|
|
Ольга ДРОЗДОВА |
|
2011 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Ольга ДРОЗДОВАСмерть на двоихТри руки у Богородицы Было в нем самом такое пронзительно-печальное, неизбывно-непоправимое. Он стал одиноким странником, по воспоминаниям односельчан, так и оставшимся непонятным даже своим близким. Его добровольный и раздирающий душу уход из жизни в шестнадцать лет остался в памяти, повергая всех в смятение, хранит отпечаток какой-то неразгаданной тайны. Миряне не оскорбили память, не вычеркнули из жизни этот случившийся смертный грех. Это произошло в девяностые годы, в одном из селений Бурятии. Необычайные обстоятельства этого события заставили о многом задуматься…. Он рос особенным ребенком в обычной многодетной семье, с малолетства выделяясь среди своих сверстников. У него были иссиня-черные, кудрявые волосы, задумчивое лицо, тихий голос и светлые живые глаза; отзывчивый и послушный характер. Рос неслышно, не причиняя никаких неприятностей родителям. Никогда не мучил зверей и не позволял другим их мучить, какой бы телесной силой ни обладал обидчик. Его семья была далека от церкви. Несмотря на атеистические времена, дважды в год, на Рождество и на Пасху, в их доме собирались многочисленные родственники. На Рождество были елки и ряженые, а на Пасху – куличи и катание крашеных яиц с небольшого холма. В шесть лет мальчик попросил окрестить его. Мать отвела сына в церковь «Покрова Пресвятой Богородицы» с расписными воротами, что красовалась в двадцати верстах от селения, где его нарекли именем Глеб. Это был самый светлый и торжественный миг в его жизни. В храме было уютно, тепло, солнечно, все залито каким-то внутренним светом. Во время скромной общей трапезы он испытал неведомое ему всеобъемлющее чувство, что называется любовью, желанием вместить в свою душу весь зримый и незримый мир, и вновь поделиться им с кем-то. Душа воссияла во всей своей чистоте, а птицы по-особенному ликовали в тот день, так было замыслено Творцом. После приезда из храма с благоговейным трепетом рассказывал он своим братьям о погружении в купель и о том, как запомнился ему перезвон деревенских колоколов, такой радостный и милый. После принятия святого Таинства стал особенно дорог ему темный потертый, с твердым переплетом молитвослов – фамильное нетленное наследство прадеда. Оттуда переписал он первые боговдохновенные молитвы «Символ веры» и «Отче наш», спасавшие его в тягостные минуты. Все чаще стал он уединяться, чтобы в тишине читать православные книги, которые неизвестно где доставал и приобретал. Мальчика прельщали радостные жития юродивых, блаженных, столпников, преподобных, мучеников, обвивавшие благодатной теплотой его отзывчивое сердце. Неизвестно, как преломляются в детском сознании легенды о Христе, древние поучения, к кому испытывает симпатии и сочувствие маленький читатель, бесстрастно или пылко примет прочитанное? Детская душа, возрожденная в Таинстве Крещения, устремлена познать Бога, это и имел в виду Иисус Христос, когда говорил: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18, 3). Глеб самонадеянно, без священника, постигал сложные вопросы веры, по-своему додумывая и истолковывая Священное Писание. Учась в девятом классе, он не постеснялся при всех заявить, что готовит себя для духовной жизни. С кем же было ему поделиться своими недетскими переживаниями и размышлениями, если в родном поселении ни действующего храма, ни одного воцерковленного? Однажды окрестившись, односельчане забывали о Боге, продолжая жить повседневными домашними хлопотами. А их в сельской местности хватает. Так же, как и другим, семье мальчика, чтобы прокормиться, нужно было заниматься домашним хозяйством. О родительской ласке пришлось забыть в раннем возрасте. Работа в доме никогда не переводилась: то скот накормить, то заготовить на зиму сено, почистить хлев, сводить овец к речке, помочь матери приготовить еду, натаскать воду, так как много нестиранного белья и немытой посуды. А еще как старшему брату, приходилось присматривать за младшими детьми. Конечно же, мать, загруженная домашними заботами и постоянно думая о пропитании детей, не позволяла подолгу проводить время за чтением. Казалось бы, многодетная семья – это благорастворение, сопринадлежность, но ничего аналогичного в семье Глеба не происходило. Наоборот, все психологически уставали друг от друга в каждодневных заботах, и несбыточное желание, хоть на минуту остаться в тишине, усиливало раздражение. В родном доме никто словом ласковым не утешит, втайне грустили, жили как-то не любя. Наталья Петровна была жестокосердна к детям, зато неистово и сладострастно любила отчима Глеба, дарила всю свою нежность, стараясь во всем ему угодить. Она приковалась к его интересам, привычкам, образу жизни и не замечала никого вокруг: ни Бога, ни близких, ни детей. Страсть к нему ослепила, иссушила врожденные материнские инстинкты. Любовь во всем своем величии и самопожертвовании обернулась злом, любовь свыше всякой меры переродилась в поедающую и огненную стихию. Подобная любовь-страсть подавляла, подчиняла, требовала поклонения, ненаполненная Божьей благодатью, христианским смирением, она превращалась в сиюминутное телесное наслаждение. Наталья Петровна не замечала сына ради любви, которая оказалась ложной. Испытать сиротство при живой матери – недетский крест, они рано вступили во взрослую жизнь, стали самостоятельными в быту, научились преодолевать всяческие трудности в одиночку. Когда подростка избили одноклассники, мама узнала о случившемся не сразу, а от чужих людей. У Глеба был любимый христианский завет, который особенно он удерживал в памяти: «Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов». Однако даже в роковые для него дни Наталья Петровна предоставила свободный выбор между жизнью и смертью. Она чувствовала, что с Глебом происходит что-то непонятное, неизъяснимое, но особого волнения не испытывала. «Возраст такой, переходный», ─ все говорила. То, что случилось дальше, ─ это Божий промысел и Божие предостережение для остальных. Так и останется вечной тайной для человечества, почему иногда хочется встать на край, и, затаив дыхание, заглянуть в бездну, принять самый страшный обман сатаны, наслаждение-оборотень, если учесть, что добровольный уход из мира – мнимое избавление от невыносимых душевных страданий. Как гениально заметил классик: «Все, все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья». (А.С. Пушкин) В автомобильной катастрофе погиб друг детства Вадим, единственный, с кем мог поделиться своей радостью и болью Глеб. Это стало роковым событием. После ухода в вечность Вадима какая-то неведомая сила терзала и грызла подростка, который все чаще оставался в затворничестве, много молчал, уходил в ближайший ельник под сень мрачных деревьев. Замечали перемену и учителя, но поговорить откровенно с ним никто не решался. Быть может, тогда зародилось в нем исступленное желание внезапно прервать биение молодого сердца, навек разорвать мысли и чувства, раствориться в вечности, мгновенно лишить себя какого-либо участия в процессе жизни, где солнце, облака, горы Саяны в сосновых лесах, тепло-красноватый песок сверкающего Байкала с кружащимися над ним белыми чайками, села, деревни, дороги. Было невыносимо чувствовать, осязать красоты, которыми наполнен мир и одновременно с этим понимать, что он лишен чего-то нужного. Он, видя этот обветшавший духовно мир, стыдился его и чаял нового, с духом истины. Это осознавал, но что было делать, когда так нестерпимо мучительно и больно. За три дня до гибели Глеб поехал к богонаставнику в пламенном порыве на откровенность. За день до смерти запомнились многим его горящие болезненным огнем глаза, напоминавшие сверкание раскаленных углей. Он не осознавал, что совершает смертный грех (самоубийство), а верил, что созидает христианский подвиг самопожертвования, не оставляет в вечном и мрачном одиночестве друга, разделяя тяжкую долю на двоих. Добровольная жертва во имя дружбы была принесена. И вопль Богородицы на все небо. От рукотворных поступков человеческих икона Троеручицы в доме родном содрогнулась. Виноваты все. Его смерть – неуслышанный крик о помощи, разбившийся о малодушие окружающего мира. Никто не остановил, не протянул руки, не сделал ни малейшего движения в его сторону. А, он, верно, взывал о помощи, выказывая своим поведением: «У меня беда. Помогите». Но никто не отозвался. Жалость к сыну и собственная вина закрыли все грани понимания для матери. И земля – вся земля – как будто опустела. Она не думала о случившемся горе, а только чувствовала его, а ее материнские молитвы поначалу напоминали отзвуки заупокойной протяжной песни. Эта потеря, перенести которую невозможно. При жизни не замечала его, не был так дорог, а сейчас, потеряв, в траурном облачении все крестилась «разбитой» рукой и готова была живою душой с ним в гроб лечь. Творец отобрал родное дитя, даровав веру. Цена многострадальная, мученическая, орошенная кровавым, расколотая на черные кресты. Мать плакала и до, и во время, и после похорон. Дни стали серыми, словно горе стерло с них все краски. Только от благодатной беседы со священником, как лампада, теплилась надежда на спасение сына. Бледная Наталья Петровна с замиранием сердца ловила каждое слова богонаставника: «Семья должна прийти в вере, а потом по вере и Спаситель воздаст за молитвы, все возможно, просите и дано будет. Вручайте как себя, так и участь своего чада воле Господней, премудрой, всемогущей». Известен реальный случай: подвижница Афанасия, по совету Дивеевской блаженной Пелагеи Ивановны, трижды постилась и молилась 40 дней, прочитывая ежедневно 150 раз молитву «Богородице Дево, радуйся» за своего в пьяном виде повесившегося брата и дано ей было откровение, что по ее усердной молитве брат освобожден от вечных мучений. Мать Глеба винила себя за тление неестественной страсти к мужчине. Вспоминались слова, случайно оброненные кем-то из сельчан: «Ради любовных утех не усмотрела за сыном. Разве это мать?» Как лезвием по сердцу, о, насколько был прав православный старец, предупреждавший: «Сам Бог есть мера, ─ и остерегайтесь перейти свою мерность, чтобы она не расстроила гармонии». Встревоженные миряне, возможно, впервые задумались всерьез над смыслом собственного бытия, над православным воспитанием детей, над спасением души. На окраине села, около моста с речкой, воздвигли крест, отстроили церковь «Боголюбскую», а пока шло строительство, службы проходили в доме семьи Глеба. Необычайные обстоятельства ухода из жизни Глеба, окрашенные в религиозные тона, приводили всех в замешательство. Его странная смерть стала предметом крайнего удивления для мирян, возводившая многие простые сердца на ропот. Что же можно в утешение сказать при таком горе? В округе слышалось безутешной матери: «Бога на совет призови, молись, а не оплакивай». Двоюродная сестра Татиана в пылу сказала: «Не по Христу сделал, погубил себя во имя телесного и бренного, самоубийство - отречение от Божьей благодати. Проклятие родовое принес нам». Доносился до матери разговор между соседками: ─ Еретически поступил-таки. Святотатец. ─ Умилосердись. Душу-то свою он не погубил, сработал этот грех по любви, по неопытности. Что говорить? Все спутал. Просто-напросто многих тонкостей православия не ведал, а бывают случаи тяжелые. Здесь Господь будет судить, не люди. А коли осудим, то больше согрешим, обречем и себя на ад кромешный. ─ Мальчишку жалко, так погибнуть. Господь есть любовь, это не Божий промысел. Грех-то непоправимый, но у Господа нет ничего невозможного. Спаситель, может, помилует, раз столько людей к вере пришли. Милость Божия будет для него. Если Бог простит, то не самоубийство значит. Мы многих обстоятельств не знаем до конца. Спаситель по милосердию беспредельному милует всякую живую душу, а тут дитя с родниковой, чистой душою. Раз смерть принесла такие духовные плоды, значит, Богу угодно была такая жертва, во имя благодатных дел, произошедших в селе, помилует. ─ Если человек попадает в сложные жизненные тупики, значит, у Господа есть выход из него. Иначе бы он не допустил этой ситуации. Наталья Петровна втайне надеялась и молилась, чтобы Бог даровал младшему сыну Григорию монашеское поприще, и он бы искупил своим служением смертный родовой грех. Так зачем же Спаситель допустил сотворить над собственной жизнью такое злодеяние добросердечному и отзывчивому мальчику? Не избрал для назидания человека, впавшего в явный грех, которого особо жалеть не стали, а молва о нем быстро забылась бы. Одно водное крещение еще не ведет к христианской жизни. Святое Таинство сравнимо с родами, а духовная жизнь новокрещенного зависит от религиозного воспитания. Нужен наставник в вере, поскольку прошедший только что обряд крещения еще не умеет «питаться» верой. Сначала надо обучать слову Божьему, а затем крестить, насаждать, а возрастит сам Бог. Глеб по малолетству пошел к Богу в одиночку, без поводыря, краем ризы ухватился за веру, а глубины всей не постиг. Вера сердцем постигается, а разум родит сомнения, отнимает покой. Разум без веры - плохой советчик, человек следует велению плоти и падает все ниже и ниже. Высшие начала: душа, Бог - познаются сердцем, «Блаженны чистые сердцем, яко тии Бога узрят». Для мирян настало время полного обновления, а смерть Глеба для многих мирян превратилась в спасительный и целебный источник. Быть может, своей смертью жертвенно спас ближних? Пробудил от окамененного бесчувствия, воскресил, заставил соборно пойти на подвиг. Вдруг Господь помилует, пожалеет, спасет от вечных мук душу одинокого странника? Парадоксальны все же бывают обстоятельства, располагающие к добру. Если рядом находится мудрый священник, то таким обстоятельством может стать и суицид близкого человека. Поистине, неисповедимы пути Господни, приводящие заблудшие души к вере. Самоубийство ─ это яркий фонарь, который высвечивает и извлекает из земной повседневности и человеческой теплохладности краеугольные истины православия. В этой духовной точке кипения испытываются, отвоевываются, предаются вечные ценности, скрещиваются все «за» и «против» в отношении веры и безверия, на опыте утверждаются непреложные христианские сверхценности.
|
