Глушкин Олег Борисович

САУЛ И ДАВИД

XPOHOC

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

КАРТА САЙТА

Глава X

Никогда в жизни Маттафия не предавался покою столь длительное время. Непривычно мягкое ложе, хотя и было коротко ему, показалось ему райским. Застланное пуховой периной, оно мягко обволакивало тело. Места ожогов и рубцы от бича, обильно смазанные оливковым маслом, уже почти не тревожили его. Раны всегда быстро затягивались на нем. Да и дворцовые лекари знали свое дело и хорошо потрудились.

Человек все может выдержать в жизни. Просто есть такой предел, когда боль так пронизывает тебя, что ты теряешь сознание. Или, что еще хуже - твой разум отказывается подчиняться тебе, им завладела боль - и ты говоришь то, что хотят от тебя палачи. Такого с ним, Маттафией, не бывало. Он мог выдержать и не такую боль, какой подвергли его на пытках, не раз он был ранен в битвах, не раз прощался с жизнью. Он не боялся смерти. Смерть - это неминуемый приговор Господа Бога над всякой плотью. Плоть человека слаба и тленна. Но умирая, он не должен увлекать за собой в подземное царство Шеола любимого человека. Он, Маттафия, отвел беду от своего дома, и это было главное. Надежды на спасение не оставляли его. Он понимал, что надо уметь терпеть и уметь ждать. Все в длани Господней, снизошел Господь к душе, смилостивился, и вот пытки сменились покоем, а пахнущий гнилью колодец - дворцом правителя. Разве можно назвать темницей эти царские покои? Широкое светлое окно у самой кровли, правда, перегороженное медными прутьями, но свет льется беспрепятственно, и солнце приносит теплоту и успокоение, и смежаются веки...

Забыть о том, что ты узник, не давали лишь два стражника по ту сторону дверей, были слышны их отрывистые речи, тяжелое дыхание и стуки древка копий в деревянный настил пола, и скрип их сандалий.

То, о чем когда-то в Изреельской долине говорил царь Саул, произошло - Маттафия заменил царя, ведь говорил Саул: ты очень похож на меня, Маттафия, будь моя воля, и я поменялся бы с тобой, ушел к Галилейскому морю и там в тишине ловил бы рыбу, а ты бы познал, что значит быть царем Израиля. В то время они преследовали Давида, скрывающегося в пещерах у Мертвого моря. Саула одолевали злые духи. Он мог сам предложить царство простому воину, а мог и заподозрить, что этот воин рвется отнять у него престол, и тогда метнуть в тебя свое копье. От близкого броска трудно увернуться. На такое был способен только Давид. Давиду всегда везло. Он был неуловим. Он любил своего преследователя, и дважды, когда мог поразить его, выпустил. Он не мог поднять руку на помазанника Божьего. Филистимляне не признавали единого Бога, у них была одна цель - поразить войско Саула и убить его самого.

Теперь он, Маттафия, воскресил упавшего на свой меч царя-отца. Опровергать это, объяснять, что признался под пыткой - бесполезно. Если поймут, что ты не царь - Зулуну не пощадят. Если ты не царь, если ты ее муж - значит, она указала тебе путь в крепость-убежище. Может все вскрыться, опасность не исключена - похоже, что правитель города знал Саула, что где-то пересеклись их судьбы, да и советник Цофар не избежал встречи, той встречи, которую Цофар бы хотел изгладить из памяти. Советник уже заходил сюда. Он, Маттафия, сделал вид, что спит. Любые откровения, любой разговор были опасны. Сквозь прищуренные веки Маттафия разглядел испуг на лице советника. От него всего можно ожидать. Если бы еще знать, если бы догадаться, где и когда правитель города сталкивался с Саулом....

Тревожные мысли не покидали Маттафию. И в том спокойствии, в том бездействии, которые были предоставлены ему, он понимал, таятся незримые капканы. Жизнь продлена ему на эти дни, но она может пресечься в любое мгновение. Все последние годы смерть витала над его головой. Он испытал все унижения, и все страдания, мыслимые и немыслимые. Он был рабом. Воин, сотник, приближенный к Саулу, друг Давида, он, прикованный к борту корабля, узнал, как бескрайне и безнадежно море. Та же пустыня, только с ожившими валами песка, эти валы не знают покоя, опускаются и поднимаются, и если ты зазевался, если ты гребешь веслом не столь усердно, бич хлещет по твоей спине. Гибель корабля - твоя гибель. Прикованный к нему, ты уйдешь на дно, захлебываясь потоками соленой воды...И в плену своими мучениями он был обязан Саулу. В нем быстро разглядели сходство с царем. Его иначе и не называли: Саул. “Эй, Саул, пошевеливайся, это весло, а не грудь наложницы, не тереби его, навались покрепче!”.

Голоса надсмотрщиков и сейчас звучат в голове. От этих злых окриков трудно избавиться. Не лучше надсмотрщиков были и те, кто делил с ним тяжесть плена. В нем видели они источник своих бед. Он, полагали они, завел отряд в засаду, он предал всех филистимлянам. Свои оказались более жестокими, чем враги. Он сам выпросил хозяина медных ям, чтобы тот продал его финикийцам. Он тогда не знал, что существует плавучая тюрьма, он не знал, каким безжалостным может быть море, как может оно выматывать голодного раба, поднимая к небу его плавучую темницу и резко низвергая ее в бездну...

Их почти не кормили, истощенных, не выдержавших, расковывали и сбрасывали за борт, в бездонную пропасть. Он, Маттафия, обманул смерть. Здесь же, во дворце правителя, ангелы смерти вновь приблизились к нему. Но голодным он уже не умрет, ему готовят иную кончину. Им не нужен истерзанный и измученный царь.

Днем подали бобовый суп и жареных голубей, вечером дали виноград и целый кувшин холодной родниковой воды. Тело ожило, силы вернулись в него. Он попытался ходить, но острая, жгущая боль в обожженных ступнях не позволяла сделать ни шагу. Бездействие страшило его. Целый день никто не заглядывал к нему. Поздно вечером он услышал возню у своей двери, стражники сдерживали рвущегося к нему. Он узнал голос своего мучителя Арияда. Тот приказывал стражникам что-то, кричал на них. Но никто не подчинялся ему. У него отобрали меч, он кричал: “Не имеете права, я прикажу вас всех казнить!”. Ему объясняли, что есть строгий приказ никого не пускать, кроме советника Цофара. Вся эта возня длилась, наверное, около часа, а потом все смолкло. Ночью стояла такая тишина, что было слышно как гудит одинокий комар и где-то вдалеке, может быть даже за пределами дворца, плещется вода, стекая по каскадам невидимого водопада...

Утром дверь резко распахнулась, и в сопровождении стражников появился советник правителя Цофар. Потом он повелел стражникам оставить его наедине с пленником. Вид у Цофара был властный, он смотрел с презрением на сидевшего перед ним Маттафию, но это презрение не могло скрыть затаившийся в его глазах испуг.

Маттафия теперь окончательно узнал его. Он вспомнил, как спас жизнь этому человеку. И то, как потом долго выговаривал ему за это Саул. “Тебя нельзя сделать царем даже на день - ты отпустил убийцу, похитившего священный алмаз! Ты слишком мягок и милостив!”.

И сейчас под испытующим взглядом того, кого он спас в далеком филистимлянском городе, в день, когда этот город был охвачен пламенем пожарищ, Маттафия понял, что ни единым движением не должен выдать эту память о прошлом.

И Цофар, не заметив в его глазах никакого злорадства, убедившись, что он, Маттафия, не узнал, что не вспомнил ничего, улыбнулся довольный, и тотчас, презрительно скривив губы, властно приказал:

- Встань, презренный Саул! Если ты думаешь, что имеешь право сидеть в присутствии главного советника правителя, то гордыня твоя не имеет пределов! Ты уже не царь, ты - пленник, но твои кровавые следы не высохли на лике Ханаанской земли!

Маттафия поднялся, он стоял, опершись на стену, чтобы ослабить боль в ногах. Теперь Цофару приходилось задирать голову, чтобы видеть его лицо. Маттафия понимал, что от этого разговора зависит его судьба. Он решил смирить себя.

- Я бы просил, мой господин, отпустить меня, - произнес Маттафия, - кому нужен царь без царства? Я уйду в Сирию и никому не буду помехой. Там спокойно я закончу свои дни.

- Как из старой поношенной одежды выползает моль, так и из тебя лукавство, - сказал Цофар, - разве царь не рожден для того, чтобы властвовать, ты будешь рваться к власти и убивать, где бы ты ни жил. Ты злопамятен, Саул, признайся в этом! Ты многое скрываешь! Даже царь, если он хочет жить, должен уметь смыкать свои уста!

- Какое злопамятство? Я уже слишком долго живу на земле. Память моя истерта годами. Много лет никто не слышал о царе Сауле ничего - ни плохого, ни хорошего. Он не стремился отобрать власть у Давида. Годы смирили царя. Я ни о чем не хочу вспоминать!

Слова его понравились Цофару, тот довольно хмыкнул, подошел почти вплотную, потирая руки.

- Наконец-то, Саул, ты изрек нечто близкое к истине! Бойся обмануть меня, твоя жизнь зависит от движения моего мизинца! И не превращайся в овечку перед стрижкой, не делай вид, что жаждешь стоять смиренно под ножом. Ты всегда был волком! - Цофар повысил голос, теперь он отошел к двери.

Наверное, он хочет, чтобы его слышали стражники, догадался Маттафия, он понял, что забыто то, что произошло в храме Дагона. В глазах у него уже нет испуга. Может быть, надо было поведать ему про похищенный алмаз...

- Твой путь кровав, и ты ответишь за все! - продолжал Цофар, возвысив голос свой почти до крика - Тебя будут судить за твои злодеяния! И за ту резню, что ты учинил мирным амаликитянам, и за убийство священников Номвы, и за истребление мудрых магов и предсказателей! И за ту облаву, что ты устроил Давиду! И за смерть твоих сыновей! За смерть Ионафана!

- Я во многом виновен, да простит меня Господь, но я не убивал своих сыновей, - изумился Маттафия, - я любил Ионафана, он был мне дороже многих людей! Ты ошибаешься, мой господин!

- Я знал, что злоба твоя не имеет предела, - ты сам сказал, что лишен памяти! Но вспомни, волшебница из Аэндора предсказала тебе, что филистимляне убьют тебя и твоих сыновей. И тогда ты нашел двойника и послал его на гибель. Послал вместе со своими сыновьями. Ты умертвил их! Ты хотел перехитрить богов. Ты хотел затаиться у нас, в городе-убежище, прикинувшись гонимой овечкой! Ты разоблачен, Саул! - гневно выкрикнул Цофар последние свои слова.

Маттафия молча слушал все нелепые обвинения, он понял, что этому советнику не докажешь, что Саул был не столь жесток и кровав. Он понял, что трусость рождает ненависть, что Цофар более других ненавидит того, кто спас его, что ожидать милосердия от Цофара не приходится. Надо было лишь как-то дать знать Зулуне, чтобы не тратила напрасно сил, чтобы сберегла себя...

- Женщина, - сказал Маттафия, стараясь произносить слова как можно безразличнее, - та, что говорила, будто она моя жена, не ведает истины, это было ее желание в молодые годы стать женой царя, она была простой наложницей, я просил бы позволить ей придти сюда, я хотел бы ее образумить...

- Это я могу обещать, - легко согласился Цофар, - желание смертника может быть выполнено.

После ухода Цофара долго не мог успокоиться Маттафия. Он теперь ясно осознал - это был вестник смерти. Маттафия осуждал себя за свое смирение, за то, что унизился до просьб. Свидание с Зулуной, конечно, было необходимо, неизвестно, каких дел она может натворить, желая спасти его. Бросят в темницу и ее, и Рахиль, отыщут и сыновей. Все они могут пострадать из-за него. Теперь надо ждать суда - это просто оттяжка смерти, приговор известен заранее. Но положение, в которое он сам себя поставил, обязывает его защищаться. Брошенный и неизвестный отцу сын, он теперь должен исполнить предначертанное Господом, ибо сказано мудрыми, что сын всегда должен быть щитом отца, и порочащий отца, проклят Богом. И сказано еще - никогда не надо искать спасения в бесчестии отца своего. Но можно ли оправдать гибель невинных. Саул знал, что предстоит гибель не только ему, но и сыновьям его - Ионафану, Аминодаву, Мелхису. Последним двум не было и шестнадцати. Ионафан старше, но всегда казался юным - и лицо почти девичье с нежной полуулыбкой, и удивительно чистые глаза. Он так хотел всех спасти, всех примирить, ему даже удавалось мирить отца с Давидом.

Мог ли отец обречь на гибель своих сыновей? Хотел ли он гибели Давида? Давида, слагающего ему хвалебные псалмы, Давида, которого поначалу он возлюбил, как родного сына. Ему, Маттафии, не досталось и капли такой отцовской любви. Теперь сын должен стать отцом и за нелюбовь расплатиться любовью.

Зачем правителю города нужен суд, что он хочет показать этим судом - об этом можно только догадываться. Может быть, здесь заключена ловушка для Давида. Все думают, что Давид ненавидел Саула, что это были два непримиримых врага. Так думают потому, что не видели, с какой нежностью смотрел Саул на Давида, перебирающего струны арфы. Давид был искренне предан Саулу, эту его любовь к первому царю Израиля, одолеваемому злыми духами, не уничтожили ни гонения, ни копьё, не раз направленное царем на него. Может быть, Давид не мог убить Саула, потому что любил Ионафана, а может быть, чувство собственной вины тяготило его. Ведь великий пророк Самуил помазал Давила на царство при живом царе. Почему было угодно Богу Израиля столкнуть двух помазанников? Может быть, ошибся Самуил… И потом, эти предсказания о смерти - Самуил явился из подземного царства, чтобы принести весть о гибели - почему? Если человеку предсказать, что он будет убит, он сам станет искать свою погибель. Знал ли Давид об этом предсказании? Наверное, знал... А если знал, почему сразу не бросился на подмогу, почему ждал исхода битвы? Вопросов было больше, чем ответов.

На суде будут пытаться представить все так, чтобы каждому было ясно, что большего злодея, чем Саул, не знала земля. Всегда найдутся лжесвидетели. А те, кого спас Саул, будут молчать.

Саул был прав - нельзя быть слишком милосердным. Если Цофар заподозрил, что он, Маттафия, все помнит - дело может не дойти до суда. Цофару не нужен этот суд. Каждый день может для него, Маттафии, стать последним - это он отчетливо понимал. Теперь уже не отречься от имени Саула, им нужен только Саул, хотя еще живо столько свидетелей гибели Саула, никого из них не допустят на суд, а если и прорвется голос правды - и на это найдется ответ: разве у царей нет двойников? Он, Маттафия, ведь тоже был не единожды двойником. Саул считал, что Маттафия предан ему, что ради верности царю отбросит все клятвы дружбы. Саул ведь знал, как дружны были он, Маттафия, Давид и Ионафан. Он считал, что ему удалось разрушить эту дружбу, он сам послал Маттафию к Давиду - может быть, тем самым Саул спас жизнь ему, Маттафии. Теперь из подземного Шеола Саул воззвал к Господу и требует эту жизнь. Саул погиб так рано, что многие и раньше не верили в его смерть. Маттафия не мог сомневаться. Он, Маттафия, очевидец тех кровавых событий…

Страшный был год. В тот год отвернулся Господь от воинства Израилева. И когда Давиду донесли соглядатаи, что филистимляне теснят войска Саула в Изреельской долине, то решил Давид собрать своих воинов в городе Секелаге и выйти на бой с филистимлянами, обрушиться на них с тыла, но почему-то медлил Давид... А потом было поздно. Примчался гонец из стана Саулова, молодой амаликитянин. Маттафия, состоявший тогда в страже, не допускал его к Давиду, сказал: “Почему не можешь поведать нам, с какой вестью явился, почему только Давиду можешь сказать ее?”. Давид услышал шум и вышел из своего шатра, поставленного рядом со строящимся дворцом. Амаликитянин был явно не в себе. Одежды на нем были разодраны, и голова его была усыпана пеплом. Увидев Давида, он пал на землю перед ним. Давид его поднял и спросил: “Откуда ты пришел?”. Он ответил, что бежал из Изреельской долины. “Что произошло там, говори!”, - крикнул Давид. Амаликитянин поклонился и сказал: “Народ побежал с поля брани, и множество народа пало, и нашли там погибель воины, и пали на поле битвы и Саул, и сын его Ионафан, и другие сыновья его”.

Маттафию тогда как громом поразили эти слова, он не хотел верить амаликитянину, тот не похож был на воина из отрядов Саула...

- Откуда ты знаешь, что пали Саул и сыновья его? - спросил Давид и посмотрел с гневом на бежавшего с поля битвы.

Рука Маттафии сжала копье, он готов был пронзить вестника поражения. Он почувствовал, что нет в словах амаликитянина печали, и хотя разодраны его одежда и волосы в пепле, но есть какая-то фальшь в его уж чересчур бодром голосе.

- Кто же послал тебя, если все пали? - спросил Давид у амаликитянина.

- Не был я при войске, - стал оправдываться вестник печали, - отец мой из царства Амалика, потому все считали меня ненадежным и не взяли в сражение. Случайно я остался на горе Гелвуй, битва там была жестокая, я пребывал в страхе... Меня никто не посылал, я сам понял, что должен принести тебе, мой господин, эти вести!

- Откуда ты знаешь, что Саул и сын его Ионафан умерли? - спросил Давид.

И амаликитянин стал говорить быстро, боясь, что ему не поверят, клялся, что говорит истину. И он, Маттафия, понял тогда, что вестник ждет награды за сообщение, что наслышан о вражде Саула и Давила и думает, что будет щедро вознагражден за весть о смерти гонителя Давида. И глупый амаликитянин не просто рассказывал о гибели царя, он выставлял себя чуть ли не убийцей Саула, утверждал, что собственной рукой завершил дело, стараясь окончательно убедить Давида в том, что Саул мертв.

Амаликитянин говорил о том, как прижатые к склону горы Гелвуй, пытались прорваться отряды Саула, как испугались колесниц и дрогнули лучники, и все побежали за ними следом, часть воинов прорвалась в долину и ушла по руслу высохшей реки, Саул со своими сыновьями не успел за ними. Отбиваясь от наседавших филистимлян он взбирался на взгорье. Здесь филистимлянские лучники и поразили его. Он весь был изранен стрелами, но держался еще и возвышался надо всеми. Стоял израненный, откинув кожаный щит, его окружили, со всех сторон крались филистимляне. Саул не хотел быть плененным и упал на свой меч, но и после этого его не настигла смерть.

- Тогда он увидел меня, - продолжал свой рассказ амаликитянин,- и в это время колесницы и всадники филистимлян уже показались на склонах Гелвуя, и Саул сказал мне: подойди ко мне и убей меня, ибо тоска смертная объяла меня, а душа моя еще во мне. И я исполнил его слова, потому что знал, что не будет он жить, пронзенный стрелами и мечом, но будет еще долго мучиться его душа, и станут измываться над ним филистимляне...

Маттафия тогда поверил окончательно вестнику, когда тот сказал, что взял царскую корону и браслет из драгоценных камней, бывший на руке Саула. И в подтверждение вынул из-за пазухи корону и браслет и протянул Давиду. Давид был напряжен, словно струна. Маттафия сразу почувствовал, что сейчас свершится расплата. Кто-то ударил посланца по руке, корона и браслет упали в песок к ногам Давида. Давид долго стоял недвижно, а потом скинул одежды и разодрал их. И все стали рвать на себе одежды и посыпать головы землей в знак своей печали. А сдержанный и повидавший много смертей военачальник Авесса зарыдал навзрыд.

Амаликитянин не уходил, он все еще ждал награды. И Давид сказал ему:

- Как не побоялся ты поднять руку, чтобы убить помазанника Господня! Твои мерзкие уста свидетельствуют против тебя. Ты думал, хитроумный, что я вознагражу тебя за эту весть? Что я жду погибели Саула? Ты получишь свою награду!

Давид говорил громко, яростно. Слишком яростно - это смутило тогда его, Маттафию. Все, что делал Давид, каждый его поступок - были бочкой с двойным дном. В тот миг Давид явно хотел, чтобы все услышали его.

Закончив слова свои, Давид повернулся к своему оруженосцу и повелел умертвить вестника печали. И одним ударом меча оруженосец поразил амаликитянина. И тот пал окровавленный и, умирая у ног Давида, он все тянул вздрагивающую руку к тому, от кого ожидал награды, и Маттафия услышал, как сквозь смертный хрип прорываются слова: “Ты же хотел, ты же. И второй оруженосец прервал смертные муки ударом копья.

Тоска тогда охватила всех в стане Давида, и небо казалось темным и не шли в рот ни шекер, ни снедь. Хотя, казалось бы, пал гонитель, пал тот, из-за озлобленности которого приходилось скрываться в пещерах и в безводной пустыне, пал преследователь, и можно теперь вздохнуть свободно, и путь к престолу открылся Давиду. Но горе стерло обиды. Он, Маттафия, бродил как тень среди умолкшего стана, в разорванных одеждах, с головой, посыпанной пеплом. Горе его было безотрадно. Умер тот, кто дал ему жизнь, тот, о кем были связаны надежды всех сынов Израиля. Злые духи сломили Саула и ослабли руки его. Разве смогли бы поразить филистимляне этого могучего воина, если бы не было смятения в его душе. Господи, за что? - повторял тогда Маттафия. - За что? Первый царь Израиля и он поражен, пал на поле брани. Сыновья поражены вместе с ним. Нет и не будет теперь Ионафана. И казалось тогда, что кровоточит от их ран вся земля обетованная. И не было в стане Давида того, кто не оплакивал бы героев...

И уже после заката солнца услышал Маттафия звуки арфы, и необычайная печаль была в них, будто тонкими голосами плакали ангелы в небесных высях. Он, Маттафия, пошел на эти звуки. Будто вчера это было - звучат они и сейчас. А тогда увидел он склонившегося над арфой Давида. Маттафия остановился, скрытый тенью широколистного тамарискового дерева, и услышал рождение поминальной песни, которую и сейчас поют в дни тоски во всей земле Израиля. Песней этой оплакал Давид смерть царя Саула и сына его Ионафана - лучшего своего друга и бесстрашного заступника.

И не умолкает и по сей день, не забывается проникновенный голос Давида, и слышатся стоны его арфы. Прошло столько лет, казалось бы, прошла печаль и долго ли нужно горевать о мертвых, а вот вспоминаются слова, и тоской овевает душу. Так печальна эта песня:

Краса твоя, о Израиль, поражена на высотах твоих!

Как пали сильные!

Горы Гелвуйские!

Да не падет на вас ни роса, ни дождь - поле мертвых!

Ибо там повержен щит Саула...

Саул и Ионафан, исполненные любви,

Не разлучились и в смерти своей.

Быстрее орлов, сильнее львов они были.

Дочери Израильские! Плачьте о Сауле!

Он одевал вас в багряницу с драгоценностями,

И привешивал к одеждам вашим дорогие украшения.

Как пали сильные на поле брани!

Сражен Ионафан на высотах твоих!

Скорблю о тебе, брат мой Ионафан!

Ты был очень дорог для меня.

Любовь твоя была для меня превыше женской любви.

Как пали сильные!..

Давид пел тогда всю ночь. Пел, восхваляя подвиги Саула и Ионафана. Он был полон неподдельной скорби. А утром долго пришлось упрашивать его, чтобы послал людей отбить у филистимлян тела убитых. Его, Маттафию, он не хотел отпускать от себя. Он давно уже знал, что Маттафия подослан Саулом. Знал, но не подавал вида, что ему все известно. Тогда он, Маттафия, часто не понимал Давида - он и теперь остался неразрешенной загадкой. Каким он стал, трудно даже предположить. Кто он теперь? Что осталось в нем от бескорыстного песнопевца. Царь Израиля, подавивший восстание своего сына Авессалома, беспощадный и могучий царь. Можно ли ожидать от него помощи?..

Как изменилось его лицо, когда он понял, что может стать царем. Властность и жестокость сменили печаль. Тогда, казалось, нет препятствий. Ждали гонцов из Гивы, ждали приглашения. Не было иного мужа в Израиле, достойного занять место Саула. Но Авенир, военачальник Саула, решил по-иному, он был убежден, что скипетр власти не должен быть отнят у дома Саула, ибо остался в живых еще один сын Саула - Иевосфей. И Авенир прятал этого сына, бездарного и трусливого, будто и не от семени Саула был рожден этот горемыка, прятал его в городе Маханаиме за Иорданом. Сам же Авенир оставался в Гиве, в главном городе дома Саула. И остатки разбитого войска стягивались к нему. Иевосфей не смог бы управлять Израилем, это был бы позор для всего народа. Может быть, ему, Маттафии, надо было тогда срочно покинуть стан Давида и найти Авенира, и открыться во всем Авениру. Сказать: вот я - сын Саула и воин, я готов повести воинов за собой, я готов отомстить филистимлянам... Но это значило бы - встать на пути Давида, который никогда не отступал от задуманного, который уже надел на голову корону, принесенную амаликитянином. Ведь Давид был помазан на царство самим Самуилом, помазан много лет назад. Это открыли посланцы Давида упрямому Авениру. Но Авенир никого не хотел слушать, и над Израилем навис меч междоусобной войны.

Он, Маттафия, тогда понял, что опасно оставаться с Давидом, что Давиду не нужен человек, столь похожий на Саула. Смерть же Саула освобождала Маттафию от всяких обязательств перед царем. Поначалу он, Маттафия, рвался отыскивать тела убитых, но надо было спасать не мертвых, а живых. Гирзеянский мальчик нуждался в его защите, надо было скрытно доставить его в свой дом, надо было вернуться к своему очагу, где его заждались и 3улуна, и Рахиль...

Потом он долго не мог простить себе того, что занятый заботами о себе и своих домашних, оставил мысли о поиске тел убитых...

Потом Маттафия узнал, как издевались филистимляне над убитыми - они отсекли голову Саула, сняли с него оружие, и таскали тело по своим городам, воздавая хвалу своему богу Ваалу, и останавливались они возле своих идольских капищ, и в одно из таких капищ бросили они голову и оружие несчастного Саула. А потом повесили его тело и тела его сыновей на крепостной стене города Беф-Сана. И только люди из Иависа, из города, который когда-то спас Саул, решились ночью пробраться на крепостную стену и снять тела Саула и его сыновей. Это сделали простые жители. Сделали то, что не смог или не захотел делать Давид, который так и не послал воинов для поиска тел.

И в те дни Маттафия не мог ни на чем настаивать, не мог ничего просить у Давида, ведь он, Маттафия, был заслан в стан Давида, и все было не так просто объяснить. Как и сейчас очень трудно будет доказать Давиду, что никогда он, Маттафия, не был предателем, что все это наветы жестокосердного Иоава, что это Иоав бросил своих воинов, оставил их в ущелье одних без прикрытия...

Все это было много позже, и обретенное доверие Давида, и возвышения, и падения, и страшное время плена. А тогда, в дни гибели Саула, он, Маттафия, молча покинул стан Давида и вместе со спасенным гирзеянским мальчиком пробирался домой через Изреельскую долину. Он увидел тогда гору Гелвуй, где вся земля была пропитана кровью, а потом, перейдя мутные воды Иордана, достиг он города Иависа. Здесь в Иависе, незадолго до его прихода, были сожжены тела убитых - Саула и его сыновей. Ему указали то место, где под раскидистым дубом были погребены их пепел и кости. Он долго стоял подле этого дуба, держа за руку спасенного гирзеянского мальчика, но глаза его, Маттафии, не увлажнились слезами. И там он дал слово в душе своей - чтить память об отце, но никогда более не искать царских милостей и не соприкасаться с царской жизнью. И вот теперь он нарушил свой обет, он возвел себя в цари, возвел под пыткой и не оставил пути к отступлению. Он уже не может отречься от самого себя. Он готов к ответу за того, с кем столько лет сражался бок о бок, чья кровь льется в его жилах. Он, Маттафия, не боится суда, он сумеет доказать всем, что Саул был достойным царем своего народа.

|-1-| 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 |  | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 |

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

© Глушкин Олег Борисович, 2002 г.

редактор Вячеслав Румянцев 01.10.2002