|
|
|
|
Семён КАМИНСКИЙ |
|
© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ" |
|
К читателю Редакционный советИрина АРЗАМАСЦЕВАЮрий КОЗЛОВВячеслав КУПРИЯНОВКонстантин МАМАЕВИрина МЕДВЕДЕВАВладимир МИКУШЕВИЧАлексей МОКРОУСОВТатьяна НАБАТНИКОВАВладислав ОТРОШЕНКОВиктор ПОСОШКОВМаргарита СОСНИЦКАЯЮрий СТЕПАНОВОлег ШИШКИНТатьяна ШИШОВАЛев ЯКОВЛЕВ"РУССКАЯ ЖИЗНЬ""МОЛОКО"СЛАВЯНСТВО"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"РОМАН-ГАЗЕТАГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКАXPOHOCБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Семён КАМИНСКИЙ«Орлёнок» на американском газонеНа аккуратном, коротко подстриженном газоне между моим и соседним домом уже третий день лежит, беззаботно развалившись в весенней травке, отличный новый велосипед – что-то типа «Орлёнка» из моего далёкого детства, только намного лучше. Даже издалека я вижу сияющий руль, шикарные фары и толстые «зубастые» шины, ярко раскрашенные в малиновый цвет. Кто-то из соседских детей оставил его тут, видимо, даже не задумываясь. Интересно, думаю я, как долго пролежал бы такой навороченный «велик», забытый где-нибудь на общественной травке, ну, скажем, в Полтаве или Ярославле? Час? Два? Вряд ли... Но этот-то лежит не там, на родных просторах, а здесь – на американском газоне, в пригороде Чикаго... на Чикагщине, так сказать. И мы – здесь… И стало нас довольно много. Практически везде, даже в самых неожиданных местах американской глубинки можно теперь услышать родную речь. И сказать громко, по-русски, что-то приватное своим попутчикам тоже уже не получится – может оказаться, что и окружающие тебя поймут... Сидим с друзьями в крошечном летнем кафе, едим мороженое. Одна очень разговорчивая женщина из нашей компании громко и смешно рассказывает про грязевой курорт, недавно открытый какими-то предприимчивыми русскими на озере во Флориде. Все столики пусты, но во время рассказа за соседний с нами столик, за спиной рассказчицы, садится немолодой человек, типичный американец, в потёртой «джинсе» и бейсбольной кепке, и тоже угощается каким-то пирожным. Из рассказа получается, что этот курорт, куда наша знакомая случайно заехала во время своего путешествия, – сплошная профанация, рассчитанная только на пожилых русских (у американцев грязелечение не популярно), и пользы от него никакой. Однако наши бабушки и дедушки, привлечённые рекламой в русскоязычных средствах массовой информации, приезжают за немалые деньги в пансионат, верят в целебную силу не очень чистого озерца и, степенно прогуливаясь вокруг этой лужи («ну, как в Карловых Варах»), обсуждают свои грустные стариковские проблемы – сна и регулярного стула: «А как вы спали? А вы сегодня покакали?»... На этих словах мужчина за спиной нашей рассказчицы неожиданно резко срывается с места, в сердцах выбрасывает остатки своего пирожного в урну и по-русски возмущается: «Фу, вы со своими россказнями даже поесть не даёте!»… Висконсин – сельскохозяйственный штат, соседний промышленному Иллинойсу: замечательные леса, холмы, чудные озера, быстрые чистые реки. Множество уникальных парков развлечений. Особенно городишко Висконсин Дэллс – местная туристическая Мекка. Вместе с друзьями, семьёй гостей из Союза, мы заходим в один из местных сувенирных магазинчиков. Чего здесь только нет! Безделушки фривольного содержания, футболки с якобы индейской символикой, шляпы… Друзья выбирают симпатичную двойную солонку – каждая солонка представляет собой половинку глянцевой задницы обнажённой керамической дамы. Мы громко обсуждаем достоинства – и солонки, и дамы. У кассы мой приятель, не говорящий по-английски, оборачивается ко мне с кредитной карточкой в руке и спрашивает: – А этим можно?.. – имея в виду, можно ли заплатить здесь кредитной карточкой. – Можно и этим, – неожиданно по-русски отвечает за меня молоденькая белокурая продавщица за стойкой. Мы знакомимся. Оказывается, девушка – студентка из Полтавы – приехала поработать сюда на лето. Она объясняет пожилой хозяйке магазинчика, что покупатели (то есть мы) – её соотечественники, и хозяйка сразу снижает цену. Затем они долго и тщательно упаковывают каждую половинку керамической попы...
Новоприбывшему в Штаты поначалу кажется, что американцы должны с восторгом и удивлением воспринимать тот факт, что он приехал из России. Но оказывается, что всем, в общем-то, на это совершенно наплевать, и для них мы ничем не отличаемся от сотен других национальностей, правдами и неправдами рвущихся в Новый Свет. – Как же так, – думает новоприбывший, – ведь я же приехал с шестой части земли, с гордым названием… и всё такое? Почему никому не интересно? Ведь это же у нас был почти коммунизм, Ленин, ГУЛАГ, Сибирь и бесплатная медицина! И мы же были с вами закадычными врагами в холодной войне! И мы так любили ваши «Левайсы»! И группу «Кридэнс»!.. Ничего не помогает. Не удивляются они. Разве что иногда, да и то из-за своей пресловутой американской вежливости… Россия вообще рядовым американцам до лампочки (как и все другие страны), и вовсе не мечтают они покорить и завоевать кого-то, что регулярно слышишь от людей у нас на родине. Их гораздо больше интересуют результаты последнего бейсбольного матча любимой команды (причём одинаково – и мужчин, и женщин) и цены на бензин. Ну, может, капиталисты там и олигархи разные об этом как-то думают, но на то они и капиталисты. Видимо, и русские капиталисты не меньше американских мечтают о мировом господстве – и в этом-то их нормальная капиталистическая суть. И ещё совершенно не знают аборигены вещей, близких русскому человеку с детства: например, романов «выдающегося американского писателя» Майн Рида – ну, нет в Америке такого писателя! Ни книг, ни упоминаний... Так же как никто не знает Дина Рида... Ну, ещё понятно, что не известен им луковый революционер Чиполлино, но почему любимого нами милашку Карлсона шведки Астрид Линдгрен они тоже не знают? А вот её же Пеппи Длинный Чулок – пожалуйста! И книжки, и мультики… Правда, библиотеки есть в каждом районе, в каждом городишке – и в них постоянно полно народу. Огромные, великолепно оборудованные, с игровыми залами для малышей, с тысячами и тысячами книг, популярных у них, но о которых мы и не слышали... и среди которых совсем немного знакомых нам по переводам имён... как оказалось. Книги, фильмы, CD и DVD всем выдают бесплатно, в том числе – и на русском языке... И тогда понимаешь, что совсем мы не самая читающая нация в мире, увы!
…И работают они совсем не по-нашенски. Нет, не то чтобы хорошо – халтуры и у них хватает (взять хотя бы не очень высокое качество американского автопрома, по сравнению с японским, например). Но что это за манера работать с отпуском продолжительностью всего в одну неделю и с пятью праздничными выходными днями в год?! И если придёшь немного с бодуна, даже домой не отпустят, скорее уволят... Мои американские коллеги смотрели на меня как на сумасшедшего, когда я рассказывал об отпусках и праздниках в России и Украине – по много дней подряд. Пришлось прекратить крамольные речи, пока начальство не заинтересовалось... А вот социалистическое понятие «Лучший работник месяца» – здесь есть! И называют имя такого ударника капиталистического труда на рабочем собрании, и грамоту дают, настоящую, как когда-то у нас, даже лучше – в красивой рамочке, сразу вешай на стену и гордись! Правда, и тут своя специфика – иногда для таких ударников труда выделяют ещё особое место на парковке, прямо перед входом в компанию, и даже на парковочной табличке пишут: «Для лучшего работника». Вот это да! Обалденное поощрение. А вы говорите, страна развитого капитализма…
Как-то после многих лет жизни в Штатах мы с женой задумались: а почему, собственно, мы остались здесь жить, получили американское гражданство, купили жильё, влезли в многочисленные кредиты? Ведь когда приехали, мы вроде вовсе и не собирались оставаться тут навсегда. Может, потому, что здесь можно реально заработать много денег, получить суперпрестижную профессию или должность, купить огромный дом, повидать карибский рай многозвёздочных отелей и круизов, полюбоваться китами на Аляске, увидеть успехи детей в американских колледжах и бизнес-школах? Это всё, конечно, здорово, но теперь уже и на родине немало зажиточных, достигших успеха людей, иногда такие встречаются даже среди однокашников и старых знакомых. И разве всё складывалось на новой земле так уж беспроблемно и замечательно? Да нет же. И проблем было (и есть) полным-полно, и язык этот английский в голову не лезет, и на душе вдали от родины совсем не легко, особенно если учесть, что дома остались родители и друзья и нужно немало денег и почти целые сутки, чтобы до них долететь – повидать, хотя бы поговорить по-человечески, а не по телефону... Но вот что всплыло внутри нас в результате долгого самокопания: ощущение здешней свободы от ежедневного, подчас ежеминутного унижения, столь знакомого на наших постсоветских улицах, во дворах, в магазинах, в транспорте, на работе... Унижение... На нашей общей родине ты как-то даже не отдаёшь себе отчёт, что этот «дорогой» сердцу атрибут русской (украинской, белорусской...) жизни всегда с тобой. Вроде бы и денег заработал немало, и одеться постарался как все, в турецкие (или китайские) шмотки, может, и бизнес свой открыл и даже машину купил, а вот унижение – продолжается и продолжается. Причём дело не в том, что кто-то конкретный унижает кого-то конкретного. Нет. Просто все унижают всех. Потому что так привыкли. А разбитые дороги и грязные улицы унижают и нищих, и миллионеров в одинаковой степени. И, давая взятку, ты унижаешь и себя, и того, кому даёшь. И мусор в 10 метрах от открытого шикарного кафе, непосредственно перед которым, конечно, всё убрано и выложено аккуратной плиточкой (как в «парижах» и «лондонах»), унижает и богатого хозяина этого кафе, и обычных людей – его посетителей. И... и... и... А главное унижение – в том, что совершенно нереально с этим бороться... Мы думаем, что именно это удержало нас от возвращения (ни в коем случае не говорю от имени других «наших», живущих в Америке – у каждого, конечно, свои причины)…
Когда мы приехали в Штаты, нашему младшему сыну было шесть лет, сейчас – семнадцать, он заканчивает школу. Хотя большинство таких детей вообще не хотят говорить на русском, наш свободно говорит на двух языках. Родным, однако, считает английский. Безусловно, двуязычие это не произошло само по себе – это был непростой труд со стороны всей нашей семьи. Мы всегда общались и общаемся с ним только на «великом и могучем», в детстве читали ему (и он сам прочёл) немало русских книг, а сейчас вместе смотрим советское и российское кино. Пусть реже, чем голливудское, но всё же смотрим. При этом советские реалии частенько приходилось растолковывать. Иногда удивительно, что ему многие – исключительно «наши» – вещи становятся понятными и даже нравятся. Это при давлении тотально окружающей англоязычной культуры! Недавно, самостоятельно увлёкшись группой «Ленинград» и закачав их музыку из Интернета на свой цифровой плеер, сын приходит ко мне со списком отборных ругательств из песен Сергея Шнурова – в английской транскрипции... При этом невинно зачитывает отборные «матюги», смешно коверкая ударения. Он эти слова, конечно, в доме никогда не слышал, а их английский эквивалент – куда как беднее и по количеству, и по нюансам... Мы с женой – в ужасе! «Ну, вот, – говорит жена, – мы увезли его сюда для того, чтобы он этих слов не знал – они нас здесь достали». А что поделать – из песни слов не выкинешь: пришлось как-то объяснить значение. Вот и сейчас из его комнаты доносится шнуровское, задиристо-хриплое «ты – баскервильская сука!»...
Я разговариваю по телефону с Украиной и опять посматриваю со своей деревянной веранды на оставленный кем-то «велик»... – Почему ты не пишешь мне так долго по электронке? – спрашиваю я своего друга. – И дозвониться к тебе я не мог целую неделю!!! – Понимаешь, – виновато отвечает трубка его голосом, – кабель тут у нас украли... Отрезали в подвале, весь девятиэтажный дом сидел без телефона. Вот только сегодня восстановили...
АНГЕЛЫ ПО ПЯТЬТеперь в такие магазины я заглядываю нечасто. Последний раз это было, пожалуй, лет десять тому назад. Когда приезжаешь без особых сбережений жить в чужую страну, сначала вынужден что-то покупать в комиссионных магазинах Армии Спасения. Если не одежду, то, по крайней мере, домашнюю утварь, может, что-то из мебели... Потом, когда есть хорошая работа, свой дом и возможность купить новое, в такие места заходишь с опаской: будто где-то здесь, среди длинных рядов с одеждой, стеллажей с разнокалиберными чашками и вазочками, плохими и неплохими картинами, стульями, столами, диванами и лежалым запахом могут встретиться давнишние эмигрантские страхи или ненужные воспоминания. Да и зачем сюда заходить? Я хотел попасть в соседний ресторанчик, перекусить, но дёрнул не ту дверь. И когда пожилая женщина за кассой так приветливо улыбнулась мне и сказала «Хэлло!», сразу уйти стало как-то неудобно. Я потащился вдоль рядов, вяло разглядывая всякое барахло и обходя редких покупателей. Следом за мной, вместе с очередным звяканьем дверного колокольчика, в комиссионке оказались ещё посетители, видимо, тоже перепутали двери. Я оглянулся – дама в большой светлой шубе громко зашипела на своего спутника по-русски: – Идём отсюда, тут такой запах... – Обожди, дай я быстро гляну на картины, тут может быть что-то... Я повернул за угол стеллажа. Здесь, в картонных ящиках, обнаружились целые горы виниловых пластинок. Некоторые из них – хорошо сохранившиеся и даже запечатанные в полиэтиленовую пленку. Джаз, соул, очень много сборников к Рождеству. Вон натужно улыбается Донни Осмонд, выглянул из-под другого конверта немаленький носик Барбары Стрейзанд, этих я не знаю, этого тоже, Тина Тёрнер, опять Рождество, немножко древнего, забытого рока... А вот-вот... хитро ухмыльнулся старый знакомец – бородатый мужичок с тёмной заплатой на грязных штанах, согнувшийся под вязанкой хвороста на обложке четвёртого альбома «Лед Зеппелин». И обложка, и диск – как новенькие... чудеса! Это ведь 1971.
There's a lady who's sure All that glitters is gold And she's buying a stairway to heaven...
– Фу, не трогай, бог знает, кто этого касался! Объявление рядом сообщило, что все диски – по 50 центов. Боже мой, в одной далёкой стране семидесятых годов такой диск стоил моей месячной зарплаты молодого инженера! У меня давно уже нет проигрывателя... здесь у меня никогда не было проигрывателя, только CD-плеер. Какой блаженный будет внимать сейчас этому шипящему волшебству прошлого века?.. – А кошки – ничего... и пейзажик мы можем подарить твоей маме… Я бережно взял конверт и двинулся дальше. Почти у самой кассы была составлена горка из небольших одинаковых голубоватых коробок. Что-то уценённое, не распроданное в прошлый, а может, и в позапрошлый год, в других, дорогих магазинах, торгующих новыми товарами. Сверху на коробках – картонка с крупной надписью фломастером: АНГЕЛЫ 5 долларов за штуку Открыв одну из коробок, я достал милашку ангелочка, сделанного из приятной на ощупь, шершавой, чем-то похожей на резину керамики, раскрашенной в лёгкие пастельные тона. Он был немного меньше моей ладони, в курточке, штанах и кепке – этакий Гаврош с крыльями. «Сделано в Китае» – утверждала гордая крупная золотистая наклейка у него на заду, под крыльями... что ж, действительно, сделано в Поднебесной… – Я хочу таких… штук пять, – изрекла за моей спиной всё та же светлая шуба, – поторгуйся с ними! Пригодится на подарки. Я неожиданно решил не отдавать этого попавшего мне в руки и, признаться, совершенно ненужного мне глупенького ангелочка. Я продолжал внимательно изучать его, пока они отбирали других, торговались, платили за покупки, и повернулся к кассе только по сигналу колокольчика.
Эта женщина уверена: Всё, что блестит, – золото. И она покупает лестницу в небо. И даже если все магазины закрыты, Она, зная нужное слово, Сможет получить то, за чем пришла. И она покупает лестницу в небо.[1]
Я вышел на холодный воздух: теперь у меня есть ангел за пять долларов и лестница в небо за 50 центов. Неплохо для начала. Или, вернее, для конца.
ДВА ХОБОТАИграет лёгкая танцевальная музыка. Ну, допустим, оркестр Глена Миллера из американской кинокартины «Серенада солнечной долины». Или оркестр нашего Эдди Рознера. Однажды летом, наверно, в воскресенье, маленького мальчика повели в зоопарк. Повели его мама и папа... Ага, раз с ними был папа – это точно было воскресенье. Начну сначала. Однажды летним, солнечным, но не жарким воскресеньем мама и папа повели маленького мальчика в зоопарк. Мама нарядилась в чёрное шёлковое платье в крупный белый горошек, на котором красовалась стеклянная брошка в виде стрекозы, и соломенную шляпку – так тогда было модно. А папа... Впрочем, какое имеет значение, в чем был папа? В зоопарке самым главным зрелищем считался африканский слон. Очень пожилой, но всё-таки слон. Каждый день такого у себя во дворе не увидишь. И вообще во дворе не увидишь. А в те времена даже по телевизору – редко. И телевизор был не у всех. Толпа перед загоном слона стояла большая-пребольшая, но маленьких детей с родителями пропускали вперед. День выдался, как я уже отметил, солнечный и нежаркий, по радио в зоопарке транслировали вот эту самую лёгкую музыку, мороженое и газированную воду продавали во всех киосках, так что посетители вели себя почти вежливо. Слон, как говорится, видал виды. Кожа у него была как огромная, серая, мятая промокашка, а многие части тела от долгой жизни сильно обвисли. Мальчик внимательно рассматривал слона, стоя перед заборчиком и держа маму за руку, а потом, подняв голову, спросил: – Мама, а почему у слона два хобота? Один – спереди, ещё один – сзади, и оба достают почти до земли... Мама сильно смутилась от такого громкого и совершенно конкретного вопроса, тем более что она и сама заметила некоторые анатомические особенности старого африканца. Она в замешательстве оглянулась, чтобы поручить ответ папе, но папы рядом не оказалось. А окружающие люди, услышавшие вопрос юного натуралиста, с интересом смотрели на маму и ждали, что она ответит. – Давай поищем нашего папу, – наконец нашла что сказать мама и решительно потащила сына сквозь толпу. – Сейчас нам папа всё объяснит!.. Но найти папу сразу не удалось, и мама чуть не оторвала мальчику руку в процессе быстрого передвижения по аллейкам, посыпанным мелким хрустящим ракушечником. Папа обнаружился на белой скамейке, в некотором удалении от слона. Он сидел рядом с какой-то незнакомой тётей, и они ели пломбир. Причём тётя, видимо, была незнакомой только для мальчика, потому что папа с ней разговаривал очень оживлённо. Но, когда мама с мальчиком подошли поближе, папа не стал больше продолжать разговор, вскочил и направился к ним навстречу. А мама почему-то стала говорить с папой шипящим голосом, наверно, изображала змею, которую они перед этим видели в серпентарии. И рассказывала она ему совсем не про слона, а про какую-то грязную свинью. И так всю дорогу домой. Мальчик хотел всё-таки выяснить подробности про слона, но мама с папой были так заняты обсуждением этой свиньи, что ему и слова вставить не дали. А потом воскресенье закончилось. И тут мы подходим к моменту, когда я должен сделать признание. Лёгкая танцевальная музыка обрывается... Тишина. Этим мальчиком был я. Но теперь я очень редко думаю о том, почему у старого слона было два хобота. Тут хотя бы с одним разобраться. Чикаго, 2006-2011
Примечания: [1] Композиция «Лестница в небо» британской рок-группы «Лед Зеппелин».
|
|
РУССКАЯ ЖИЗНЬ |
|
WEB-редактор Вячеслав Румянцев |
