|
|
|
|
Николай ИВЕНШЕВ |
|
© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ" |
|
К читателю Редакционный советИрина АРЗАМАСЦЕВАЮрий КОЗЛОВВячеслав КУПРИЯНОВКонстантин МАМАЕВИрина МЕДВЕДЕВАВладимир МИКУШЕВИЧАлексей МОКРОУСОВТатьяна НАБАТНИКОВАВладислав ОТРОШЕНКОВиктор ПОСОШКОВМаргарита СОСНИЦКАЯЮрий СТЕПАНОВОлег ШИШКИНТатьяна ШИШОВАЛев ЯКОВЛЕВ"РУССКАЯ ЖИЗНЬ""МОЛОКО"СЛАВЯНСТВО"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"РОМАН-ГАЗЕТАГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКАXPOHOCБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Николай ИВЕНШЕВБОНУСГЛАВА ПЯТАЯ, В которой говорится о жульничестве и о любви с первого взгляда. Милорадово наследство давило. И я направился в банк. Удивительное дело. Я должен был бы радоваться такому драгоценному метеориту, шлепнувшемуся мне в карман. Время бонусов. То тебя в пропасть толкнут, а то внезапно озолотят. Но я почему-то уже в конце Колхозной улицы почувствовал себя вором. Я вспомнил, как в давние времена мы с Вовкой Ильичевым своровали в магазине пачку печенья. Воровать было жутко интересно. Обжигала опасность. А вот есть – скучно. И то печенье с золотыми рыбками на шелестящей упаковке показалось кислым и затхлым. «Просроченное!» - сплюнул тогда через зубы Вовка и не стал жевать печенье. Он чувствовал то же самое, что и я. Забытое чувство воротилось. Деньги вдруг перестали обжигать карман. И все же они были столь велики, что я не выкинул их в разверстую, угодливую пасть чугунной урны. В конце концов, если уж мне так везет, то я мог бы свой бизнес открыть. Вот шлют же мне свои бонусы откуда-то с телефонного эфира. А я мог бы эти бонусы переправлять людям, в их телефоны. И брать с них живыми денежками. К примеру, отправляю я NN. сто рублей телефонными «манями», а он мне – в ответ 90 – чистоганом. Мне почему-то показалось, что электронные рубли, пришедшие по телефону, скорее всего из-за сбоя компьютерной техники, гораздо честнее волшебных тысяч мифического Милорадова наследства. И как их тратить- то? А ну как истратишь половину, а тут к тебе приедут с электроутюгами и станут палить спину и живот: «Отдавай, гад, с процентом! Не отдашь так, возьмем недвижимостью, женой». Опять в голову влетело слово «жена». И от жены надо таить этот колдовской бонус. Хоть и говорят, что банковские служащие бесстрастны, это не совсем верно. Девушка в джинсовой жилетке, из которой выбивался воротник белой ажурной кофты, оглядывала меня с ног до головы. И даже облизывала губы. Это я – дуремар. Вел себя не как подобает маститому олигарху, а переминался, крякал, кашлял и даже потел. Озирался по сторонам. Короче говоря, засомневайся девушка еще более, и я оказался бы на следовательской скамейке. Мне просто повезло. Она не нажала на специальную кнопку лишь из-за того, что ее вызвали подымить или хлебнуть кофе. Я пришел домой выжатым лимоном. Жена уже была вне подозрений. Это потому что подозрителен в этом деле я. Сто долларов Апулея. Телефонные бонусы. И вот – наследство. Все я, я, я. Глупый! А я-то ревновал. Мою Настю в греческие времена звали Пенелопой. Вернее ее не найдешь. И от этой мысли мне опять вдруг стало скучно, словно я откусывал от кисло-деревянной ворованной печенюшки. «Нет уж, - сказал я сам себе, - от этой мысли есть замечательное средство. Оно дается избранным». Я вспомнил, что у меня есть компьютер. А в нем – начало романа: гремучая смесь бульдога с носорогом. Нашего времени и древнегреческого, древнеримского. Анапы с Горгиппией, Эпидавра с Краснодавром. Что ж, Насти нет дома. «За комп! За комп! Да здравствует ударник комптруда». Но не тут-то было. Всегда, когда я что-нибудь продолжаю, я читаю хвост текста. «Вхожу в воду». Осторожненько, вначале трону носком, пальцами. Вот так, вот так. Холодная? Ледяная? Мутная? Со щепой и песком? С медузами?... Да, именно так. Мой свежий текст, недавно казавшийся волшебным, от долгого (долго ли?) заточения в компьютерной тюрьме подвял. Более того, и первая моя фраза, которой я старался оживить повествование, показалась мне выспоренной. Но, посидев на стуле, раскачавшись, я внезапно обозлился на голубей, которые клюют крышу балкона: «Гады! - Крикнул я голубям, - Кто вас сделал святой птицей. Этот Падло, что нарисовал! Вы гады! Суки! Каракатицы! И вас нужно разорвать. Вы мне жутко мешаете!» Я схватил швабру, которая сама прыгнула мне в руки из закутка, и стал колотить этим орудием по крыше. С гулом голуби сорвались и рваной тучей полетели на соседний дом, который издали казался безжизненным. «Несите туда благую весть!» - Крикнул я им вдогонку. Остывая, я опять сел за компьютер. Злость, которую я собрал за сегодняшний день, ушла. И хвост утреннего текста показался мне вполне приличным. Я вдруг вспомнил, что я хотел сделать со своей женой. Я хотел её тут же «переодеть в тунику» и сунуть в роман. Более того, к тексту романа она чрезвычайно подходила, потому что в то время, когда я с ней познакомился, прежде она работала в сети прямых продаж. И я вспомнил все ее разговоры-рассказы о горячих канадских бутербродах. - Почему канадские? - А, это значит так. Берется кусок хлеба или булки. - Потом?.. - Потом – сосиску туда, а сверху кетчуп и майонез. - Так почему канадские? - Потому как похожи на канадский флаг. Белое и красное. Так вот с этими канадскими бутербродами была связана вся наша разбитная жизнь. Как хорошо было, как интересно! Я подумал тогда: «Настя - вольная птица и ей опять хочется быть коробейником, ходить по этажам и трепать старушку за пуговицу кофты, «впаривать» прибор для снижения артериального давления. Настя рождена флибустьером, а не гаремной рабыней». - Знаешь, как интересно было. В спортзале мы изучали американскую книжку «Семь шагов к успеху». О! Это тогда было новое, писк, последний писк. Успех! Успех! Успех! Верить надо, верить! Это нам Олег Иванович твердил, как заведенный. Компания называлась «Носорог». А утренний тренинг проходил в спортзале, главная фишка – «одевание шкуры» этого самого «носорога». «Верить!» -То шептал, то кричал Олег Иванович. - Верить - в вещь. Вы вот почитайте-ка Остапа Бендера… Ильфапетрова. Он чайное ситечко как разрекламировал? О!.. Вот он был настоящим маркетологом, прирожденным. А что? Симпатичный человек! Кругом ослов полно, свободных ушей – воз. Живи, торгуй, обогащайся». - Ты так пламенно восхищаешься, словно была влюблена в этого Олега Ивановича? Они тогда сидели на кухне, пили фальшивый коньяк, который Настя принесла в вознаграждение за репетиторство. Лукин потер край фужера пальцем. И пристально взглянул жене в лицо. - Точно влюблена, не отвертишься?! Он знал этот женин пыл влюбляться в живых, энергичных людей. Она терпеть не могла всякой мертвечины. Но вот перевела разговор. - Знаешь, Сань, у нас парень был, Сысойкин Вадим, вот был мастак. Он каждое утро, после тренинга, в офис к нефтяникам заглядывал. Там под стеклом, в вестибюле, дремала то ли сторожиха, то ли черт знает че, - бабулька. И вечно вязала свитер, деду своему, что ли? Неприступная такая бабка. Вадик ей пытался тот же прибор впарить от давления. Целую лекцию, каждое утро. Она чем только в него не кидала, даже своим вязаньем. Сошлись две неприступности. «Бабуль, купи «Плазмоид». И как из автомата - о волшебных свойствах прибора магнитной терапии. Бабуля злилась, грозилась вызвать тут же Пал Палыча. Вскакивала, топала ногами. Вот какой Сысойкин был. - А Олег Иванович? - Что Олег Иванович, нормально Олег Иванович. Мы потом на звукозапись переключились. Знаешь, Сань, я не могу верить в то, что это какая-нибудь ерунда, мне надо, чтобы от товара польза была. И врать глупо. Не в моих силах…. Хотя вот однажды на платформе, в ожидании электрички, было дело. Продавала диски Надежды Тростниковой. И кто-то меня за язык дернул. Мол, сама эта Надежда в ваш город приедет. И тому, кто купил этот диск, будет скидка – своего рода награда. Размели олухи, очень уж хотелось чего-нибудь да даром! Настя строго взглянула на меня: «Ну, что ты буравишь меня. Было – не было?! Тебе что от этого, легче станет. Ты - ревнивец и прилипала. Вздрогнем». Жена лизнула фужер: - Да влюблялась. Я такая. Мне все неординарные люди нравятся. И за тебя вот вышла из-за этого. Стихи читал с подвывом, как иерихонская труба, руками взмахивал. А счас вот – макаронина, даже на канадский бутерброд не похож, роман опять же не сочиняешь… Олег Иваныч к нам вполне справедливо относился и поступил с нами вполне логично, в соответствии с одним из основных правил маркетинга и ступенью успеха. Он меня…. То есть всех нас кинул, уехал в Питер с нашими денежками. Ничего не заплатил. - И Сысойкина кинул? Ну, Сысойкин мог бы раскусить своего шефа?... Нет, у того настоящий талант был: обмануть человека так, чтобы этот обман показался золотой милостыней. Без балды говорю. Кто же так может. Не все. - Разве люди только и делают, что дурят друг друга? Это был риторический вопрос. Ответ на него я уже знал. - Естественно! - И ты меня обманываешь? - Ну, об этом история умалчивает. Она погрозила тогда розовым пальчиком. Не мне, а кому-то другому. Из той, другой, жизни. А свой палец, очнувшись от воспоминания о давнем разговоре с Настасьей, я обмакнул в клавиатуру, в букву «Я». «Я кинулся в самую гущу разбойников. Стал махать руками, доказывая, что магнитные пояса, которые они так размашисто рекламируют, - чушь собачья. Они рвут тунику, и от них вянут лавровые венки. Слушатели так и застыли, разинув рот. Будто кадр остановился на «паузе». Один из разбойников, вероятно, Сысойкин, отделился от компашки и цепко взял меня за локоть: «Ты, парень, вот чё, ты, парень, пока помолчи, посиди в скверике. А мы, когда закончим, заплатим тебе за молчание». Сысойкин заговорщицки ткнулся мне в ухо: «Олег Иваныч таких любит, он тебя к себе возьмет, в нашу команду, посиди, парень, вот там, у «Чайника». Рты у слушателей лекции, у всех этих гипертоников, астматиков, диабетиков и шизиков мигом захлопнулись. Боком, пробираясь, сквозь них к двери, я заметил в компании мошенников ослепительной красоты девушку. У нее были ужаленные чем-то или кем-то глаза. И глядела она на меня с сочувствием. - Ладно, подожду пока, - пообещал я деликатно сжимающим мой локоть пальцам Сысойкина. - А это кто? - Я кивнул в сторону темноволосой девушки. - А!... Ученица! Подождешь у «Чайника»? - Угу. «Чайник» в Краснодавре все знают. Это чайник в три человеческих роста. В нем, внутри, торгуют тульскими пряниками и краснодаврским чаем. Я зашел в него, купил пряник в скользкой слюдяной обертке, содрал ее. Понюхал пряник. Вкусно. Я вышел, сел на скамейку и стал отщипывать от пряника. Это немного успокоило. Конечно, надо было бежать. А не томиться в ожидании, когда придут с «расчетом» от Олега Ивановича. Пряник. Книжка Лукиана. Оглавление. «Разговор двух гетер». «Сатурналии». «Неучу, который покупал много книг». Во-во! Вечно влезу в дерьмо. Я знал, почему сижу. Мне хотелось еще раз взглянуть на ученицу интеллектуальных разбойников. Они пришли. Их модные стрижки наклонились. Нет, они не стали отщипывать от моего тульского пряника. И не стали колотить меня со страшной силой. И утюг с аккумуляторной батареей никто не вынул из-за пазухи. Вероятно, продавали и такой медицинский прибор. Справа сел миляга Сысойкин, слева - хмырь по имени Валентин. Я узнал это по разговору. - Давно у нас в Краснодавре? - Не очень! – сказал я. - Ну вот, поглядели немножко. И ладненько. И домой, в свои Ахтани. - Я из Фанагории. - Ну, туда, значит. Говорил, вполне доброжелательно, Вадик Сысойкин. А второй хмырь, Валька, только скалился. Конечно, я просчитался. Зачем им ходить толпами, увещевывать. И тем более с ней. - Это что, книга? – спросил Сысойкин. Я был еще способен дерзить: - Че не видишь? Фига! Жулик расплылся в улыбке, подхватил томик Лукиана. - Разговоры двух гетер. Сатурналии. О! Это-то нам как раз и подходит, - Сысойкин оказался грамотным человеком. - Сатурналии. Пить. Гулять. Веселиться! - Вакханалии! – я поправил грамотея. - Вот-вот. Так ты запомнил? Сейчас же на электричку, и чтобы духа твоего не было. - И не подумаю. - В глаз хочешь? Будешь, как этот, ихний, - он откинул книгу на скамейку, - как ихний циклоп. «Что же это он, при всем честном люде мне вмажет», - подумал я, пропуская сквозь свое зрение пеструю толпу. – «Эта пестрая лента мне не поможет. Они после чая с пряниками разбухли» - Ты, парень, - сумасшедший. Ворваться в зал в самую середину лекции. Они уже кончали от спича Олега Ивановича. Рожа Валька придвинулась ко мне ближе и ухмыльнулась. Как ножом пырнула. Холодный шарик страха прокатился по всему телу с головы до ног. И там, в ногах, этот шар, нагревшись, тяжелел. - Мы верим в то, что мы говорим. И народ верит. Они счастливы. А ты мешаешь им расслабиться, раскинуть ножки в счастье. Тут Сысойкин зашептал: «Да знаешь ли ты, баранья башка, что мы приносим людям облегчение. Реально. Наши правители – только на словах, а на деле - шиш с маслом. В свои карманы все суют, а мы человека заставляем верить в приборчик. И человек этот последнюю пенсию сует, лишь бы не загибаться от лишнего сахара в крови. Его уж очень много, много стало. Все скоро диабетиками заделаются, а потому как все речи наших правителей сахарные… Так что дуй в своё Брюхо. Тоже мне, станичку выдумал. - Откуда у вас девушка? – нелогично выпалил я. – Ноги и все тело вдруг перестало каменеть. Я понял, что философ Сысойкин глаз мне не выбьет. - Сказал ведь. Ученица. Из Горгиппии какой-то. - Горгиппии. Это по нашему, по-современному, из Анапы. - Гарпии - злые существа. А эта не злая. - Согласен. Лицо у Валентина стало скучным. Видно, истратил запас ухмылок. Теперь колчан пуст и съежился. Нет, не съежился. Неожиданно по его пухлым щекам пробежала улыбка другого сорта. Появилась она. Шла она под ручку с Олегом Ивановичем. Да, Олег Иванович был юн и увлечен. Когда-то он, по всей видимости, носил бороду. Потому как тень бороды еще осталась. Он голый свой подбородок все еще носил так, как носят бороду, чуть приподняв. А девушка вся была шелковой. Электричество, источаемое ее смуглым и упругим телом, так лепило к себе этот шелк или муслин, или что там еще, так лепило эту восхитительную тунику к ней, что дух захватило. Какой там холодный и тяжелый шар. Все в воздухе стало подпрыгивать и нестись вскачь. И разбойники эти стали милыми людьми. Валентин подскочил, уступая место красавице из Горгиппии. Она вздохнула и смело заявила: - Ловко вы их под орех разделали. Олег Иванович стоял прямо передо мной и поощрительно улыбался. Я хотел было подскочить, чтобы усадить шефа жуликов. - Сидите-сидите, Аглая права, вы в своем роде оратор. Ритор! Ну, да вот у Лукиана учитесь. - Он скосил глаза на книжку. – Не угостите куличом? Я протянул ему забытый тульский пряник. Олег Иванович ущипнул, потрогал призрак бороды: «Я бы хотел вас записать в свою команду, но вы откажетесь…» - Не а.., не о…. - Не отказывайтесь, они страшно веселые разбойники! – Аглая схватила мою руку. И от нее брызнуло щекочущим электричеством. Во всю мою кровь. - Не о… - Откажетесь и поедете в свою Варениковку, - продолжил Олег Иванович. Конечно, он гипнотизер. Маг. И приборы у них магнитные. Но лучше всего этот живой прибор: радость с грустинкой. Она рылась в своей сумке, что-то искала. Олег Иванович стал уже доказывать всем, что раньше реклама была лучше. - Уж если баранину рекламируют, то у таверны непременно баранья туша вертится со сладким дымком, а сейчас нафотографируют девиц легкого поведения и в рекламу пургена суют. Причем тут девицы и слабительное. Хотя отдаленная связь есть. Так вливаетесь в нашу компанию. Нас «канадцами» зовут за пристрастие к обжигающим бутербродам! - Вли… - Не хотите, значит. Я понял, что такова манера разговора. Предлагая – не давать. Один из приемов. А так-то в основном: предлагая – давать. Тайно, явно. Тайно и незаметно крепдешиновая девушка из Анапы сунула мне в нагрудный кармашек клочок бумажки. Фея. Прямо сатурналии с вакханалиями. Как это она незаметно сделала. Ее рука порхнула только и ... Вполне способная ученица магов. Когда Аглая, а с ней и вся адская-гадская компания «носорогов» исчезла, взяв с меня подписку о скорейшем выезде, я сунул руку в карман. Там был номер телефона…» Начинал я писать этот кусок романа с буквы «Я», а окончил буквой «А». Получилась азбука наоборот. От «Я» до «А». Я говорю «окончил», потому как опять тучно, с приплодом, вернулись голуби и стали выклевывать шиферную крышу балкона. Злость моя давно выкипела, и я уже хотел, чтобы с далекой своей прогулки вернулась моя рецидивистка-жена. И я хотел губами скользнуть по ее гладкой, всегда волнующей меня щеке. Я опять схватился за швабру, которую я приткнул загодя к письменному столу. И кинулся на балкон. Но тут же остыл. Уже бесстрастно постучал черенком швабры о шифер. И так же лениво голуби поднялись в воздух. Швабру поставил в угол балкона. На линолеуме, покрывавшем пол балкона, я заметил светлый, желтый кружок. Поднял его. Это была монета, которую я видел в Горгиппийском музее истории. Точно. Такая. Тогда она была, как нечто уникальное, одиноко притиснута толстым витринным стеклом. Золотая монета древней Горгиппии, одной из колоний Византийской империи. Солид. Такие деньги назывались «солидами». Благую ли весть принес мне в своем клюве голубь. Благую ли?... Если от этой вести холодок по спине пробежал. Вполне инфернальный морозец «того света». И где они, эти странные докучливые птицы обретались, когда я шевелил клавиатуру компьютера, рассказывая об истории в центре Краснодавра. Не там ли, за Стиксом, рекой мертвых?! На лестничной площадке застучали каблуки. Это возвращалась Настя. Я торопливо открыл одежный шкаф и сунул монетку в карман рубашки. Той самой рубахи, в которой давным-давно две тысячи лет назад ютился телефонный номер 22-23-74. Её номер». Вернуться к оглавлению повести
|
|
РУССКАЯ ЖИЗНЬ |
|
WEB-редактор Вячеслав Румянцев |
