Родственные проекты:
|
Нестор Махно
УКРАИНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
(Третья книга)
Глава XII
НАША СТОЯНКА В ДЕРЕВНЕ ТЕМИРОВКЕ. НАЛЕТ НА НАС ОДНОГО ИЗ
КАРАТЕЛЬНЫХ ОТРЯДОВ МАДЬЯРСКИХ ЧАСТЕЙ АВСТРИЙСКОЙ АРМИИ И ЕГО ПОБЕДА
НАД НАМИ
Деревня Темировка – небольшая деревня. Отряд разместился в ней
тесновато, но зато очень хорошо обставил себя заставами со всех
сторон деревни. Это позволило даже мне, все эти недели не спавшему
раздетым, наконец-то раздеться и хорошо уснуть на крестьянском "полике",
в крестьянских подушках, под теплым, из овечьей шерсти сотканным "лижныком",
заменяющим собою городское одеяло. Лишь в 4 часа утра я был разбужен
дежурным по гарнизону товарищем Марченко, который представил мне
помещика Цапко, жившего по соседству с этой деревней и захваченного
нашими разведчиками невдалеке от деревни.
Шататься в ночное время возле деревни – это что-то подозрительно,
подумали наши разъезды, задержали его и привели в деревню.
Товарищ Марченко знал всех Цапко по району. Знал он и об их гнусных
действиях вместе с гетманской вартой и немецко-австрийскими войсками
во время отобрания у крестьян земли, живого и мертвого инвентаря,
отнятых у буржуазии революцией и переданных крестьянским обществам.
И Марченко хотел было, по его собственному заявлению, вывести этого
Цапка за деревню и пустить ему пулю в лоб. Но потом решил завести
его ко мне, имея в виду, что со мной находятся товарищ Лютый и С.
Каретник и мы сообща разрешим вопрос, как поступить с ним.
Сам Цапко оказался неглупым человеком. Он быстро сообразил, как
выпутаться из создавшегося положения, и заявил, что он шел к Батьке
Махно получить разрешение на переезд через деревню Темировку жениха
и невесты, которые должны были ехать рано утром в село Санжаровку в
церковь венчаться.
Это заявление показалось мне уже совсем подозрительным. Я быстро
оделся и распорядился по отряду: приготовиться к выезду. Потом
заявил гражданину Цапко, что свадьба их может себе ехать горой по
дороге, ведущей по-над деревней, если она думает ехать до рассвета к
церкви. Если же она выедет на рассвете, то тогда нас в деревне уже
не будет, и она может ехать через деревню. Тут же я распорядился,
чтобы разведчики вывели Цапка за деревню и пустили его на все четыре
стороны. Разведчики исполнили мое распоряжение.
Однако сам я, да и товарищи, обидевшиеся на меня за то, что я
отпустил Цапка, когда его нужно было убить, по их мнению, были в
тревоге. Хотя и сделали распоряжение по отряду расстановиться снова
по своим квартирам до особого распоряжения о выезде, тем не менее не
раздевались и не ложились больше. Даже более этого, я сделал
предложение товарищу Марченко, как дежурному, распорядиться, чтобы
наши раненые бойцы оставались на тачанках, раз уж они погружены, до
утра...
Вдруг всего через 30--40 минут после того, как Цапко был отпущен, со
стороны имения Серикова на нашей заставе затрещал пулемет. А вслед
за ним затрещали с двух сторон деревни неприятельские пулеметы. Мы
все, кто был в моей квартире, выскочили во двор. Пули со стороны
неприятеля со свистом перелетали через деревню.
Быстро и решительно делаю распоряжение всем командирам и близко
расположенным от стрельбы частям выступить навстречу врагам, а
остальному отряду выстроиться и вытягиваться через горку к Малой
Темировке, занять поудобней под горкой позицию и закрепиться на ней.
Сам же с Каретником и Исидором Лютым бегу к заставе, которая первой
открыла огонь. Увы, было уже поздно: наш пулеметчик был ранен и
застава отступала. Я оглянулся и увидел, что на улицу выскакивают
наши бойцы и спешно вытягиваются за горку, а с другой стороны чуть
виднеются в рассветном тумане стройно идущие на деревню боевые
мадьярские стрелки, то стреляя изредка из карабинов, то бросая
вперед бомбы по пути своего шествия.
– Хорошие это бойцы, видимо, – сказал я товарищу Каретнику и тут
же, обернувшись к Лютому, схватил у него ручной пулемет системы "льюис".
Лютый быстро стал на колени, я с его плеча прицелился по этим
колоннам и начал по ним стрелять. Мне казалось, что я стреляю
неудачно, но я быстро заметил, как колонны разорвались, и я начал
пускать по ним одну ленту за другой.
В это время Марченко выскочил из деревни с нашими бойцами, человек
60-70, и бросился в атаку на неприятеля. Но напрасно. Стрелки в его
рядах были меткие и отважные: они как-то быстро отбили нашу атаку и
захватили наш пулемет. Мы группками в 10-15 человек каждая начали
отступать через дворы на противоположную сторону деревни, еле-еле
успевая выхватывать своих раненых.
Мадьярские стрелки уже в деревне. Они хотя и теряют товарищей из
своих рядов (мы в них тоже хорошо попадали), но не останавливаются.
Их бомбометчики идут впереди и бомбами очищают им путь вперед по
деревне.
– Учитесь, учитесь, сынки, у этих отважных стрелков, как нужно
брать села у неприятелей, – кричал я своим друзьям-повстанцам. И в
то же время я старался воодушевить их и с риском для себя выскакивал
со Щусем, Каретником, Лютым, Петренко и другими рядовыми повстанцами
на улицы деревни и отстреливался от неприятеля, всячески стараясь
отбить и приостановить его удачное наступление. Так мы подошли к
последним дворам деревни. Дальше поле. Часть бойцов с Марченко во
главе, выскочив на вспаханное поле, залегла в его бороздах. В это же
время один, другой, третий повстанцы из связи от частей возле меня
падают убитыми. А сестра, она же невеста тяжело раненного еще в
Дибривках младшего Петренко, подбегает ко мне и сообщает:
– Ваша, Батько, жена с подводой осталась в деревне.
– Ничего, теперь уже поздно спасать ее, – ответил я и тут же
спросил ее:
– А где раненый Петренко?
– Тоже остался в деревне, – услыхал я в ответ. И, только что я
подскочил к Щусю, который тянул одного из наших раненых повстанцев с
улицы в последний двор, в котором мы, находившиеся последними под
ударами мадьярских стрелков из деревни, группировались, как вдруг
товарищ Щусь падает. Пуля попала ему ниже бедра и прошла обе ноги
навылет.
– Петя! – кричу я старшему Петренко. – Бери Щуся на плечи и тащи
через гору к обозу!
Сам с несколькими повстанцами еще раз выскакиваю на главную улицу
деревни и из ручных пулеметов и винтовок осаживаю стрелков
неприятеля. Тем временем остальным нашим бойцам было сделано
распоряжение отступать с перебежками за горку.
Когда наши бойцы выскочили в поле, им можно было без поражения
перебежать через горку. Но они залегли на вспаханной земле, желая
теперь дать возможность своим обстрелом противника легко отступить
со двора мне и оставшимся возле меня повстанцам. Этим самым они
навредили себе. Мадьярские стрелки, потеряв надежду выйти из главной
улицы в поле, как-то быстро оказались с другой стороны деревни и
теперь уже решительно и никому из нас не давали возможности
перебегать полем своим метким ружейным и пулеметным огнем. Все те из
наших бойцов, которые только схватывались с земли, были сейчас же
сражены пулями.
Ужасно тяжело становилось на душе. Всюду – на улице, во дворе, в
поле – падали наши бойцы, пока товарищ Подгорный не собрал человек
15 кучеров из обоза и с одним пулеметом не зашел сбоку этим стрелкам
и не начал их поливать градом пуль. Это спасло наше положение.
Большая часть бойцов наших перебежала через горку, не зацепленная
пулями.
Вышли в поле и все повстанцы со двора под командой Лютого. Лишь я и
С. Каретник остались еще во дворе, пытаясь взять с собою трех тяжело
раненных повстанцев. И мы их взяли, но не донесли до обоза и сами не
дошли до него.
За то время, что мы дрались с этим отрядом мадьярских стрелков, к
ним подошли со всех сторон подкрепления, и теперь уже они нас совсем
почти окружали. Поэтому наш выход со двора был кошмарно тяжелым, тем
более что мы, 10 человек, несли троих раненых. Мишень оказалась
лучше не надо для врагов. Товарища Каретника сразу ранили. Сестра,
которая возилась с ранеными все время под огнем, была убита наповал.
Прошли мы еще немного далее, и было убито еще четыре бойца, из них
двое тех, которых мы несли. А еще далее нас осталось живыми всего
три человека вместе с раненым Каретником. Человек пять наших
повстанцев из-за горы бросились было к нам, чтобы взять тех из нас,
кто послабее, на руки и вынести из-под огня, но трое из них тут же
были сражены и упали мертвыми. Теперь мы, оставшиеся три человека, в
поле, на версту расстояния от своих и на двести саженей от
наступавших врагов расскочились друг от друга на несколько саженей и
то и дело то бежали, то падали, когда пули совсем близко ложились
возле нас. Наконец у одного из нас, у товарища Лазаренко из-под
Днепра, нервы не выдержали. Он прикладывает к виску свой наган и
пускает себе пулю.
Не хотелось оставить врагам его револьвера. Я подскочил к
застрелившемуся и забрал его наган. В это время Каретник был уже
далеко от меня. Я остался один и бежать дальше не мог. Я начал уже
пробовать этот же револьвер, чтобы приложить его к своему виску, ибо
увидел и сбоку, и спереди меня людей, как будто врагов. И в это
время слышу чистый, искренний голос:
– Батько, Батько, сюда!
То кричал Исидор Лютый. Он был с двумя друзьями, Марченко и
Петренко. Я к ним подбежал. Они усадили меня на винтовки и бегом
унесли через горку к обозам.
Только здесь моя подруга, о которой сестра говорила, что она
осталась в деревне с подводой, и вообще командиры и повстанцы,
осматривая меня, лежавшего на тачанке, нашли, что я ранен в руку.
Верхняя моя одежда и шапка были прострелены в нескольких местах. Я
же этого не чувствовал и не замечал...
Но я скоро пришел в себя и видел всех командиров, оставшихся в
живых, вокруг меня. Семена же Каретника я среди них не видел, и это
меня очень встревожило. Каретник – один из друзей, в котором я с
первых дней восстания заметил твердость революционного борца, и это
меня с ним особенно сроднило. Я наделал шуму: "Где Каретник?.."
Оказывается, он, не перевязавши свою рану, как только добежал до
остатков отряда, схватил пулеметчиков с пулеметами и помчался под
горку навстречу победоносным врагам.
Я распорядился, чтобы он снялся с позиции. Когда он прибыл, отряд
наш, оставив врага под Старой Темировкой, вытянулся через Малую
Темировку на село Санжаровку, не меняя маршрута на Гуляйполе.
Я несколько раз отъезжал в сторону от отряда и со стороны смотрел на
него, на то, как поредели его ряды. И больно было на сердце, и
тяжело отзывалось это на моей усталости. Но я не терял веры в то,
что силы наши оправятся и пополнятся новыми и что конечная победа
над палачами все-таки будет на стороне нас, трудящихся, в самые
ближайшие недели, и убеждал в этом своих друзей-повстанцев и
чувствовал, что они бодрствовали и старались делать все для того,
чтобы все это сбылось.
В Санжаровке мы встретились со свадьбой, о пропуске которой через
Старую Темировку помещик Цапко ночью приходил хлопотать. От ряда лиц
из этой веселой свадьбы мы узнали, что отряд мадьярских стрелков
подночевывал в имении Цапко. Вопрос стал ясным. Цапко приходил в
Старую Темировку под предлогом просить пропуск для проезда жениха и
невесты со всем свадебным поездом в разведку.
Было сделано распоряжение повстанцам конфисковать все тачанки с
лошадьми этой кулацко-помещичьей свадьбы. Повстанцы выполнили
распоряжение и любезно предложили этой веселой кулацко-помещичьей
толпе проводить жениха и невесту домой пешком, так как их тачанки и
хорошие лошади нужны были повстанческой армии для посадки на них
пулеметов и пулеметчиков.
Отсюда отряд направился в объезд вокруг Гуляйполя с целью очистить
окружность его от снова съехавшихся в свои богатые и роскошные
усадьбы помещиков и крупных кулаков. Чтобы охранять их,
немецко-австрийское командование снова насадило в этих усадьбах
свои, теперь уже сводные, конно-пехотные отряды, преступно и глупо
надеясь при их помощи приучить крестьянство уважать право
помещицко-кулацкой собственности на землю и на паразитические
привилегии.
До появления нашего повстанческого отряда под Гуляйполем
немецко-австрийские отряды в этих усадьбах и простилавшихся возле
них деревушках и даже в самом Гуляйполе с помощью гетманской варты
торжествовали, ибо ни один из наших многочисленных мелких отрядов не
в силах был справиться с ними. Они всегда при столкновении брали
верх над отрядами и этим несколько запугивали население района.
Это-то и заставило штаб повстанчества распорядиться, чтобы район
Гуляйполя в первую очередь был раз и навсегда очищен от помещиков и
их охраны с расчетом, чтобы они никогда уже не могли возвращаться в
эти свои гнезда.
Делая этот объезд вокруг Гуляйполя, наш отряд принужден был под
каждым имением задерживаться по нескольку часов, выдерживая
контратаки помещиков и кулаков с помощью немецко-австрийских солдат.
При этом нам, конечно, пришлось нести большие жертвы. Тем не менее
мы не могли отступать. И мы в конце концов всюду врагов окружали и
уничтожали.
Эти наши бои вокруг Гуляйполя, повторные и упорные бои повстанцев с
врагами революции, с врагами права трудящихся на землю и вольный
труд, на свободу и независимость, с помещиками, кулаками и грубой
силой немецко-австрийских штыков на сей раз привлекли к себе
внимание очень широкой трудовой крестьянской массы.
Массы стали быстро группироваться вокруг созданных нами инициативных
повстанческих групп и начали под их руководством решительно
восставать в ряде районов почти одновременно.
Это ошеломило тупое немецко-австрийское и гетманское командование на
Екатеринославщине так, что оно в первые дни даже не знало, что,
какими силами и в каких местностях прежде всего предпринять, чтобы
подавить начавшееся подлинно народное восстание.
Так, штаб повстанцев-махновцев в третий раз осуществил чистку
окрестностей Гуляйполя от контрреволюционных сил и заставил широкие
трудовые массы реально выявить свое отношение к этому решительному
действию. И когда окружность Гуляйполя была очищена от
контрреволюционных сил, массы не только морально, но и реально
поддержали наше дело. На время по крайней мере центральные рычаги
контрреволюционных вооруженных сил были парализованы. И тогда штаб и
главное ядро вооруженных повстанческих сил вступили в Гуляйполе с
определенными задачами.
Далее читайте:
Махно Нестор Иванович
(биографические материалы).
Махно Н.И. Русская революция на
Украине (от марта 1917 г. по апрель 1918 г.). Кн. 1, Париж.
1929
Махно Н.И. Под
удавами контрреволюции, т. 2, Париж. 1936;
|
