|
|
Ирина РЕПЬЁВА |
|
2010 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Ирина РЕПЬЁВАСберечь великость России и русской души! В Архангельске состоялась презентация сборника "Для тебя". На фото Светлана Дмитриевна Борисова, заместитель директора муниципальной библиотечной сети. Первый коллективный сборник Гражданского литературного форума «Для тебя», ставший новой русской антологией, неслучайно открывается повестью Александра Потёмкина «Игрок». Это слово ключевое. Писатель позиционирует себя как соратника Ф.М. Достоевского, как «пытливого совопросника века сего, от которого не скрыто, на какие ухищрения идёт дьявол, искушая человека по попущению Свыше», – написал об авторе доктор философии, академик РАЕН Валентин Никитин. Свой «Игрок» был и у Достоевского. Но отличие того, давнего времени от нынешнего в том, что сегодня игра стала уделом не одной какой-то, мучающейся страстишкой личности, а целого поколения как минимум. Игра в самом широком, даже мистическом, философском понимании: игра жизнями, своей и чужими, игра с дьяволом, игра в Бога, и попытка выстроить игру с Самим Богом, игра против государства, игра в упоении тщеславия, игра, в которой и выигрыш, и проигрыш одинаково ведёт единственно к новым играм, итог которого ничтожен своими масштабами: в бесконечном продолжении начатой игры, и не более того. Собственно, мы практически ничего не знаем о главном герое повести, господине Алтынове, кроме того, что он из Ростова–на Дону. Как бы отнимая у него биографию, автор с одной стороны, даёт нам понять, что Алтынов – один из нас, случайно выхваченный из толпы человек. А с другой, – что игрок Юрий Алтынов больше-то ни на что и не годен, цена ему – алтын. Героем потеряны все остальные, привычные и традиционные для русского человека смыслы и цели. Тут никакой жизни духа. И единственным, главным азартом жизни исковеркана душа и судьба. Именно поэтому он не имеет и будущего. Ведь даже простые, естественные радости, вроде любви, семьи, для него не больше, чем одно из звеньев бесконечной цепи тщеславия. Герой как бы навсегда застревает в некоем поезде, узком туннеле железнодорожного пути. Он движется, летит на громадной скорости по плоскости жизни, но никак не вверх, в пространство высших светлых сил, в пространство служения Богу, потому что здесь, на Земле, он так до сих пор и не соединился с Ним. Хотя, намекает нам автор живостью характера своего героя, покаяние ещё возможно. А пока он заражает безумием игры всех, кого встречает. Начав с пассажиров своего купе, он, едва не танцуя, наслаждаясь каждым словом новой роли, только что придуманного им спектакля, втягивает в свою безумную игру весь поезд. И мы, пассажиры поезда, ему не отказываем. Почему? Да потому только, что сами давно подрастеряли высокие смыслы русской жизни, подчинив её одной необходимости – заработать на кусок хлеба. Любой ценой. Даже ценой отказа от необходимости понять, раскрыть тайну жизни, узнать, зачем она нам дана. Хлеба и зрелищ! И не больше. Игра тоже может быть зрелищем, театром. Мы втянуты в это лицедейство и не сопротивляемся ему, его покоряющей силе, обаянию личности главных игроков, хотя они, если вдуматься, очень похожи на бесов. Тогда – самостоятельны ли мы, свободны ли, равны ли в проявлении своей воли Самому Господу, как Им нам завещано? Героям повести только мнится их свобода. На самом деле они охотно покоряются воле Алтынова, интриге придуманной им на ходу игры, игры всё-таки эгоистической и недалёкой. Они не смеют его остановить, не желают, и не способны понять, что его единственная цель мелка – тщеславие, тщеславие самого удачного, самого ловкого, самого изобретательного игрока. И они работают на удовлетворение этого тщеславия, погрязая всё глубже в тщету чужой никчёмной жизни, забыв о высоких смыслах своей. Эта тщета подчёркивается последним эпизодом повести, когда фальшивый священник тайком и неожиданно опустошает матрас, в который новоявленный Остап Бендер-Алтынов спрятал свой баснословный выигрыш, отнятый у других в поезде жизни циничной хитростью и бесстыжим притворством. Вроде бы русский человек, этот Алтынов, если судить по его фамилии. Не «турецкоподанный». И когда, почему он… успел перестать быть русским? Что значит – православным, помнящим ежеминутно о своей ответственности перед Богом за себя и свою страну, за свой народ. Перестал чувствовать себя человеком традиционных ценностей, наследником Святой Руси, её духовных ценностей. Игрок – это, скорее всё-таки, человек без корневой системы, вне культурной «почвы» и высоких идеалов предков. Поэтому для него на всём свете есть только одно реальное поле – поле для игры и одна ценность – деньги. Нет и народа, к которому бы он принадлежал. А есть игроки-соперники, конкуренты, а чаще всего – жертвы его интриги. Рассказ талантливого прозаика Захара Прилепина «Грех» напоминает об истинном русском мериле каждой личности. Есть вещи, которые делать нельзя, как бы подчас ни хотелось, не соблазнительно было сделать: грешно! А грех есть не только тяжесть, влекущая душу на дно адово, но и удаление от Бога. Грех – унижение высокого, говорил святитель Григорий Нисский. Высокое в рассказе автора – это молодость, расцветающая сила двух двоюродных сестёр семнадцатилетнего героя, которым плодоносить бы и плодоносить, засевая Россию новым поколением. Это и будущая, мечтательная пока любовь сестры младшей, Невесты. И любовь настоящая, которая живёт в сердце сестры старшей, Матери уже, к мужу – далёкому ныне от родных мест Солдату. Соблазн – овладеть любой из них на деревенском летнем просторе, вдали от чужих осуждающих глаз и спрятать грех в своём полузабытьи – это для героя не столько зов души, сколько плоти. К греху кровосмешения его зовёт сама цветущая природа лета, простодушное кокетливость младшей сестры, молодость и женственность старшей. И по языческим законам, герой будет прав, если возьмёт то, что так легко летит ему на встречу. То младшая сестра прыгает на его кровати полуобнаженной. То старшая вынуждена делить с ним, с братом, ночное ложе, потому что спать ей в чужой избе негде. Борьба с соблазнами, ловушками для плоти, заставляет героя думать, выводить правила-ограничения, накладываемые совестью, принуждает к заглядыванию в глубины духа, которые есть у каждого. Не уронить бы царское достоинство, данное каждому человеку Богом самим фактом нашего появление на свет! Но все ли мы помним об этом достоинстве? Чувствуем его в себе – тем более как нравственную ценность? В рассказе Захара Прилепина грех не допускается волей героя, потому что, в конце концов, им осознаётся, вспоминается завет предков: сладок людям грех, да горьки плоды его! В чистоте-то жить лучше! В чистоте начинаешь ощущать за своей спиной крылья, и сама дорога жизни становится легче. Где чистота, там и свет. Рассказ Лидии Сычевой «В начале жизни» продолжает эту тему. Мать героини тоже хотела совершить грех – грех вытравления из своего немолодого уже, надорванного работой в колхозе тела – запоздалый плод, последнего своего ребёнка. Но не решилась. И как часто бывает в русской жизни, Господь за это отблагодарил: он дал дочь, не похожую на предыдущих детей, особенную, полную талантов, с душою нежной, благородной, поэтической и прозрачной в своей чистоте. Но талант – не только награда, свидетельство некой Божьей избранности, это ещё и тяжёлая ноша. Ноша служения России своим талантом, который надо ещё огромными усилиями воли, усердием, самоотвержением вскормить и воспитать, дождаться от него плодов духовных, плодов творческих. Когда он распускается в цветении в полную силу, уже тогда он может вызывать в окружающих зависть и раздражение. Но когда он ещё в зародыше и растёт во враждебной для себя, грубой, низкой среде, где много людей неумных и мучимых тёмными страстями, ему требуется огромная сила, чтобы сохранить свой потенциал. Он ищет, на кого можно опереться, и подчас не находит, и скорбит, ощущая незащищённость своей одинокости. И тут ему требуется ещё и мужество. Ведь «голос вечности, что иногда властно звал её к себе, так, что слёзы благодарения, великой приязни жизни лились из её глаз», неустанно призывает: талант зарыть – грех перед Богом. Мы часто говорим о необходимости сбережения русского народа. Без него у страны нашей не может быть будущего. Но ведь это сбережение начинается в семье, в близком круге, родном уже по самой крови! Тогда отчего же люди, окружающие героиню рассказа, Ульяну, несчастны, да и её делают едва ли не несчастной? Да оттого что вместо того чтобы любить, ведь любовь вполне способна склеить в гармоничное творческое единство любые личности, «они мучили друг друга непониманием, отсутствием денег, пьянством. Они терзали себя желаниями, часто несбыточными, иногда порочными». Нет в их сердцах столь необходимого для продолжения жизни общества внимательного сбережения друг друга, которое начинается в семье, присутствует в русских народных сказках, где всегда есть брат или сестра меньшие, особенные, с даром волшебным и спасительным для всех, а продолжается в нашем отношении к самой России. Мы пытаемся «жить как все». Но «жить, как все» зачастую – жить как худшие, которых много, больше, чем лучших. Жить неряшливо, небрежно, как вывезет кривая. А то и в постоянном грехе, без любви, зло, остервенело, не прощая, мстя, или как бы вслепую, не разделяя понятие греха и Божьей благодати, принимая одно за другое, путано, бессмысленно. Но всегда ли именно так жили люди?! Рассказ Лидии Сычевой «На Белорусской площади» развивает тему сбережения народа. Народ разделён, не един больше, раздроблен как перед уничтожением, сведён с ума злобой беспощадной политики. И в этом разделении просыпается не высокое, а опять-таки худшее в человеке. Одни социальные группы не просто стравлены с другими, они едва ли не беспощадны к ним, как к врагам. И, надо же, «по долгу службы»! Хотя «враги» эти – всего лишь бедные пенсионеры и мнящие себя защитниками народа, воинственные на словах дети-студенты. Это новая беда России, всенародная и пока не изжитая. Вслед за социальной рознью, приходит разделение духовное, культурное. Разделение бывшей советской империи на не понимающие больше друг друга территории привело к войнам. А внутри России – к разделению идеологическому. Распались древние, крепкие ещё недавно связи. От дискуссий многие перешли к дракам. И что в этой ситуации должна делать интеллигенция, которая традиционно принимала в России сторону народа? Михаил Тарковский в повести «Отпусти, Енисей!» как бы отвечает на этот вопрос. Потомок славного рода поэтов и кинорежиссеров, он разрешил проблему совести интеллигенции, выпав из жизни столицы, уйдя туда, где живут «простые люди», на таёжные берега Енисея, где жизнь трудна, но понятна своими занятиями и мыслями. Прозаик пишет о своём герое: «Прожил он долгую и трудную жизнь, идя в ней по велению сердца и делая то, что считалось правильным среди его товарищей – простых и работящих людей, промысловых охотников». Как пишет об авторе прозаик Олег Павлов, «это участь совестливого и талантливого человека – сопротивляться тому, что написано на роду, и только когда собственная душа толкала на путь творчества, мучительно обретать на этом пути самого себя, чтобы быть самим собой, а не подобием». Не быть подобием человека, не быть биороботом, машиной без чувств, своей воли, подчиняющейся только чужим приказам, какими бы злыми они ни были. Так Горький, изучая «тайну русского народа», тайну его живучести, его святых и пророков, «ходил по Руси». Так Лев Толстой работал вместе с крестьянами, передавая им своё знание и учась у него. Так Чехов лечил бедняков, по долгу совести, а не ради денег. Совесть! Многие «раскрученные» современные авторы стали уже забывать это великое слово! Не ищут больше этот нерв в своих героях. Но когда его нет в сердцах писателей, то нет и в их произведениях. И тогда писания становятся тоже «подобием» – того, что состряпано, например, на Западе, того, за что дают денежные премии. Исчезает искренность, исчезает духовное размышление, исчезает сама подлинная жизнь со всеми народными бедами и счастьем, народ лишается своего долголетия, растворяется в народах других. Как ни были бесконечно счастливы, открывая Русь, Горький, Толстой, Чехов, так и Михаил Тарковский не находится в упоении народной жизнью. Среди простых людей, живущих охотой на пушного зверя и рыболовством (считай всё ещё натуральным хозяйством в наш «прогрессивный век»), его герою так и не встретилась женщина, которая сумела бы стать его верной благородной подругой и соратницей. Самая мудрая из них сказала ему то, что он хотел бы услышать: иди, я отпускаю тебя в тайгу. На время. конечно. Ибо там для него и наступает момент истины. Только там он, словно в Божьем храме, начинает понимать все главные смыслы жизни, всё пережитое просматривается ясно и честно, все грехи и заслуги. Вот так Тарковский любит тайгу, любит природу Енисея. Но отношения его героя с этой суровой первозданностью не легки. Как, впрочем, и с людьми, с женщинами и детьми. Когда он после нескольких лет жизни в городе возвращается в тайгу, он сомневается, примет ли она его, распознает ли в нём своего. Мужчина ищет себе служения. Мужчина жаждет сложности жизни, ему подавай ратное служение, которое не каждому в наши дни по плечу. Но это служение – не игра. Игры с судьбой – вообще удел трусов, неумных, слабых, ведь они не умеют найти, не ищут Истину. Истина для героя повести «Отпусти, Енисей!» в храме тайги. Именно через свою любовь к русской природе, он научился видеть и хорошее в людях. Подниматься над трудностями разности, непохожести и прощать слабости других. И только там, в сердце русской природы, в тайге заснеженной, скрытой от человеческого жилья белыми горами и тяжёлым лесом, герою открывается сама, бесконечная, великая мистическим космизмом Россия со своим великим народом. Здесь постигаешь, как ничтожно малы силы человека, и здесь же смиряешься перед лицом природы и Господа. И понимаешь слова русских святых о том, что сила Божья в немощи человеческой совершается, что именно смирение есть сила страшная, великая, способная обратить врага в бегство и в страх. Лес, тянущийся на сотни, тысячи километров во все стороны от Енисея, храм и потому, что в природе: в каждом листе, в каждом звере, в каждой травинке – разлита Сила Святого Духа, наполнившая жизнью и нас людей, и зверьё, и птичий мир, Своей Силой. Этой Силой бьются наши сердца. В храме этом, величественном, душа очищается от мелких обид, казавшихся ещё вчера неизбывными. Тут ты рад любому человеку, забывая всё, разделявшее тебя с ним. Тут ты постигаешь, что твоё высшее служение – сберечь эту великость – в России и в себе. Ту самую великость, которая кому-то на Западе и на Востоке кажется «лишней», незаслуженной россиянами «роскошью», опасной, грозной. Им хочется великость эту срубить, обратить в деньги и положить в свои сейфы. Они не понимают, что в этих просторах живёт сам Бог, и, если Он дал свою Силу во владение русскому государству, это не значит, что он отдаст её и любому алчному. Пока мы молимся Ему, по крайней мере. Повесть Михаила Тарковского «Отпусти, Енисей!» самим своим названием говорит читателям, что Енисей не отпустит, не может отпустить. Нет свободы от самой России, от долга перед ней! Ведь русский человек – слуга Богу и своей стране. Енисей фактически разделяет наше государство на две равные части. Тут проходит своего рода граница, позвоночный хребет. И герой Тарковского, этот древнерусский Илья Муромец, конечно же, не оставит своего поста. Существует мнение, что в атеистическое время идею Бога советскому человеку заменила идея служения государству. Ведь во многом для русских это одно и то же. Но далеко не во всём. В чём главная непохожесть верующих на неверующих, показывает повесть Анатолия Байбородина «Счастье – дождь и ненастье…» Мама главного героя, многодетная женщина, держалась в жизни именно своей верой. По молитве приходила к ней сила и радость, хотя жизнь в тайге с попивающим лесником-мужем и кучей ребятишек была физически непростой. В детстве Иван Краснобаев был ближе к матери, чем к отцу: «… словно узрелось с небес, как страдал с сестрой Верой и матерью о Великом посте, бедовал посреди робко оживающей вешней тайги. Помнится, на Вербное воскресенье заморосил первый апрельский дождь, и мать улыбнулась: мол, вот оно наше счастье – дождь и ненастье». С Богом всё хорошо, даже ненастье, всё оправдано. И всё, что от Него, имеет свой высший смысл. В либеральную «хрущевскую оттепель» пришла пора моды на собирание икон. Была назначена своя цена на «умозрение Бога в красках», на поглядывание на «окно в иной, горний мир». Память о подлинной вере, вере матери, которая помнила о Господе каждую минуту, выверяя жизнь по Его заповедям, отступила от главного героя на долгое время. И вот уже он не только не стыдится блуда с девкой под горестным взглядом Богородицы, но и отдаёт за «ночь страстную» медный образок, на который молилась мать. Ибо девка тоже желает модничать, собирает иконы, как иные люди – деньги, чтобы тщеславится ими. А выросшему Ивану Краснобаеву не хватило ума остепенить и себя, и возлюбленную. Горькое покаяние настигло его гораздо позже, и стыд обжёг. А разве будет пить «горькую» сын у той матери, которая сама над его жизнью как Богородица Заступница? Мать – корень души человека. Верующая всегда детей своих у Бога вымолит. Услышана будет и детская молитва. Только так Россия поднимется – молитвой о ближнем и дальнем круге. Но все ли матери повторяют, как матушка главного героя повести Анатолия Байбородина: «По мне лишь бы чадушки мои счастливо жили, по-божески, а самой уж ничо не надо»? Троих детей схоронила маленькими, но пятерых-то подняла! Путь им указала. И мужу не давала пасть, отойти от детей, потерять ответственность за них – смысл и его жизни. Совсем иная мать предстаёт в повести Веры Галактионовой «Это был Шулмусы». Людоед, мистический медведь Шулмусы, дьявол, как называет его бабушка главной героини, калмычка. «Невиданный доселе медведь появился в раннем детстве Лунной Красавицы», то есть в самый разгар советского атеизма. Он явился, потому что люди забыли Бога. У Веры Галактионовой дьявол приобретает образную функцию пожирателя детей. Когда народ верует, он радуется, чувствуя свою защищенность свыше. Самые чистые способны даже «узреть Бога». Но медведь прогнал сначала людей с берегов озера, на котором они привыкли радоваться, а потом, видя, что против него у них нет защиты, стал охотиться среди избёнок ради лакомых кусков – ещё не родившихся детей, пребывающих в плоти матери. «Одним ударом громадной лапы Шулмусы вспарывал чрево. Он выдирал зародыш и, лакомясь, пожирал только его. Ненужное женское тело Шулмусы бросал в окровавленных кустах на мучительную бесконечную смерть и пропадал надолго − зверь сразу же уходил высоко в горы». «Охотники возвращались ни с чем, попусту изодрав одежду…» − ведь дьявола не одолеть копьями или ружьями. «Ни с чем приходили даже те, кого опоясывали полуночницы-знахарки заговоренными ремнями, испещренными витиеватыми арабскими знаками…», потому что дьявола невозможно убить той силой, которая получена наивными знахарками от того же самого дьявола. Да и мать Лунной Красавицы не молилась о её духовном благополучии, потому что вся сила матери, всё её время уходило на игры в «большую районную начальницу». От недогляда погиб брат Лунной Красавицы. От этого погибает и она сама. Вместе с верой из жизни народа ушли правильные ориентиры, понятие высокого и низменного. Сбился личный компас каждого. Поманили погибельные маяки. Не вспоминалось уже о возможном Царском достоинстве! «Мы должны научиться танцевать голыми на их столах!» − внушает подруга Лунной Красавице. «Иначе отсюда не выбраться, слышишь? ... здесь у нас один жених на двоих − это хромой учитель пения». Забыто и то, что каждая верующая девушка может стать Невестой Самого Господа. Если сохранит в себе чистоту. Но нет, они уже и этого не знали. И потому манило не Царствие Небесное, а обретение города через эту «пляску на столах», ставшую мучительной, погибельной, ибо была пляской «на столах» в чужих семьях. Грех порождает грех. Ребёнок, рождённый от нелюбимого, случайного, не долгожданного, а внезапного, пусть и ставшего мужем, также случаен, и следовательно, не очень-то и дорог. Луна красавица отправляет его на чужбину. Второго, столь же ненужного, вытравляет хиной: приносит в жертву Шулмусы. И лишённая всех своих высоких смыслов, не освещённая молитвой, «просто жизнь» становится не нужной Красавице, молодая женщина приготовляется умереть. «Просто жизнь», без духовной сложности, без строгости к себе, без воли к добру и чистоте, жизнь, в которой быстр и сладок именно грех, сгорает быстро, потому что неуловимый Шулмусы ждёт ежедневного жертвоприношения, непременно кровавого. И человек в «просто жизни» не знает, за каким поворотом судьбы его подкарауливает этот «враг рода людского». Шулмусы приходит сам, идёт запах тления, на запах тления человеческой души. «Вечная» душа может болеть, болеть и умирать долго, пока длится её вечная жизнь! Играться с душой − значит проиграть её Шулмусы. К душе надо относиться серьёзно, как к Богу. Об этом повесть Анны и Константина Смородиных «В поисках славы». Три друга − это почти как три брата в сказке: Игорь, Сергей и главный герой, от лица которого ведётся рассказ. Молодой, резвый, полушутливый, студенческий кутёж сближает их, и временно стирает личностные расхождения. Но воспитание, в конце концов, их разводит. Игорь − человек плотский, все его жизненные потуги устремлены к ублажению плоти. Сама душа приставлена слугой к ней. Сергей способности души, сами песни свои − плод их − поставил на служение заработку, талант обращает в деньги и не чувствует при этом никакого смущения, как будто так и должно быть, и больше никак. И когда деньги у спонсора кончаются, перестаёт петь, лишается вдохновения… Сложнее всего главный герой, самый младший из троих друзей. Он знает, что рождён неслучайно, неслучайно появился на свет в семье офицера, Рыцаря и Солдата. И сам желает служения родной стране. Его интересы простираются в область духа, а свою душу он делает его подмастерьем, мастерской. Это то, правильное соподчинение сил в личности, которое завещали нам наши православные предки. В сказках народных обязанности сыновей распределялись так. Один служил Богу, другой – свету, то есть государству, народу. А третий оставался с родителями, чтобы стать им, старикам, кормильцем, пахарем, чтобы сама наша земля не чувствовала себя сиротливо. По этим плодам и познавалась, век за веком, жизнь русского человека. Ему было несвойственно жить только «для себя». Подмена смыслов приплыла к нам извне и относительно недавно. Русскому человеку как бы предложили «отдохнуть» от высокого служения. В результате жизнь Игоря не дала никаких плодов. Жизнь Сергея принесла плоды ему одному. И только жизнь главного героя обещает что-то гораздо большее. «Свободный для служения, я физически ощущал, как совмещаются пространства, сходятся миры и вскоре, срезанный горизонтом, золотой полукруг встанет и над этими полями. Рыцарь и Солдат сойдутся, дабы совершить общее служение, в полноте, объединясь новым, преображающим, братским смыслом». Гражданское служение родной державе необходимо, потому что иначе Россия не сохранит себя, свой народ. Русские – государствообразующая нация. К сожалению, эта заповедь многими забыта, потому и пребываем в отчаянии или пьяном полузабытьи. И тогда, как в повести Виктора Николаева «Живый в помощи», один и тот же человек становится сначала Солдатом, а когда по ранению выбывает из строя, идёт служить в храм, к Господу. Автор повести и сам один в двух лицах: герой-афганец и алтарник одной из московских церквей. Служение для него – смысл жизни. Иначе нам не сберечь великость России, не сохранить великость русской души. Ф.М. Достоевский неслучайно говорил о «всемирности» русского человека. Далёкую Афганскую войну автор и герой повести воспринял как свою, именно потому, что мы живём с ощущением, что в ответе ещё и за весь, Богом данный человеку, мир! В повести Виктора Николева описывается дикий случай из жизни советской поры: новобранцы с Кавказа фактически поднимают бунт. Этот бунт в поезде, где уже убит старший проводник, − бунт, разбойно вылившийся в некоторых городах и обрушившийся на мирных жителей пристанционных домов и улиц, явился предтечей грозного, бандитствующего Кавказа девяностых, залившего морем крови множество русских семей. Можно только догадываться о причинах этого поведения в конце семидесятых. Но видимо, оторвавшись от родного дома, эти «молодцы» всю прочую Россию, вглубь которой их устремили, стали воспринимать как «чужую землю», «чуждое» им население. Проснулся варвар. Ощущение всемирности как ответственности за другие народы не пришло. Их везли всего-то для того, чтобы послужить России, стать малой частью нашего государствообразующего механизма, проявить героизм, отвагу, самые благородные чувства, но всё лучшее внезапное попряталось, вылез Шулмусы, не вспомнили и о Боге. Иная история происходила с теми советскими воинами, которых поминает в повести Виктор Николаев. «Во времена, когда воевал Виктор, Православие среди солдат и офицеров не поощрялось партийным и военным начальство, но даже тогда тысячи русских бойцов непременно хранили у сердца материнские и отцовские благословения нательные крестики, маленькие иконки, переписанные от руки молитвы... Виктор неоднократно видел, как некоторые бойцы перед грядущим испытанием неприметно, без показухи и вместе с тем, особо не таясь, осеняли себя крестным знамением». Великая Истина постигалась ими и на чужой земле, в чужом государстве. По горячей молитве православных о чужих народах и чужой земле Бог может помиловать не только своих, но и этих «чужих». Ведь Бог − одна бесконечная Любовь. Сердцевина нашей веры. А Любовь милосердствует, не превозносится, не бесчинствует, говорит апостол Павел, не мыслит зла, всего надеется, всё переносит. Всякий, кто верит в Бога, получает и эти дары, эти свойства личности. Первый сборник Гражданского Литературного Форума России фактически возвращает русским русскую религиозную культуру, воплощенную в художественном слове. Он напоминает о высших и главных духовно-нравственных смыслах, давших тысячелетнюю жизнь нашей стране. И если это самосознание вернётся, Русь простоит ещё тысячу лет. Далее читайте:Капитолина КОКШЕНЁВА. Ищем человека. 29.01.2010
У Джека Лондона герой рассказа "Любовь к жизни" после спасения от голодной смерти, уже на корабле, таскает галеты и прячет у себя в каюте в матрасе - создает запас на всякий случай, вдруг опять голодно станет. Из Ильфа и Петрова мы знаем, что драгоценности свои разоряемая советской властью буржуазия прятала в обшивку мягкой мебели и в матрасы. Остап Бендер вспарывал мебель в поиске сокровищ. А вот матрасы из кокоса, если заглянуть внутрь, наполнены вовсе не бриллиантами (на них было бы неудобно спать).
|
