|
|
Руслана ЛЯШЕВА |
|
2011 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Руслана ЛЯШЕВАЭтих дней не смолкнет слава
Прошедший 2010 год был ознаменован 65-летием Великой Победы. Конечно, одновременно с различными праздничными мероприятиями выходили книги, посвященные этой дате. Однако, надо сразу отметить, что на протяжении всех шести с половиной десятилетий тема Великой Отечественной войны не уходила из нашей литературы и, пожалуй, оставалась тем нравственным оселком, на котором оттачивался критерий оценки российского человека в мирное время. Такой своеобразный камертон! Но освещение войны в разные период послевоенной истории России происходило в нескольких ракурсах. Сразу после Победы пафосом стал героизм советского солдата, надо было воодушевить народ на восстановление городов, сел и главных отраслей экономики. Эта задача оказалась нашему народу по плечу в короткий срок. К 50-м годам страна залечила раны военного лихолетья. И тогда в военной литературе – в прозе – обнаружилась другая проблема: окопная правда. Волна книг и дискуссий хлынула в 60-ые, «оттепельные» годы. Героизм, кстати, оставался главным ракурсом художественного осмысления ВОВ. А после перестройки всплыла каверзная проблема заградительных отрядов (подробнее см.: статья Игоря Пыхалова, Владимира Боброва «Заградительные отряды: вымысел и реальность», журнал «Российский колокол», № 2, 2005). Нынче в литературе наличествуют две тенденции: героико-лирическая и трагико-драматическая; первая ярче представлена в поэзии, вторая – в прозе, хотя в целом они часто переплетаются. Подтверждение концепции – в конкретных литературных произведениях.
О подвигах, о доблести… Книга Светланы Нестеровой «Есть на земле память...» (Рассказы и стихи. Улан-Удэ, ГУП «Издательский дом «Буряад-Унэн», 2010) представляет читателям воевавших дедов и отцов, а также тех, кто хранит о них память, – вдов погибших солдат, их детей и внуков. Вот традиционное героико-лирическое стихотворение Нестеровой «Ветеранам ЛВРЗ». Списки я в руках перебираю Николай Григорьевич Дехтеренко – Почетный металлург России, 35 лет проработал в сортопрокатном цехе Запсиба, а стихи и живопись – творческое занятие для души. В творчестве, как видим, он тоже достиг профессионального уровня, не ниже, чем в металлургии. Стихи такого рода можно встретить у многих поэтов, это хорошо.
Зал аплодировал маршалу и актеру Со школы хранятся в моей памяти несколько фактов о войне, и они не исчезнут из нее до конца жизни. Например, 28 панфиловцев стояли под Москвой насмерть. В Сталинградской битве 62-я армия Чуйкова не пропустила немцев к Волге. Битвой за взятие Берлина руководил Георгий Константинович Жуков, и т.д. и т.п. … Когда я увидела в ежемесячнике «Литературный меридиан» (г. Арсеньев Приморского края, № 13, 2010) «театральные были» Евгения Весника, первая из которых называлась «Я – «Чуйков», а вторая – «Война», то сразу же погрузилась в чтение: имя Чуйкова притянуло, как магнит. Московский актер Весник, благодаря своему внешнему сходству с маршалом В.И. Чуйковым 1 февраля 1973 года срочно вылетел в Волгоград, чтобы на премьере спектакля «Сталинградцы» (пьеса Юлия Чепурина к 30-летию Сталинградской битвы) заменить актера, который не справился с главной ролью. На следующий день, точнее ночью в 1 час 45 мин., Евгений Весник был уже в Волгограде, в номере гостиницы – главный режиссер театра В.В. Бортко (отец известного кинорежиссера), биографы командарма, суфлер, гример, костюмерша, портной. Ажиотаж обусловлен тем, что премьера спектакля должна транслироваться по телевиденью на всю страну... В 19.30 в театре раздается третий звонок для зрителей и актеров. В 19.37 занавес открыт, выход актера вызвал аплодисменты. Весник понимает, что аплодисменты через него адресуются Чуйкову, потому что он в зале. «Это посредничество придало уверенности, – вспоминает актер. – А когда перекрестился кулаком (эту привычку Чуйкова подсказали его биографы), раздались аплодисменты. Но теперь уже в мой адрес... Ну а, когда после какой-то реплики беззвучно, только артикуляцией губ обозначил слегка, вполоборота к зрительному залу, как бы самому себе, нецензурные слова, но наши «родные» (так часто на войне звучавшие и из моих уст, и из уст солдат, сержантов, маршалов), – вот тут-то зал по-настоящему взорвался и от смеха, и от аплодисментов. А я совсем осмелел и повел себя так, будто играю роль в сотый раз!... 20.45. Антракт. Взмок насквозь. Костюмеры дали новую нижнюю рубаху, гладят китель. А в мою артуборную входит маршал Чуйков. Первые слова: «Чертяка! Ну тебя!» Вошел адъютант. На моем гримерном столике появилась бутылка коньяка, две рюмочки две конфетки и нарезанное ломтиками яблоко... Ну и согрешил. 50 граммов похоронил в себе. – Кто тебе сказал, что я с палкой воевал и что словечки разные нехорошие знаю, а? Кто? – Ваши биографы. Те, кто о вас книгу пишут. Маршал улыбнулся с хитринкой: «Чертяки. Болтуны!». Он обнял меня, попридержал в объятиях, похлопывая рукой по спине, и прошептал: – Спасибо, чертяка! Я слезу даже пустил. Ну тебя... – И ушел, чтобы на людях не расплакаться. 21.00. Начался второй акт. Играл свободно, в охотку, чувствовал себя настоящим Чуйковым. 22.15. Финал спектакля. Поклоны артистов, режиссера Бортко и автора – Юлия Петровича Чепурина. Зал аплодировал стоя. Маршала нам было не видно. Но по тому, что большинство зрителей аплодировали стоя вполоборота, а иные и спиной к нам, догадались, что он в зале... Когда маршал ушел из жизни, я переживал потерю по-настоящему родного человека. А общался-то с ним – всего две-три минуты». Прекрасный документальный рассказ Евгения Вестника. Портрет маршала Василия Ивановича Чуйкова показан лаконично, но выразительно в двух ракурсах: глазами актера (сильный, но добродушный человек) и зрителями, т.е. народом (привычками и характером маршал плоть от плоти народа), а третий ракурс появляется после чтения другой «театральной были» – «Война», это тоже, своего рода, примечательный текст, потому что он посвящен «гению зла» – Шикльгруберу (Гитлеру), ораторские, актерские и режиссерские способности которого «загипнотизировали целую нацию и направили на дьявольский путь преступлений против всего человечества». Так думает солдат Весник, сидя в окопах под немецким городом Гольдал в Восточной Пруссии в феврале 1945 года, когда наши радисты напали в эфире на речь Гитлера в Берлине. Выступление было построено по музыкальным законам крещендо, хроматической гаммы, смены ритмов и силы звука. «М-да-а, – подумал я еще тогда, – такая звуковая атака на солдат может поднять любого труса и бросить его на амбразуры противника! Дьявол, черт его подери!» Два антипода: настоящий человек, и дьявол. Такие качества война обнажила в людях. На эту мысль наводит читателей Евгений Весник без философской риторики с помощью художественного приема контраста характеров – русского маршала и фашистского фюрера. Этот же стилистический прием противопоставления и контраста характеров прозаик Андрей Канавщиков в книге «Егорыч» (Великие Луки, «Рубеж», 2010) применил к описанию двух «полицаев» на Псковщине – Ивана Егоровича Ефимова (партизанского разведчика в роли полицая) и «питекантропа» Зюхина, «пуще всех других жизненных удовольствий любившего кровь». Повесть не документальная, поскольку документы о партизанском разведчике все еще не рассекречены; автор прибег к модному нынче жанру нон-фикшин, то есть не вымышленный сюжет (так сказать, под документализм), чем и объясняется вымышленная фамилия главного героя – Егорыча – Черепанов (настоящая фамилия у Ивана Егоровича – Сковорода). Параллельно тянется двойное повествование – современная жизнь Егорыча, работа на заводе, семья, друзья, рыбалка (умер в 1992 году) и его воспоминания о войне, о партизанах, о немцах и т.п. Если в «былях» Евгения Весника противопоставлялись силы добра и зла в образах идеологов – маршала Чуйкова и фюрера Гитлера, то в повести Андрея Канавщикова противоборство добра и зла представлено как столкновение бесовщины (или темной, животной, стихийной силы) и народной солидарной жизнестойкости. Так, немцы, устроившие облаву на жителей хуторов из-за их помощи партизанам убивают людей, насилуют девушек и девочек перед убийством со смехом, весело... А что партизаны? Образ командира Мирона в восприятии 18-летнего Егорыча дает объемную характеристику партизанскому движению. Мирон, с которым разведчик мерился силой руками, был как стена! Да, таким, как показывает писатель, был наш народ на Псковщине в годы немецко-фашистской оккупации. Кто же тогда полицай? Фельдфебель Скалъченко, под командование которого поступили под видом полицейских разведчики Черепанов и Ковалев, – бывший главный инженер завода, обиженный на Советскую власть за то, что его не сделали директором этого завода, как мечталось тщеславному инженеру. После операции против партизан или местных жителей Скалъченко любит отвести душу в разговорах с немецким офицером о стихах Гете и музыке Вагнера, то есть приобщиться к вечным образам искусства. Его подчиненный «громила» Зюхин в эти минуты «отрывается» по-своему... В студенческие годы я читала в университетской библиотеке сборник древнеегипетских гимнов, созданных тысяч 7 лет тому назад. У гимнов была прекрасная художественная форма, а вот содержание меня несколько озадачило; я даже поначалу не поняла о чем толкует «поэт». Дошло! Это же воспевание каннибализма! Что лучше съесть – размышляет древний египтянин – сердце врага или его печень? Вот и Зюхин, подстать древнему автору предпочел печень. Пока Фельдфебель разливался соловьем о стихах Гете, Зюхин в амбаре, положив на костерок простой лист железа, жарил печень убитого днем дезертира. Запах жареного мяса и привлек Егорыча, он заглянул в амбар, увидел раскромсанный труп дезертира и повара-гурмана, любителя человечины. Егорыча чуть не вырвало. Прочитав о людоедских привычках Зюхина, я вспомнила еще один факт из университетской жизни. В 60-ые годы ректором МГУ был Петровский. Однажды ректор, узнав о драке студентов, вызвал зачинщика; студент, дрожа от страха, что его теперь отчислят из Московского университета, явился пред очи Петровского, но услышал одну только фразу: «Мы знания по капле вкладываем в ваши головы, а вы их одним ударом вышибаете», – и был отпущен. Прекрасная мысль Петровского. История цивилизаций по «капле» наращивает духовность человека, а он одним ударом (как Зюхин убийством дезертира) эту духовность из себя вышибает и как бы вновь опускается на четвереньки. Так тонка пленка духовности на грубой – материальной и животной – основе природы; война на одних людях эту духовность обрывает и уничтожает, а на других – Мирон, Егорыч – наоборот укрепляет. А ведь повесть очень актуальна сейчас. Такую силу характера, такую укоренность в духовности, такую самостоятельность в понимании событий, какую имел 18-летний разведчик Егорыч (под прозвищем Павла), дай Бог всем и каждому из нас. Жизнь нынче очень сложна и запутана, и все радиостанции тянут «одеяло» на свою сторону – либеральную «Эхо Москвы» в программе «Полный Альбац», патриотическую «РСН» в программе «Своя правда» или «Радио России», и т.д. Душу радиослушателя просто рвут на части. Единственное спасение для него – научиться самостоятельно мыслить. Это хорошо получалось у партизанского разведчика Егорыча. Не грех и нам у него поучиться.
|
