|
|
|
|
Мария ПОРЯДИНА |
|
© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ" |
|
К читателю Редакционный советИрина АРЗАМАСЦЕВАЮрий КОЗЛОВВячеслав КУПРИЯНОВКонстантин МАМАЕВИрина МЕДВЕДЕВАВладимир МИКУШЕВИЧАлексей МОКРОУСОВТатьяна НАБАТНИКОВАВладислав ОТРОШЕНКОВиктор ПОСОШКОВМаргарита СОСНИЦКАЯЮрий СТЕПАНОВОлег ШИШКИНТатьяна ШИШОВАЛев ЯКОВЛЕВ"РУССКАЯ ЖИЗНЬ""МОЛОКО"СЛАВЯНСТВО"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"РОМАН-ГАЗЕТАГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКАXPOHOCБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Мария ПОРЯДИНАНехрестоматийная неистовая особа
Мария Порядина. Чтобы написать биографию писателя, надо быть писателем. Чтобы биографию физика – физиком. Чтобы того и другого – Юрием Нечипоренко, доктором физико-математических наук, литератором, отчасти искусствоведом и любителем всего нового, нестандартного. Нечипоренко сделал книгу о Ломоносове – о человеке, который, быв олицетворением новизны и нестандартности, в сознании современного «среднего читателя» превратился в облезло-помпезный монумент на постаменте, старинное-нафталинное чучело в парике, рассуждающее непонятным языком о непонятных вещах. А был-то он молодой, дерзкий, умом «живой и схватчивый» – круче нынешних «продвинутых» в стопиццот (sic!) раз. В те дни, когда юноша с Двины шагал в сторону Москвы, поспевая за санями с рыбой, Россия не знала не только академий и университетов, но и школ порядочных; не имела ни привычки к научной мысли, ни технологичных производств: даже монастыри, традиционные центры культуры и просвещения, могли похвастаться лишь иконописью и мастерством переписывания книг, а печатные книги, прямо скажем, не так чтоб уж широко распространялись по стране. Сами посудите: три учебника на всю деревню, да и те у соседа, – как тут, с какого вдруг веселья ребёнка потянуло во врата учёности? Да так потянуло, что напрочь оторвало от дома, от родных, от трудов отцовских… «Бросить всё и уйти» в случае Михайлы Ломоносова было делом трудным. Легко было бы отринуть отца-пьяницу, отказаться от родственника-негодяя, но как смотреть в глаза людям, когда им известно, что ты оставил добродетельную семью, покинул почтенного родителя при старости лет… Ослушник, своевольник! Вся молодость его была своевольной: метался туда и сюда, срывался с места, бегал и возвращался, искал – себя? истину? Ценное наблюдение: Ломоносов не всегда радел об «истине», но всегда – о славе и пользе: не только своей – Отечества. И правда: этого человека легко представить в работе – за конторкой, в мастерской, в лаборатории, но невозможно – праздным, бездельным, и совсем невозможно – за бесполезным, пустяковым занятием. Однако где речь о прославлении России, там нет пустяков; отсюда все эти бесчисленные «надписи к фейерверкам», «вирши именинные», но здесь же – великолепные оды, непогрешимые по интонации и изумительные по чистоте формулировок. Пожалуй, в книге Нечипоренко Ломоносов-филолог представлен не так ярко, как Ломоносов-физик: стихи цитируются чаще, чем анализируются, и в цитате из Хотинской оды уныло исправлено прелестное старинное написание «незапный», и о «Российской грамматике» почти не говорится. Но не будем требовать слишком многого: не так уж просто объять столь необъятную личность и все её великие деяния. Как сказал бы предмет повествования – «голова моя много зачинает, да руки одни». Ещё хочется заметить, что не очень-то раскрыта в книге заглавная ипостась Ломоносова – «помощник царям». Хотя, пожалуй, эту пушкинскую формулировку следует понимать в большей степени как поэтическую формулу, а не как реальную характеристику. Непосредственным «помощником царям» Ломоносов не был и – «простова роду» – не мог бы стать, хоть благосклонные монархини и водили с ним снисходительное знакомство. Да, в книге Нечипоренко честно проговаривается огорчительное, но правдивое соображение: даже и поднявшись до вельмож, Ломоносов оставался для них (и для самого себя, что немаловажно) «плебеем», архангельским мужиком, деревенским грубияном. Этим обстоятельством тоже объясняется многое в его многотрудном и тревожном бытии. От унизительности пренебрежительно-покровительственного «интереса» власть имущих Ломоносов не был защищён ни воспитанием, ни образом жизни. Вельможи даже в первом поколении, как братья Разумовские, уже навыкли политесам и, в праздности пребывая, имели возможность выглядеть утончённо и цивилизованно. Ломоносову же некогда было шлифовать манеры, обдумывать плавные словеса… От звёзд и планет «неистовую особу» Ломоносова шарахало к песочным кучам, от громов и молний – к навозу, от высочайших парений гениальной мысли – к интригам и кляузам. С одинаковой готовностью этот гигант мысли ввязывался и в академическую дискуссию, и в кулачную драку; мог высмеять недоброжелателя язвительнейшей эпиграммой, а мог просто-напросто надавать тумаков. Талант! Нечипоренко почти не додумывает психологических мотивировок к поступкам Михайлы – чаще просто констатирует очередной факт, понимай как знаешь. И это, мне кажется, правильный подход, потому что психологию личности ХVIII века довольно трудно постичь, даже если речь идёт о простом, одноплановом персонаже; а уж если о многосторонней и многогранной фигуре, которая сама себя одолевает на каждом вдохе-выдохе... Не птица в птицах нетопырь, не зверь в зверях, – так и Михайло Ломоносов ни разу в жизни не смог вписаться в «среду», потому что, чем усерднее прилежал тому ли, другому делу, тем сильнее и заметнее отличался от базового большинства делателей. И в этом тоже была драма: «человек-кремень» укрощал не только стекло, но и окружающий мир, иногда совершенно шаманскими средствами. И сам Нечипоренко, как автор двоемирный – литератор и физик – не подвергает сомнению происшествия на грани чуда, как, например, вещий сон Михайлы о погибели отца или нечаянное уклонение Ломоносова от грозового разряда, убившего коллегу. Верный себе, Нечипоренко насыщает текст этнографическими, фольклорными подробностями: перечисляет слова, которыми поморы называли ведьм и колдунов, описывает полночное шествие фрейбергских рудокопов, вспоминает байки и поверья… Здесь словесник берёт верх над доктором физ.-мат. наук. Правда, иногда побеждает физик, и речь писателя не поспевает за его мыслью: «Ломоносов считал, что сила притяжения будет зависеть от поперечного сечения, от размера тела, а не от его массы, что неверно...» Что именно неверно? Кое-где можно придраться и к стилю – «…настоял на том, чтобы больше не только не видеться с Сумароковым, но и не посещать театра, держать подальше себя и свою семью от той среды». Но все эти придирки – лишь «для проформы», чтоб уж не расхваливать автора безудержно. Ведь похвалы он весьма достоин! Впервые за много лет мы увидели живого Ломоносова: неакадемического, нехрестоматийного, настоящего, – давно не виделись, успели соскучиться.
Опубликовано в журнале «Библиотека в Школе» №10, 2011.
|
|
РУССКАЯ ЖИЗНЬ |
|
WEB-редактор Вячеслав Румянцев |
