалома. После того, как царь простил своего сына, после возврата из изгнания, Авессалом появился на улицах Иерусалима - длинноволосый, с опечаленными глазами - говорил прилюдно, что готов вступиться за всех униженных, что ищет справедливости, и что не будет ее, пока корону носит человек жестоковыйный. Так он говорил об отце своем, который простил его за убийство брата.

Встретились они в знойный полдень у городских ворот, Авессалом был окружен людьми, все внимали его словам, были здесь и безродные отроки и умудренные жизнью старики - у каждого свои беды, у каждого на душе горечь своих обид. Всем Авессалом обещал свою помощь. Он сразу заметил его, Фалтия, пошел навстречу, лицо сияющее, печаль в его глазах сменилась радостью, словно узрел он ангела Господня.

- Фалтий, так давно не видел я твой мужественный лик! От тебя и на расстоянии веет силой. Счастлив тот среди сынов Израиля, кто заручился дружбой твоей!

Фалтий остановился в растерянности - какая дружба, почему столь радостны восклицания царского сына? Подумал даже, что перепутал Авессалом его с кем-либо другим.

Авессалом же подошел, протянул холеные руки и коснулся плеча, а потом, склонив голову, заговорил уже тише, будто обещал нечто тайное:

- Знаю, ты верен мне, ты честен и храбр, как и твой отец. О, если бы я был царем, разве терпел бы ты незаслуженные унижения! Ты и твой отец! Разве оставил бы я воина своего в плену, я войско бы послал, но выручил бы того, кто ради царства Израиля не щадил своего живота! Грядет время взыскания справедливости. Нужны Господу не жертвы овнов, а покаяние наше и чистота наших помыслов...

Все разумно говорил Авессалом, но чувствовалось уже тогда, что заманивает он людей в сети, как опытный птицелов, и хочет построить свое возвышение на сваях людских горестей. И не внял тогда его словам он, Фалтий, не поддался на лестные посулы. Вились вокруг Авессалома не только сторонники и страждущие справедливости, полно было вокруг фелефеев и хелефеев - царских наемников, каждое слово, оброненное даже случайно, доносилось Давиду.

И когда восстал Авессалом, когда воцарился в Хевроне, сказал Давид ему, Фалтию, как бы вскользь, не придавая особого значения словам: “Странно, ты еще здесь, сын Маттафии...”. Фалтий тогда промолчал, не слова - деяния имеют силу. Разве не доказал он, Фалтий, свою верность царю?

Доказал в те дни, когда и царедворцы многие перешли на сторону Авессалома, когда сердца большинства израильтян уклонились к Авессалому. Авессалом сумел обмануть не только простых жителей Иерусалима, но и отца сумел провести, сказал Давиду: “Отпусти, отец, пойду и исполню обет мой, который я дал Господу еще в Гессуре - пойду в Хеврон на могилы наших праотцов и принесу там жертвы Всевышнему!”.

Обычно проницательный и чувствующий опасность задолго до ее появления, Давид поверил своему сыну. Авессалом и двести человек, которые были ему верны, отправились в Хеврон. И был с ними даже Ахитофел Гилонеянин, советник Давида, в котором царь души не чаял. Многие пошли за Авессаломом по простоте душевной, не зная, что замыслил этот длинноволосый искуситель. И еще не улеглась пыль на дороге, поднятая авессаломцами, как поползли по Иерусалиму слухи, что грядет беда на Израиль. И говорили многие: “Скоро услышите звук труб и знайте тогда, что воцарился Авессалом в Хевроне!”. И легковерные люди покидали свои жилища и стекались в Хеврон, и народ умножался в стане Авессалома...

А Давида словно околдовали, он заперся во дворце и никого не хотел видеть. Тщетно Иоав метался среди воинов, растерянный и сумрачный, пытаясь удержать людей в Иерусалиме. Время было упущено. И все поняли, что дни царства Давида сочтены. Но и тогда он, Фалтий, не покинул стан царя. Расставил своих людей у бойниц в сторожевых башнях, укрепил крепостные стены. Никогда не смог бы Авессалом овладеть таким неприступным городом, как Иерусалим, это не по силам было бы и опытным, хорошо вооруженным воинам, а что говорить здесь о необученных отроках, тех, что были у Авессалома.

И было столь неожиданно решение Давида об отступлении, что он, Фалтий, не смог скрыть своего недоумения и открыто высказал неприятие казавшимся тогда безумным шагом царя.

- Встаньте, - сказал Давид, - и покинем Иерусалим, бежим из его стен, пока не окружил нас Авессалом и не истребил мечом и пожаром Божий город!

Впервые услышал Фалтий от царя слово - бежим, никогда ни в одной из битв не отступал Давид. И сказал тогда Фалтий: “Не безумие ли это - отдавать укрепленный город?”. Были и другие возмущенные голоса. И услышал Давид их, и сказал: “Я не держу никого, я никого не заставляю уходить со мной, и ты, Фалтий, можешь остаться и ждать здесь своего друга!”. Ответил тогда Фалтий царю: “Напрасны обидные слова твои, господин мой, я твой воин, в жизни ли, в смерти ли - негоже воину покидать своего царя!”.

Плакали многие жители, когда Давид и его воины уходили из Иерусалима, бежали за Давидом, кричали: “Жизнь положим за тебя, наш господин! Вернись!”.

В те дни он, Фалтий, не смог осознать замыслы царя, это сейчас, после гибели Авессалома, стало понятно - не за свою жизнь опасался Давид, не хотел он кровопролития, не хотел сражаться с любимым сыном, не хотел допустить разрушения Иерусалима. Он сберег город, но не смог сберечь сына...

Как жалок был Давид, покидавший Иерусалим, куда делись и властность его, и все его могущество... Авиафар и другие священнослужители вынесли Ковчег завета из скинии, стояли подле Ковчега на горе Сион, пока весь народ, уходящий с Давидом, не покинул городские ворота. И Давид повелел священникам: “Возвратите Ковчег Божий в скинию, пусть стоит на своем месте. Если я обрету милость перед очами Господа, он возвратит меня и даст вновь увидеть его жилище...”.

Давид шел босой и плакал, будто и не царь был это, а гонимый голодом и нищетой пришелец. Друг и советник царя Хусий Архитянин разорвал свои одежды, посыпал голову пеплом, словно тризну справлял по своему царю. Может быть, вот это появление Хусия в таком виде, этот всплеск печали и вернул мужество царю. Слезы исчезли из глаз Давида, он начал давать повеления своим советникам. Он отозвал Хусия в сторону и долго о чем-то говорил с ним, и после этого Хусий вернулся в Иерусалим. Потом уже узнал он, Фалтий, что царь послал своего советника в город затем, чтобы он стал советником у Авессалома и повернул дело так, чтобы разрушить все замыслы Авессалома и противостоять хитроумному Ахитофелу, и доносить обо всем Давиду.

Отослав назад Хусия, Давид опять впал в печаль, и был у него отрешенный вид, и чувствовалось, что смирился он со своим поражением. И когда дошли до Бахурима и стали взбираться по склону горы, то испытал здесь новое поношение Давид, и не возмутилась его душа. Засел в скалах некто Семей из дома Саула, сын наложницы Геры, и стал этот Семей бросать на Давида и на всех идущих за царем камни. И кричал Давиду Семей: “Уходи! Уходи, убийца и беззаконник! Господь обратил на тебя всю кровь дома Саула, вместо которого ты воцарился, и предал Господь царство в руки Авессалома! И вот ты в беде, ибо ты кровопийца!”.

Видна была из-за камней лохматая голова Семея, и Фалтий достал из-за плеча лук, чтобы поразить злоязычного нечестивца. И Авесса вынул меч из ножен и сказал Давиду: “Что он там злословит, этот мертвый пес, я сниму с него голову!”. И даже полез Авесса вверх, цепляясь за уступы. Но Давид остановил его и сказал: “Что мне и вам его слова? Опусти меч, Авесса, спрячь свой лук, Фалтий. Пусть он злословит, ибо Господь повелел ему злословить Давида. Если мой сын, который вышел из моих чресл, ищет погибели моей души, то нету ничего странного в том, что сын вениамитянина раскрыл свои уста, оставьте его, пусть злословит! Может быть, Господь увидит мое уничижение и воздаст благостью за теперешнее смирение!”.

Странно было слышать Фалтию эти слова от того, кто всегда являл свою силу и могущество. Иоав стоял, потупив голову, лицо его налилось кровью. Авесса с силой вложил меч в ножны...

Ночь укрыла беглецов своим крылом, разбили они шатры в узкой долине. Долго сидели военачальник у Давида, первым вышел Ванея - начальник наемников - фелефеев и хелефеев, вид у него был бодрый. Он сказал Фалтию, что с утра отправляет в Иерусалим соглядатаев, предложил ему, Фалтию, тоже пойти с ними, чтобы получить известие от Хусия и узнать замыслы Авессалома. Фалтий отказался, ему не хотелось покидать царя.

Через два дня вернулись посланные Ванеей соглядатаи, все, по их словам, складывалось не так уж плохо. Бесхитростный Авессалом торжествовал и во всем слушал советы Хусия, подосланного Давидом. Авессалом уже вообразил себя царем. Он устроил торжественный въезд в Иерусалим. Велика ли честь овладеть покинутым городом? Хотелось ему, чтобы увидели все - он, Авессалом, победитель. Весь день там гудели шофары, били барабаны, звучали флейты, звенели тимпаны...

Предавший Давида Ахитофел стал главным советником нового властителя. И все, кто раньше падали ниц перед Давидом, все дворцовые нахлебники и льстецы, наперебой старались высказать свою преданность Авессалому. Даже хромоногий Мемфивосфей, сын Ионафана, пригретый Давидом, приковылял к городским воротам, лобызал руки Авессалома. И больше всех радовались девы иерусалимские, плясали они без удержу на улицах, бесстыдно задирая полы своих одежд. Авессалом всем хотел показать, что теперь он властитель, что от него все зависит, что грядет теперь Божья благодать, что будет в его, Авессалома, царстве мир и справедливость. И повсюду он говорил, чтобы не страшились Давида, что дни тирана сочтены.

И посоветовал ему хитроумный Ахитофел: “Войди к наложницам отца твоего, которых он оставил в Иерусалиме, и увидит весь Израиль, что ты превыше отца, и сделаешься ты ненавистным для отца, и укрепится твоя власть!”. И Авессалом, затуманенный славой победителя, потерявший стыд и разум, исполнил этот совет.

Поставили шатер на кровле дворца, народу собралось перед дворцом, камню упасть было негде. И вот, под одобрительные крики толпы взошел Авессалом на кровлю и скрылся за пологом шатра, и по очереди стали вводить к нему в шатер наложниц отца, и народ не расходился и подбадривал его криками, пока не овладел Авессалом всеми десятью наложницами отца.

Коварству Ахитофела не было предела, если бы не Хусий, все могло бы кончиться печально для Давида. Ахитофел понимал, что нельзя терять время, ему казалось, что победа близка, что царь Давид окончательно унижен и не сможет сопротивляться. Весь народ видел, что сотворил Авессалом с наложницами отца. Ахитофел собрал людей, способных вести бой, их было во много больше тех, кто ушел с Давидом. Ахитофел хотел двинуться в погоню за Давидом, он торопил Авессалома, говорил, что Давид утомлен, что беглецы пребывают в страхе, что они разбегутся, как только он, Ахитофел, убьет царя. Если бы этот замысел сбылся, не миновать поражения Давиду, не жил бы на земле и он, Фалтий. Но недаром был послан в Иерусалим Хусий, он разрушил замыслы Ахитофела, он сумел убедить Авессалома не торопить событий.

- Ты знаешь своего отца, - сказал Хусий Авессалому, - и людей его знаешь, они храбры, они в ярости, словно медведица в поле, у которой отняли детей, и отец твой - человек воинственный, он ни перед чем не остановиться. И если мы не подготовимся к битве, потерпим первое поражение, тогда и самые храбрые из твоих людей упадут духом и отойдут от тебя. Сейчас все в твоих руках, сердца народа с тобой. Пусть соберется к тебе весь Израиль, от Дана до Вирсавии, во множестве своем, и тогда ты пойдешь с народом и нападешь на Давида внезапно, как падает роса на землю. Ты настигнешь его, где бы он ни был, даже если он скроется в укрепленном городе, весь Израиль принесет к тому городу веревки и растащит крепостные стены, так что не останется ни одного камня!

И когда Авессалом, еще не остывший от обладания наложницами отца, согласился , то Хусий, встретившись с лазутчиками Ванеи, повелел им все сообщить царю и передать, что надо Давиду не оставаться на ночь среди равнин, а поскорее перейти за Иордан.

Лазутчики Ванеи достигли стана Давида глубокой ночью, в свете костров было видно, как они утомлены. Он, Фалтий, тогда принес им воды, и они жадно пили, запрокинув головы. Поведали они, что едва ушли от погони - чудом удалось скрыться в доме у одного доброго человека, у которого во дворе был колодец, они спустились в этот колодец, и жена этого человека растянула над устьем колодца покрывало и насыпала на него крупы, и когда ворвалась в дом погоня, то сказала она, что люди Давида давно ушли, и видела она, как перешли они вброд Иордан.

В ту ночь, выслушав лазутчиков, Давид словно очнулся от тяжелого сна, не было и тени страха на его лице, он повелел трубить в шофары и готовиться к переправе. Ночью, скользя по камням, преодолевая бурное течение, они все, измученные и уставшие, нашли в себе силы добраться до левого берега. К рассвету не осталось ни одного, кто бы не перешел Иордан. Жив Господь, ибо хранил он людей Давида и обращал гнев на его врагов. И покарал Господь коварного предателя Ахитофела. Поняв, что Авессалом не внемлет его советам, Ахитофел покинул Иерусалим и в своем родном городе надел на шею петлю.

И не весь Израиль отвернулся от Давида, не все сердца уклонились к Авессалому. За Иорданом людей Давида встретили приветливо, в Маханаиме приготовили дома для них, постели, принесли муки, меда, козьего сыра, пригнали овец. И там, в Маханаиме, в земле Галаадской, воины набрались сил, укрепились в душе и в сердце своем, и умножилось число людей, готовых выступить против Авессалома.

В те дни он, Фалтий, был уверен в победе, не было никаких сомнений в его душе, и то, что рассказывали о деяниях безрассудного Авессалома, неугодных Господу, еще более укрепляло уверенность Фалтия. Близилось решающее сражение, и Фалтий, как и все воины Давида, ждал его с нетерпением. Он опять стал сотником, все было привычно ему. Давид разделил воинов на три отряда, во главе одного был Иоав, другим предводительствовал Авесса, а в третий вошли наемники Ванеи. Он, Фалтий, попал в отряд Иоава и это несколько омрачило его. И когда Давид собрался сам возглавить этот наиболее многочисленный отряд, Фалтий поначалу обрадовался. Но запротестовали воины, и Фалтий понял, что были воины правы, и сам он тоже вместе со всеми стал отговаривать Давида. Говорили воины Давиду:

- Не ходи с нами, если мы побежим, никто не сможет сказать - поражен Давид, если и умрет половина из нас, не обратит на то внимание Израиль, а ты один - тоже, что десять тысяч, лучше, чтобы ты помогал нам из города и не ходил на битву...

И Давид согласился:

- Что угодно для вас, то и сделаю!

И Фалтий понял, что Давид сделал это охотно. Он не хотел воевать с сыном. Они все тогда стояли у городских ворот Маханаама, каждый в своем отряде, в своей сотне, а военачальники были подле Давида и выслушивали его последние повеления. И сказал царь громогласно, чтобы слышно было всем:

- Сберегите мне отрока моего Авессалома! Я не желаю его смерти!

Никто не придал тогда особого значения словам царя, для всех Авессалом был ненавистным врагом. Для него же, Давида, это был сын, самый любимый сын...

Сошлись войска близ Ефремова леса, людей у Авессалома было много больше, но настоящих опытных воинов совсем немного. Отряды Давида сразу же начали теснить авессаломцев. Фалтий бился тогда на левом краю и все время старался прижать врагов к лесу. Люди Авессалома пытались скрыться в густых зарослях. Фалтий хорошо знал этот лес, более густого леса не было на земле Ханаана - мшистые корявые стволы, ельник, болотистые топи - только безумцы могли искать там спасение. Они думали, что лес укроет их, обережет от мечей, но здесь пошли в ход копья. Копьем можно было раздвинуть колючие заросли, на копье опереться, перебираясь через болото, копьем пронзить затаившегося в листве врага. Загнанные в лесные болота люди Авессалома были обречены. Лес погубил народа больше, чем истребили в этот день копье и меч.

Авессалом спасался бегством на своем муле, он несся по просеке, вдоль которой росли ветвистые дубы. Фалтий потерял его из виду. Пришлось защититься от внезапного нападения, на него навалились сразу двое, с трудом ему удалось поразить одного из них в живот, а другого прижать к земле и придушить. Рядом пробежал Иоав. Кричали где-то справа, в чаще леса: “Авессалом попался!”. Выскочил из чащи воин, звавший Иоава. Они нашли Иоава на поляне, меч его был в крови, в глазах радость от предчувствия скорой победы. Воин крикнул Иоаву: “Я видел Авессалома, висящего на дубе!”. Ни Фалтий, ни Иоав не поняли сразу в чем дело - что? Сам повесился? Покончил с собой, чтобы избежать позора? Оказалось иное - когда мул, на котором мчался Авессалом, пробегал под раскидистым дубом, Авессалом запутался волосами в ветвях дуба и повис. Мул пробежал дальше, а наездник болтается, не доставая ногами до земли. Иоав накинулся на воина: “Что же ты, увидел - и упустил Авессалома, я дал бы тебе за него десять сиклей серебра!”. Воин испуганно замахал руками - как можно, царь не велел, если бы мне дали и тысячу сиклей, и тогда бы я не поднял руку на царского сына...

- Это война, а не игрище! Если не мы его, то он нас, - гневно крикнул Иоав, - на войне нельзя быть чистым от крови!

Они бросились к просеке. Авессалом трепыхался на ветвях, как летучая мышь. И не было тогда в сердце Фалтия жалости к неразумному похитителю царской короны, вступаться за него он не хотел, просто отошел в сторону и уже издали увидел, как задрожало и обвисло тело Авессалома, ибо три стрелы вонзил в его спину не знающий милосердия Иоав. Тут же подоспели оруженосцы Иоава, воткнули копья в уже мертвого сына царя. Потом поволокли в глубокую яму и забросили яму камнями. Спешили все тогда, и велел Иоав оруженосцу трубить сбор - не было смысла углубляться в лес, терять людей в топях...

В болотной тине, в изодранных одеждах, в чужой и своей крови входили в город Маханаим отряды победителей. Давид не встречал своих воинов у ворот, Он уже знал о гибели Авессалома, наверное он был единственным в Маханаиме, кто не радовался победе. На нем лица не было, он постарел сразу на много лет. Слезы стояли у него в глазах, он ходил у своего дома и причитал: “Сын мой Авессалом! Сын мой, сын мой Авессалом! О, кто бы дал мне умереть вместо тебя, Авессалом, сын мой!”.

И всем передалась его скорбь. Ходили по городу, опустив голову, будто стыдились самих себя, словно воины, которые во время сражения обратились в бегство. И ему, Фалтию, тоже было не по себе, ведь мог он остановить Иоава, мог исполнить повеление Давида - сберечь неразумного отрока, не дать погибнуть тому, кто считал его своим другом. И увидел Иоав, что страдает его сотник, и злобно засмеялся, и сказал:

- Плач устроили по Авессалому! Он бы никого не пощадил, и мне не жить, и тебе бы, сотник, тоже, а отца родного отдал бы диким зверям на растерзание! А вы сердобольные все бродите и причитаете: “Ах, Авессалом, Авессалом!”.

Был разгневан Иоав, жаждущий признания своих заслуг и наград за победу. В тот день Фалтий вместе с Иоавом был в доме Давида. Царь сидел, закрыв лицо руками, и взывал к Господу, чтобы послал Всевышний ему любые муки, но вернул Авессалома, клялся Господу - отдать сыну царство.

Но кому дано вымолить возвращение мертвых, путь в подземные владения теней неведом живущим и не имеет обратной дороги. Напрасны были его стенания. И сказал ему Иоав со злостью:

- Ты в стыд привел сегодня всех слуг своих, спасших твою жизнь. Ты любишь ненавидящих тебя и ненавидишь любящих тебя, ибо ты показал сегодня, что ничто для тебя все мы, и понял я, что если бы Авессалом остался жив, а мы все умерли, тебе было бы приятнее. Встань и выйди к войску. Ибо клянусь Господом, если ты не выйдешь, то не останется у тебя ни одного человека, и это будет для тебя хуже всех бедствий, которые находили на тебя от юности твоей и доныне!

Не прав был тогда Иоав, злость кипела в его сердце, и неостывший пыл битвы бушевал в крови. Не были доступны Иоаву ни милосердие, ни сострадание. Он делил людей на врагов и своих воинов. Любой, хоть раз отступившийся, зачислялся в предатели. Так он поступил и с отцом Фалтия. А ведь когда-то восхвалял Маттафию, считал, что нету среди Израиля более храброго воина, и вот отбросил, стер из своей памяти. И если бы царь отступился, и царя бы он не пощадил. Это он, Иоав, дал повеление умертвить всех, кто был с Авессаломом. Давид просто вынужден был подчиниться своему военачальнику.

Это уже был не тот Давид, которого знал Фалтий, и не ясно было - какой Давид ему ближе - прежний холодный и властный, или теперешний, вдруг слившийся в памяти с Давидом тех лет, когда он не был еще царем и сочувствовал всем гонимым и извлекал из струн своей арфы печальные мелодии.

Теперь, после победы над Авессаломом, Давид почему-то не спешил войти в Иерусалим, он хотел, чтобы посланцы всех колен Израиля пришли к нему с повинной, чтобы уговаривали его вернуться на престол. Он даже послал гонцов к старейшинам колена Иудина, своего родного колена, чтобы передали гонцы такие слова: “Зачем хотите вы быть последними, почему не спешите возвратить царя в его дом, ждете, когда другие колена заступятся за царя...”.

Старейшины колена Иудина, конечно, срочно послали своих людей за Иордан, те пришли к Давиду, упрашивали вернуться, клялись в преданности своей. Где-то достали большую лодку, чтобы торжественно переправить царя через Иордан.

Он, Фалтий, не участвовал в этом шумном возвращении, ему повелел Иоав очищать леса и долину реки Иордан от авессаломцев - черная, неблагодарная работа, меч и руки постоянно в крови. Но все делается по велению Господа, так угодно Всевышнему, чтобы он, Фалтий, встретил и спас любимого брата. Если бы другой был на месте Фалтия - не жить бы Амасии с его длинными волосами, и отец бы тщетно ждал спасения...

Фалтий понимал, что еще долго придется расхлебывать кашу, заваренную Авессаломом. Неспокойно сейчас на земле Израиля. Все почувствовали слабость царя. Всех царь прощал, со всеми соглашался. Простил даже Семея, сына Геры, который в трудный час поносил царя последними словами. Сыны Саруи возмущались: “Неужели Семей не умрет за то, что злословил помазанника Господня?”. Давид отвечал им: “Что мне и вам, сыны Саруи, за дело до неразумного? Ныне ли умерщвлять кого-либо в Израиле?”.

Говорил Давид так, но ведь знал, что Иоав не успокоится, пока не покарает всех дерзких повстанцев. Будь на то воля Иоава, он бы этого Семея в клочья разорвал. Он бы и сына Ионафана, убогого Мемфивосфея, не пощадил. А Давид и его простил, спросил только без всякого упрека: “Почему ты, Мемфивосфей, не пошел со мною?”. Тот пал ниц, целовал сандалии Давиду, оправдывался: “Господин мой царь! Слуга мой подвел меня, осла не мог сыскать вовремя. Я ведь не мог идти пешим, я был бы обузой тебе...”.

Знал Давид, что лобызал Мемфивосфей Авессалома, что клялся в преданности Авессалому, но все простил, даже все наделы вернул Мемфивосфею.

Когда царь становится мягким, словно воск, его каждый может унизить, перед властным и жестоким падают ниц, а стоит показать, что ты не страшен - и сразу найдутся десятки правдолюбцев-обличителей, доселе молчавших и льстивших сильному мира сего, а ныне не смыкающих уста. Стали натравливать все колена Израиля против колена Иудина, поют повсюду песни с дерзкими словами:

Что нам за дело до Давида?

Нет у нас доли в сыне Иессея.

По шатрам своим, Израиль!

Теперь держись за свой дом, Давид!

О, если бы они узнали, что на севере страны , в далеком городе-убежище, пойман Саул, если бы поверили Каверуну... Ведь отца легко принять за царя. Побежали бы туда, возвели бы на престол. И такой поворот возможен. Время смутное. В землях Ефремовых подбивал людей к неповиновению Савей, сын Бихри, этот был опаснее Авессалома. К нему мог присоединиться Амессай, возведенный в военачальники Авессаломом. Напрасно Давид простил его...

Но Иоав не простил. Он встретил Амессая близ большого камня у Гаваона. Спросил Иоав: “Здоров ли ты, брат мой?”. И взял Иоав левой рукой Амессая за бороду, притянул к себе, сделал вид, что хочет поцеловать, а в другой руке держал меч. Амессай раскрыл объятия и не остерегся меча. Иоав проткнул ему живот и трижды повернул меч, так что кишки вывалились на землю... Давид ни словом не упрекнул Иоава, на все Давид закрывал глаза...

Фалтий понимал - Давиду нужно выиграть время, царь не из таких людей, что опускают руки. Что бы ни говорили о Давиде, но нету более могущественного вождя и нету воина искуснее его. Сколько раз он, Фалтий, сражался рядом с царем, сколько раз убеждался, что меч Давида разит без промаха. Давид всегда выходил победителем, в любой битве...

Грозные филистимляне, опытные воины с их колесницами - где их слава? Они поражены были Давидом в битве близ Рефаимской долины, все их приморские города повержены от Гавая до Газеры. Разбиты моавитяне, порабощены идумейцы, взят Дамаск... Иерусалим стал главным городом, создано войско, с которым можно одолеть любого сильного врага. Израиль окреп, колена Израиля соединились...

И все равно, полно недовольных, и опять появились на дорогах Ханаана так называемые пророки, среди них полно нечестивцев, и каждый норовит обличить царя. Убитого Урию сделали героем-мучеником. Только ленивый не осуждал Давида за смерть мужа Вирсавии. Давид слишком открыт для всех, все у него на виду. Мановение его пальца - и были бы вырезаны языки у клеветников, возводящих хулу на царя. А Давид перед всеми оправдывается, прилюдно кается. Все знают, что происходит в его гареме. Покаяния могут погубить царя...

И в то же время царь недоступен простому смертному, он окружил себя советниками, фелефеями, хелефеями. Давид глух к чужому горю. Он отвернулся от Маттафии. Фалтий понимал, что вряд ли царь придет на помощь, может даже не выслушать, не до этого сейчас Давиду...

Фалтий сидел неподвижно, боясь неосторожным движением разбудить Амасию. Младший брат спал, прислонившись к его плечу. Так он, Фалтий, и просидел до рассвета, не сомкнув глаз. Солнце медленно выкатывалось из-за гористой гряды, первые лучи, скользнув по быстрым водам Иордана, отразились от них и засеребрили листья и кору деревьев, свисающих над рекой. Кончилось масло в светильнике, фитилек зашипел и погас. Да и не нужен был уже его свет. Лучи солнца сквозь полуоткрытый полог проникали в шатер. Они осветили пустые чаши, остатки снеди, безмятежное лицо спящего Амасии, рыжеватый пушок на его щеках. Амасия промычал что-то, улыбнулся в полусне, и вот уже распахнулись светлые глаза, и с недоумением посмотрел он вокруг - и увидел брата, и такая радостная улыбка озарила его лицо, словно узрел он ангела во плоти. Но была у этого ангела большая борода, и сильная рука, привыкшая держать меч, рука воина.

- Я подумал, ты ангел, - сказал Амасия, - ты и в самом деле мой ангел, ты ведь спас меня...

- Мне далеко до ангела, - отозвался Фалтий, - крылья никогда не вырастут на моей спине, у меня слишком много грехов...

Амасия провел рукой по своей голове, ощупал шею, не покрытую прядями волос, вспомнил все и смутился, представил он, как встретит его родительница Рахиль - увидит и не узнает, заохает: где же твои волосы, Амасия...

- Надо спешить, если мы хотим выручить отца, - сказал Фалтий, - ослы уже приготовлены, и до Иерусалима рукой подать...

|-1-| 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 |  21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 |

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

© Глушкин Олег Борисович, 2002 г.

редактор Вячеслав Румянцев 01.10.2002