|
|
Александр КАЗИНЦЕВ |
|
2010 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Александр КАЗИНЦЕВ:«Драться за право иметь дом на земле»
Александр Казинцев на трибуне конференции. 28-29 октября в стенах Армавирского государственного педагогического университета прошла VIII Международная конференция "Творчество В.В. Кожинова в контексте научной мысли XX-XXI веков". Саакян Лилит и Соколова Екатерина, студентки 3-го курса отделения журналистики, взяли интервью у одного из участников конференции Александра Ивановича Казинцева.
Лилит Саакян: - Что для вас критика? - Критика для меня – это, прежде всего, искусство понимания. Так называлась моя статья, посвященная этой профессии. Критика ценна вдвойне. Во-первых, позволяет глубже раскрыть и полнее понять произведение искусства. Во-вторых, напоминает человечеству, склонному к эгоцентризму, что помимо твоего собственного мнения есть еще мнение другого. И следует хотя бы попытаться уразуметь, что же он хочет сказать и сделать. Екатерина Соколова: - Чем мотивирован ваш переход из критики в публицистику? (Задумался.) - Моя первая книга «Лицом к истории», изданная в 1989 году, была составлена из литературно-критических статей. Вторая вышла на следующий год и называлась «Новые политические мифы». Как видите, переход на публицистическую стезю обозначен в самом названии. Для тех, кто был тогда в зрелом возрасте, ничего не объяснять не надо. Но вы еще слишком молоды, поэтому поясню. 1990-й — это год, когда решалась судьба Союза (сохранится или рухнет), судьба строя, социальных гарантий, советской культуры (подотчетной цензуре, но свободной от коммерциализации), а главное — судьба трехсотмиллионного населения СССР. Нужно было бороться за то, чтобы сохранить державу. «Драться за право иметь дом на земле», как Дмитрий Балашов, замечательный исторический писатель, охарактеризовал другой, не менее драматичный период отечественной истории. Наиболее эффективным оружием в борьбе такого рода является прямое слово. Слово политической публицистики. Тогда не только я, немало достойных авторов обратилось к публицистике. Из критиков это, прежде всего, В. Кожинов, М. Лобанов, из философов — А. Зиновьев. Даже математик академик И. Шафаревич, даже театральный режиссер С. Кургинян пришли в публицистику. Представьте — выдающиеся прозаики — В. Распутин, В. Белов, Ю. Бондарев, А. Проханов, которым казалось естественнее высказывать мысли в романах и повестях, писали тогда публицистические статьи. В те годы публицистика стала полем битвы за умы и сердца населения страны. Как можно было уклониться от этого сражения? Л.С.: - Вы планируете возвращение в критику? - Хотите, я открою вам тайну мужчин? Если они уходят, то — навсегда. А если уходит, потом возвращается, потом снова уходит, то это «не мужчина, а облако в штанах», — помните строчку из Маяковского. Это во-первых. Во-вторых, зачем возвращаться? Я как писал о России, так и пишу. Когда в первой книге я разбирал «Дом на набережной» Ю. Трифонова, я защищал Россию. Когда обращался к поэзии Великой Отечественной, нетрадиционно выделяя в ней стихи Б. Пастернака, А. Ахматовой, Н. Заболоцкого, я восхищался Россией. Когда анализировал исторические романы Д. Балашова, я постигал ее суть. И сегодня я занимаюсь тем же, но без литературных посредников. И наконец, спрошу — к чему возвращаться? В 70-е годы прошлого века случалось так, что в одном номере «Нашего современника» печатались по два шедевра — повести В. Распутина и В. Астафьева. Теперь такого художественного изобилия и близко нет! За последние годы я однажды все-таки обратился к критике: написал рецензию на повесть В. Распутина «Дочь Ивана, мать Ивана» и опубликовал ее в газете «Правда» с ее 100-тысячным тиражом. Мне хотелось, чтобы об этом замечательном произведении узнало как можно больше читателей. Другие работы современных писателей мне популяризировать не хочется. Ругать? Может быть. Но кому поругать — всегда найдется… Е.С.: - Кто повлиял на ваше мировоззрение? - Больше всего два человека, с которыми я имел счастье общаться - В.В. Кожинов и И.Р. Шафаревич. С Игорем Ростиславовичем я и сейчас встречаюсь. Уже в конце 90-х мне много дало знакомство с А.С. Панариным, крупнейшим современным мыслителем. К сожалению, он слишком рано ушел из жизни. Л.С.: - Как так получилось, что до 22 лет вы не знали о существовании еврейского и русского вопроса? Это объясняется Вашим нелюбопытством или иными причинами? - Подозреваю, что большинство людей, дожили до преклонных лет так и не узнав о существовании этого вопроса. Так же, как они никогда не задумываются о жизни и смерти, о назначении человека, о вопросах морали и аксиологии. И лишь какой-то слом личной судьбы, или «вывих» (по слову Шекспира) эпохи обостряет восприятие той или иной проблемы. Тогда человек бьет себя рукой по лбу: «как же я об этом не задумывался?». Советский Союз раскалывали по национальному вопросу. Вот тогда-то я (и много других людей) задумался об украинском, прибалтийском, грузинском и многих других национальных вопросах, в том числе — еврейском. Потому что немало представителей этого деятельного народа приняли участие в перестройке или «катастройке», как называл ее А. Зиновьев. Об этом откровенно, хотя и не без вызова, поведали сами еврейские публицисты. В частности, Л. Радзиховский в нашумевшей статье «Еврейское счастье» («Новое русское слово», 17.01.1996). Е.С.: - Ваше отношение к советскому прошлому? - Человеческая память так устроена, что плохое забывается. Та злопамятность по отношению к прошлому, которая сегодня культивируется СМИ, на самом деле неестественна. В сознании любого общества — американского, французского, российского есть и черные и светлые страницы. Поверьте, у других этих черных страниц не меньше, чем у нас. Забывать о них — бессовестно, но выпячивать — самоубийственно. Между прочим, на Западе даже в дурных деяниях каяться не спешат. Как-то умело покрывают их «благородной патиной времени». Во французском городе Кале стоит монумент французам, павшим за родину во всех сражениях национальной истории. И представьте себе, достойное место занимают там «герои» колониальных войн. Французам, любящим порассуждать о морали и ответственности, и в голову не приходит стесняться тех, кто от их имени покорял, а зачастую и уничтожал, другие народы. Они обожают Наполеона, оставившего за собой горы трупов. Героизируют революцию 1789 года, оставившую след не менее кровавый, чем Великая Октябрьская… Американцы не стесняются уничтожения индейцев, безудержной эксплуатации Южной Америки, атомных бомб, сброшенных на мирных жителей японских городов. Может быть, это уже крайний аморализм. Но наше русское бичевание собственной истории — другая крайность. Л.С.: - Ваша настольная книга и почему вы выбрали именно её? - Знаете, моя настольная книга – это газетная периодика. В день я прочитываю 5–6 газет, плюс интернет, плюс телевизионные новости. Просеиваю всё, что имеет отношение к моей проблеме — проблеме русского народа. Как обеспечить жизнеспособность народа, которая в последние годы очевидно снижается (это и демографическая яма, и социальное неравенство, это и т.н. отсутствие политики — отказ от осознанного и активного участия людей в решении общих проблем). Как этот народ защитить? Как найти пути выхода из-под удара? Какие новые угрозы возникают? Как они проявляются? Это интересует меня прежде всего. Е.С.: - Ваше любимое литературное произведение? - Есть произведения, которые дороги мне тем, что повлияли на моё становление. Это, прежде всего, книга Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир». Я прочёл её в детстве, когда мои сверстники с упоением следили за приключениями вымышленных героев, я читал о матросах в революционном Петербурге. Я убежден, что подлинные события в поворотные моменты истории куда поучительнее, чем придуманные. Очень люблю книгу Франсуа Рене де Шатобриана «Замогильные записки» (названные так потому, что они опубликованы после смерти автора). Если ещё глубже в историю, то это книга византийца Михаила Пселла «Хронография» — об истории Восточной Римской империи. Ценнейшее качество этих книг — история дана не просто через человеческую судьбу, а через судьбу людей, которые активно участвовали в событиях. В сущности, они были не только летописцами, но и творцами истории. Л.С.: - Вы назвали зарубежных авторов. Неужели в вашем списке нет русских произведений? - «Дневник писателя» Достоевского. Я считаю его вершиной творчества писателя. Это может показаться почти кощунством — но как же великие романы? Отдаю им должное. И все-таки роман — это условный мир. И герои, и сам тон — тоже условны. У Достоевского в романах тон почти истерический. Ничего подобного в «Дневнике». Это задушевный разговор с читателем о самых насущных проблемах. Разговор взвешенный, очень здравый, здоровый — в отличие от художественных произведений Достоевского. Е.С.: - О чём Вы пишете сегодня? - Я 30 лет работаю в журнале «Наш современник» и 20 лет веду авторскую рубрику «Дневник современника». Более ста статей я написал по самым актуальным проблем современности. Я закончил книгу «Возвращение масс» — она только что вышла в Москве. В журнале сейчас публикуется моя новая работа «Поезд упирается в тупик». К сожалению, под этим поездом я имею в виду Россию. Л.С.: - Как ваши близкие относятся к вашей деятельности? - Политическая публицистика остра, а потому опасна. Всякое бывало. И голову отрезать грозили! Но что поделать, если у тебя есть что сказать, то ради этого стоит и головой рискнуть. В юности я был знаком с замечательным поэтом Александром Сопровским. Он называл свою жену «военной женщиной». (Улыбается.) Жена человека, занимающегося творчеством, должна быть именно такой. Е.С.: - Ваше отношение к В. В. Кожинову, его творчеству и любимые его статьи. - Как можно относиться к тому, кто был значительной частью твоей жизни. Я многим обязан ему. В частности, умением писать. Начиная с простого — он учил меня строить абзац. Запомните — длинный абзац свидетельствует о том, что мышление автора недостаточно пластично. Он не может отделить одну мысль от другой. В первой фразе абзаца должно быть зерно идеи. Потом — развитие. А в последней фразе — итог. Конструкция должна быть ясна и динамична. Если ты хочешь быть понятым — пиши понятно. Вот этому учил меня Вадим Кожинов. Но это техника письма, а вообще он научил меня слишком многому, чтобы об этом так кратко рассказать. Что касается работ Вадима Валериановича, то наиболее значима, на мой взгляд, его книга о Тютчеве. Л.С.: - Каковы Ваши дальнейшие творческие планы? - Я закончил первую часть книги «Поезд упирается в тупик». Теперь надо приступать ко второй. Хочется написать о русской истории — с одной стороны, это богатейшая история, с другой — она предельно искажена. г. Армавир Далее читайтеКожинов Вадим Валерианович (мемориальная страница). Сергей КУНЯЕВ: «Критика – это познание мира через литературу». 29.11.2010 Вячеслав РУМЯНЦЕВ. Смысл был. 29.11.2010 Елена КОЛОМИЙЦЕВА. Вадим Валерианович Кожинов: «венок» к 80-летию. Ирина ГРЕЧАНИК. Опыт использования методологии В.В. Кожинова в изучении творчества Ф.М. Достоевского (роман «Братья Карамазовы»).
|
