|
|
Руслан УХОВ |
|
2011 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Руслан УХОВСчастье русской женщины
О романе Владимира Пронского «Провинция слёз» Прочитав заголовок статьи, можно задаться вопросом: «А есть ли оно, это счастье, тем более у русской женщины, а шире — у российской!» Вопрос сложный, неоднозначный. Чтобы хоть как-то попробовать ответить на него, не стричь всех под одну гребёнку, — надо обратиться к страницам романа-трилогии Владимира Пронского «Провинции слёз», охватывающим шестидесятилетний период жизни семьи Надёжки Савиной из рязанского села Князево: от начала коллективизации до вступления в почти неуправляемую рыночную стихию. Какова главная идея этого произведения? И есть ли она, если нет явной идеологии, поскольку произведение не партийное и не антипартийное. Владимир Личутин в рецензии на этот роман в качестве главной идеи увидел право русской женщины на своё личное счастье. Но как его добиться солдатской вдове, рано потерявшей на фронте мужа (пусть даже и домашнего тирана) и соединившей свою судьбу с человеком намного старше себя, хотя он является представителем рабочей интеллигенции: трудолюбивый, порядочный. Только вот здоровья, сил и лет жизни, отпущенных судьбой, остаётся у него совсем уж немного?! Кроме идеи на право личного счастья русской женщины, в романе можно найти и другую идею — важнейшую, стержневую, проходящую через все четыре книги (включая роман «Племя сирот», являющийся логическим продолжением трилогии), идущую из глубины времён в нынешний день и далёкую от идеологии, власти, религии и строя. Это идея противостояния деревенского «мира», крестьянской общины, вроде бы суеверной, забитой и нищей, но при этом внутренне честной, духовной и справедливой — цивилизации городской, внешне культурной, но зачастую лицемерной, непорядочной и даже агрессивной. Кто является главным носителем народной совести, добра и чистоты в романе? В первую очередь сама Надёжка, её сестра Вера Виноградова, их мать Наталья, двоюродная сестра Густя, а также большинство односельчан — Алексей Семёнович Виноградов, Галя Пономарёва, Акулина Савина, Елизавета Фокина, почтальонка Зина, Арина Карасёва. А кто является наиболее отрицательным персонажем? Прилизанный карьерист из Пронского райкома Несвицкий и «сильно грамотная» алексинская Мария Ивановна — настоящая квинтэссенция зла. Оба эти персонажа — горожане, интеллигенция, но они источают (и реально творят!) такое зло, что рядом с ними меркнут «злодеи» рангом пониже, те же сельские жители: заносчивый председатель сельсовета Петухов, аферистка Оксана, мизантропы отец и сын Фокины и «Стенька Разин» районного масштаба — Григорий Савин. Сельское сообщество довоенного времени пронизано и сплочено настолько прочной моралью, воспитанной веками христианской культуры, что мораль эту, эту традицию воспитания в крестьянских семьях не разрушает даже глубоко атеистическая советская власть. Благодаря этой коллективной народной совести и нравственности, сельское сообщество сохраняет прочный иммунитет, способность к самоочищению от всякой духовной мерзости. Вокруг сельчан, нарушающих неписанный нравственный закон, создаётся атмосфера такого неприятия, что они почти физически ощущают это давление! Крестьянский мир реально выдавливает из своей среды «отступников». Сжигается дом аферистки Оксаны, тем самым вынуждая её покинуть Князево, вокруг Фокиных создаётся атмосфера всеобщего осуждения; судьба отца и сына в конце концов складывается драматически. Пьяница Мать-Грунька и карьерист Петухов кончают жизнь самоубийством. При этом коллективное насилие, применяемое к нарушителям сельской этики, не оказывается чрезмерным: наказание строго соответствует вине, не более того. На марше мобилизованных на фронт оказывается убитым односельчанами вчерашний комбедовец по прозвищу Кукуй, ну так поделом вору и мука. Такие, как он, в ходе раскулачивания выгоняли из отбираемых домом баб с детишками на лютый мороз, высылали их в Сибирь и Казахстан на верную смерть от голода и холода. Сурово и жестоко, но не чрезмерно, был наказан погореловскими мужиками и Григорий Савин, свёкор Надёжки. Его вина была огромна: помогая конокрадам, он оставлял крестьянские семьи без главного средства производства — без тягла, а это уже угроза голодом! Крестьянский «мир» поступил справедливо — Григория избили, но не убили и не искалечили. Урок, как ни странно, пошёл впрок — «Стенька Разин» изменился, стал человечным: стерёг общественное стадо односельчан, копал противотанковый ров, кормил раненых солдат и солдат на постое (при этом, правда, обрекая на голод собственных внучат). Только от прорывавшейся душевности, даже любви к воинам-красноармейцам, таким же, как его воюющий сын Павел, — внутри собственной семьи он не стал лучше — такой же самодур и деспот, третирующий жену и сноху. Значит, внутренне не изменился, хотя поведение вне дома крестьянское сообщество ему «подкорректировало». А Фокины подличают и мелко пакостят без угомону. Их за это не трогают, но дают почувствовать отношение односельчан к себе. Лучше они от этого не становятся, но хоть какой-то сдерживающий фактор приобретают. Жизнь сама наказывает их за всё. И опять никакого чрезмерного насилия. Тяжесть наказания — точное соответствие степени вины. Этот, в высшей степени справедливый закон саморегулирующегося крестьянского сообщества мог бы стать образцом для подражания и в городах, но не стал. Крестьяне богобоязненны, мирны и трудолюбивы; как сказал бы Лев Гумилёв, они живут в состоянии гомеостаза, то есть — в гармоничном равновесии с окружающей природой. Они не вторгаются в чужую жизнь, никого не поучают и не принуждают. Им и в голову не придёт вторгнуться в лоно городской цивилизации и навязывать горожанам свои мысли, свои порядки и образ жизни — то, что совершают с ними сами горожане. Зловещий персонаж — Мария Ивановна — кичится начитанностью и образованностью, гордится тем, что наизусть знает «Евгения Онегина» и говорит грамотнее Надёжки Савиной. Но кому из окружающих хорошо от её грамотности, начитанности и образованности? Как Бирон, она сеет только зло вокруг себя. Именно в лице таких вот «Марь Ивановен», каковых были тысячи, агрессивная городская цивилизация нагло вторгалась в простодушный и богобоязненный послереволюционный мир крестьян, рушила церкви, грабила, настраивала детей против их «тёмных» родителей, стравливала народ по принципу «бедных» против «богатых». Когда же поднятая, в том числе и ею, волна насилия накрыла к концу 30-х и её самою, Марье Ивановне не осталось ничего иного, по возвращении из ссылки, кроме как скулить о своей «загубленной» судьбе и озлобленно отыгрываться на всех без исключения окружающих. Вот оно — главное противостояние романа «Провинции слёз», его, если хотите, идея: «образованная», «интеллигентная» Марья Ивановна против «тёмной» и «малограмотной», «деревенской» Надёжки, оказавшейся в тысячу раз светлее и чище. В крестьянском «миру», существующем в Князеве, нет деления на «своих» и «чужих» по принципу: горожанин—деревенский, верующий—неверующий, начальник—крестьянин, богатый—бедный, а есть лишь деление на плохих людей и хороших. Не особенно набожная Надёжка и глубоко религиозная её сестра Вера — по одну сторону «баррикад». Вернувшаяся из ссылки дочка пронских купцов-богатеев, простая учительница, не в пример Марии Ивановне, становится подругой Надёжке, а мелкие чиновники Фокины — недругами. Вот и «чужака» Дмитрия Ивановича, второго, послевоенного, мужа Надёжки, — горожанина, интеллигента и, вдобавок, ещё и «начальника», — князевское сообщество, в конце концов, принимает, распознав в нём порядочного человека, а Фокиных подвергает осуждению и остракизму пожизненно. На страницах «Провинции слёз» можно проследить, как распадалась и деградировала крестьянская мораль, как сельское сообщество утрачивало иммунитет против приносной заразы. Истоки наших нынешних поистине убийственных проблем прослеживаются уже там, в том времени. Поголовное курение, добивающее и без того хлипкую молодёжь (обоего пола!) — день нынешний, а вот рассуждения Сашки Савина о некурящем Дмитрии Ивановиче: «Если не курит, значит, больной, и его надо или гнать или жалеть». Какой блестящий образ исконно русской логики, в которой всё ставится с ног на голову! Не курит — значит, больной? (Да, наоборот, если курит, — завтра гарантированно станет больным!) Выросший с такой формулой в голове Александр и жизнь закончил соответствующим образом — сгорел в доме, заснув пьяным с зажжённой сигаретой в руках. А вот уж годы шестидесятые: «В последнее время всё, что ни делали, превращалось в пьянку!» В итоге имеет то, что имеем. Был в крестьянской народной массе иммунитет против скотства, но к концу века он оказался полностью утраченным. Село Князево — капля, отражающая весь окружающий мир. И что же мы видим в этой «капле»? Сплошные пьяньчуги: «святители» Барков да Архипов, братья Зипуновы, Собакин и им подобные всё своё время тратят на единственное занятие — поиски выпивки. За 90-е годы пьянь в сельской России повымерла, и опустевшие деревни являют собой сплошную «страну вдовушек». Впрочем, и «молодая поросль» там, где она пока есть и не уехала на заработки в Москву, успешно, несмотря на юный возраст, допивается до белой горячки. И это проблема не только самой российской деревни, а всего нашего общества. Стране сломали хребет, и хребтом этим как раз является деревня. Во все времена, в годы самых тяжких испытаний, когда города наши оказывались безлюдными — то ли из-за нашествия монголов, то ли из-за чумы да оспы с холерой, — именно деревня вливала свежую кровь и помогала городской цивилизации подняться. Сейчас впервые в истории страны деревня обескровлена сама — и нравственно, и физически, и демографически. А теперь главное об идеи «Провинции слёз»: возможно ли в России жить без социального противостояния, по закону, что, собственно и нужно женщине-матери для её собственного счастья и счастья её детей? Призывы к порядку, благие пожелания и прочая миссионерская деятельность здесь не поможет. Только, на мой взгляд, государственное принуждение, государственное, если хотите, насилие! Русские, попавшие в Европу, США, Японию, восхищаются чистотой, порядком и всеобщей законопослушностью. Но каким образом ОНИ пришли к такому порядку? Благие пожелания, этические нормы протестантизма, конфуцианства? И это есть, но лишь отчасти! Главный же секрет — многовековое принуждение! В средние века руки-головы рубили да клейма ставили, у них и сейчас за все нарушения штрафы драконовские, и даже президенты, случись, не смогут уклониться от их уплаты! Вот и сравните, как со всем этим обстоит дело у нас?! Но тотальное государственное «принуждение», разумеется, в рамках закона, сможет состояться только тогда, когда оно будет сознательно востребовано всем нашим обществом. Когда народ до глубин своих душ осознает, что это принуждение необходимо для его собственного спасения, и добровольно делегирует государству широкие полномочия и готовность подчиняться. А государство в лице чиновничества всех уровней будет способно загнать себя в рамки такой же точно жёсткой дисциплины. Вот это и будет сговором «верхов» с «низами», и станет он общим нашим спасением, счастьем для русских женщин, таких как Надёжка Савина из романа «Провинция слёз». г. Краснодар
|
