|
|
|
|
Николай ИВЕНШЕВ |
|
© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ" |
|
К читателю Редакционный советИрина АРЗАМАСЦЕВАЮрий КОЗЛОВВячеслав КУПРИЯНОВКонстантин МАМАЕВИрина МЕДВЕДЕВАВладимир МИКУШЕВИЧАлексей МОКРОУСОВТатьяна НАБАТНИКОВАВладислав ОТРОШЕНКОВиктор ПОСОШКОВМаргарита СОСНИЦКАЯЮрий СТЕПАНОВОлег ШИШКИНТатьяна ШИШОВАЛев ЯКОВЛЕВ"РУССКАЯ ЖИЗНЬ""МОЛОКО"СЛАВЯНСТВО"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"РОМАН-ГАЗЕТАГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКАXPOHOCБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Николай ИВЕНШЕВБОНУСГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ, в которой концы сходятся с началами, и история становится логичной: любовь движет звездами и светилом. А что, собственно?! Я все сказал. Осталось только вписать то, что я думал по дороге, волоча сумку с капустой, морковкой и петрушкой, в текст своего «Бонуса». И готово. Развязка. Раз-вяз-ка. Я врал Насте, что денег еще на книжке - куча целая. Но разве враньё не украшает нашу жизнь?! Человек без вранья все равно, что человек без слез. Оказывается, есть такая болезнь. Слезные мешки пусты. Глаза не орошаются. Пациент не то, что плакать не умеет, вечно ходит с кроличьими глазами. Их дерет какой-то невидимый песок… А без вранья как прожить? Только лишь вымысел да ласковая ложь и украшают нашу жизнь. «Счастлив тот, кто навеет человечеству сон золотой». Еще я солгал Насте, что мне жутко захотелось к компьютеру. Дописать. Мне компьютер был противен. Она пригладила мой чубчик, поправив его чуток вбок. Всегда так делает. Изученный жест. И легонько ткнула мою голову в сторону другой комнаты, к письменному столу. Я сел, загрузил компьютер. Тут же открыл свой текст. И с ужасом обнаружил один лишь заголовок: «Осел». Не было даже слова «Грехопаденье». Я суматошно порылся в других папках. Что это выскочило? «Я, шагающий против течения И отталкивающий плоты, Золотое моё сечение, Это – ты… Это ты – отголосок счастья, Вырастающий из немоты, Чародейка, валькирия, Настя, Ты, ты, ты!» Я ли это писал? Разве что вот одно слово подходит «валькирия». Демон в женских джинсах. Ни «Осла», ни «Бонуса» в компьютере не было. Я это чувствовал. Сам я – осёл, «вырастающий из немоты». На пол я не грохнулся, но то был нокаут - окончательный и бесповоротный. Впрочем, я превратился теперь не в жвачного животного, а в жука на асфальте, который барахтается вверх лапками, слабо шевелит ими. В воздухе нет опоры. И самого воздуха не хватает. Я был почти мертв. Слабые нити удерживали меня на этом свете. Нити-паутинки. Нет, не жена, нет. Настя была виновницей всего. Валькирия. Я это ощущал вторым, инстинктивным разумом. И она была мне противна, как и я сам, как и такая пошлая, перезрелая жизнь кругом. Если я был похож на майского жука, то жизнь походила на раздавленную тутовую ягоду. Тут же, на седом от пыли асфальте. Единственная ниточка – сын, Санек. Как он потешно пел песенку на елке у Красновых: «Лошадка махаонная торопится бежит…» Его, смеясь, поправляли: - Лошадка малосольная… Лошадка макаронная… А он тянул своё: - Лошадка махаонная, а в дровнях мужичок. Два года назад, долгих два года. Только дети, маленькие, наивны и естественны, и, значит, живы в этом трескучем от холостых салютов мире. Но Санек мой стал уже большим. Он уже сам стойко держался в этом разжеванном мире. Еще оставалась слабенькая паутинка: я вспомню свой роман… Хотя кому он нужен? Кто поймет его тайный смысл? Писали романы и покруче, и поумнее, но никто не слушал ни Чехова, ни Толстого. И уж, конечно, мало кто клал головы на рельсы, как Анна Каренина или казнился, как Родион Раскольников. Пустая вещь - литература, забава для графов, у которых полный графин бургундского. С жиру они строку гонят. Надо вырваться из этой тесноты, из Настасьиной лжи… Она есть… есть… Еще какая! Это чувствуется даже в ее походке. Походка у нее стала, как у пантеры, коварная, вот- вот исподтишка вцепится в загривок. И, пока не поздно, надо смыться. Исчезнуть из этой жизни. Как это у жуков называется: лапки или щупальца?.. Одеревеневшим пальцем-копытом я нащупал клавиатуру. Открыл чистый лист. И написал: «Я не могу больше здесь жить. Душно. Тут все проклято! Бордовые, с ума сводящие шторы. Диван в клеточку, книжный шкаф, пошлая фотка: баран да ярочка на фоне чужого трехпалубного теплохода и живая движимость – ты, Настя. Я много раз пытался вызвать тебя на откровенность, но все мои усилия оказались тщетными. Видит бог, я не виноват. Если я не уйду из этой Темной Поляны, из этого мерзкого бунгало, то наложу на себя руки. Я уеду. Достану из сарая старенький велик и тихонько начну крутить педали, куда глаза глядят. По Руси. Как М. Горький. Зарасту щетиной и шерстью. Обзаведусь гривой. И все дальше и дальше от тебя. Постучу в любую дверь, дадут и испить, и черствый кусок протянут. А мне много не надо…Русь еще осталась, Настя! На севере, в одиноких избах, в баньках по-черному, в рыженьких ометах соломы. Там Русь, не здесь. Здесь пустое место, зыбь… И густая, как вар, тоска. Может, и ты меня догонишь…» Я распечатал это послание. И уткнулся в него глазами. Так безумно смотрят на вяло текущую воду. Никуда я не уеду. «С печки на полати». Так приговаривала моя бабушка, мамина мама. Очнулся, когда Настя потрепала мое плечо. Я понял: прочитала-таки письмецо, пока я гулял «среди миров в мерцании светил…» Она существовала. Она – не исчезла. Розовощекая, как Эос, заря. Видимо, вся ее кровь ушла в голову. - Ттт…текст… и…и…исчез. Смыло… удалился… - пролепетало моё второе я. Или первое. Краска с ее лица стала постепенно сходить. Она долго смотрела на меня. Мне всегда казалось, что она чего-то нахваталась от своего мага-волхва. От Олега Ивановича. Она глядела на меня испытывающе и одновременно успокоительно. - Прости, милый. Это я… Я все наделала… - Это она произнесла шепотом. Потом энергично: - Я – дура, стерва и сволочь. Ударь меня, а?! Я тебя прошу – ударь куда хочешь, по щеке или прям в морду. Врежь, Санёк!.. Но, прежде, я тебя успокою. Постой, не принимай мер. Что ты совсем уж раскис: текст «Осла» на этой вот «флешке». Она разжала кулак. В кулаке у нее был черный пластмассовый жук на шелковой петельке. Она ловко вставила «флешку» в гнездо. Погладила «мышь». И во всю свою ширь и красу на меня взирали шеренги буковок из моего, уже законченного романа. Более того, он был исправлен. Убраны длинноты, чрезмерное увлечение деталями. Этот текст был отредактированным. И не имел ни одной орфографической и синтаксической ошибки. Все это тайно от меня сделала моя волшебница Настенька. - Р-рравняйсь, смир-ррр-рна! Я сразу ей простил все. Слаб человек. Но она не была удовлетворена эффектом. Присела рядом на наш «юношеский» куцый диван и еще раз вздохнула: - Это я, я все понаделала. Я во всем… - Ты ни в чем не виновата. Вот он текст-то, гляди, - я успокаивал свою женушку. - Все на месте. Даже лучше стал… И тогда она открыла мне все, всю подноготную, начиная со 100 баксов в темно-зеленом фолианте Апулея. - Я заметила, милый, что ты начал перерождаться… Внешне оставался тем же. Но вот полет фантазии, или, как там…. кураж из тебя выветрился. Но ведь мы на то и половинки, чтобы друг другу помогать. То, что когда-то ты дал мне, вдруг вскипело со страшной силой. И вышибло пробку в потолок. Мы с тобой две колбочки, две трубки с одним дном. У тебя исчезла та самая жизнеисцеляющая фантазия, а у меня она появилась…. Реторта – в реторту. Появилась, повторяю, от того, что тебя стал грызть червь, название коему - ОБЫДЕННОСТЬ. Ты ведь сам ее предугадал. В стихах… Я испугалась, жутко. Ведь я теряла тебя. Теряла свою любовь. Ты прикасался ко мне, но не было уже того звона в крови. Глухо, как в танке. Ни у меня, ни у тебя. Я ведь – камертон. Ты зазвучишь, я откликнусь. Не стало этого. Или реже, реже, еще реже. … Ускользало. И за письменный стол ты стал садиться по принуждению… Просто – раб в кандалах. Я слышала звон этих оков. Где, где оно, это золотое свечение? Не было его. Заворчу - садишься. И что-то лепишь… Мертвое…Прости… Чепуху писал. Холодные дохлые фразы. «Э, миленький мой, - подумала я, - да эдак вся наша жизнь полетит в тартарары, в Тартр, в царство мертвых». И я придумала всю схему твоего лечения. Рецептуру. Свои капли, свою настойку. Я умная, скажи, умная? Я что-то промычал. - Использовала, кстати, твой метод. Да и приемы Олега Ивановича Усова, помнишь его, прицепила… Вот у меня и вышло. Фокус удался, факир не был пьян. - Постой, постой. Так это ты стольник в Апулея сунула? - Догадливый. А кто же еще? Уж не поверил ли ты в демонов, домовых и барабашек? Конечно, Золотой осел мог бы принести деньги, но для этого его, во-первых, надо заиметь, в Фергану тащиться, во-вторых, долго дрессировать. Кстати, ты дочитал Апулея, полностью осилил? Ты ведь говорил, что отрывочно читаешь. Почему он опять человеком стал?.. - Кто? Осел? А что он, человеком стал? - Стал, стал. Не придуривайся. Осел наелся вволю роз с розового куста. Вот и вернулся вновь в человечье обличие. Таков закон магии. И я тоже стала свои «розочки» придумывать, чтобы ты из жвачного животного вернулся к человеческому облику. Я не говорю о телефонных бонусах. Эта вещь простенькая. Пошел в центр сотовой связи, положил денежку на номер. И радуйся. Ты ведь предполагал, что у меня денег нет. У меня их не было, но я нашла. У матери, заняла, соврала – на гарнитур, мол… На мебельный…Пыль собирать… Мать не поверила, что я такой практичной стала, но денег прислала… Это, значит, сто долларов. И деньги на телефонные бонусы. - Да, а сумма прописью. Огромная сумма… ООО «Поиск» и прочая муть?… - Ну, это разговор особый, долгий. Пойдем чайку хлебнем. Я тогда все-все расскажу с подробностями. В картинках. Мы переместились на кухню. Я верил и не верил тому, что говорила Настя. Слишком уж все гладко у нее получалось. Как в романе. И я, олух царя небесного, ничего не замечал. - Теперь мы переходим к основному звену моего полезного розыгрыша, - неуверенно улыбнулась Настя. - Никуда Олег Иванович Усов из Краснодавра не уезжал. Может, и уезжал ненадолго, но постоянным местом дислокации виртуоза прямых продаж был Краснодавр. Я, ты, наверное, помнишь, ездила туда, якобы на врачебную консультацию. На самом же деле разыскала его, Усова. Я молчал, не зная как реагировать на это сообщение. - Разыскала. Он по-прежнему занимается тем же. Но сколотил к тому времени несколько отрядов «носорогов». Каждый отряд занимается кто чем: медицинскими приборами, музыкальными лазерными дисками, fashion и прочими финтифлюшками. При всем том он, я тебе скажу, готовит профессионалов. Занимается, к примеру, его маркитант фильмами на дивиди, так он экзамен устраивает. Кто режиссер, какова основная идея. Придирчив до безобразия. Так вот, мой прежний босс женился на Виолетте, которая, как он поведал впоследствии, стала роскошной дамой, и уже не трудится на побегушках. Spa-салоны - ее основное место пребывания. Долго я не решалась позвонить господину Усову. Наконец-то набрала разысканный мной в Краснодавре номер. Он оказался любезен. И пригласил меня «прикодылять» (так и сказал) к «Чайнику». На старое место встреч. Олег Иванович был в потертых джинсах, в ковбойке и с малиновым галстуке на голой шее. Настоящий пионер из Ф. Купера. Положив руку мне на ладонь, он меня внимательно выслушал. Мне некуда было деваться, и я выложила ему все. Все свои душевные терзания относительно твоего хронического перерождения. Он долго молчал, потом вынул из карманов джинсов желтый портсигар, скорее всего золотой, и царапнул оттуда черную тонкую сигаретку с золотым же ободком на фильтре. Предложил и мне закурить. Я сказала, что за то время, что мы не виделись, я так и не научилась освежать атмосферу ароматным дымком табака. Он улыбнулся витиеватости моих речей. Не обижайся, он начал с тебя. - Терпеть не могу твоего мужа. У таких шило в заднице. Это шило они называют правдолюбием. Правдой своей мир колют. И страдают. Мол, вот следы от гвоздей, вот стигматы. Он выпустил тонкую струю голубого дыма: - Скажи, Настя, а если бы сейчас я устроил Виолетту куда-нибудь подальше, на Лабрадор, обеспечил бы ее цветущее существование, ты согласилась бы быть моей?» Я проглотила твердый комок слюны, и мотнула головой! - Благодарю за откровенность, но твой отказ не причина не помогать. Ты ведь знаешь, агенты прямых продаж достойные …. - Жулики! Он засмеялся и стал по-своему веселый. Только с бороздой, внезапно проявившейся на лбу. - Я тебе помогу. Наши агенты, сама знаешь, настоящие выдумщики. Любого Щепкина со Станиславским за пояс заткнут. Актеры, режиссеры, сценаристы, осветители сцены, художники. Все в одном флаконе. И у них не одна шкура – сто. Помогу я тебе за единственный поцелуй. И ник-каких скидок. Согласна, Настасья Филипповна! Я опять мотнула головой. На три дня Усов и компания сняли домик в нашем городке. И улицу Лесхозную перелицевали в Колхозную. Трафаретки ночью поменяли. В нашем городе меняй что хочешь на что хочешь, никто глазом не моргнет. И не заметит… Хоть напиши черным по голубому улица имени Героя Советского Союза батьки Махно, проглотят и это. А что? В средствах массовой информации все перевернулось. Колчак – герой. Щорс – бандит. Время такое: пароходы плавают вниз мачтой. Ну вот. Мужика с блестящими ботинками, как у черта копыта, Олег Иванович взял своего. Я стал приходить в себя. И оживленно хлопнул себя по коленке: - Не Сысойкин ли его фамилия? – Уж что- что, могу физиономию не запомнить, а фамилия - это мой конек. - Сысойкин, Вадик. Девушку, кофе тебя угощала, Джульеттой, вроде бы, зовут, наняли. Она из дома… кхм… толерантности. Понимаешь, из какого… Чего там не понять. - А сам Олег Иванович, ты его плохо знаешь, он в кого хочешь, может преобразиться. Гриму немножко, стрижка под запорожца. Но ведь не это главное. Ты же сам в курсе, как наши актеры преображаются. Но актеры играют, а тут человек живет второй жизнью. Он фамилию себе взял вроде французскую – Бонди…. Такой литературовед еще есть. - А не составитель математических таблиц? - Тот Брадис! Но созвучно. - А вот прикинь-ка. Шарада получается. В Краснодавре Олег Иванович Усов. В нашем городе Бонди. Бери первый слог – «Бон». И второй - «ус». Что получается? Бон-ус. «Бонус» - Занятно. А Милорадово наследство? Это откуда?.. Тоже твой кретин магический сочинил? - Тут я нашему главрежу помогла. Думаешь, ты один кривые книжки читаешь. Я тоже прочитала «Последняя любовь в Константинополе» хорватского культового писателя Милорада Павича. Там какие-то карты таро действуют. Вообще этот завернутый Павич играет в литературу. Все у него кроссворды. Шарады. Забавы, одним словом. И вот мы для великого дела тоже решили сыграть. И ты в наших руках превратился в … - Карту. - Угадал. Умница! В козырную карту… В туза. Ты вдруг лихорадочно стал писать. Видимо экстремальное событие повлияло на твое сознание. Ты понял, что мир не так сер. Он сладкозвучен и цветущ. И ты стал стремительно соревноваться с миром на компьютерном листе. Назло сыплющимся с неба дармовым деньгам. Стал ведь, признайся, мой любимый. Стал, мой чемпион…Лихорадочно и…да, да. Кровью. - Стал, – вздохнул я. - Но письмо из издательства «Эксно»?.. Это не в одни ворота… - Так это же проще простого. Кто сейчас на штемпель глядит, тем более в авторском раже: «Напечатают, ура!» Ты и влип в этот раж. А письмо мы с Усовым сочинили и кинули его в почтовый ящик. У нас же в городе… - Постой, ну, ладно, это все лепится. А монета, золотой византийский солид, на котором изображена Виктория, богиня победы с посохом. - Хе!.. Тут Настя улыбнулась своей сражающей все на свете редкой улыбкой. За все время жизни с ней она таких улыбок десять выпустила. Десять всего лишь. - Золотая монета – опять моя выдумка. Эсклюзив. Я ее на время выклянчила у моего хозяина, то бишь у отца ученика, Холомьева В. И. Тот долго щеки надувал. Как морж. Усы расправлял. «Смотри, Настасья Филипповна, это такая редкость. Не вернешь, натурой платить будешь»…бррр, скотина! Вот почему монета та у тебя сразу пропала. Боялась я за денежку. Ты ведь мне ее показал и в рубашку положил. Не помнишь? - Не - а! А деньги из банка? - Ну тут ты сам прокололся… В другой раз…Ты в этой игре и проиграл, и выиграл. Пошел бы к банкирам, они бы тебе живо восстановили… Прокололся… Теперь эти деньги надо отдать Олегу Ивановичу. Сберкнижка у меня… - А «Золотой осел»? Она поднялась со стула: «Отодвинься, ящик загораживаешь». В этом исцарапанном Сашком ящике, набитом кухонным хламом, пустыми банками, механической мясорубкой, теркой для овощей, инструкциями к разного рода кухонным приборам и приборчикам, под всей этой кучей томился мой «Золотой осел». Музыка!!! Милий Балакирев совместно с Доменико Чиморозой. Просто опера «Тайный брак». Настя медленно, как бы дразня, подала мне книгу - А может, я и вру, - лукаво улыбнулась жена. - Все это я придумала, твоя любимая женушка. Твоя, твоя!.. Между прочим, я тебя вылечила от дурной болезни. Ты написал чудесный роман. И теперь-то уж ты, действительно, можешь отправить его в «Эксно». Там с руками и ногами оторвут. Ты ведь знаешь мое литературное чутье. - А поцелуй Олегу Ивановичу? - Выдавил я. - Ну да, был. Продолжительный, взасос. Зря я нанимал Боба Власова. Не запечатлел он на лазерный диск этого одноразового лобзания мошенника и мага. Ученица мага читала мои мысли: - Зря ты Вовку Власова нанимал, если женщина захочет, она кого хочешь, будь здоров, все разведки мира обставит, кого хочешь оставит в дураках… Ты сам мне Эразма Ротердамского зачитывал. Пришлось поверить моей жене. В том древнегреческом мире ее звали Пенелопой, и она долго ждала своего Одиссея, прежде чем он вернулся с острова, где сладко лепетали Сирены. Они пели о золотых копях, но Пенелопа знала песенку получше. - Один ноль, - сказал я, - это не я, выходит дело, сочинил роман. А ты его построила, используя человеческий материал. По принципу «Золотого сечения». Говорят, Леонардо-да-Винчи был женщиной. - А его «Сикстинише мадонна» мужчиной, - засмеялась Настя. - Снег черен. - А уголь бел. - Слушай, жена, - молвил я фальшиво суровым тоном, потому что в груди моей тонко и счастливо звенели колокольчики. - Жена да убоится мужа своего, скажи, Пенелопа, куда делся тот мохнатый тулуп? Она поняла, о чем речь. - Двойной?.. Айда! – И поманила меня в спальню. Из-под деревянной широкой кровати Настя проворно выволокла ободранный чемодан светло-коричневого цвета и щелкнула замками. Как винтовочными затворами. Дуплетом, двумя руками. Отпрыгнула крышка. И тулуп мехом кверху, мне показалось, или это в самом деле так было, как на арене цирка. Тулуп сам выпрыгнул на пол и тут же растелился, как надо. Вернуться к оглавлению повести
|
|
РУССКАЯ ЖИЗНЬ |
|
WEB-редактор Вячеслав Румянцев |
