|
|
Николай ЗАЙЦЕВ |
|
2011 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Николай ЗАЙЦЕВУтренний светПовесть Не успел Петр Петрович взойти на ступени крыльца, дверь отворилась, и когда он вошёл, его встретил лакей в ливрее, принял плащ и шарф (шапку Царёв благоразумно оставил дома), и открыл другую дверь в просторную залу, где приглушённо звучала медленная музыка и также тихо передвигались люди, стояли тройками, парами и беседовали между собой. Ярко горели под потолком многосвечевые хрустальные люстры, освещая паркетный пол цвета зрелого апельсина, голубые колонны, подпирающие зелёный потолок, шведский стол, заставленный напитками и едой, фикусы в розовых кадках и стены, разрисованные сценами из жизни животного мира. Роскошная безвкусица нувориша, любителя ярких тонов и малярной живописи, присутствовала во всём от красных галунов на ливрее швейцара до синих бумажных цветов, стоящих в китайской вазе, в центре шведского стола. Он не успел дооценить несуразицу, бьющей в глаза, какофонии цвета по отношению к помещению классического замка, как перед ним вырос Леон: - Не нравится интерьер? Мне тоже. Желание лицезреть красоту не всегда совпадает с пониманием её свойств. Узнавание величия красоты чувство врождённое и не приобретается никакими другими средствами, - говоривший был одет изысканно, неброско: серый костюм, чёрную рубашку в тон туфлям. Всё это сидело на его стройной, высокой фигуре идеально. – Но будьте великодушны к мелочам. Не всем дан поэтический дар. А, вот и наш любезный хозяин, - обратился к подкатившемуся толстячку Леон. Тот был очень похож на идеальной формы молодого поросёнка, вставшего на задние ноги, с круглой, не совсем ещё человеческой головой, отороченной поверху мелкими колечками кудрей, в смертельно белом костюме, красной бабочке и лаковых чёрных туфлях. – Знакомьтесь, Пётр Петрович, барон Эфраим Эстерхаим – мой друг и ваш меценат издатель, - потом он что-то говорил на английском, поросёнок кивал головой, потряхивал кудряшками и расплывался улыбкой на круглом лице, где выделялись своей великостью уши, приросшие мочками к шее. Потом писатель и издатель долго жали друг другу руки, говорили комплименты, по возможности стараясь удержать улыбку на лицах. Леон переводил туда и обратно, пока хозяин, сославшись на занятость, не отошёл к другим гостям. - Хозяин и вправду аристократ? – спросил Царёв, не удовлетворённый смешным видом барона. - Новоиспечённый. Купите и обрящете. Деньги есть, можно и герцогом стать. Этот поскупился и стал, кем есть. Вчера мясник, сегодня барон – тоже неплохо. Их тут много таких. Скупают замки, гербы, звания и тут уже никакой Робин Гуд не поможет. Не желаете себе титул приобрести, заодно и на территорию золотого миллиарда взойти твёрдыми шагами? На мою территорию, что сейчас под нашими ногами, – Леон пытливо заглянул писателю в лицо. - Побойтесь Бога, Леон, аристократом родиться надо. Справедливости ради надо этот факт признать. Привычки наследственные иметь, воспитание получить и, если в головах случается разруха, выручит аристократизм, всегда присутствующий в крови. Да и внешность не последний штрих в портрете потомственного дворянина, - ответил писатель, имея в виду комичную внешность барона. - Вы что верующий, Пётр Петрович? Какой конфессии принадлежите? – заинтересовался Леон. - Крещён православным, а верю ли я, не знаю. Храм посещаю, но редко, когда совсем туго приходится, - неопределённо ответил Царёв. - А в кого вы верите? Где он? Вы его видели, этого демиурга? – пытал Леон. - Но вера всегда вопреки разуму. Бессознательная так сказать, нищая душой, - защищался Царёв. - Тогда я самый сознательно верующий в Него. Я видел Его, помню, и знаю Его Имя. Я не принадлежу никакой из придуманных людьми религий, но знаю, что Он есть, - Леон повернулся спиной к ошеломлённому писателю, - а теперь пойдёмте знакомиться с другими гостями. - А сына Его вы тоже знавали, - с некоторой иронией вслед движению спросил Царёв. - Знал, - Леон обернулся и глаза, на его красивом лице, зло сверкнули. – Сорок дней и ночей я беседовал с ним в Синайской пустыне. Он единственный из человеческих сынов, кто отказался от всех земных благ. Он верил, что мир наполнится любовью. Даже распятый людьми на кресте он говорил им о любви. Я не верил. Делали мы одно дело, но цели у каждого из нас были разные. Его цель – любовь между людьми и вера в Бога-отца, моя – возвращение на Небеса. Добиться не удалось ни того, ни другого. Всё случилось наоборот. Он взлетел на Небо, я остался на земле, чтобы умножать человеческие грехи. Этот разговор вами скоро продолжится, но с другими людьми. - Опять шутите, - решил писатель. Ему никто не ответил. Они подошли к группе оживлённо беседующих джентльменов. - Это настоящие англосаксы и аристократы. Небогаты, но и не бедны, знают толк в литературе, живописи. Воспитаны в духе английской культуры и в уверенности её превосходства, но своим вольнодумством обеспечили упадок старых традиций, сравняли своё положение с буржуазией, которая наглым подкупом прокладывает себе путь к власти, ко двору. Они ещё смеются, - Леон показал на улыбающиеся лица, обернувшиеся к ним навстречу. – Скоро их улыбки и они сами растворятся в общем крике: «Хлеба и зрелищ». Их сыновья женятся на плебейках, дочери выходят замуж за торгашей. Всё это называется – права человека. Кодекс прав человека, это такое новое евангелие от…, адептов забвения себя в потреблении благ. Порода людей, что возделывалась и взращивалась веками, растаскивается кусками по Америке, другим континентам, мельчает, дичает. А нынешний наследный принц женат на простолюдинке. Смелый пример безрассудства для юных наследников королевских фамилий. Но готовьтесь, они желают задать вам вопросы. Леон долго объяснял причину вторжения в круг их беседы и, наконец, лица оживились приятием его слов, и они наперебой стали спрашивать, при этом размахивали руками, будто торгуясь на рынке за право первенства. Выдвинулся вперёд джентльмен с лысой головой и бледным лицом, обременённом пышными бакенбардами и с важностью ментора заговорил, тщательно выговаривая слова, будто увещевал ребёнка, делая акцент на вопросительную интонацию речи. - Сэр МакБерри спрашивает, какие цели вы преследовали, написав ваш роман, что двигало вашим пером? Как в вашей стране относятся к свободе слова? – перевёл Леон. - Пером двигала рука, а цель одна – прочтение книги людьми, тогда и станет понятно, зачем писался этот роман. А свобода слова она нужна наивным авторам и графоманам, чтобы оправдаться за дрянное письмо. Свобода печати зависит от понимания изложенного сюжета в настоящем времени. Поймут – обругают, задвинут, закроют, нет – похвалят, обласкают, наградят. Свобода не означает возможность догола раздеться среди улицы, а необходимость открыть душу, и чтобы туда не плевали всякие уроды, - Царёв сам дивился смелости своих слов. – Свобода слова отлична от других вольностей, это не возможность болтать и писать, что угодно всем и кому хочется. Всем не угодишь, а кого хочешь удивить, тех словами не проймёшь, у них своих аргументов и фактов достаточно для жизни. Свобода слова в его понимании. Понимании его смысла самим собой, а не средствами доставки того или другого разумения. СМИ и поставленные им их хозяевами цели, не предполагают свободу размышлений над несомой ими информацией о происходящих в мире событиях. Отсюда и явилось информационное рабство – самый тяжкий плен и в его неволе обретается большая часть человечества. Все газеты предлагают миру свою новую, самую чистую правду. Книга даёт возможность узнавать правду разную, видеть, что из провозглашенных идей получилось и выбирать слова нужные себе для понимания жизни. Писатель не претендует на звание оракула истины, он предлагает выбор. И потому о свободе слова, как о некоем осуществлённом деянии говорить рано всегда, покуда пребудет белый свет. Я думаю, что свобода высказываний есть, а высказанных слов для понимания этой свободы не существует нигде. Им трудно появиться при той лёгкости свободы каждодневной изменчивости истины, - Леон переводил, делая паузы, будто обдумывая фразы, в желании укоротить или приукрасить горькую правду в ответах Царёва, неудобоваримую для голов английского аристократического общества, уже давно привыкших к своим истинам, обнародованным в виде законов поведенческого характера приемлемых для всего, как им показалось, мира. Невозможность разочарования правящего класса в своих мыслях и действиях прониклась удивлением к ответу гостя на основополагающий вопрос Запада к варварам Востока и взошла на лица английских друзей временной растерянностью, но не более. Вперёд почти выпрыгнул человек, гладко выбритый, одетый, вобщем-то, по-мужски не считая, вспушённой воланами на воротнике и груди, сорочки и серьгами в мочках обеих ушей. - Как вы относитесь к соблюдению прав человека? В частности, к недоброжелательному отношению нецивилизованных обществ к сексуальным меньшинствам? Поподробнее, пожалуйста, - вопрошающий повёл рукой кругом своего лица, как бы давая понять, о ком идёт речь, и блеснул крашеным маникюром своих ногтей на длинных пальцах профессионального пианиста. - Сэр Джон, - представил его Леон. – Мягче в словах, Пётр Петрович. Не то они неправильно поймут ваше присутствие здесь. Могут испортить рекламу вашего произведения. - Сэр Джон, он уже рыцарь? Разве и среди рыцарей туманного Альбиона тоже случаются педерасты? А как же высокая мужская мораль и достоинство рыцарского звания. Быть не может, чтобы помрачение разума соответствовало рыцарскому статусу. Барон-мясник, рыцарь-педераст. Эдакое переиначивание основ мироздания, – заявил Царёв. - Они есть везде. Звание рыцаря присвоено Джону Уолтри королевой за заслуги в сценическом искусстве современной песни. Воинской доблестью нынче трудно отличиться. Новые времена – иной героизм. Не относитесь к таким вещам пристрастно. Неандертальцев помните? Вымерли. А почему? Виной тому однополая любовь. Гомосексуалисты – тупиковая ветвь современного человечества, активно приращиваемая соблазнами свободы от семейных и родительских обязанностей. Ну, вот вы и узрели и грим и сам сценарий переворота морали, нравственности и прочих устоев, ещё недавно казавшихся незыблемыми. Пока, конечно, существует выбор, но скоро такое поведение станет нормой. Исключением будет ваша страна, Петр Петрович. Не препятствием, но исключением. И всё потому, что вашей страной управляет не правительство и президент и не стремление к материальному благополучию, а неведомая воля чьего-то промысла. У других стран есть сила, но нет воли к её употреблению. Потому и говорят – на всё воля Божья. Вы на вопрос-то ответьте, - Леон показал рукой в сторону джентльменов. - К правам человека мы относимся с пониманием, смягчил тон разговора писатель. Наше общество ещё молодо для полной свободы нравов и потому возникают разночтения в декларациях человеческих прав. Мы пока не осознаём, кого выгоднее защищать. Рабочих, крестьян или гомосексуалистов и лесбиянок. Одних большинство – их защитить трудно, других немного, но лояльность к ним способствует увеличению численности этих социальных групп. Одни кормят и обрабатывают общество и власть, другие не желают иметь никаких обязанностей, а только права. Защищать права меньшинств, конечно, проще, но, вдруг, они из малых величин превратятся в большие, тогда опять на всех прав не хватит, а уж материальной поддержки и подавно. Начинать защищать традиционную семью будет поздно, невозможно будет найти того праведного Лота во всемирном Содоме. Права человека уже растащили по своим квартирам и пользуются ими по собственному усмотрению. Одни работают, создают материальные блага, другие кричат о правах человека. Чью держать сторону? Крикунов – останемся без хлеба, крестьян – не модно, да и много их, прав на всех не хватит. Восток на перепутье. Без мудрости цивилизованного Запада ему не обойтись. И потому ждём ваших разъяснений, на путях, что неисповедимы, - последние слова ответчика, особенно в английском толковании, вызвали бурное одобрение у рыцарей, а Леон заключил перевод похвалой в адрес Царёва: - Вы бы могли поспорить в искусстве дипломатии с моим другом – Талейраном. Главное в многословии заключительная часть речи, всё остальное не помнится. – Тут точно по времени окончания дискуссии вырос слуга с подносом, уставленном напитками, бутербродами и, забыв непримиримый антагонизм варваров и цивилизации, Рима и гуннов, Европы и Азии, джентльмены принялись выпивать, чокаясь с писателем, балагурить, подчёркивая переменой в своём поведении, что выяснение отношений между Западом и Востоком на сегодня закончено, а веселиться можно и не соблюдая прав человека, на присутствие его в избранном обществе. Вернуться к оглавлению повести
|
