|
|
|
|
Николай ИВЕНШЕВ |
|
© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ" |
|
К читателю Редакционный советИрина АРЗАМАСЦЕВАЮрий КОЗЛОВВячеслав КУПРИЯНОВКонстантин МАМАЕВИрина МЕДВЕДЕВАВладимир МИКУШЕВИЧАлексей МОКРОУСОВТатьяна НАБАТНИКОВАВладислав ОТРОШЕНКОВиктор ПОСОШКОВМаргарита СОСНИЦКАЯЮрий СТЕПАНОВОлег ШИШКИНТатьяна ШИШОВАЛев ЯКОВЛЕВ"РУССКАЯ ЖИЗНЬ""МОЛОКО"СЛАВЯНСТВО"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"РОМАН-ГАЗЕТАГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКАXPOHOCБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Николай ИВЕНШЕВБОНУСГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, В которой на главного героя повествования сваливается наследство. Они встретили меня, как полагается. Один бьет копытом. Кажется, он моложе. Другой теребит хохолок на макушке. Хохолок тот седоват. Он тут же представился. Его звали странно: Бонди. Он и стал мне говорить о том, чтобы я представился как надо. Короче, вначале эти менеджеры меня опускали. Заставляли произносить свое имя, фамилию, отчество, спрашивали о ближних и дальних родственниках. Когда я, обозлившись, сказал, что моя двоюродная сестра работала садовником у Дениса Давыдова, они рассмеялись. До слез. При этом смеялись они, играя каждый свою партию. Седой хохолок басом, а тот, с копытом – потоньше. Я так и не понял, с кем я вчера говорил. Они расхохотались - с живыми лицами с естественными улыбками, и просто, как поют на Дону. Один начинает, другой подхватывает. И несут это песенное дерево, начиная и подхватывая, до самого конца. Кажется, они пожалели меня. И в разговоре тоже эти два менеджера имели каждый свою партитуру, держали свою партию. Один опять спрашивал: «Какие у меня отношения с женой», другой ловил мое выражение лица, интересовался реакцией. Опять жена? Зачем жена? Другой объяснял: «Получите вы Милорадово наследство, а жена возьмет и утечет от вас. С денежками!» Я возмутился. «Не страдал ли кто-то из ваших родственников душевными расстройствами?» - Это еще зачем? - «Нет, господь миловал». «Придется вам пройти генетическую экспертизу». У предложившего парня с лакированной туфлей-копытом потемнели глаза. А голос- сухой, деловитый. «Комсомольские молодчики», - подумал я. Вот бы сюда мою Настену. Поглядела бы она все прелести развитого комсомола. Весь сегодняшний буржуазный стиль жизни вышел из комсомольской жизни конца девяностых. Им не давали вдосталь джинсов, джина, секса, денег, разврата, вот они и заползли в ослиную шкуру теперешнего буржуазизма. «Скушай «Сникерс», и ты - в порядке». Но, конечно, это были отшлифованные комсомольцы. Время их облизало, как янтарь на прибалтийском взморье. - Мы хотим, чтобы вы полностью насладились наследством, чтобы не корили себя. – Это опять с копытом. - Полностью! – подергал свой седой оселедец его коллега. Я, наконец, решился: - А когда же? И сколько? «Запорожец» рокотнул: - Вот сакраментальный вопрос, который должен теперь задавать каждый, - не «что делать» и «кто виноват». А «сколько» и «когда». Парни явно держали паузу. - Может быть кофейку? - Нет, ни в коем… - решительно замахал я рукой. - Напрасно. Кофеек у нас из самой Колумбии. Я – вечный соглашатель, даже если интонацией нажмут. - Можно кофейку. Я следил за его губами, которые сами сочиняли слова. Лицо запорожца было бесстрастным. Сейчас нам Джульетта принесет на одном пальчике. Бонди приказал пространству: - Кофейку, покрепче. Он сказал это так, будто связывал меня. Тем же самым стальным тросом. Другой улыбнулся. Щегольски щелкнул каблуком о каблук. Мол, так мы шутили и шутить будем. - Кофейку покрепче. - И розог! Приказал человек с седой прядью. Естественно, он был здесь начальником. - И розог! Теперь глаза его вспыхнули вполне жестоко. Меня будто бы мигом всунули в морозильную камеру. Я опять цокнул зубами, как вчера. - Между прочим, мне этот рецепт Сенека подсказал. Древний полководец, философ и замечательный мучитель. Сенека. Берете мед, насыпаете в него мелкомолотую на кофейной мельнице соль. Сыпете соль в мед. Не наоборот. Перепутывать нельзя. И через день раствор готов. Вы мочите в нем розги. Вы знаете, как жалят? «Запорожец» спрашивал это у молодого. Молодой ёжился. Оба они были сумасшедшие, вот у кого надо было спрашивать: «Не страдали ли вы душевными расстройствами?». Из боковой кромешно черной дверцы впорхнула Джульетта. Она изящно несла чашку колумбийского кофе. И улыбалась какой-то сонной улыбкой. Джульетта была и одета в стилизованную форму венецианских дев. Прямо вылупилась из переплета, на котором написано «Уильям Шекспир». Никаких розог – ни в руках, ни на поясе. - Розги в другой раз! – пообещал увядший старичок. Да, он враз постарел. И стал таким хилым-милым скоморохом. - Кофеечку. С бараночками, может? Я с бараночками люблю. Говорят, что чай надо с кренделями пить. А я кофе с ними. Очень уютно себя чувствуешь. Ни о каком гареме не помышляешь. Хлебнул чашку, выпил две. Утолил голод. Фантазии роятся, хоть «Ромео и Джульетту» по-новому пиши. Или «Золотого осла» сочиняй. Лукав председатель ООО. - Так ведь, Ап… Аполлон Владимирович? Аполлон копытом шаркнул: - Именно! Он тоже хотел угодить: - Садитесь к окошку, Сан Саныч. Я пока в архиве пороюсь. И на ваш вопрос мы ответим досконально. Он придумывал все. Плечом легко отстранил ждущую Джульетту с чашкой, подошел к серебряному сейфу. И щелкнул ключом. - Куда-то она, эта справка, запропастилась, да вы пробуйте, пейте кофеек, Александр Александрович, может, еще сахарку? - Кофеёк должен быть сладким, горячим и черным, как поцелуй негритянки. - Старик не унимался. Играл в системе К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко. - Под сметами эта справка. Вот эта смета. Ага, эта – на оградку. Эта - на гроб….Нет, эта - на фату… Да нет же, не сюда лезу. Вот на этой полочке, под тарификацией… Джульетта, наконец-то, избавилась от чашки. И наблюдала за всеми нами у стенки. Не уходила. С этой девушкой я был явно знаком. Я ее где-то встречал. Фууу! В конце концов необходимая бумага была найдена. Аполлон читал ее медленно, переводя с сербского. Короче, мне полагались довольно большие деньги в пересчете на евро, но срок их отдачи «оттуда» был весьма отдаленный. - Хотите, мы вам дадим пока в долг, сколько бы ни запросили. А потом вычтем из наследной суммы. Установилась, как говорят в старых романах, томительная пауза. Я, естественно, хотел, потому что я так до конца и не поверил в прадедушку Милорада, да и про прадедушку Михаила, воевавшего за Царя и Отечество, я ничего не знал. Это был какой-то морок и какая-то ненаучная фантастика. Но когда из того же серебряного сейфа вылез портфель, набитый русскими деньгами, я тут же во все поверил. И сжался. - Сколько?... Я же вам сказал, что надо владеть этим словом «Сколько? Сколько» - Билось в мозгу. Как град. У старика холодный, бухгалтерский тон. Бухгалтер-бюстгальтер. - Сколько?... Все же я что-то пролепетал. Где я видел эту Джульетту? Может, я писал о ней стихи? Мало ли о ком я писал стихи? Пачки купюр Аполлон разложил на подоконнике, возле которого я конвульсивно ухватил пустую кофейную чашку. - Блямс, блямс, блямс! Это, скользя, шлепались дензнаки. - Вы, Александр Александрович, изволили произнести «несколько». Несколько – это значит стопок пять-шесть. Я осторожно снял три пачки. - Не кусаются?! – добродушно взглянул на меня помолодевший Бонди – Про денежки врут в ваших романах, ох, врут. Хищными их называют. А денежки – травоядные, молочные телятки. Бери, Александр Александрович, еще. Настеньку свою, Настасью Филипповну в золото и парчу оденешь. И сядете рядышком на златом крыльце, споете: «Располным полна моя коробушка». Я только сейчас отметил, что жену мою зовут так же, как героиню Достоевского, Настасьей Филипповной. Странно? Да, ничего странного. Странно то, что мой пиджак и мои штаны жмут пачки денег. От них даже тесно. Я оказался на улице и удивился странности своего разума. «Такая у нее душещипательная улыбка!» «О ком это я? У кого улыбка?». Надо было убегать. Тикать отсюда. И надо было эти деньги сунуть скорее в банк. Для чего? Чтобы не ограбили. Кругом разбойники. И чтобы не засекла жена. Ей -то уж ничего не объяснишь. Но вот себе я объяснил. Зря Настасью подозревал. Глупец. «У кого улыбка?» У нее улыбка. У Джульетты. У Юлии, секретарши этой экзотической коллегии. Хлюпнул сотовый телефон. На этот раз по-цыплячьи: «Ти-ти». Опять сообщение. Кто-то восполнил мой баланс на 100 рублей. Какие пустяки. Олухи они царя небесного. Тоже мне экспериментаторы! Я теперь сам кому хочешь положу хоть сто, хоть тысячу. Кстати сказать, а кто такой был Крез, про которого ходит фраза: «Богат, как Крез. Крез - крези. Я по-сумасшедшему богат. Вернуться к оглавлению повести
|
|
РУССКАЯ ЖИЗНЬ |
|
WEB-редактор Вячеслав Румянцев |
