|
|
Владислав САФОНОВ |
|
2011 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Владислав САФОНОВКак Наталья Иванова «коцает фраеров»В 2007 году вышла в свет моя книжка «Борис Пастернак. Мифы и реальность», в которой я выразил свое несогласие со сложившейся у наших официозных литературоведов оценкой творчества Б.Л. Пастернака. В том же году в журнале «Знамя» (№11) в статье «Мифотворчество и мифоборство» Наталья Иванова откликнулась на нее весьма суровой репликой. Она процитировала несколько фраз из моей книжки и, не внедряясь в суть, опровергла их все разом, по существу, всю книгу такими словами: «Примеры комической серьезности можно продолжать бесконечно…» Слово «бесконечно» Наталья Борисовна произнесла в запале: книжка моя невелика, всего 200 страниц. Замечаний, подобных тем, которые процитировала Наталья Борисовна, там всего около полутора сотен. (Правда, быть их могло и значительно больше). А вот о «комической серьезности» моей книги стоит поговорить особо. Книжка состоит из двух разделов. Первый – о стихах поэта и второй – о его романе «Доктор Живаго». Утверждение Натальи Борисовны о том, что я писал «гордый своей ролью непрофессионала» несправедливо. Кому как не ей самой знать об этом. Написав первую часть книги (о стихах), я был полон сомнений: не допускаю ли я каких-либо ошибок, говоря о поэтических строчках нобелевского лауреата? (Тогда я еще не знал, как было организовано и что стоит это лауреатство). Мне до зарезу была нужна оценка профессионала и в качестве такового я выбрал Наталью Иванову. В 2005 году я отнес в редакцию «Знамени» свою рукопись и в приложенной записке попросил Наталью Борисовну прочитать и построже оценить мою работу, вычеркивая все, что ей покажется неприемлемым. Должен признаться: в то время я еще не знал о том, что творчество Пастернака является темой собственного творчества Натальи Борисовны. Правда, узнать об этом мне удалось тут же в редакции. Через неделю я позвонил Ивановой и услышал такой ее ответ: «То, что вы написали – интересно и серьезно, но не отвечает формату нашего журнала. Советую вам обратиться в журнал «Вопросы литературы»». Радости моей не было предела. Ни одного замечания! Я извинился перед Ивановой за то, что заставил ее читать текст, в котором творчеству Пастернака давалась оценка, совсем не отвечающая собственным ее взглядам. Наталья Борисовна ответила со смешком: «Какое это имеет значение?». К этим ее словам нельзя было отнестись без уважения. В том, что Наталья Борисовна внимательно прочитала мои записки, я был уверен. Читать тексты, в которых «великий» Пастернак объявлялся вдруг графоманом, было ей, конечно же, в диковинку. Напечатанную книгу я поспешил доставить в редакцию «Знамени» Наталье Борисовне, которую считал едва ли не ее крестной матерью. В записке я напомнил Ивановой о том, что я тот самый Сафонов, который в 2005 году просил ее прочитать рукопись первой половины этой книги. А в одиннадцатом номере «Знамени» неожиданно получил от «крестной матери» звонкую затрещину. Серьезность моей книги оказалась «комической». Выяснилось, что я обращаю «живую, метафизическую образную ткань в мертвую материю», так как нет у меня «органа» для ее восприятия. Проштрафился я и незнанием того, что диссидентов в те (пастернаковские) времена не было. Но они были. Просто Наталья Борисовна не знает о тех, кто стоял у истоков этого движения. Приписала она мне и то, чего не было: будто я обращался в Нобелевский комитет с предложением дезавуировать его решение о присуждении премии Пастернаку. Это неправда. Такая мысль была выражена мною лишь как мечта. Я, конечно же, понимаю, что ни о каком дезавуировании премии речи быть не может. Больше же всего в реплике Ивановой меня удивила грубость ее тона и слов, адресованных седовласому непрофессионалу. Такие выражения как «человек с ограниченными возможностями» да еще и награжденный «агрессивной инвалидностью» находятся где-то за пределами культуры общения и несовместимы с настоящей интеллигентностью. Наталья Борисовна, очевидно, не понимает того, что грубая брань не конфузит, а бодрит оппонента, осознающего, что эта грубость признак не силы, а слабости, и свидетельствует она не о правоте, а об интеллектуальной несостоятельности бранящегося, его неспособности к деловой мотивации своих оценок и об отсутствии у него умения по-настящему толерантно вести разговор с теми, чьи мнения не совпадают с его собственным. О том, что путевку в жизнь моей книжке дала она сама, Наталья Борисовна, видимо, напрочь забыла. Грубость Ивановой возникла не на пустом месте. В литературе и литературоведении она, очевидно, изначально придерживается армейских порядков. Пастернака она видит в чине не ниже генеральского. Но генерал – понятие внелитературное. Назвать генералом Пастернака можно лишь, издеваясь над ним. Такого количества очевидных нелепостей о войне, какое можно обнаружить у Пастернака в его стихах и прозе, не сыскать во всей мировой литературе. Правда, генеральское звание неплохая защита от агрессивной критики снизу: генералов могут критиковать только маршалы. Как литературовед Наталья Борисовна, очевидно, ощущает себя тоже не менее чем с маршальской звездой и запросто командует «брысь!» самодеятельным литературоведам, ощущая себя полностью защищенной от их возмущенных голосов. Но маршал, работающий в манере унтера Пришибеева, для литературоведения катастрофа. Литературная критика должна быть доказательной, а не строится на окрике. Разговаривать и с рядовым, и с генералом можно ведь одинаково вежливо. Это так просто сделать. В сопоставлении с Пастернаком Владимир Набоков должен был бы носить звание уж никак не ниже присвоенного Натальей Борисовной Пастернаку. «Доктора Живаго» он с высот своей эрудиции оценил гораздо круче чем не имеющий званий Сафонов, назвав его «недалеким и неуклюжим». Но, если с мнением Сафонова можно не считаться, то как же быть с такой же критикой, исходящей от известного всему миру виртуозного стилиста? Набокову ведь не скажешь «брысь!» Набоков – это имя. Набоков сразу же разглядел, что пастернаковский роман «переполнен всевозможными ляпами», и что в целом он представляет собой «ничто». А Наталья Борисовна, уже много лет изучающая творчество Пастернака, этих «ляп» и этого «ничто» до сих пор не разглядела. Дмитрий Быков, хотя и позже чем Иванова включился в литературоведческие дела, ляпы в романе Пастернака увидел сразу и подивился их изобилию. Правда, дать правильную оценку пастернаковским несуразицам (так он их назвал), Быков не захотел. Но не о нем сейчас речь. (О нем достаточно сказано в моей новой книжке). Чтобы сделать разговор о ляпах (несуразицах) Пастернака понятным для читателя, особенно для тех, кто его романа и в руках не держал, было бы не плохо здесь же их и продемонстрировать. Но сделать это в небольшой статье невозможно. Можно лишь показать кое-что из мелких пастернаковских нелепиц, например такие: «молодой подросток», «китоловы» вместо китобоев, «истопленная», как печь, а не натопленная комната. Ветки, постоянно называемые «сучьями», револьве́р, называемый «рево́львером», винтовка называемая «ружьем», а поле – «поляной». Сочуствие у него выражают не доктору, а «к доктору», прыгают не из вагона, а «с вагона». Ходить могут «прямыми негнущимися шагами». В квартиру заходят (забегают) «с парадного», а не из парадного. И т.д. и т.п. Эти многочисленные мелкие ляпы, свидетельствующие о неладах их автора с грамматикой, могут сбить с толку. Главными являются не они, а переполняющие пастернаковские тексты основательные смысловые, стилистические и редакционные огрехи, свидетельствующие об очевидной несостоятельности их автора, как литератора. Познакомиться с ними можно, прочитав мою книгу: «Борис Пастернак. Мифы и реальность» и только что поступившую в продажу новую книжку: «Б.Пастернак не гений, а графоман». Обнаружить эти ляпы можно и просто внимательно прочитав роман Пастернака. Многочисленные огрехи в пастернаковских текстах впечатляют практически каждого, кто с ними знакомится, кроме, разумеется, фанатов Пастернака, для которых признать их, значило бы срубить сук, на котором они так уютно и безмятежно пока еще сидят. Свою статью Наталья Борисовна начала с разговора об уставшем от коленопреклонений человечестве. Пушкина, по ее мнению, захвалили и зализали настолько, что терпеть это стало совсем уже невозможно. К счастью нашелся человек, который с этим «безобразием» покончил. Известная фраза Абрама Терца: «Пушкин вошел в русскую поэзию на тонких эротических ножках» мощно всколыхнула тогда наше дремавшее литературоведение. «Тонкие эротические ножки» Пушкина Наталью Борисовну явно порадовали. Скандал, возникший по поводу «ножек», она назвала «монструозным». Монстрами тут, конечно же, были те, кого слова Терца возмутили, а не обрадовали, и кто счел подобные высказывания в адрес великого поэта литературным хулиганством. Но что делать? С одной стороны Пушкин, а с другой уставшее от нанесенных ему (Пушкину) поцелуев «человечество». Наталья Борисовна, конечно же, на стороне уставшего человечества, а не «засаленного» Пушкина. В этой коллизии четко просматривается противостояние двух групп пафосных фанатов: одни за Пушкина, а другие против Пушкина. А против Пушкина они не потому что они против него, а потому что они за Пастернака. Те, кто против Пушкина, почему-то видят засаленным только его, но не хотят видеть засаленности и зацелованности Пастернака. Но не Пастернака ли в первую очередь надо отнести к категории «зализанных и зацелованных?» В последние годы яростные его фанаты, в том числе и сама Наталья Борисовна, (на радио, телевидении и в прессе) облизали и зацеловали своего кумира настолько, что у подножья его монумента уже образовалась огромная сальная лужа. Активными стараниями его фанатов Пастернак стремительно преодолел ступени «великий» и «гений», обошел всех российских писателей и поэтов, и сейчас уже недалек от прямого его обожествления. Быков пишет о нем уже так: «Пастернак вслед за Христом требует…» Эта стыдная кампания давно уже вышла за пределы здравого смысла и позорит ее участников. Приводящие в восторг фанатов Пастернака «тонкие эротические ножки Пушкина» – это ведь далеко не единственная гадость из числа тех, которыми наградил Пушкина в своих «Прогулках» с ним Абрам Терц. Пушкин многим встал поперек пути. Как просто было бы без него провозглашать великими тех, кого, не имея на то оснований, пытаются поставить с ним вровень, а то и повыше, яростные их фанаты. Замысел Терца предельно прост: если нельзя поднять претендентов до уровня великости Пушкина, то почему бы самого Пушкина не опустить на уровень претендентов? И в ход пошли «ножки» и не только они. Александр Солженицын уже дал оценку словам Терца, назвав их «пристрастием гадить в святых местах». (См. «Колеблет твой треножник»). А все те, кого «эротические ножки Пушкина» порадовали, оказались волей логики в одной с Терцем компании. Наталье Борисовне терминология Терца пришлась явно по вкусу. Ее разговоры с инакомыслящими очень похожи на то, как Терц беседовал с Пушкиным. Только у Терца были «ножки», а у Натальи Борисовны «ручки». Катаевой она, совсем забыв о том, что числится в компании филологов (людей высокой культуры), адресует такую терцовинку: «потирая потные ручонки». Речения Терца и Ивановой одного класса и уровня. Какое могут иметь отношение «ножки» и «ручонки» к оценке творчества или разговору о зацелованности и зализанности авторов? Да никакого, конечно. У Катаевой ведь вообще нет никакой зализанности. Исходящие от Ивановой «потные ручонки» – это не болше чем желание оскорбить и унизить раздражающую ее оппонентку. Таков же смысл «ножек» и у Терца. Поскольку в своей статье Наталья Борисовна вторгается не в святые места, а «коцает» фраеров, в выборе выражений она вообще не стесняется. Всех их вместе взятых она кроет слегка окультуренным матом, называя «орально-генитальными интерпретаторами». Адресует она им еще и такие совершенно немыслимые в среде интеллигентных филологов выражения: «топорная работа, вызывающая рвотный эффект», «несчастные люди, обделенные органами восприятия». (Неужели можно ощущать себя счастливой, занимаясь подобным сквернословием?) Одним словом: «Да здравствует высокая культура нашего отечественного литературоведения! Да здравствует несущий эту культуру в массы журнал «Знамя»»! Сейчас поступила в продажу новая моя книга о Пастернаке: «Б.Пастернак не гений, а графоман». Поскольку чудес не бывает и за истекшее время я не сподобился стать профессионалом, а числю себя по-прежнему в числе рядовых, Наталья Борисовна, наверняка, обрушит на зарвавшегося невежду свой профессионально выраженный гнев: «Ты шо опять?» Цель этой статьи – защитить Наталью Иванову от самой себя и мою новую книжку от ее грубых, немотивированных нападок. Я хочу попросить Наталью Борисовну отозваться на нее, но не бранью, а деловым разговором. Не просто огульно ее обругать, а набраться терпения и подвергнуть обстоятельной и мотивированной критике. Имея, конечно, в виду, что оппонент не безъязыкий и найдет что ответить, если эта критика будет вновь выглядеть как вульгарная ругань. В моей книге тьма цитат из пастернаковского романа и его стихов, свидетельствующих о графомании их автора. Не плохо было бы объяснить почему этот конфуз с ним приключился. Может быть, Наталья Борисовна заодно откликнется и на оценку Набоковым романа «Доктор Живаго» ‒ «недалекий и неуклюжий», и «ничто». Слова «коцает фраеров» не мои, я заимствовал их у Ю. Лифшица из его, встреченной мной в интернете статьи, той ее части, которая соответствует словам заголовка ««Заговор» филологов». Эти слова он адресовал именно Наталье Борисовне, присвоившей право «коцать» домодельных литературоведов, да и не только их. Как бы оправдывая самодеятельных авторов, Лифшиц показывает на конкретных примерах, что и стихи, и проза Пастернака действительно весьма уязвимы для критики, и самодеятельные филилоги вполне могут быть правы. Замечания Лифшица по поводу первой фразы романа «Доктор Живаго» вполне согласуются с тем, что и как я писал о романе в своей книге. Она вся состоит из таких цитат и раскрывающего их неадекватность комментария. И то, что написал Юрий о стихотворении Пастернака «Быть знаменитым некрасиво» тоже полностью согласуется с тем, что написал об этом стихотворении я. Эта одинаковость оценок частностей должна была бы иметь следствием и одинаковость оценок целого, т.е. творчества Пастернака. Однако, это не так. Я называю Пастернака графоманом, а Юрий, похоже, согласен с тем, что он гений. Назвал он его «Самым, пожалуй, знаменитым в России писателем и поэтом», т.е. поставил впереди всех. Себя же Юрий скромненько поставил чуть-чуть впереди Пастернака, показав, что запросто может найти изъяны в его стихах и прозе. Нечто похожее мы уже читали у Быкова. Несуразиц в пастернаковском романе он обнаружил тьму, но автора по-прежнему числит в гениях. Но Юрий Лифшиц «Доктора Живаго», очевидно, не читал, вернее прочитал только первую в нем фразу. Так что оценку Пастернака, как писателя, он сделал явно с чужих слов. Если Юрий почитает роман дальше, то обнаружит, что раскритикованная им фраза мелкий пустячок по сравнению с тьмой содержащихся в нем ляп, о которых говорил Набоков. Они наполняют пастернаковского «Доктора» под самую завязку. Если Юрий их увидит, то может быть и перестанет считать Пастернака гением. Надежда на это есть, но очень, правда, небольшая. Скорее всего Юрий пойдет по пути, проложенному Дмитрием Быковым, говорившим о Пастернаке и так: «Стихи эти, конечно же, слабые, но написаны гениально». Проще говоря: стихи плохие, а их автор гений! На совершенно недопустимую для профессионального литературоведения лексику Ивановой Юрий Лифшиц почему-то совсем не обратил внимания. Это настораживает. Может быть, он считает такую лексику нормой? Не перечитать ли ему статью Ивановой еще раз? Может быть тогда ему станет понятно, почему не каждому литературоведу, даже маститому, можно верить на слово и почему нельзя с чужой подачи давать оценку «чудовищная» книге, которую ты не читал.
|
