|
|
Елена СУПРАНОВА |
|
2010 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Елена СУПРАНОВАЯ еще успеюРассказ «Особый интерес представляют знаменитые берестяные грамоты – письма простых
горожан, – Последняя трапеза этого года. Сейчас отведаем медку. – Милован зачерпнул ложкой из бочонка тягучего янтарного меда и наложил в чашки себе и Заре. Она склонила голову ниже, и хотела только немного слизнуть с ложки, чтобы муж не догадался, что ей сейчас совсем не хочется есть, но он остановил ее: – Подожди. С полной ложкой он шагнул к печке, и мед потек тонкой искрящейся струйкой в огонь. Так, теперь огонь не будет на них в обиде. Отведав меду, Милован отложил ложку в сторону, перевернул ее и встал из-за стола. Огонь, огонь – все мысли его только о Боге огня. Сейчас он затушит этот и добудет новый "чистый" огонь. Так делали его дед и прадед. На разбросанных полешках маленькие язычки пламени кружились в своем замысловатом танце. Зара понимала, что муж священнодействует, поэтому старалась затаиться и сделать вид, что ей совсем не интересно то, чем он занимается, но невольно потянулась всем телом к гаснущему огню и в последний раз согрела ладони. "Не обижайся на нас Огонь-батюшка. Возгорится Божье око и очистит от скверны избу и всю нашу жизнь", – так думала она, а сама нет-нет, да и поглядывала на Милована. Согретую ладонь она приложила к своему большому животу и почувствовала толчки. "Ножкой бьет и бьет, неугомон. Вот родится мальчик, обязательно мальчик. А вдруг – девочка? – Зара снова быстро взглянула на Милована, примостившегося на лавке возле оконца. Сейчас он все приготовит и начнет добывать новый огонь. – Ты, мой Бог, не держи на нас, неразумных обиду, – проговорила она про себя и посмотрела во двор через открытое оконце. – Мы тебя накормим-напоим, чем сами богаты. Ну, а ты помогай нам". Она видела, что Милован устал, а огонь всё не возгорался, хотя и мох сух, и муж работал споро. Наконец показался дымок, еще несколько движений – и огонек весело заплясал. Зара кинулась с пучком сухого мха к мужу, но он опередил: его рука успела подбавить раньше, и огонь стал набирать силу. Перенести его в печь было нетрудным делом. Милован закрыл волоковое оконце. – Завтра поеду за дровами. – Вдвоем с Бахорой едешь? – Нет, в этот раз Горюн обещался помочь. Хочу в Дальний лес ехать, там сушняка больше. – Это хорошо, что не один поедешь, – поддержала его решение Зара. Она уселась удобнее на лавке возле самого устья печи. Веретено быстро вращалось, и ее рука еле успевала за ним сучить нити. Новый огонь светил ей ровным светом, и было хорошо смотреть на его доброе пламя. – Я боюсь оставлять тебя одну. – Милован подошел к ней и провел рукой по непокрытой голове. Рука Зары застыла на миг над пряжей, и она прильнула всем телом к мужу. – Бабка Рявка была у меня вчера. Сказала, что все хорошо. Я, наверное, не пойду завтра провожать тебя за ворота. Она наказала мне, чтоб я за ворота – ни ногой. И еще. Оставь дома свой пояс: пускай твоя сила меня охраняет и без тебя. Милован гладил ее по спине легким движением руки, а сам приговаривал: – И без меня ты как со мной. Ты только думай обо мне. «Желанная», – подумала она, чувствуя спиной тепло его руки. – А если девочка родится? – Зара даже испугалась своих слов, и снова повторила: – А девочка вдруг, что мне делать тогда? Ты наказал: если сынок – обрезать пуповину на глиняном горшке, чтоб черепаном был. Как же мне быть, если девочка родится? – Делай так же. У нас в роду и девки были по глине мастера. Ей передам все, что умею. Главное, чтоб все им про старину рассказать, как мой отец – мне. Обязательно бы сынка нам, а? – он умоляюще взглянул на жену и надолго замолчал. Уже вечерело, красное солнце ласкало последними лучами. Вдруг сказал: – Давай назовем его Нежданом! – Нежданом? Это хорошо, – откликнулась она. – Это даже лучше, чем Нежеланом. Я его не жду, и ты не ждешь, – проговорила она, отгоняя от нового имени злых духов. – А дома будем звать его Волчком.
* * * В десять лет Неждан бойко отвечал отцу про Бога Сварога. – Не торопись, – прерывал Милован сына, – про Бога всего небесного говоришь, а мысли, чую, – на улице с шустрым Вороном. – …Бог Сварог передал людям законы жития, научил плавить руду… – частил сын. – Ну, а Стрибог – кто? – сбивал отец, чуть прищурив глаза. – Стрибог – повелитель ветров, – ответил Неждан, с хитрецой посмотрел на отца и спросил: – А кто главнее: Сварог или Макошь? Отец покачал головой, недовольный вопросом сына, и, не торопясь, ответил: – Есть Отец всему небесному – Сварог, и Макошь – Мать наша земля-кормилица. Неждан скороговоркой продолжил: – Родные братья – Солнце, Молния и Огонь – дети Сварога и Макоши. Податель всех благ Даждьбог – Бог солнца, ездит по небу в колеснице. Чудесная колесница несется себе по небу, и золотые крылья белых коней споро машут. – Неждан быстро замахал руками, и закружился по двору, весело пританцовывая. – Всё, иди гуляй, – отпустил отец сына, но все же сказал ему вдогонку: – Нельзя так о богах, никак нельзя. Иди себе. Потом потолкуем. Теперь Милован был доволен сынком: все им выучено в точности. Спроси ночью – обо всем расскажет и не споткнется. Вращается колесо гончарного круга, рука обводит в последний раз горловину корчаги, и круг останавливается. Солнце ласкает робким предзимним теплом. Скоро похолодает, тогда придется перебираться в избу; там душно, и мысли Милована потекут как бы в одном русле: снова ждать весны. А пока – новый ком глины прилеплен к середине круга, колесо равномерно вращается, мысли спешат, плавно переходя с одного на другое.
* * * – …Еще перепиши от сих до сих, – ноготь черканул по бересте. Отец погладил отрока по склоненной голове, и опять повторил то же, о чем говорил ему и вчера, и две луны назад, и год назад: – Эх, сынок, почти не остается тех, кто помнит старину. Как просил меня еще мой дед: помни. Я бы помнил, да годы свое берут – вдруг забывать стал. Вот забыл в прошлый раз рассказать тебе про погост – ты и не записал. Скоро никто и не вспомнит, что погост – это место, где останавливаются погостить. А кладбище так стали называть, чтобы отвести от живых злых духов. Ты, сынок, перепиши ту грамоту, не поленись.
* * * Тихо журчал ручей в овражке. Ненаш сын Чайки вел сына своего Пелеву показать всходы овса. Дружная весна покрыла зеленью поля: такая прокормит целый год. Не запоздать бы только с уборкой, чтоб не осыпался овес, не полег. – Вот мы с тобой, сынок, все запишем и сохраним. Ты не смотри на дружка своего Зайца: тот, по всему видно, много дописывает от себя. Отец его мне приносил эти грамоты. Читал я их, читал… – Я тоже читал, – вставил Пелева. – …Про богов наших Заяц пишет без уважения, не боится их прогневить. – Отец остановился, рукавом рубахи вытер пот со лба. – А ведь он старше тебя, понимать должен. Нехорошо это. Пишет о самом пустяковом. Про то, что отец его купил бочонок меду, да о том, что на торжище выменял горшки за берестяные туеса; сколько отдано за соху… Пустое пишет, – он махнул рукой. – Ты опиши тем, кто после нас будет, как не прогневить богов, чем богата наша земля. А он – про торг, чего запас на зиму. Эх-эх… Успеть бы только все записать. Хотел тебе, сын, еще рассказать про то, как люди раньше жили в полутьме, без солнца… К деревне подходили со стороны леска. К вечеру топились избы, дымы низко стлались в безветрии. Но что это? Там, где виднелась их изба, кажется, дым гуще. – Горим! – крикнул Ненаш – и бегом туда. Сгорело всё: изба, навес, амбар и… всё сгорело. Ненаш сидел прямо на пепелище, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону, и все повторял: – Наши – сгорели, а Зайцевы грамоты – целые. Почему – наши, а? Вот беда-то!.. Пелева гладил отца по плечу и звал к соседям ночевать. – Не хочу, не хочу я отсюда, – гудел Ненаш. – Иди, сынок, а я еще побуду тут. Избу к зиме мы с тобой, конечно, отстроим. Люди помогут, не дадут пропасть. Мир поможет. – Он посмотрел на сына глазами, полными слез, и спросил то ли его, то ли себя: – Его будут читать, а мы с тобой – где? Я не успею тебе все опять наговорить. Чую, недолго мне осталось. – Он поднял голову и крикнул в небо: – Тебе, Сварог, так хочется, чтобы те, там ничего не знали о богах?! А я еще успею что-нибудь! Вот возьму и успею… – Слезы закапали на его рубаху, он закусил губу, чтоб не завыть. – Пойдем, тятя! – тянул отца за рубаху Пелева. – Ну ладно, я посижу еще с тобой, попишу. В лето Ненаша сына Чайки снесли на погост. Изба Пелевина дружка Зайца выгорела через три весны. Сам Заяц что-то вспомнил, кое-что ему как будто привиделось (или домыслилось?), вот он и записал. Время и это превратило в пепел и тлен.
|
