Родственные проекты:
|
Нестор Махно
ПОД УДАРАМИ КОНТРРЕВОЛЮЦИИ
(Вторая книга)
Глава XIV
КОНФЕРЕНЦИЯ АНАРХИСТОВ В МОСКВЕ В ГОСТИНИЦЕ "ФЛОРЕНЦИЯ"
На конференции присутствовали ряд товарищей из Одессы во главе с товарищами
Молчанским и Красным, Иуда Рощин (Гроссман), Аршинов, Борзенко Григорий,
какая-то дама, гордившаяся тем, что была контрразведчицей от
большевистско-левоэсеровского командования, что часто попадалась в руки
контрреволюционному командованию, что умело все узнавала от последнего и
привозила сведения в штаб революционного командования. Был еще и целый ряд
товарищей поменьше, болтавших попусту много чепухи.
Все товарищи, присутствовавшие на этой конференции, особо почитали Иуду
Гроссмана-Рощина. В него все верили, и в особенности товарищи из Одессы:
Красный, Мекель и упомянутая дама. От него, Рощина, ожидали чего-то
сверхнеобыкновенного на этой конференции.
Но Рощин оставался тем же бесшабашным, каким он, видимо, был много лет до
этого времени. Он засыпал товарищей фразами, подчас обещая помочь нам всем,
желающим очутиться на Украине в царстве гетманщины. Конечно, не все из
присутствовавших на этой конференции думали о поездке на Украину и не все верили
в его обещания. Это было очень заметно. Но те, кто верили, что большевистская
власть снабдит их документами и деньгами на дорогу, те упивались его баснями. И
лишь когда Красный поставил Рощину прямо вопрос, чтобы он пошел к кому следует
из большевистских владык и раздобыл средства для бюро по отправке анархистов на
Украину для подпольной работы против гетманщины (которое одесситы мечтали
создать), и когда Гроссман-Рощин от этой миссии отказался, мотивируя свой отказ
тем, что он не видит цели этого бюро, лишь тогда у знаменитых одесситов вера в
Рощина несколько поблекла и потеряла свою выпуклость – по крайней мере, на то
время, что длилась конференция.
После неудавшейся попытки прямых рощинцев использовать самого Рощина (а через
него и большевистских владык, которые в то время чувствовали уже оппозицию себе
со стороны левых социалистов-революционеров и действовали теперь в кое-каких
делах на свой риск и страх) для дела, которое одесским анархистам во главе с
Красным было более всего близко, ряд товарищей поставили перед конференцией
общий вопрос: намереваясь пробраться на Украину для подпольной работы
самостоятельно, не обращаясь к большевикам за материальной помощью, они хотят
установить здесь, на конференции, определенный взгляд анархистов на то, какие
методы борьбы наиболее целесообразны в нашей деятельности против реакции
гетманщины, за низвержение последней?
По этому вопросу высказались почти все товарищи. Однако к определенному
единому взгляду не пришли и ограничились лишь общим пожеланием быть
бескомпромиссными в своей деятельности, идти в массы и воспитывать их в таком же
духе...
Помню, когда мы оставили гостиницу "Флоренция", я шел по тротуару Тверской с
Аршиновым и перебросился с ним несколькими словами о конференции. Он видел мое
возмущение идеологическим разбродом и безответственным поведением одесситов,
которые, на мой взгляд, определенно склонялись на путь лакейства перед
большевиками. Аршинов, по натуре человек более сдержанный, чем я, не был так
резок в своем мнении о роли одесситов Красного и Мекеля на этой конференции. Но
в принципе он целиком разделял мое мнение об их поведении.
После этой нашей конференции я еще раз подчеркнул для себя неопровержимую
правду о том, почему наше движение в первые дни революции так быстро увлекало за
собою трудящихся, а с течением времени начинает слабеть и отпугивать их от себя.
По-моему, все это происходит потому, записывал я для себя, что в нашем движении
не выявлены положения об общественности. Наше движение не имеет в своем
распоряжении тех средств, к которым борющиеся массы питали бы доверие, веря, что
с их помощью они могут выйти в своей борьбе на открытый, свободный и независимый
путь нового социально-общественного строительства. Наше движение питается все
еще чисто философскими принципами в своих подходах к массам и к их повседневной
реальной борьбе. И поэтому при всем превосходстве его идей перед идеями
государственного социализма оно бессильно убедить трудящиеся массы в том, что,
поддерживая его, следуя за ним, они достигнут высшей, более свободной и
счастливой формы организации для общественной и индивидуальной жизни.
Но значит ли это, что его нужно признать совсем неспособным справиться со
своей исторической миссией в жизни и борьбе угнетенного трудового человечества?
Безусловно, нет, таким признавать его нельзя. Оно слишком сильно и могуче уже и
в наш век. И располагай оно достойными его цели социальными средствами для своих
социальных действий, большая часть трудового человечества давным-давно признала
бы его и усовершенствовала бы его методы борьбы... И оно явилось бы в жизни и
борьбе трудящихся руководящей идеей, дающей вовремя и на все запросы дня точные
ответы.
Увлекаясь этими мыслями, я, однако, отдавал себе отчет, что осуществлять эти
мысли в практической борьбе в настоящее время нелегко, что для этого нужны силы,
а их почти нет в России. При этом я неоднократно думал о П. А. Кропоткине.
Думал: что же он, этот маститый вождь анархизма, делает теперь? О чем он думает?
Неужели он не видит тех причин, которые делают анархизм бессильным выявить в
действии, полно и отчетливо, перед трудовыми массами все то, чего он ищет в
великой борьбе? Ведь не может же быть, чтобы этот великий борец, награжденный
здоровым и сильным умом, борец, который всю свою жизнь проповедовал идею
анархизма и боролся за права угнетенных, не может быть, чтобы он не думал об
этом, не принимал никаких мер!..
Мысленно рассуждая так, я не раз говорил себе: "Пойду сейчас к нему, он на
все исчерпывающе мне ответит". И потом спрашивал у Аршинова:
– Ты не знаешь, Кропоткин в Москве сейчас?
(Хотя я хорошо знал, что он в Москве.)
А когда получал от Аршинова утвердительный ответ, я находил почему-то
неудобным идти к нему и продолжал мучительно терзать себя вопросами, на которые
сам не мог дать исчерпывающих ответов.
Однажды, когда я проходил по одной из московских улиц вместе с Аршиновым
(кажется, после разноски по магазинам вышедшей из печати книги "Хлеб и воля"),
товарищ Аршинов мне говорит:
– Ты хотел побывать у Кропоткина. Вот здесь недалеко живет Кропоткин. Я советую
тебе посетить его...
– С тобою, что ли? – спросил я Аршинова.
– Нет, я сейчас не собираюсь посещать его, но тебе советую; тем более ты
уезжаешь в Екатеринославщину. Перед отъездом стоило бы посетить старика,
поговорить с ним...
– Постараюсь зайти, – сказал я в ответ Аршинову и погрузился в размышления о
том, с чем, с какими важными вопросами я зайду к старику беспокоить его.
Вопросов было очень много. На четырех из них – на вопросе об отношении к
оккупации немецко-австро-венгерскими армиями в союзе с Украинской Центральной
Социалистической радой Украины, на роли в этой оккупации украинских
революционеров и социал-демократов, возглавлявших раду, на отношении к
сменившему в это время раду гетману Скоропадскому и, наконец, на анархических
методах борьбы против всех этих видов контрреволюции – я сосредоточил свое
внимание и собрался к дорогому нашему старику Петру Алексеевичу.
* * *
Я попал к нему накануне его переезда в Дмитров (под Москвой). Он принял меня
нежно, как еще не принимал никто. И долго говорил со мною об украинских
крестьянах...
На все поставленные мною ему вопросы я получил удовлетворительные ответы...
Когда я попросил у него совета насчет моего намерения пробраться на Украину
для революционной деятельности среди крестьян, он категорически отказался
советовать мне, заявив:
– Этот вопрос связан с большим риском для вашей, товарищ, жизни, и только вы
сами можете правильно его разрешить.
Лишь во время прощания он сказал мне:
– Нужно помнить, дорогой товарищ, что борьба не знает сентиментальностей.
Самоотверженность, твердость духа и воли на пути к намеченной цели побеждают
все...
Эти слова Петра Алексеевича я всегда помнил и помню. И когда нашим товарищам
удастся полностью ознакомиться с моей деятельностью в русской революции на
Украине, а затем в самостоятельной украинской революции, в авангарде которой
революционная махновщина играла особо выдающуюся роль, они легко заметят в этой
моей деятельности те черты самоотверженности, твердости духа и воли, о которых
говорил мне Петр Алексеевич. Я хотел бы, чтобы этот завет помог им воспитать эти
черты характера и в самих себе.
Далее читайте:
Махно Нестор Иванович
(биографические материалы).
Махно Н.И. Русская революция на
Украине (от марта 1917 г. по апрель 1918 г.). Кн. 1, Париж.
1929
Махно Н.И. Украинская революция (Третья книга)
|
