|
|
Николай ЗАЙЦЕВ |
|
2011 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Николай ЗАЙЦЕВУтренний светПовесть Едва последний голубь улетает в ночь, как потолок нависает над залом огнями хрустальной люстры, исчезает сцена, подождав, однако, покуда дети убегут за кулисы, раздаётся лёгкая инструментальная музыка и публика начинает делиться мнениями, ещё пребывая в душевном неравновесии, и выражая громкий восторг полученных впечатлений от необычайно красивого спектакля. И только очень наблюдательный зритель заметил, что кулисы, куда скрылись юные артисты, обратились стеной, неотличимой от других стен зала и даже с окном в ночную пустоту. Но тут появился Леон. Первой из всех, сидящих за столом, его заметила Аля и шепнула Цареву: «Будто снег на голову, этот ваш друг. Не было видно, а тут прямо в центре внимания». Пётр Петрович повернул голову вполоборота и тоже увидел устроителя торжества, в костюме кофейного цвета, белых туфлях, белой бабочкой на чёрной рубашке, идеальным пробором в напомаженных волосах. Его высокая стройная фигура и лицо потомственного аристократа сразу привлекли внимание присутствующих в зале гостей, но он, не внимая взмахам рук и блеску женских глаз, направился к столу семи старцев, присел среди них, как у стола добрых друзей, оставив другим приглашённым право развлекаться, кто как желает и умеет. К столу, где обосновались друзья героя нынешнего вечера писателя Петра Петровича Царёва – поэт Никитин с сестрой Алевтиной и редактор небольшого литературного альманаха «Камо грядеши» с супругой, началось паломничество любителей автографов с просьбой расписаться на первой странице, уже, невесть где, приобретённой книги. Многие хвалили произведение, ещё только взглянув на обложку, зная заранее, что никогда не прочтут даже авторского вступления к роману. Книга раскупалась, как память о праздничном вечере, своего присутствия на нём, увековеченного автографом самого автора. Так было всегда, везде и всюду – говорились фразы, сменяющие одну пустоту на другую, в этом вакууме пытался вежливо улыбаться автор романа, прочитанного пока лишь только им самим и, может быть, редактором издательства. Настоящий читатель появится позже, а может и вовсе не найтись, как бы ни были пышны церемонии презентации книги. Выручил Леон, незаметно присевший к столу на приставленный каким-то строгим и неприятным на вид субъектом стул, объявивший очереди, жаждущей росчерка знаменитого пера, чтобы приходили в понедельник, каждой следующей недели в офис редакции, где писатель подарит желающим свою подпись и даст необходимые разъяснения по содержанию произведения. Разочарованные поклонники отстали, и Леон произнёс тост за литературу, а также за ярких представителей этого жанра искусства, с которыми он имеет честь находиться за одним столом. Выпили, но вопросы относительно праздника остались, и Царёв спросил: - А что здесь делают эти старики, что приветствовали вас первыми? - Норбоннские старцы? Покрылись мхом в своих средневековых замках, мало показываясь на людях, я и решил пригласить их сюда размяться, и случай представился важный – выход вашей книги. Они хорошо разбираются в литературе, живописи, изделиях из драгоценных камней, а также могут помочь в переводе и издании книги на Западе, - буднично ответил Леон. - Почему их семеро и все так одинаковы в одежде, да и образом схожи? - допытывался писатель. - Они занимаются одним делом, долго живут, часто видятся и, видимо, потому похожи даже мыслями, в которых великая забота о будущности мира, упреждение нежелательных событий на планете и достижение прогресса в созидании общемировой системы управления людьми. Такие вот они, наши старцы. Пробудут недолго, познакомятся кое с кем и назад в Европу. А мир наш всегда имел семиполярное расположение. Мышление к созиданию и разрушению происходит по тому же принципу. Потому их семеро, и освещают их разум семь свечей светом прозрения древних пророков. Пойдёмте лучше танцевать, - и он через стол подал руку Алевтине. Они заскользили по паркету под звуки аргентинского танго, заполонившие пространство зала жгучей мелодией любовной игры. - А вы хорошо танцуете, - освоившись в ловких руках Леона, похвалила его легкие, как ветер, и изящные, как статуя Аполлона, движения партнёрша. - О, если бы вы посетили такое количество балов, приёмов, раутов и всяческих других сборищ человеческого бахвальства, смогли бы кружиться в вальсе с закрытыми глазами, а танго – это просто новомодная скука и не требует особого умения. При дворе несчастной Марии-Антуанетты, погубленной якобинцами, танцы заменили само бытие и полыхали так жарко и ярко, что, увлекшись этой придуманной жизнью, король Людовик проморгал начало революции, а с ней и настоящую жизнь, свою и королевы, - развивал мысль о влиянии танцев на судьбу властителей кавалер и добавил. – И здесь ни при чём возросшее народное самосознание. - Вы что бывали во дворце Бурбонов? - недоверчиво отпрянула Аля. - Конечно. Я бывал везде, где богатство и веселье заставляли людей забывать о своем Небесном происхождении, долге и совести. От роскошных торжеств во дворцах царицы Савской, до шабашей большевистских уродов, на вакханалиях древнеримской знати и на церемониальных приёмах китайских мандаринов, на праздниках у хитромудрых византийских басилевсов, на посиделках у турецких султанов, где дымятся кальяны, и воздух одурманен сладким запахом гашиша. Желаете что-то узнать о природе и нравах людей различных эпох, обращайтесь. Только скажу сразу – очень печально такое многознание. Кроме жестокости и страха не остается на земле ничего, что могло бы отвратить помыслы людей к подлому и ужасному. Горстка храбрецов, в разных концах планеты сражается за идеалы Божественного писания, но они все меньше слышимы, а их подвиги уже едва различимы в мире, где царит мерзость разврата, лживость и властолюбие. Белый свет человеческого разума покорён, обращён во тьму и пребудет в оной до конца земных дней. Это говорю Я, - партнёр изящно наклонил даму к паркету. - Как ваше настоящее имя? - очень всерьёз спросила женщина. - О, у меня много имён. Разные народы присвоили мне свои звучные названия. Есть имя, которым звал меня Вседержитель в своих чертогах, оно мне дорого и потому меня редко так величают, остальными именами меня наградили люди. Моё самое известное земное имя …, - он наклонился к плечу партнерши, и что-то прошептал, как могло показаться какую-либо нежность, возбуждённую близостью в танце. Однако женщина побледнела, потяжелела в движениях, но партнёр твёрдо держал в объятиях её обмякшее тело и в ритме угасающей мелодии танца, приближался к столу и без всякой угрозы в голосе предупредил: - Никто не должен знать о нашем разговоре. Пожалейте своих ближних и себя, хотя вы и так ничего не скажете – никто не поверит. А теперь веселитесь и забудьте малые знания, большие откровения ждут впереди, но не вас, - Леон усадил полуживую женщину в кресло, присел сам и предложил налить Алевтине фужер красного вина, так как её немного укачало в танце. Аля опростала большой фужер, до краёв налитый вином, и откинулась на спинку сидения, взгляд её оставался неподвижен и пуст. Между тем разговор склонился к трудностям издательского дела. Подходившие редакторы жаловались на недостаточное финансирование их изданий, невозможность увеличить объём журналов, платить авторам гонорары, полагая, что организатор пышного, богато оформленного и сервированного (столы ломились от яств и пития) праздника, пожелает помочь им в их высоких стремлениях на благо искусства. На все эти слёзные сетования Леон не ответил ни слова, отвечал на приветствия людей, но никому не подал руки, даже убелённым сединой ветеранам литературоведения, зря они с усилием клонили перед ним негнущиеся спины. Вдруг, он встал и, прощаясь, в двух словах ответил продолжавшим клянчить его милости, нищим пропагандистам искусства: - Завтра приходите сюда же, вас примет мой зам. Он и решит ваши проблемы. - Очень вам будем обязаны, - в один голос благодарили редактора. - Называйте меня другом, не более того. Так же, как обращается ко мне Петр Петрович. За ваш успех, - протянул он руку с наполненным вином бокалом в сторону автора книги, лежащей теперь на каждом столе, среди разграбленных закусок, вилок, ножей, водок, разлитых по скатерти вин и скомканных, грязных салфеток. Царев встал, звякнул бокалом за дружбу и творчество: - Спасибо, мой друг! Не забуду вашего участия в моей судьбе. - Моё участие здесь неважно и незримо, но дружба моя вечна, - он пригубил вино. – И нет причин сомневаться в крепости мох дружеских объятий ни до, ни после минувших событий. - Он отошёл в глубь зала и растворился среди гостей и громких разговоров. Как будто сопровождая уход наблюдателя от сил неизвестных и непознанных, но любимых за щедрость и размашистую неповторимость в создании красивой жизни, появились цыгане, и запела, заплясала вся замученная славословием и злословием толпа, освобождаясь под звуки гитарных всхлипов, от последних наваждений нахождения не в своей жизни. Сидевшая безмолвно Алевтина, вдруг, ухватилась за рукав пиджака Царёва и горячо зашептала прямо в ухо безумные, как показалось герою дня, слова: - Вам грозит опасность. Нам нужно бежать с этого шабаша. Надо быстрее отсюда уйти. Я должна, должна вас увести, - напуганный поведением сестры, Никитин встал и увёл Алю через двери, ведущие на улицу, но очень скоро вернулся и, наклонившись к другу, сквозь шум цыганской песни-пляски взволнованным голосом прокричал: - Она не в себе и зовёт тебя. Говорит, что не уйдёт пока не вытащит тебя из этого ада. Я боюсь за неё. Иди к ней Пётр, а что делать решай сам. - Царёв вышел и когда в свете фонаря, среди осенней полуночи увидел лицо Алевтины, где живости вместо, отразился жуткий страх, исказивший милые недавно черты так, что он содрогнулся, поразившись безыскусной перемене образа женщины, за считанные минуты состарившейся даже фигурой, что согбенным изваянием застыла в бледной желтизне дрожащего света. Не на шутку испугавшись, он уже и не думал о возвращении к веселью, остановил отъезжавшую от крыльца машину и, усадив, потерявшую дар речи женщину на заднее сидение, сел рядом и через недолгое время скорой езды, открыл двери своего дома и ввёл, почти занёс Алю и усадил в кресло. Хотел пойти на кухню, согреть чаю, но гостья вцепилась в него мёртвой хваткой и горячо зашептала: - Прошу вас закройте двери. Никому не открывайте. Он придёт, и тогда мы погибли. - Да-да – с волнением, проникшим в голос, ставшим, вдруг, хриплым, зашипел. – Конечно, сейчас закрою и двери и окна. Ворота тоже закрою, - он готов был спрятаться, где угодно, только бы не видеть горящих ужасом глаз на смертельно бледном лице женщины. Когда он вернулся, Аля спала, будто заколдованная каким-то пережитым наяву кошмаром, тени которого и теперь бродили по её лицу, вздрагивали на губах и ресницах. Царёв бережно поднял свою неожиданную гостью и перенёс её на диван, уложил, принёс из спальни пушистый плед и, укутав в него спящую женщину, присел в кресло и задумался о причине такого неожиданного поворота в событиях прошедшего вечера. Но усталое сознание отрицало все попытки сомнений в собственном величии, а поведение сестры Никитина он счёл излишней эмоциональной насыщенностью нежной души провинциальной красавицы. Лишь вяло припомнил, что не называл водителю машины, что доставила их домой, своего адреса и ничего не успел заплатить, как она отъехала. «Странно. Может, кто знакомый был за рулём. Ладно, утро вечера мудренее», - ложась в постель, решил Царёв. Ночью хозяина разбудили неясные звуки движений, происходящих в доме. Казалось, что кто-то бродит по комнатам, ища что-то нужное, но темнота мешает поискам, и ночная тишина выдавала невидимого гостя стуками о предметы, преграждающие путь к цели. Царёв замер, но не от испуга: он как бывалый охотник старался определить точное местонахождение живого объекта, который пытался в слепом пространстве найти выход или вход. Так и не определившись со свойством звуков, доносившихся, как ему показалось, из соседней комнаты, хотя основания для такого вывода были мизерны – сам плохо ориентировался в новом доме, он поднялся, прокрался в чуть видимом лунном свете к выключателю, резко зажёг свет и не увидел ничего, кроме обстановки и спящей на диване женщины. Не поверил и пошёл к входным дверям и тут явственно услышал, как они захлопнулись. Он выскочил во двор и увидел, как к калитке пронёсся шлейф необычного красного света, обволакивающий тёмную фигуру человека, которая показалась ему знакомой своею лёгкостью движений. Не отворяя ворот, это красно-чёрное видение проникло на улицу, взмыло и исчезло, осветив напоследок пустые кроны деревьев, спящую улицу и дорожку, ведущую к дому. Можно было бы посчитать виденное сном, но тьма, сглотнувшая призрак, окутала голое тело очевидца осенней сыростью и дрожь внезапной прохлады определила явь ночной прогулки. Он вернулся в дом, заново затворив на ключ двери и, улегшись в тепло постели, задумался о происшествии, но не находя причин его совершивших, не смог вести следствие по верному пути и заснул, так ничего и не заподозрив. Утро случилось пасмурное, в небе, низко над землёю ворочались тяжёлые, наполненные водой облака, готовые смыть последнюю красу осени, хмурый свет заполнил комнаты дома, и в нём скрылась разгадка вчерашнего поведения женщины, которая на вопрос хозяина о самочувствии смущённо ответила: - Нормально. А что-то случилось? Простите, я ничего не помню. Наверное, выпила лишнего, с радости от вашего успеха, - она виновато улыбнулась. – У Петра Петровича заныло в груди от жалости к этой её искренней виноватости, мучительной в отсутствии воспоминаний минут безумного ожидания трагедии, неслучившейся и потому забытой, но, видимо, тревожившей сознание обрывками каких-то слов, уже не таких страшных, но готовых вновь обнаружить свою связь и стать доказательством неслучайности произошедших событий. Чтобы отвлечь мысли женщины от поиска подтверждения сохранившихся в памяти вспышек, освещающих сцены каких-то неприятных действий и слов, сказанных при этом, он присел к ней, обнял за голову и поцеловал в губы долгим, исцеляющим от невзгод, поцелуем. Ему тоже требовалось лекарство от всех свершившихся и будущих напастей, и он нашёл этот бальзам для своей души в женщине, растворившей ему навстречу объятия. Весь наступивший день они провели вместе. Ему нравилось слышать её мягкое похаживание по дому, нежный, немного неуверенный голос, а утренняя близость взбудоражила леность мыслей и подвигла их к мечтам о счастливом будущем, не разлучая радости нового времени со словами, движениями и, конечно, улыбкой милой женщины, что прошлой ночью неожиданным образом вошла, ворвалась в его дом, жизнь и мир, совсем не мешая покою стен и утреннего света, а наоборот, соединившись со всем этим, ещё и хозяину неизвестным пространством, внесла своё тепло и растворила его в предметах, воздухе, из чего образовалось начало домашнего уюта. И как подтверждение обновления в жизни дома из кухни певуче прозвучало: - Милый, что ты желаешь на завтрак? – хозяин поднялся из кресла от неожиданности забытых слов. Когда-то он слышал такое название, но как оно звучало, забыл и теперь это распевное: «Ми-лы-й», - произнесённое невидимо, воротило значение обстоятельства его родившее. Это любовь к нему исторгнула из уст женщины такие чудные звуки и наделила их чувствами, которые обратили слова в песню. Да-да, в звучную, бескрайнюю песню призыва. И он отправился на зов любимой, отвечая по пути на вопрос: - Что приготовите, то и хорошо. – Присев у кухонного стола, он смотрел на ловкие движения Али, нарезающей помидоры в салатницу и тут же приготовляющую на плите яишню с сыром. Давно ему было отказано в таком простом житейском зрелище, и сейчас он наслаждался этой возможностью возвращения к обычной человеческой радости. Вспомнил неделю, проведённую на даче, там он никогда не видел, как готовила еду Ада, она не звала его к себе нежными словами. Изголодавшийся по женской ласке, он любил её, но ответного чувства не добился. Этого не могло случиться, она потакала его желаниям, будто выполняла чей-то наказ. Кончилось время спектакля, и она исчезла, правда, замысел режиссера продолжается – новый дом, пышная презентация, а что если эта женщина тоже талантливое представление в театре Леона? Нет-нет, он сам нашёл её, она сестра его друга и не может быть призраком. Она излучает любовь, Ада же обладала лишь притяжением страсти. Он вспомнил ночное происшествие и фигуру, окутанную красным светом. «Ада, - представил он ещё не забытую прелесть знакомых движений. – Зачем она приходила? Она была здесь, чтобы похитить Алину память о вчерашнем вечере, - говорило сознание, начинающее привыкать к необъяснимости происходящих с ним, в последнее время, виртуальных событий, но привычка разума к реальности возражала. – Абсурд. Шумное торжество, волнение, стресс и как результат временное беспамятство. Но зачем приходила Ада?» - Пётр Петрович, вы где? – потрепала его плечо Аля. – Завтрак готов. После чая Аля попросила: - Мне бы надо проведать брата. Он, наверное, и не знает, где я? Я только туда и быстро вернусь. - Должен догадаться. Он сам выслал меня к вам, и мы уехали домой. Вы были в крайне напряжённом состоянии, и наше возвращение в зал не имело смысла. Я тоже прогуляюсь с вами и друга заодно навещу, если вы не против, - решил хозяин. - И как долго мы будем на вы? Нужно выпить на брудершафт или просто поцелуемся, а Пётр? – переменила тему разговора Аля. - Согласен на поцелуй, но долгий, как жизнь, - поставил своё условие писатель. - Всего-то. Я думала, мы перешагнём это нашим слиянием в вечность. Жизнь для любви очень коротка. Мгновение. Успеваешь почувствовать озарение светом необыкновенного огня, жар которого воспламенит душу к любви, но скоро только пепел вздымается над пространством грустных воспоминаний о минувшем счастье и, опускаясь к земле, посыпает голову печалью седины. «Не обещайте деве юной любови вечной на земле», - сказал поэт и пророк. – Женщина сама поцеловала Петра Петровича, сменив, таким образом, прошлое и будущее – настоящим. Через полчаса они шагали по городу в направлении улицы Навои, желая доказать другу и брату, что они уцелели в торжествах вчерашнего спектакля, и даже наоборот, в результате катастрофы сознания, обернувшейся временным безумием Алевтины, случилось счастье любви. Но уже издали Царёв заметил у ворот нужного им дома знакомую чёрную машину и, почувствовав противную дрожь в спине, подумал: «Нужно как-то предотвратить новую встречу с Леоном. Что же он делает у Никитина? Почему ему до всего есть дело? И какой интерес он блюдёт здесь? И предложил, сославшись на раннее время, пойти прогуляться в соседний парк. Аля же только ускорила шаг, объявив, что начало дня не помеха для посещения родного брата. - Он всегда волновался за меня, а нынче, я уверена, совсем расстроен из-за моего ночного отсутствия, - не признала женщина заботы любимого. - Я уверен, он знает, где ты провела это время, - Царёв пытался преградить дорогу, изображая пылкого юношу, желавшего продления одиночества вдвоём с любимой. Но та мягко отстранила его настойчивость и продолжила путь туда, где, как казалось её спутнику, ожидала беда. За воротами встретил пёс, но, не радостно повизгивая, как всегда, а, тоскливо скуля и скоро, отказавшись от ласки вошедших гостей, понуро волоча, будто кандалы, гремящую цепь, ушёл в конуру. «Начинается», - почуял писатель в поведении собаки обречённость, так замечательно начавшегося светлого осеннего дня, на перемену к непроглядной тьме. Так и случилось. Едва они вошли в двери комнаты, где у стола, в мягком кресле, закинув ногу за ногу и оборотясь лицом к откинувшемуся на спинку дивана хозяину дома, сидел Леон, Аля смертельно побледнела. - Нет, только не это, - прошептала она, чуть шевеля помертвевшими губами. - О, да народу пришло на целый литературный форум. Мы тут как раз ведём беседу на тему отношения людей к изящной словесности. О поэзии. Хозяин дома оказался очень учтив и согласился посвятить меня в свои мысли о силе, участвующей в сотворении гениальных строк стихов, - будто не замечая волнения на лицах вошедших, с пафосом завсегдатая поэтических вечеров, отразил причину присутствия в доме поэта Леон. Совладав с необъяснимым страхом, Аля рванулась вперёд, упала на диван рядом с братом и прижалась к нему, ещё подрагивая телом. Глаза Леона вспыхнули безжалостным огнём и медленно, как бы остывая, погасли, остановленные взглядом на женщине. Пригвождённый к месту нерешительностью в своих дальнейших действиях, Пётр Петрович продолжал стоять у двери. - А вы что ж, мой дорогой друг, застудились в осенней прохладе, или как? Проходите. Поможете нам разобраться в различных поэтических направлениях. Я плохо понимаю нынешнюю поэзию. Знавал Гомера, Гюго, был дружен с Хаямом, перекидывался в картишки с Пушкиным, а вот сейчас не с кем слова молвить. И услышать его не от кого. Хотел обговорить эту проблему с поэтом, слова которого ценю, но чувствую отчуждение, виной коему моё дилетантство в теме. Надеюсь на любезность Николая Ивановича найти возможность, в какое-нибудь из времён, продолжить начатый разговор. Мне пора, - он поднялся, и показалось, что его фигура чёрной тенью нависла над столом, и Царёв ощутил ничтожество соотношения себя, предметов и величия растаявшего видения. Одно мгновение – действие чар исчезло, хлопнула дверь, взвыла собака и наступила тишина. Долгая пауза, потом заботливый голос Никитина: - Аля, скажи, что с тобой? Ты дрожишь. Еще вчера я встревожился за тебя. Может доктору показаться? - Нет, нет, я сама справлюсь. Немного утомилась. Долгий перелёт, вечер, музыка, танцы … Жила тихо, одиноко и, вдруг, сразу столько впечатлений. Не волнуйся, - она прижала губы к щеке брата. – Мне уже лучше. - Слава Богу. Принести вина? – спросил хозяин, обращаясь уже к Царёву. - Можно немного. О чём вы здесь беседовали? И что про Гомера с Пушкиным – это у вас серьёзно? – определялся в разговоре гость. - У кого это у нас? У него сдвиг какой-то нечеловеческий. Бахвальство вроде бы, но не пустое. Знания огромны и точны и оперирует он ими очень искусно. Очень и очень одинок. Всё дружбу свою предлагал. На века, - поднялся поэт. - А ты? – тоже привстал Царёв. - Что я? Посмеялся. Ответил, что вечен только Бог, - хотел уйти допрашиваемый. - А он, - не унимался писатель. - Он сказал – знаю, но ведь душа бессмертна. Ещё он спросил – вы верите в Бога? Я ответил – да. Но ведь это абсурд, его никто никогда не видел – сказал он. Вера всегда вопреки всему существующему, иначе её бы не было никогда – ответил я, и дебаты наши прервал ваш приход. Отпустите-ка за вином, - и он вышел. Аля оправилась от своего, только ею знаемого, испуга и виновато улыбнулась Царёву: - Прости, чуть не испортила встречу. Вчера, во время танца, твой друг сказал что-то такое, отчего мне и стало безумно плохо и далее я почти ничего не помню. Автомобиль, мелькание фонарей на пути, твой дом и всё. Но сегодня, когда я вновь увидела это чересчур красивое лицо, какая-то догадка явилась ко мне страхом беды, которая грозит не только тебе, а всем и всему вокруг. Это выражение глаз – оно всюду, везде преследует меня и не только сейчас, а до и после того, как я родилась. Я уверена, что знаю, кто он. Но он содержит в себе тайну, которая всем давно известна, но о ней ничего невозможно сказать. Эту тайну нельзя выразить словами. Не знаю кто он – злодей или же высшая добродетель, хотя и то и другое в чрезмерном измерении – зло. - Аля, успокойся, - забеспокоился за её потревоженный разум Петр. – Не существует такой добродетели, что обращена ко злу. Не нравится тебе Леон, не станем больше с ним встречаться. Попрошу его устраивать наши дела без твоего присутствия. Вот и всё. - Дело вовсе не в том, милый, что всё будет происходить без меня, но что же коснётся тебя, и как это будет выглядеть? И потом ты не прав, говоря, что Леон мне не нравится. Он завораживает, мне хочется упасть к нему на грудь и остаться подле него навсегда, пусть не любимой, но, даже став его рабой, мне кажется, я буду счастлива, как никогда, - она глянула в глаза Царёву, и он понял, что её слова – правда. Положение дел принимало серьёзный оборот, требовалось решение, но его не могло быть, происходящее было так нереально, что даже думать о последствиях необычных женских наваждений казалось глупым. Выручил, от необходимости слушать бред близкой женщины (Царёв считал именно таковым откровение Алевтины), Никитин, вошедши с графином вина и корзиной, наполненной крупными краснобокими яблоками. - Воркуете, - по доброте душевной определил он тему разговора. – Сейчас выпьем, и ты расскажешь, где ночь гуляла, молоденька? – лукаво поглядывая на сестру, наливал вино в бокалы хозяин. И, удивительно, его настроение наполнило атмосферу дома любовью. Брата к сестре и друга к другу и Царёв легко вздохнул, ощутив прилив энергии от милого взгляда Алевтины и добрых слов Никитина. Вернуться к оглавлению повести
|
