|
|
Николай ЗАЙЦЕВ |
|
2011 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Николай ЗАЙЦЕВУтренний светПовесть Честно говоря, Царёву не хотелось возвращаться в шикарный гостиничный номер, но более идти было некуда, и он решил, что лучше будет потеряться там, среди вещей, туалетов, ванн, коридоров и комнат, чем ещё раз попасть на приём к хаму с деньгами, который, став дворянином, приглашает к себе нищих аристократов и держит их там под присмотром, как экзотических птиц, желая оставить вензеля их фамилий и титулов в гостевой книге посещений его дома – навсегда. Он понимает, что в своём высокомерии они не могут не надсмехаться над его неуклюжими потугами встать вровень с ними и потому сам, где-нибудь на кухне, в обществе себе подобного люда, смеётся над ними, называя их оборванцами, которые пьют и едят за его счёт. Но он не может жить, не имея возможности бывать в обществе родовитых джентльменов (какой же он тогда барон), а многие из них перестанут существовать без его денег. Все они лицемерны и это состояние суть их жизни. Все эти мысли пронеслись в голове писателя, когда он ехал в лифте и шёл по коридору в поиске всего один раз виденной двери своего временного жилья. Он открыл дверь, отличавшуюся от других соседних только номером, и уже в прихожей уловил в воздухе необычайно знакомый запах чьего-то присутствия в помещении. Даже будучи предупреждённым Леоном о сюрпризе, ожидающем его, он растерялся в чувствах, разволновался и, бросив пальто в передней, выглянул в гостиную. В кресле у телевизора, куда падал свет из прихожей, сидела женщина. «Ада», - выдохнул Царёв и, бросившись к ней, припал на колени к её ногам. Более не сказав ни слова, он будто бы задремал, уткнувшись лицом в женские колени. Девушка медленно перебирала его волос, пальцы её искали что-то потерянное однажды и невзначай во времени забытое. Молчание длилось мгновение, преображаясь в мыслях в начало разговора. Долгожданного и потому требующего времени подготовки для выражения в словах. - Где ты была, Ада? – прошептал писатель. - Там, - махнула за окно девушка. – Где всегда ждут. - Но я тоже ждал. Так долго, - вспомнил писатель. - Вот и дождались. Чего теперь мучаться. Я с вами. Включайте свет, будем пить чай. Я приготовила его в ожидании вас, - она стала приподниматься, встал и влюблённый писатель, включил свет и обнаружил у дивана накрытый столик. - Но как ты сюда попала, Ада? – начал реально мыслить Царёв. - О, это совсем несложно. А вы, как были ребёнком, Пётр Петрович, так и остались. И это хорошо. Тайна всегда лучше разгадки. Она – манящая неизвестность, а открытие её может поразить и не всегда радостью восхищения. Бывает, что в окончании тайны живёт страх всего и навсегда, - девушка присела на диван, к столу. - Ада, не говори глупостей. Какая тайна, если я, только вошедши сюда, узнал, вспомнил аромат твоих духов, что витал в воздухе прихожей. Я помню тебя всегда, - дышала любовью душа поэта. - У меня нет никаких духов, - просто ответила Ада. – То запах времени, где я когда-то жила. Они необычны те ароматы и легко запоминаются там, где их нет, и уже никогда не будет. Они исчезли, испарились, как очень многое из тех времён. Остались лишь сожаления о прошлых потерях. - Я не хочу тебя больше терять, - ничего не понял, кипящий страстью Царёв. - Это не от нас зависит. Давайте веселиться, пока нам для этого дано время. Налейте-ка вина, Пётр Петрович, - отменила все разговоры девушка. От волнения в нетерпении обхватить своё вновь найденное счастье в объятия у Царёва путались мысли, тряслись руки, он долго открывал бутылку с вином, оросил скатерть рубиновыми каплями, а наполнив бокалы не находил слов для здравицы, ослаб, присел рядом с девушкой и замолчал, не отрывая взгляда от лица любимой. Он не думал о ней, не ожидал встречи, забыл её лицо, мало того полюбил другую женщину, но вот явилась Ада, воскресила события беззаботной дачной, пусть непонятной, обрывочной, но такой необычной в своём трепещущем ожидании каждодневной встречи, любви. Провалилось в прошлое милое личико Элизабет Черчилль, одержимые страхом за его жизнь глаза Али и этот вечер, в чужой стране высветлел, сделался ярче, и он боялся пошевелиться и готов был не дышать, только бы не померк этот странный свет самозабвения в счастье. А странным это свечение в комнате, в душе, в глазах Ады, казалось от неравновесия света отражающегося в разных предметах. Свет глаз девушки утемнял всё вокруг, в нём царило незнакомое пространство, неприкасаемое, необжитое, пустое от бесконечности одиночества. - Ада, вы вспоминали обо мне? – прошептал писатель. - Нет, - рассмеялась девушка. – Знаю, что люблю вас, но только сейчас, - она прижалась лицом к его плечу, и он не стал задумываться над словами любимой. И, вдруг, показалось ему, что он и Ада остались вдвоём на острове, а вокруг шторм и тьма и отрезаны они этой стихией от всего мира, от его святости и соблазнов, от неожиданностей и ожидания, от вмешательства всех и вся. Ночь стала тем временем забытия, что он себе придумал, находясь в номере лондонской гостиницы, который обратился во внеземное пространство, исчез в Галактике и уже на подлёте к планете обитания взорвался изнутри пылким жаром двух сердец, помещение объялось пламенем, сгорело, и пепел медленно остывал вместе с судорожным расставанием двух тел, расцепивших пылкие объятия и пропавших в глубоком сне. И сколько бы не страшился наивный писатель окончания этой ночи, но оно случилось, когда он спал бесчувственным сном, источившего все свои счастливые силы, отпущенные для любви, влюблённого. Утро глянуло в окна, Царёв вскочил и застонал дико, по-звериному – вокруг него зияла пустота. Даже напоминания о присутствии здесь нежного и милого создания по имени Ада не осталось. Постель была девственно гладка и одинока, бела и пустынна, как и воздух, что не напитал в себя запахи ночи, а просто застыл мертвенно-бледным проёмом окна. Он поднялся, побродил по комнатам в поисках своей потери, не нашёл никаких следов случившегося здесь и совершенно бездумно стал готовиться к отъезду. Будто в наркотическом сне он вышел из гостиницы, сел в автомобиль, затем пересел в поезд, что на огромной скорости пролетел тоннель под Ла-Маншем, не удивился, когда на другой, французской стороне пролива его встретил тот же шофёр-кабан и на том же автомобиле, на котором привёз на вокзал из Лондона и поехал с ним туда, куда велели неведомые силы. Полуостров Бретань походил структурой построек домов, мостов и дорог на прародину кельтов добрую, старую Англию, откуда и бежали под натиском саксов местные жители, теперь уже граждане Франции. Лёгкое прикосновение к давним событиям истории немного развеяло туман, застивший разум Царёва после пробуждения в пустоте отеля. Его страдания никаким образом не поддавались соизмерению с бедами кельтов, что много раз завоёвывались французами и англосаксами и Бретань осталась до сей поры спорной территорией этих двух держав, расположенных по разным сторонам пролива. Он принялся, согласуясь с памятью, расследовать, проникая в прошлые века, жестокости творимые и той и другой стороной захватчиками на пространстве полуострова, ныне пролегающего своими суровыми ландшафтами за окном автомобиля. «Много здесь прошло народу и коней тоже. Но я то зачем сюда?» – странно соединив себя с людьми и лошадьми, ступившими на эту землю изгнанниками и завоевателями, задал себе вопрос писатель. Ничего не ответил и задремал от унылого вида скалистых пригорков на болотистой, холмистой местности, и от усталости после почти бессонной ночи, что он провёл в объятиях любви. - Прибыли, - раздался во сне чей-то бесцеремонный голос. Кругом него безбрежный океан воды, а сам он стоит у мачты парусной яхты и не видит берега, куда можно было бы пристать и потому спрашивает: - Куда? - По месту назначения, - отвечает тот же голос, и кто-то толкает его в плечо. Он открывает глаза и понимает, что вопросы и ответы звучали во сне, где яхта с ним на борту, с лёгким ветерком продвигалась в неясные дали какого-то морского странствия. «Начало путешествия или окончание, но оно, видимо, состоится», - думает Царёв и выходит из машины. Кругом него расположилась гористая местность с автострадой, теперь уже убегающей назад по пути следования, а дальше, с места небольшой стоянки для автомобилей, огороженной забором, вверх по ущелью следует пешеходная тропа, натоптанная ногами людей. - Вам туда, - машет в сторону этой дорожки водитель, садится в машину и, круто развернувшись, уезжает. Время сна, вернувшее энергию мыслям и телу, а также бодрящий горный воздух способствуют прогулке, и Царёв мужественно отправляется в неизвестный путь. Дорога ведёт по склону ущелья, внизу бурлит голубой поток воды, высокие травы ярким многоцветием украшают склон до самой реки, а с другой стороны ввысь устремились мохнатые ели, наглухо закрыв зелёной стеной пути к вершинам. Он движется куда-то между сказочным высокогорным лесом и чудесным цветочным полем, убегающим вниз, вдыхает полной грудью чистый, напоенный запахом хвои воздух и не может никак припомнить, в кои из последних времён видел такую редкую красоту, безыскусную и радостную. Тропа лентой изгибается вкруг горы и выводит путешественника в залитую солнечным светом зелёную долину, где в отдалении, прижавшись к склону скалистой горы, стоит угрюмый средневековый замок, окружённый рвом, и отороченный по передней зубчатой стене бойницами, с торчащими оттуда дулами пушек, что омрачает торжественность сказочной природы вторжением нелепого творения ужасных прозрений человечества в поисках защиты от своего злейшего врага – страха. «Сюда мне и надобно», - решает писатель и через ровное, зелёное поле, где мирно пасутся козы, подходит к мосту, перекинутому через ров. От его шагов железный настил моста гремит так, что эти звуки отдаются эхом у вершин перевалов, опускаются вниз, тревожат природу – козы перебегают ближе к склонам, будят мрачность замка, и кто-то невидимый отворяет ворота, чтобы впустить путника. Он входит и попадает шагами, взглядом в другую жизненную эпоху. Небольшая площадь, мощённая тёсаным камнем, составляет одно целое со стенами построек, не видно никаких растений, в центре дворика чаша фонтана в виде розы ловит струи воды, бьющие из раскрытых зевов мраморных рыб, окруживших каменный цветок. Более ничего примечательного – всё ровно, гладко, каменно. За фонтаном, расплывшись в радужных брызгах воды, стоит само главное здание замка. Сколько времени прошло по мостовой площади и истёртым ступеням лестницы, ведущей к почерневшим деревянным дверям, знают только камни, позеленевшие от злой суеты минувших столетий. У крыльца высится лобное место, опутанное по кругу тяжёлой чугунной цепью, держащейся на чёрных деревянных столбах, отполированных до блеска антрацита ветром и дождями. В центре каменного возвышения стоит помост из среза цельного ствола могучего дерева. Он отливает под лучами солнца тёмно-бордовым цветом. Что-то зловещее видится в, пережившем века, деревянном чурбаке, напитавшемся кровью казнённых на нём людей. «До сей поры, наверное, головы здесь рубят. Топора не хватает», - будоражит голову писателя средневековая мысль. Он поднимается по исшорканным ногами и сапогами ступеням крыльца, двери открываются и впускают его во вполне осовремененное помещение с зеркалами и гардеробом, ковром на полу и такого же цвета дорожками устелены лестничные ступени, ведущие в разные стороны от передней. Человек пристойного вида, с сединой в пышных бакенбардах, в простом чёрном сюртуке, застёгнутом доверху, принял пальто и повёл гостя лабиринтами коридоров, отделка стен которых перемежалась деревом, мрамором, мозаикой. Комната, в которой, так и не выговорив ни слова, слуга оставил Царёва, не уступала удобствами комфорта европейской гостинице. Не было только телевизора и телефона, чему Петр Петрович даже обрадовался. Хотелось побыть одному, а это лучше всего удаётся во времени средних веков, пусть даже в комнате современной отделки. Царёв опустился в глубокое кожаное кресло, мыслей в голове не находилось, ничего не хотелось и он замер бездумно, смежив веки глаз. Леон появился всё также неожиданно и бесшумно: - Заскучали, Пётр Петрович? Но ничего, погостите у наших старичков, и мы отправимся в путешествие. Надолго, может быть, навсегда. А сейчас собирайтесь к ужину. Вы ведь ещё никогда, надеюсь, не ужинали в старом замке? - Где я нахожусь, - спросил, утомлённый неизвестностью, гость. - В Норбонне, где же ещё остались замки, построенные рыцарями ордена тамплиеров. Рыцари- храмовники жили отшельниками – хранили тайны подвалов Иерусалимского храма, но впали в немилость к Филиппу Красивому – королю франков, были изгнаны из страны, а их крепости разрушены. Но этот замок уцелел. Вы сейчас в1300году. Мы во Франции, мой друг, - уточнил местопребывания Леон. Чёрная фрачная пара, в которую был одет друг, её длинные фалды придавали его фигуре сходство с демонической птицей, что, боясь взлететь, осторожно передвигалась по комнате. - Я увижу Париж? – выразил давнее своё желание Царёв. - Зачем вам эта ярмарка? Вы видели Петербург? - Да, конечно, я там учился филологии, - вспомнил студенческие годы писатель. - Тем более, зачем вам Париж. В Петербурге уместилась все контрасты изысков архитектуры Европы. Причём в лучшем её виде. Одухотворённая русским гением, она живёт и дышит, поёт и поражает своеобразием размаха в единении стилей и направлений в этих мотивах. Этот город самое великое произведение зодчества, а если присовокупить к нему комплексы пригородных застроек – ему нет равных. Если Париж прекрасен, то Петербург великолепен, совершенен во всём и сотворён для вдохновенного созерцания и любования в душевном отдохновении воображения, - Леон поднял палец вверх. – Переодевайтесь, Пётр Петрович. Негоже в таком наряде приветствовать наших старцев. В шкафу есть одежда к такому случаю. - Что я должен буду делать? – вздохнул не попавший в столицу Франции писатель. - Ровно ничего. Смотреть и, может быть, слушать. Через полчаса слуга зайдёт за вами, - Леон ушёл, а Царёв заглянул в шкаф, нашёл тёмный костюм с пуговицами на пиджаке, застёгивающимися доверху, чёрную косоворотку (всё это хорошего, плотного сукна), башмаки на шнурках и мягкой подошве: «На пресвитера буду похож», - решил он, выкладывая одежду на кресло. Приняв душ, переоделся и стал ждать последующих событий. Вернуться к оглавлению повести
|
