|
|
|
|
Николай ИВЕНШЕВ |
|
© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ" |
|
К читателю Редакционный советИрина АРЗАМАСЦЕВАЮрий КОЗЛОВВячеслав КУПРИЯНОВКонстантин МАМАЕВИрина МЕДВЕДЕВАВладимир МИКУШЕВИЧАлексей МОКРОУСОВТатьяна НАБАТНИКОВАВладислав ОТРОШЕНКОВиктор ПОСОШКОВМаргарита СОСНИЦКАЯЮрий СТЕПАНОВОлег ШИШКИНТатьяна ШИШОВАЛев ЯКОВЛЕВ"РУССКАЯ ЖИЗНЬ""МОЛОКО"СЛАВЯНСТВО"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"РОМАН-ГАЗЕТАГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКАXPOHOCБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Николай ИВЕНШЕВБОНУСГЛАВА ВТОРАЯ, В которой вспоминается глупая фраза «Когда несешь жене цветы, подумай не осел ли ты…» Три гвоздя разного калибра сидели в моей душе. Или в сердце. Первый гвоздь самый большой и, уговаривал я себя, надуманный. «Настя мне изменяет. Читай «Декамерон». Еще в ту пору они (то бишь прекрасный пол) наловчились это делать с мастерством народного артиста». Второй гвоздь – поменьше. «Не изменяет, так откуда эти дармовые деньги. С неба? От лукавого?». Третий – маленький гвоздик. «Я, закончивший гуманитарный вуз, не знал, в чем суть «Золотого осла»? - Кто такой Апулей, которого охотно читал Александр Сергеевич Пушкин. – пробормотал я, пробормотал я, следя правым глазом за Настей, шлифующей ногти и обнюхивающей их. - Ага, Апулей - римлянин. Закат римской империи… - Что-что? Какой еще «закат»? – Это откликнулась женка.. Настена с любопытством уставилась на меня, поджав ноги на кресле в углу: - Ну, а дальше?.. Закат-разврат.. - именно. Вот те раз! - Вот те два… Настя перестала заниматься с ногтями. Она кидала на меня полные значения взгляды. Что-то ей мешало высказаться. И тут я вспомнил свою преподаватльницу лантичной мадам Голенопольскую. Она говорила, что у «Золотого осла» есть еще автор… Лу…Лукий. Грек Лукий. - Я в библиотеку, - под нос себе буркнул я. Жена шумно вдохнула воздух. Она всегда принюхивалась к моим словам. Это тоже было ее отличительным свойством. Худющая, с белым лицом библиотекарша завела меня в тесный лабиринт. Она-то здесь шмыгала с быстротой змейки. А мне пришлось ужиматься, чтобы между кирпичиками «бэвээлки» («Библиотека Всемирной литературы») увидеть в сумеречном свете этот черный том: «Лукиан». Я прочел это на решетчатой скамейке возле библиотеки. «Лукий, или осел». Лукий-Луций. Моя фамилия Лукин. Все одного поля ягода. Я знал, что корень этого слова «свет». И если продолжать ряд, то отголоски имени присутствуют и в таком жутком слове, как «Люцифер». Неожиданно булькнул сотовый телефон. Пришло сообщение. Я открыл его и … остолбенел. В сообщении говорилось, что на мой телефонный счет пришло двести рублей. Конечно, это решало проблему телефонных разговоров. Но все же в этой эсэмэске был змеиный холодок, как и в серебрящемся платье библиотекарши со старинным именем Ариадна. Жена? Она могла прислать… Если…Если… Звонок тут же разорвал это «Если» на звуки и созвучия. - Нет, никаких денег на твой телефон я не клала. Откуда?... Ты вообще какой-то странный со вчерашнего дня. Блаженный, или какой еще… Странный. Жена сообщала, что уходит к своей воспитаннице. Она за гроши давала уроки правописания дочери лавочника Холомьева. - Я к Холомьевой. Сиди, пиши. А еда…Ты знаешь где… Чмокающий звук. Жена всегда целовала трубку и тоже принюхивалась к ней: «Что думает её собеседник». Собеседник же, Лукин, я то есть, сказал сам себе, что телефонные деньги – результат ошибки. Кто-то вместо «троечки написал «четверку» в номере. И вот нате вам – двести рубликов в этой трубочке. И все же… если следовать логике, то это явления одного порядка: вчера «Золотой осел» с американским стольником, сегодня – эти электронные башли. Салон сотовой связи находился между автобусной остановкой и квартирой. Рядом с тем же «Элегантом». - Бывает, - улыбнулась добродушная девица в пионерском галстуке. Почти утро. Она еще не успела утомиться от назойливых посетителей, просящих: «Доченька, погляди, а то я тут не разберу без очков». Поэтому ее лицо еще играло пухленьким таким румянцем древнегреческого амура. Или Психеи? Да, Психеи. - Но я ведь не платил?! Вы куда-нибудь позвонить можете, чтобы выяснить. Психея покосилась на зеркало и вяло улыбнулась ему. Зеркалу. Себе. - Так это кто-нибудь из ваших, родных. Подарок сделал. Или перепутали. Ждите. Вам позвонят. Вместо обещанного звонка в кармане опять булькнуло. Я открыл сообщение. Тот человек или механизм, видимо, не удовлетворился присылкой двухсот рублей. И вдогонку слал еще сотню. - Ну вот, - ехидненько возразил я Психее, - вы говорите: родные, друзья. Нет у меня друзей, - я явственно злился. – Таких бы друзей за хобот и в музей! (Боже, что я несу!) Операторша поглядела на меня с интересом. Психея! Псих она. - Бывает так же, - девушка поправила свою красную косынку, - бывает так же, что наша компания выделяет «бонусы». «Выделяет». Слово-то какое: выделяют слюну, яд. - Бонусы… Но это все делается автоматически. Совпадение номеров там, звонков. Компьютер, одним словом этим занимается. - А вы позвоните?! - Чудак - человек. Я же вам сказала… Куда звонить?.. Бонусы!.. Другой бы радовался, а вы… Это ведь все равно, что под ногами деньги нашли. Румянец с нее слетел. Она тоже злилась. - Я не могу понять. Я что им кум, сват, брат?!!! -Кому? - Бонусам вашим! - Не бонусам. А компания так привлекает своих клиентов. Вы вроде современный человек, а так отстали. - Я не отстал, я вас достал. Она усмехнулась моему каламбуру. - Работа такая. Так может, еще друг вам шлет, брат… - Сват и кум. Чтобы и дальше не заводиться, я выскочил на улицу. И захотел курить. Рядом болтал цепочкой с брелоком коротко стриженый парень. Во рту его подрагивал огонек сигареты. Чуть было не подошел и не попросил закурить. Чуть. Надо остыть. Без всякого сомнения, жена играла со мной. И это, эсэмэска, была не результатом забывчивости, а целенаправленной акции. Откуда только я набрался таких слов «целенаправленной акции». А! Заразился от пионерки-Психеи. Сейчас так многие говорят. Сказано много, и научно, и глубокомысленно. А в общем – никак. Для отмазки. Стриженый парень шагнул ко мне: - Вы так смотрите, словно курить хотите. Вам не дать? - Что это ко мне все такие добрые. Я не люблю доброты. Она – зла. - Козел! – Мне почудилось, что этот спортивного типа курильщик так и отрубил: «Козел». И, швырнув окурок в траву, в газон, широко шагая, ушел. Настя у Холомьевых. Значит, дома никого. Сашку мы отправили к бабушке на все лето. Чувствуя, что я делаю что-то грязное и абсолютно непривычное, я обшарил старую сумочку жены. Там были огрызки карандашей для подведения глаз, сломанная гильза губнушки, несколько листков с телефонами. Эти цифры мне ничего не говорили. «Да, теперь кто оставляет пометки… Никто теперь никакого отличительного знака не оставит. Хе. Конан Дойл, когда писал о своем Шерлоке, разве он включал в свой писательский ареал женщин -изменщиц?! Нннн-нет, нет, и нет. Никакой дедуктивный метод не поможет раскрыть тайную суть современной женщины». Да об этом же тонны анекдотов. «Когда несешь жене цветы…» Я – Отелло, которое рассвирепело, но еще не кокнуло Дездемону. Я залез в ее стол. В одном ящике рекламные листочки. Вроссыпь шарики валерьянки. Характерный запах. Чего это она так расстраивается?... Карманы? Брюк? Куртки? Корзина для грязного белья. Совсем дошел. «Я не то еще могу». Эта глупая фраза крутилась у меня в мозгу. И не отставала. Только сотрешь, через пять минут опять проявляется. Никаким телевизором не выветришь. И что там они показывают. Невероятные приключения чучмеков в Италии? Вот приключение, так приключение. Тщетным оказались поиски компромата. Жена была чиста, как монахиня. И там надо вгзлянуть. В Апулее. Взглянул. И из книги стрижом выпорхнула бумажка. Нет, не денежная купюра. Листочек с длинным телефонным номером. Я поднял его. И мне захотелось позвонить. «Нет уж, больше я не буду пытать свою Настеньку, пусть будет как будет. Затаюсь. А оно само по себе пройдет. Вон в западных фильмах нанимают детективов, чтобы они следили за каждым шагом супруги, чтобы снимали ее на камеру…» Узенькая полоска бумаги призывала позвонить. Я набрал номер. Мягкий баритон, вежливый и одновременно отстраненный, сообщил о том, что внимательно слушает. - Это я вас слушаю. - Извините, назовите себя. Я назвал. - А!... - Со сладким довольством растянулся баритон, - так бы сразу и сказали. Баритон вибрировал между этим блаженством и угодливостью. Но в угодливости той чувствовалась и угроза. Так, видно, допрашивали в разного рода тоталитарных застенках: «Вам чаю? папиросочку? «Казбека» не желаете?» Справившись о здоровье и порекомендовав утреннюю зарядку, баритон потерял такт и поинтересовался, люблю ли я свою жену. Все внутри похолодело. Зачем это я ему отвечаю. И так деревянно, по слогам: «Люблю!» Голос засуетился: - Ради всего святого, не расстраивайтесь. Жена Цезаря вне подозрений. Это я так, для связки разговора. Я ведь знаю, как самозабвенно вы ее любите. И она этого достойна. Чистейшее существо. Беатриче! - А вы кто такой? - Да, нет, погодите-погодите. Вы, милейший Сан Саныч, сюрпризов не любите? Да вы просто какой-то не современный человек. И «Поле чудес» по телевизору еще в самом начале перестали глядеть. Нехорошо-ссс! Зачем я ему лепечу что-то в свое оправдание? Время… Времени нет. Да у меня этого времени - пруд пруди!... - А как идут дела с вашим романом? Он все знал. О том, что роман застрял в самом начале пути. Лопнули колеса. Затрещали оглобли. Об этом ведала только Настасья, все время подгонявшая меня к столу, к компу. Однажды, злясь на мою вялость, она даже назвала меня творческим импотентом. Голос знал. Знал и о застое. - Застой, - признался я потустороннему баритону. Тот вздохнул: «Все пройдет, только надо следовать указаниям. И не совать нос». Голос сбился на площадную похабщину. И обещал: «Лукин, вы напишете свой романище. И получите за него кучу денег». - За что? Что такое?
Я уже ничего не понимал. А только чувствовал, что между нами не эфир, воздушное пространство, а какой-то стальной канат. И там, в конце этого каната, сидит человек (или не человек), который таскает меня по кочкам, окунает меня то в грязь, то в какую то сукровицу, а то – подкинет в небо к золотящемуся солнцу, а то прижмет так, что дыхнуть невозможно. Голос сказал: - А теперь я откроюсь: «Мы - обыкновенное общество открытого типа с ограниченной ответственностью. ООО «Поиск». Проще простого. Мы ищем. Теперь записывайте адрес». Я схватил карандаш. Тот самый, для подведения бровей и ресниц, женин. - Записывайте. Улица Колхозная, 222, кв. 4. Проще простого. Завтра придете к нам. - Зачем? - Я знал, что приду. Приду, если бы даже там вздернули меня на стальной струне. - Приду. - Я проглотил слюну, каменеющую у меня во рту. - Что вы заладили, приду, приду… Не хотел раскрывать все карты. Ну уж ладно. А то спать не будете... Не будете ведь?... Я молчал. Что говорить?! - Ваш прадед участник первой мировой войны?.. - Дедушка Леша, да, он воевал в сорок третьем. - Нет. Это прадед. Михаилом звали. Он погиб в плену в Сербии. - Причем здесь сивая лошадь? – Я осмелел. - А притом, что он там, в плену, женился на сербиянке. И у них родился мальчик. А потом еще мальчик. И вот один из последних «мальчиков» помер. И оставил там небольшое наследство… Чуете, чем дело пахнет? Я чуял. - Сейчас все мировое общество демократизируется. И мы, наша фирма, нашла завещание. И небольшие деньги… Вам, вам они предназначены. - Я готов их получить. Вот она смелость, вот она храбрость. - Этого недостаточно. Современная бюрократия придирчива. - Знаю, знаю… - Препончики будут, но все преодолимо с нашей помощью. Процент, естественно, наш. Двадцать процентов, пустяк. Согласны? Я был готов влезть в трубку и выпрыгнуть там, на улице Колхозной: - Готов!... А вы раньше в поисковой работе не участвовали? - Участвовал, милейший Луки-янов, Лукин, - что-то больно кольнуло, какой-то гвоздь в средостений, - пионером, в поисковом отряде. Мы и смертные медальончики искали. Все, все находили. Захоронения наших отважных воинов. Сейчас другое время. - Да, уж…- Я впадал в дрожь. Даже зубы цокнули… Но эту дрожь контролировал рассудок. - Приходите завтра, еще больше прояснится. Счастье тебе привалило, радуйся, чудаче. Трубка умолкла, и тут же хлопнула дверь. Это вернулась Настя. Такое впечатление, будто она таилась за дверью. - С кем это ты?.. - Так, товарищ один… Она не стала продолжать тему. Товарищ, так товарищ. А может быть, ведь и так, что этот самый баритон есть любовник его Настены? То, что он буровил по телефону, чистой воды – бредятина. Он так прикалывается. Или что-то разведывает. Плохо все-таки жить с тайным умыслом. Непривычно. А ведь многие так процветают. И спят при этом преотлично. ООО «Поиск». Простое слово. Но как оно золотится! Настя смотрела на меня, не моргая. Она прихлебывала «пепси» из консервной банки. Я не мог знать, куда я дену деньги, когда получу наследство от какого-то Милорада из Сербии. Милорада, умершего пять лет назад. - Ты чего такой дерганый, словно наследство получил. - Ты знаешь?! Она знала! Но и он не так прост. Я привыкаю к тайной жизни. К дедуктивному методу. Не повреждена ли у нее губная помада? Глупец, они так завуалируются, что ни Шерлок, ни Глеб Жеглов с Володей Шараповым - никто в жисть не придерется. Потому как народные артисты всего мирового сообщества. - Хочешь отхлебнуть? «Пепси» теплая. - Моча!.. – У меня закончился запас терпения. И я стал говорить полную правду. Молоть чушь о наследстве. - Может, блинчиков замесить? И маслице топленое у меня осталось. Святая простота! Но чем больше я называл свою Настю «святой простотой», тем больше мне казалось все подозрительным. В ее облике появились незнакомые черты. Она прислушивается к своим словам. И принюхивается – к чужим. И походка у нее раскованная, что это она стала так плавно тянуть ногу. Она ведь была поборницей всего естественного. И основной идеей Насти была идея того Советского Союза, в чей образ она так влюблена: жить без излишеств. А такая походка свойственна лишь хитрым и грациозным пантерам. Настя – черная кошка. Трудно представить. - Наследство из Сербии, - с нарочито горькой миной подытожил я свое сообщение. А Настена на это – ноль внимания. Будто я ничего такого экстраважного не говорил. Но блинцы с расплавленным, горячим сливочным маслом я проглотил в один миг. Не задумываясь. Они обладают свойствами снотворного. И вскоре я заснул, падая куда-то в радостную мглу. Мгла, кромешная ночь, я проваливался, и сердце ёкало как в детстве на высоких качелях. Вернуться к оглавлению повести
|
|
РУССКАЯ ЖИЗНЬ |
|
WEB-редактор Вячеслав Румянцев |
