|
|
|
|
Николай ИВЕНШЕВ |
|
© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ" |
|
К читателю Редакционный советИрина АРЗАМАСЦЕВАЮрий КОЗЛОВВячеслав КУПРИЯНОВКонстантин МАМАЕВИрина МЕДВЕДЕВАВладимир МИКУШЕВИЧАлексей МОКРОУСОВТатьяна НАБАТНИКОВАВладислав ОТРОШЕНКОВиктор ПОСОШКОВМаргарита СОСНИЦКАЯЮрий СТЕПАНОВОлег ШИШКИНТатьяна ШИШОВАЛев ЯКОВЛЕВ"РУССКАЯ ЖИЗНЬ""МОЛОКО"СЛАВЯНСТВО"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"РОМАН-ГАЗЕТАГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКАXPOHOCБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Николай ИВЕНШЕВБОНУСГЛАВА ДЕВЯТАЯ, В которой сочинитель романа Александр Лукин «Осел или…» устраивает слежку за умной женой. - Пишешь? - Пишу! - Знаешь, меня возбуждает все то, что ты сочинил. Я читала, извини. - Её щека – к моей щеке. Дальше события должны были бы развиваться в манере Афанасия Фета: «Шепот. Робкое дыханье. Трели соловья». Но их не последовало. Я ощутил тяжесть, веки мои оказались свинцовыми. А ноги еле подвели к дивану: «Неужели я так объелся собственной писаниной, что докатился до состояния, которое можно обозначить словом «сомнамбула». Так и есть. Я перешел границу реального мира и нереального. В другом мире я испуганно понял, что цилиндрики, которые принесла Настюшка – это ведьмовские мази и притирки. Да еще и за мои денежки! И что жена сейчас от меня улетит. Натрется ими и, как галка у Апулея или Маргарита у Булгакова, сиганет в разверстое окно. -«Ночной эфир струит зефир». - Туда, на помеле, далеко. К звездам. Двоякое мое состояние во сне дало возможность скрестить явь и небыль, мрию, миф. Я тут же поверил, что жена моя – раскрасавица колдунья. И поверил в это легко, радостно. И пусть! Но тут же напугался сего. Ведь один из евангелистов, учеников Христа был моим тезкой. Лука. И, значит, печать имени должна была сказаться на моем православном естестве. И она, конечно, сказалась. У меня была набожной бабушка Поля, которую я любил нежно, больше мамы. И я ребенком, просыпаясь, видел бабушкин коленкоровый профиль. Она крестилась на темную иконку. Внизу, «на угольнике» тихо мерцала лампадка. Мне было хорошо, тепло, сыто. Порой так хочется этого времени. И вот теперь, во сне, я должен выбрать – в какую сторону мне двигаться. В бабушкину или в Настину. Бабушка уже ушла. Она там. А Настя здесь. И все это, все это колдовство – надуманная чушь, околесица. «Брысь!» - Так я сказал в полузабытьи. - Кому это ты говоришь «брысь»? Прохладная Настина ладонь на моем лбу: - Перегрелся у компьютера? Может, тебе немножко подсократить тот пыл? А то – не то. - Настурция, что ты баешь! Я только разъярился. Сама знаешь, аппетит приходит во время еды. Чем это от тебя пахнет. Сеном? Лугом? Душистым сандалом? - Сандалией. Да это кремами этими. - Мне приснилось, что ты – ведьма, кремами натерлась и умотала в другую галактику. - Ну да, я ведьма. Только я - правильная ведьма. Я успела настругать для тебя окрошки, чтобы ты освежился и не хмурил свой нос. Кстати, звонили мои… Они приобрели Сашку компьютер и три игровых диска. - Ну вот. Прощай, учеба! Развратники они, твои предки! Небось, какого-нибудь отвратительного монстра в очках а-ля Гарри Поттер? - Ну-ну, не умничай. Милый мальчик! - Из твоего ведьмовского отряда! Настя почему-то обиделась, и уже окрошку мне подавала со вздрагивающей губой. Она беззвучно плакала. Единство и круговорот эмоций в природе. То грусть, то радость. Всё закольцовано. Мне тоже сделалось тревожно. И я подумал, не нанять ли Вовку Власова с кинокамерой, пусть последит денька два за жинкой моей. Денег на это дело не жалко. Куда их? Не вечно же бомжам подавать. Некому их подавать-то, эти денежки. А тут Вовка честно отработает. У него трое детишек. Вполне приличное вознаграждение. Вот такая благотворительность нравственна. И не стыдна. И, в конце концов, я сам себя успокою. Разгадаю это кроссворд. Откуда все же сыпется богатство? Кому это надо приносить в клювике золотые монетки? - Хочешь, покажу письмо из издательства «Эксно», - ледяным тоном, - от окрошки что ли? - сказал я жене. - Я нашел его! Настя кивнула. Я наблюдал, как она читает. Я не видел такого изумления, когда я рассказывал Насте о денежном переводе из того же издательства. Изумление рвало на части все милое Настино лицо. Ну почему в мифические, «навранные» мной деньги она поверила. А вот листку с редакционным логотипом и «живой» подписью А. М. Остроумовой не верит. - Верю! – Сказала она. – А ты веришь? Я пожал плечами: «Не- а!» - Ну, вот видишь! Но все же надо отбить телеграмму, что все исправишь, в том числе и придумаешь новое имя романа. У тебя правда называется «Осел, или грехопадение»? И кто же в романе «грехопадает»? - Сам я, гмм… вернее, мой герой. Мой лирический мифический герой! - А как же с толерантностью? Я вдруг подумал, что «толерантность» я внес недавно. Вернее, национализм, а не толерантность. Я внес его, этот треклятый «национализм», уже после письма. Словом «чучмек». Я похолодел. Это было хуже всего. Мной командовали. Рок. Фатум. Кто же? Бог? Но что я для него, мелкая сошка, муравейчик, даже меньше. - Ты что, замерз? - Да что-то от форточки потянуло, прикрой малость. - Какой же ты у меня, оказывается! Талантище! Скоро в Британскую энциклопедию попадешь. - Не хочу в энциклопедию, хочу опять в люлю. - Нет уж, сейчас, хоть и вечер, но двигайся-ка, Сашулечка, в сторону местного телеграфа. По дороге обдумаешь текст телеграммы. Да не артачься, сообщи, что со всеми замечаниями согласен. А там, после, можешь и своего опять добавить. Главное, с ними надо согласиться. Иной раз полезно прикинуться ослом, дурачком этаким, и понаблюдать, что из этого выйдет. К ослу тому ведь нет никакого внимания, а он тем временем анализирует. Да потом как ж-ж-жахнет! Ход конем! Моя Настасья Филипповна еще и умна. - Да ведь ты никогда выгоды не искала. - Я не искала, ты ищи. Это не выгода, а умение настоять на своем. Вот, к примеру, твой роман надо назвать не «Осел, или грехопадение», а проще, по-современному, допустим…. Тэ-эк-тэк… Допустим, «Бонус». Ясно и мило. Модно. Никто не придерется. А бонус, то есть внезапный подарок, может быть, и в шагреневой коже, в личине осла. - Ты гениальна! - Это ты, вместе с Игорем Северянином, гений. Ты не замечал, Санечка, какими рисуют чертей в сказках и вообще в популярной церковной литературе?! - Как-то не приходилось. - А ты полистай «Балду» Пушкина. Так вот, у черта хвост и уши - как у осла. Просто с осла скопированы. Ты где-нибудь это мое наблюдение в свой роман вставь. Гонорар пополам. Телеграмму в издательство «Эксно» я дал быстро. По пути зашел к Вовке Власову, объяснил ему суть задания. Он усиленно тер подбородок и теребил свой нос. «Ничего не пойму, зачем это тебе надо, Санек, айда лучше завтра за жерехом в Пригибский, знаешь, какой жерех? С полено! Пивка хочшь?» - Тьфу! – Топал ногой я. - Вот тебе жерех, вот тебе. - И веером тряс у его покрасневшего носа денежными купюрами. - Неловко как-то, неудобняк. Я ведь твою Настю знаю. Золотая она. А тут- снимать на камеру, подозрения какие-то. - Да, дурень ты этакий, не она тут виновата. Это у меня фишка такая завелась и гложет, рвет душу. А вдруг она с кем-то спуталась? С сектой какой. Сейчас этих сект пруд пруди! С Ау-синь-рекой. Вовка засопел: - Да ты, Сань, сам у нее спроси. - Счас. Так она тебе и ответит. Они, если притянут в секту, то контракт составляют, не хуже того, что в военной разведке. В случае разглашения того… Секир башка! - Да ну! - Лапти гну. Соглашайся! Власов осторожно прикоснулся к денежному вееру. Словно деньги эти были накалены. Осторожно выдернул одну тысячу. - Пивка жахнешь?! - Бери все. И ведь за чепуху. Три дня, как незаметная тень попорхаешь за ней. И ко мне. С диагнозом. Заодно детство вспомнишь. Игра ведь – не больше. Да если даже Настена тебя засечет, скажешь - игра. Камеру купил, вот, тренируюсь на знакомых, чтоб чужаки в лоб не засветили. Вернуться к оглавлению повести
|
|
РУССКАЯ ЖИЗНЬ |
|
WEB-редактор Вячеслав Румянцев |
