|
|
Виктор НИКИТИН |
|
2011 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Виктор НИКИТИННастоящая большая книгаО творчестве Лидии СЫЧЕВОЙБывает, что читаешь какого-нибудь современного писателя, и вроде бы всё у него прилажено и подогнано красиво, все слова расставлены по порядку, одно смотрит в затылок другому, и даже соблюдены какие-то пропорции, и есть во всём этом некая красота, близкая к самолюбованию автора, а ничего не цепляет, не трогает, оставляет тебя равнодушным. Дело в том, что вся эффектно выстроенная конструкция совершенно безжизненна и не несёт в себе никакого смысла. А бывает совсем иначе: за словами, предложениями, отмеченными какой-то взъерошенностью, даже неправильностью, несобранностью, видишь отношение автора к тому, что он пишет, видишь его неотстранённость, переживание, и следом сам проникаешься участием, – тебя просто захватывает происходящее, захватывает само дыхание жизни. И если в первом случае испытываешь некое раздражение и недоумение: «И почему же «это» называется писателем?», то во втором случае охватывают прямо противоположные чувства, и тогда уверенно говоришь: «Да, вот это писатель!» Никаких сомнений нет: художника в писателе признаёшь по фразе. В рассказах Лидии Сычёвой можно найти много таких примет, свидетельствующих о её таланте видеть и понимать. Вот рассказ «Иней» о поисках Анной с сыном ночлега в дороге: «За окном летят большие, сказочные хлопья снега, похожие на растрёпанных птиц». И в нём же «сараюшка горбится верблюдом». Мир этих людей предстаёт сразу, как на ладони, – мир матери и сына, хрупкий мир детства, женское начало, незащищённость и ожидание чуда. В небольшом, но ёмком рассказе «Богема» про оперного баса Мурадолова, наполненном сатирическими нотками, явными чеховскими интонациями, обнаруживается рояль: «лаковый, чёрный, выловленный кит с открытой пастью». В рассказе «Свиток» мы видим, как «тёмный, кутающийся в клубы туч крокодил полз по небу». В замечательном рассказе «Летним днём» на фотографии у умершего от пьянки мужа тётки Марии «воротничок рубашки чайкой летит», а сама героиня, Нинка Зубова, приехавшая в гости к тётке на выходной, признаётся: «Думаешь: вот день, вот жизнь; уж я-то мир удивлю!» А сорок лет прошло, и ничего нет – ни ума, ни денег, ни терпения». Жизнь в молодости, в осознанном начале, ещё в силе, представлялась чайкой, легко взмывающей ввысь, – такой она для всех представлялась прежде, в другое время, в другой стране, именуемой СССР, большой, исчезнувшей ныне державе. Лидия Сычёва пишет свою малую энциклопедию жизни людей, не достигших в ней успеха при новом строе, не закрепившихся в ней нажитым капиталом, и если вдруг всё же случается им получить какие-то эфемерные результаты, отделяющие их на какой-то срок от остальных, то оборачивается это мнимое торжество либо душевной тоской, либо нравственным крахом. Обманутые государством в большом, в главном, они могут обманывать друг друга в незначительном, малом, чтобы выжить, а в целом остаются прежними, советскими людьми. Они ничего не могут решить для себя, чтобы изменить свою судьбу, и остаются на месте по независящим от них обстоятельствам, и если перемещаются куда-либо, то чаще всего на расстояния небольшие, в пределах своего социального слоя, – из одной деревни в другую, из райцентра в большой город, и всегда возвращаются домой. Про них сейчас немодно писать книги, потому что не они являются «национальным достоянием», не из них будет браться материал для очередной попытки составить «национальную идею». Они не тратят больших денег, заставляя о себе говорить, и не находятся в фокусе внимания прессы. Именно это срез жизни, кажется, отлучённый от пристального внимания литературы, запечатлевает в запоминающихся образах Лидия Сычёва. И делает это она чрезвычайно умело. Разве забудешь двух стариков из рассказа «Песня года»? Они не живут, а доживают в деревне тихой, оставленной жизнью. Жизнь новая, не понятная им, бурлящая, заполненная борьбой за первенство и комфорт, проходит где-то далеко от их скудного, одностороннего быта. Единственным окном в мир им служит телевизор, – он расцвечивает их глухое зимнее одиночество современным бодреньким шоу с безликими и безголосыми, странно одетыми певцами. Теперь любой концерт по выходным почему-то называется «праздничным», хотя посмотришь в календарь, никакого праздника нет, – это напористая «попса» празднует свою победу над вкусами телезрителей. У бабы Кати и её мужа всё меньше остаётся времени впереди; они вспоминают свою прожитую жизнь и, сравнивая прежнее время с нынешним, делают выводы не в пользу настоящего. Вот Зыкина, скажет баба Катя, «станет как печь, вся опрятная, прибранная. Красивая женщина!» К современным кумирам у бабы Кати отношение совсем другое. Острая на язык, она верно заметит про одного из них, «некому его и образить». Прошлое вызывает уважение, оно имеет образ; в настоящем ничего подобного обнаружить не удаётся, всё сглажено и нивелировано до функции потребления. В настоящем нет настоящего; то, что предлагается, выглядит подменой и потому не может остаться в памяти, закрепиться в ней образом. Проза Лидии Сычёвой обладает притягательной силой, её особенность – в языке, в речи персонажей, в авторской оценке. Неотъемлемой частью процесса чтения рассказов Лидии Сычёвой является узнавание – узнавание, как в деталях, так и в общем смысле. И для всего она находит верный тон. Страницы многих её рассказов окрашены мягким юмором. Название рассказа «Огородные войны» настраивает на боевой лад, но реальных боевых действий мы в нём не найдём, а найдём повседневную жизнь с её укоренённостью в землю, ту жизнь, которую ведут миллионы, жизнь дачную, деревенскую, поселковую, огородную, заполненную заботами о своём домашнем урожае. Для этой нехитрой жизни, для фигуры Риммы Крайнёвой, становящейся чуть ли не символом, потому как для неё припасено место не только в этом рассказе, у Лидии Сычёвой находятся слова сочувствия и понимания: «Сколько бы мы ни бились на земле в своих огородных войнах, звёзды не становятся ближе». В этот же ряд можно поставить рассказы «Последние женихи», «Осенние свадьбы», «У магазина». В последнем показана очередь за хлебом в деревенском магазине, показано то, как люди разного возраста, от старого до малого, ждут в деревне, когда этот хлеб привезут. Кажется, и всего-то, но какая из этого небольшого рассказа вырастает картина общества, широкая панорама характеров, как сразу о многом говорит это многочасовое вынужденное ожидание! Какому-нибудь изощрённому эстету, ревнителю формы, рассказы Лидии Сычёвой могут показаться слишком уж простыми, незатейливыми, словно не дописанными до конца, похожими на зарисовки. Однако, на самом деле, это как раз тот самый случай, который выражает хаотичность нынешнего времени, его несобранность, расстройство, изменчивую калейдоскопическую пестроту; оно, время, у Лидии Сычёвой не застыло, не закончилось, не заканчиваются и её истории, они частями складываются в целое, необходимое, – допишет их впоследствии уже сама жизнь. В рассказе «Где-то идёт война» стороной проходит уже настоящая война, чеченская; в этих сдержанных строчках поселяется тревога. Сказовая манера «Собачьего счастья» сменяется чёткой убедительностью документального репортажа рассказа «На Белорусской площади». И это уже не тревога, это протест. Небольшая группа людей, среди которых и старики, и молодёжь, митингуют против политики власти, «потому что больше так жить нельзя – съедобной молекулой, а не человеком. Горбатая душа должна распрямиться». Милиция разгоняет протестующих, причём делает она это довольно жёстко. И тут словно насмешкой возвышается рекламный призыв «Берегите природу!» Птичек-синичек беречь нужно, а вот эти отжившее своё старики, существующие на нищенскую пенсию, государству не нужны… Ну да, это поколение, которое устроители новой жизни презрительно называют «совками», – наивные, они ещё хотят вернуть прежнюю жизнь, надеются на какие-то льготы; поколение проигравших, хотя ни в какие игры они не играли, – это с ними сыграли в жестокую игру народившиеся вдруг «демки», далёкое от истинных демократов демоническое племя реформаторов-разрушителей. Характерной деталью нового времени в рассказе «Любовь олигарха» служит упоминание о «хорошей такой, цепкой руке, не дрогнувшей, когда надо было пол-России обобрать». Свои размышления о судьбах людей в сегодняшней России Лидия Сычёва продолжает в рассказе «Три власти». Мы видим торжественный приём в кремлёвском зале, о котором некое лицо подобострастно, в упоении, заявляет, что «жить следует для того, чтобы однажды оказаться в этом зале». Главный герой, Сергей, слушает романс в исполнении певицы на этом приёме, и в результате этого душевного, проникновенного исполнения ему представляется совсем другая Россия, без позолоты и признаков верховной власти. А потом он идёт домой, встречает в подземном переходе мальчика, играющего на скрипке «Полонез Огинского», и ему становится «нестерпимо жаль эту обворованную душу». Мысль Лидии Сычёвой проста и ясна: мир, как не единожды уже говорилось, спасёт красота – красота внутренняя, духовная; власть любви сильнее любой другой власти. Притчевое, символическое обобщение проигранных человеческих судеб обнаруживается в одном из лучших рассказов Лидии Сычёвой «Летящая». Уже в этих словах «она была обыкновенной девушкой, жадно верящей хорошему» заключен полнокровный, зримый образ. Она – проводница поезда, провинциальная девушка, которая и профессию-то свою выбрала для того, чтобы быть в движении, чтобы связывать людей и быть связанной с ними. Она не замечала ничего плохого вокруг, но вот случилось плохое с её страной, а потом и с ней самой. Большое будущее, к которому стремилась, летела она и вместе с ней вся страна, сменилось на неопределённое «какое-то будущее». Оно явно мельче, в нём нет идеи; в нём нет ничего, о чём можно мечтать, куда хочется лететь. Но не всё так безнадёжно складывается в рассказах Лидии Сычёвой. Надежду на возможность избежать печальной судьбы «летящей» даёт рассказ «Самородок». Здесь тоже существует одномерный и безрадостный райцентровский быт, проложенный только в одну сторону, с неотвратимой неизбежностью наваливается тоска, и скудная природа под стать жизни, и в этой заброшенности и отдалённости существуют как-то люди. Всё это остро чувствует старшеклассница Марина Вербицкая. Её умершему отцу на фотографии вместо свитера сделали костюм с галстуком – улучшили жизнь после смерти. Она не хочет безропотно принимать это «после» и бесконечной тяжестью чувствовать на своих плечах звёздное небо – даже оно кричит ей о «никчемности человеческого существования». Надо что-то делать. Попытка вырваться из порочного круга оборачивается пошлостью отношений с женатым шофёром Николаем, который и старше её, и совершенно ей не подходит. Главным становится желание уехать, чтобы поступить в институт и учиться. Тут уже не всё зависит от неё, от её знаний, прилежания, упорства, когда всё кругом продаётся за деньги, а потому на следующем экзамене её могут запросто срезать, и всё же в рассказе остаётся надежда на благоприятный исход, заключённая в словах сочувствующей экзаменаторши: «Посмотрим!» Звучит, как «ещё поборемся». И в это самый момент вдруг понимаешь, что эти частные истории, случаи, судьбы, о которых пишет Лидия Сычёва, начинают собираться в нечто целое; видишь, как растёт упрямое сопротивление той силе, которая хочет отнять у людей человеческий облик, той силе, которая главным в жизни считает наживу, деньги, и только их почитает за главные условия всего на свете, чуть ли не за добродетель, если вспомнить отменённое нынче слово. Следы этой силы хорошо заметны в рассказе «Яблоко от яблоньки». Когда-то, в советское время, Графка пела в школе «Бухенвальдский набат», певица была монументальная, голосистая, такая, что у слушателей слёзы на глаза наворачивались, мурашки по спине пробирали, – звала людей вперёд, в светлое будущее, выступала на защиту мира во всём мире, являлась чуть ли не образом Родины-матери. Но вот пришло время развала и неразберихи, время, когда историю в школах преподавали по газетным вырезкам, и Графка не растерялась, разом переменилась; классный руководитель Аграфена Тихоновна удачно вписалась в рыночную экономику. Ловкая, оборотистая, она прибрала всё и всех под себя, зарабатывая на свадьбах, устраиваемых в школе, и теперь никто ей слова поперёк не скажет и даже не пикнет – вот как она приспособилась к новым условиям. Только и остаётся вспоминать, какой она была, когда пела «Бухенвальдский набат» да «Взвейтесь кострами». Другая весьма показательная фигура, калибром явно поменьше, персонаж уже почти комический, тоже пытающийся приспособиться к изменчивой обстановке, возникает в рассказе «Ненаписанное интервью». Про журналиста, который хочет угадать, что и как надо писать, Лидия Сычёва сообщает следующее: «Культурную хронику в зависимости от обозреваемых событий Виталя подписывал либо маминой фамилией «Канавкин», либо папиной – «Фогельсон». Характеристика, как говорится, исчерпывающая. Сатирическое изображение всё того же приспособленчества, угодничества, желания приукрасить, выглядеть хорошо, наглядно проступает в рассказе «День города в Кипрянах». Когда ещё не отжившее советское в немыслимых сочетаниях смешивается с тем, чему до сих пор никак не подберут названия, когда нет традиций, самые благие пожелания превращаются в насмешку или фарс. Одно только упоминание о неожиданном фонтане, корявом сооружении, которое «должно было символизировать розу, но больше походило на гигантский кочан капусты», говорит о многом. И выглядит всё это странно и неуместно, если не пиром, то пирушкой во время чумы. Недаром сосед-алкоголик бабки Липчихи говорит ей, указывая в расцвеченное праздничным салютом небо: «Там твоя пенсия летает». Горьким юмором в рассказе «Ещё не жил» отзывается такая же близкая незадавшаяся судьба. Мужику пятьдесят лет, «у него все домашние инстинкты убиты», и годен он оказывается только на то, чтобы проводить в деревенских домах газ. А величественная Земфира из «Генеральши», казалось бы, уверенная в себе женщина с достатком, на поверку оказывается не такой уж сильной; радость у неё с неизбежностью переходит в слёзы, и сам рассказ представляется ещё одним вариантом поломанной судьбы. Своё место в творчестве Лидии Сычёвой занимает природа. Она может выступать либо безрадостным фоном, подтверждая пустоту и безысходность жизни, как в «Самородке»: «ни лисы, ни зайца», либо становиться молчаливым свидетелем чьей-то жизни, прожитых лет, когда ничего нельзя вернуть и переделать, как в «Тополе серебристом». Природа является своего рода отдушиной, она предоставляет возможность избежать ошибок, уйти от пошлости и хаотичности восприятия, сосредоточиться на главном в человеке. Природа – это путь к внутренней свободе, бегство от необязательности. Может быть, поэтому героини рассказов Лидии Сычёвой часто куда-то уезжают, находятся в дороге. Об этом говорят рассказы «Валдайское», «Побег». Мимолётное дорожное впечатление в «Наследнике» даёт точную картину сегодняшней жизни, её социальный срез. Попыткам обрести душевное равновесие соответствует элегическое настроение, и тогда любая деталь становится символом: уплывающий тазик в рассказе «Город на озере» соотносится с безвозвратно уходящей жизнью. В «Валдайском» же мы встречаем слова, которые многое проясняют в творчестве Лидии Сычёвой: «Чувства создают мир, не мысль даже, не наука, не «прогресс»… И это мир не механический, он не создан под копирку. В нём нет одинаковых лиц и одинаковых положений, в нём нет поверхностной, глянцевой красоты, ему чужда торопливая невнятица. В своих рассказах Лидия Сычёва никуда не торопится, в них больше внутреннего движения, чем внешнего. Тем не менее, ей удаётся сказать о многом и, пожалуй, о самом основном. Поездка в Астрахань на расшифровку древнего коптского текста для героини рассказа «Свиток» оборачивается поиском самой себя и гармонии в окружающем мире, а семейные воспоминания в «Виноградных косточках» становятся реконструкцией прошедшей жизни целого поколения. И в том, и в другом случае мы сталкиваемся с одной и той же темой; мы наблюдаем за процессом осознания одной непреложной истины: всё текуче, всё преходяще, и только от нас, от того, как мы живём, зависит, сохранится ли в памяти жизнь наших близких, не обратится ли память в прах, в непонятный свиток, требующий перевода, сможем ли что-то вспомнить потом по обглоданным виноградным косточкам, вспомнят ли нас? Это всё вечные вопросы, вопросы важные, необходимые, именно ими задаётся Лидия Сычёва, об этом она пишет в своих рассказах, и все эти небольшие истории о простых, не великих людях постепенно складываются в одну большую книгу, богатую свидетельствами дорогого свойства. Большая книга Лидии Сычёвой вбирает в себя характерные черты времени, по которым можно понять картину целого, понять, как и чем живут люди в современной России. Впервые опубликовано в № 8 журнала «Москва» за 2011 г.
|
