|
|
Николай ЗАЙЦЕВ |
|
2011 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Николай ЗАЙЦЕВУтренний светПовесть Вспыхнул свет и Царёв встал на том же месте своего недавнего движения к столу. «Привиделось, но приятно слышать упрёки из прошлого и от вечного, значит достал, услышали. Пусть лучше ругают, чем молчат, - нашёл он положительные знаки внимания в свидании со своими персонажами. – После разговора с наместником Иудеи и выпить не грех», - продолжил он свой путь к столу. Но подойти близко к напиткам и яствам ему опять не удалось. Существо пышное и сильное подхватило его под руку и, развернув, потащило в другую сторону от вожделений шведского стола. Обернув голову, он увидел дородную женщину в шифоновом платье, с множеством оборок по подолу, голыми руками, глубоким декольте, в проёме которого трёхрядно блистали горошины чистого, белого жемчуга. Но более всего поразила голова – непропорционально маленькая, с вытянутым вперёд лисьим лицом, круглыми рыбьими глазами и редким, крашенным в яркую рыжину, волосом. Она казалось, была приставлена с другого тела, скорее по ошибке, но навсегда. Дама заворковала на хорошем русском языке: - Леди Карингтон. Думаю, знаменитый писатель не должен обойти своим вниманием присутствующих здесь дам. Мы ждём, а вы возитесь с этими несносными мужчинами. Впрочём, какие из них мужчины. Так, политики. Им несвойственны другие наслаждения, кроме упоения властью. От них можно услышать похвалу только самим себе. Наши женщины, в отличие от этих властолюбивых болтунов, любопытны, много читают классиков мировой литературы, интересуются новинками, посещают театр, и пока мужчины там спят, живо следят за жизнью воспроизводимой на сцене. Что же вы молчите? - Не имел возможности молвить, ведь говорили вы, - по джентельменски ответил Царёв. – И потом русский язык здесь, в центре Англии. Я был ошеломлён. А что, вы и книгу мою уже прочли? - Нет. Ждём перевода. Я только умею болтать по-русски. Читать, увы, не научена. По женской линии у нас в роду все русские. Мама, правда, была сосватана уже во Франции. С титулом, но без приданого. Всё осталось в России, кроме языка, на нём она говорила до конца жизни. А вот и мои подруги. Знакомьтесь. Наш гость, писатель, Царёв Пётр Петрович, - представила его леди Карингтон. - Леди Гамильтон, - присела жгучая брюнетка в светлом, обтягивающем длинное тело, платье с безупречной красотой бледного лица. Вторая, ещё очень молодая девушка, очаровательная своей свежестью, подала Царёву руку, склонилась в реверансе и пропела: - Мисс Элизабет Черчилль, - и трогательно покраснела. - А-аа, - промычал писатель согласно удивлению своей памяти. - Да-да, того самого Уинстона троюродная родня. Все они, Альба, либо хороши, как розы по утрам, либо зловещи, как бывший премьер. Середины в их роду не бывает. Так им на нём написано, - леди Карингтон криво взглянула на Царёва, заворожённого красотой юного создания. – А вы женитесь, Пётр Петрович. Могу сосватать. Герцогом станете. - Да нет, я просто и во снах не представлял такой встречи, - смутился предложением «жених» и подумал: «И в мечтах тоже. Из своего захолустья и на свидание с герцогиней. А эта старая лиса не желает делиться с молодыми даже мужскими взглядами». Но жгучая брюнетка, несмотря на свою бледность лица и длинное тело прохладной змеи, чему большое сходство придавало светлое, блестящее платье, может быть, как раз из-за невозможности возмущать свои щёки алым восторгом смущения перед мужчиной, повела себя очень смело и задала писателю неожиданный вопрос, не касающийся прав человека, и от слов которого дёрнулись плечи у леди Карингтон, да так, что задрожал шифон у подола её платья, но она мужественно перевела: - Вы очаровашка. Такой комплимент делает вам английская леди, завсегдатай литературных посиделок, и театральных капустников. Так мило, кажется, у вас называются встречи актёров. А какой тип женщин вам нравится. И привлекают ли ваш взгляд наши прелести? Отвечайте господин Царёв. - Писатель ответил с чисто английской вежливостью: - Если я раньше и влюблялся, то сейчас очень огорчён выбором в своих увлечениях потому, что только теперь увидел, узнал, какой небесной красотой может обладать женщина. Мне очень трудно выбирать меж таким разнообразием прекрасных дам, что находятся рядом во всём расцвете величия нежной красоты. Благодарю мгновение, что подарило встречу с вами и сохраню в памяти образы прелестниц, навсегда пленивших моё воображение, - Царёв церемонно поклонился. - О, да вы ещё и поэт, - воскликнула русскоязычная красавица, дёрнув при этом своим лисьим носом, то ли в знак восхищения высказанными словами, а может от сожаления, что они не достались ей одной. Прошло некоторое время от конца перевода выспренней речи писателя, до начала восторженных восклицаний и мелких рукоплесканий и только у юной Элизабет загорелись глаза восхитительным светом признательности. Но тут леди Гамильтон сорвалась с места, схватила поэта под руку и насильно повлекла в направлении стола, болтая какие-то слова и двигая своим телом, будто плывущая в воздухе крупная рыба. Он не сопротивлялся этому могучему напору женского соперничества и очень старался подпасть в такт размашистому шагу спутницы, мельчил, перебегал, подскакивал, но к столу они добрались, где и выпили за леди и джентльменов, тост по своему выражению понятный даже в лесах Амазонки (все и везде желают соответствовать этим названиям). После выпитого второго и третьего тоста, по тому же сценарию, пришло к писателю чувство глубокого сожаления об отсутствии мисс Черчилль, и он впал в тоску, в которой не виделось ни единого просвета, обещающего скорую встречу с ней. Леди Гамильтон шептала ему в лицо жгучие, как её чёрный цыганский волос, слова, но он не понимал, не верил и не желал. Скоро его голова, соблазнённая нежностью непонятных английских слов, а ещё более сломленная крепостью напитка, стала клониться к женскому плечу. Тут появился Леон. - Пётр Петрович, я вижу, лондонские дамы сумели быстро утомить ваши творческие и физические силы. Не советую вам связывать с ними надежды на мужское счастье. Они куклы – красивы и холодны одновременно. Зря стараетесь, леди Гамильтон, - на другом языке обратился он к даме. – Вы циничнейшая из женщин, зачем вам поэт? Ступайте к своим пошлякам любовникам, там и развлечётесь. Тем более что недостатка в них у вас нет. - А вы не останетесь сегодня с нами. Мне ни к чему этот ничтожный художник. Я хочу вас. Прямо сгораю, - взгляд её умолительно потянулся к лицу Леона. - Я ненавижу вас. Но нисколько не больше, чем всех остальных женщин и, может быть, это признание послужит утешением вашим похотливым мыслям. Пётр Петрович, нам пора, - повторил он по-русски и они, не прощаясь, покинули зал и дворец барона Эстерхайма и уже вскоре катили в автомобиле по ночным улицам Лондона. Когда вырвались из автомобильного потока на мост через Темзу, Леон нарушил молчание: - Завтра уезжаем. Нас ждёт Франция. - Но ведь…, - хотел возразить Царёв. - Не успели посмотреть Лондон? Мало чего потеряли. Нагромождений много, а увидеть нечего. И потом, вы же описали улицы этого города в своей книге так, что лучше и не повторишь. Отдыхайте, вас пригласят к поезду через Ла-Манш. Свет в конце тоннеля – это путь из Британии в Бретань. А Лондон вы ещё увидите и не один раз. До завтра. Спешите, в гостинице вас ждёт сюрприз, - Леон, как всегда, был категоричен. - У меня каждый день неожиданности, привык к вашему непостоянству, мой друг, - обречённо ответил Царёв. - Главное, что у вас есть друг. Вечный друг, - и машина остановилась у гостиницы. «Свидание с двумя вечными жителями земли за один день. Не много ли для одного смертного», - мысля тривиально, отправился в Хаус писатель. Вернуться к оглавлению повести
|
