|
|
Геннадий СТАРОСТЕНКО |
|
2010 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Геннадий СТАРОСТЕНКОСталин и Троцкий – ещё пара штрихов
Все эти ужасы непроходимо забивают наше подсознание продуктами распада – некими слепками-фантомами, и в последнее двадцатилетие в нашу нравственную картину мира вместилось их столько, что подлинному, этически должному и человечному в ней почти не осталось места. Первоначальный капитал, «ревнивый бог Израиля» (если по Марксу) катком размалывал все прежние представления о добре, сознательно удесятеряя зло, чтобы скорее опрокинуть Россию к новым императивам ее транснационализации. А уже в недавние годы СМИ либерального цикла, как бы в подражание Гераклу, взялись активно нагонять волну в сторону «авдиевых мерзостей сталинизма». Желая совершить омовение фрагмента отечественной истории продолжительностью в несколько десятилетий. А заодно привить стране и массам комплекс вины, если получится. Великодушные западные демократии в формате представительских структур тем временем готовятся добавить этой волне резонанса и приравнять сталинизм к фашизму, а Сталина к Гитлеру. Попытки парламентской ассамблеи ОБСЕ – зримое тому подтверждение. Каяться нам не в чем, но печаль ситуации в том, что, даже если бы мы и согласились покаяться в грехах по немецкому образцу (само собой, гуманитарной контрибуцией дело не ограничилось бы), рассчитывать на некий «план Маршалла», который помог бы нам восстановить промышленность до уровня передовых стран мира, увы, не приходится. В их представление о мировом разделении труда это явно не входит. Иосиф Джугашвили – конечно же, не подарок для отечественной истории. С этой личностью, как и с феноменом социалистической автократии, общественная наука бьется многие годы. Однако огульное его оплевывание с заоблачных высот либеральной мысли не отвечает ни практическим задачам государственного строительства в РФ, ни приоритетам современного обществоведения Между тем, со все большей очевидностью вырисовывается и следующая тенденция: в противофазе креативу по «десталинизации» поднимается волна идеализации Троцкого – как исторической альтернативы «вождю народов». Лейба Давидович Бронштейн все чаще рисуется истинным мессией, «гением революции», ее донкихотом, ее чегеварой, рыцарем без страха и упрека. В его исполнении только и мог быть создан подлинный социализм, единственно правильный. На наших глазах происходит пропагандистское противоположение двух образов, в одну чашку фемидиных весов ставят Сталина, в другую Троцкого – и последний, ангельски кроткий, легкий и безгрешный, стремительно взмывает ввысь, одесную самого Саваофа. Превозмогая сослагательное наклонение, скрипят и ломаются перья в его защиту – а также микрофоны на ТВ. Банальная эрудиция подскажет нам, что в социальных революциях Лев Давидович на первое место всегда ставил приоритеты их интернационализации, что Ленин называл его «иудушкой Троцким», обвиняя во фразерстве, беспринципности и развале РСДРП, что Троцкий был автором Брестского мира с дилетантским и предательским лозунгом «ни войны, ни мира», что был зачинателем «красного террора», что как председатель Реввоенсовета лично повинен в массовых расстрелах, «расказачивании» и миллионных репрессиях, что совершил преступления против человечности куда более чудовищные, чем его антагонист Иосиф Сталин. При этом банальная эрудиция, пожалуй, не распространится на знание о том, что Троцкий умело замаскировал свое участие в расстреле царской семьи, возложив всю ответственность на Свердлова и непосредственных исполнителей – Якова Юровского и Шаю Голощекина. Известны высказывания Троцкого в тот период о необходимости совершения некой акции, после которой дороги назад не будет – только вперед, к мировой революции. Известно, что и «заговор троцкистов» не был мифом. Борьбу со Сталиным Троцкий вел жестокую – как до высылки из СССР, так и после. И даже не против Сталина как сторонника национального в революции, это была всепоглощающая кровная месть обидчику. Но разве он был опасен для Сталина и его идейного окружения - в изгнании, на Принцевых островах и в Мексике? Безусловно, опасен. Во-первых, склонность ко всякого рода возмездиям была в крови у Льва Давидовича, вспомним его обращение к кадетам еще в декабре 17-го, давшее сигнал к террору: «Вам следует знать, что не позднее чем через месяц террор примет очень сильные формы по примеру великих французских революционеров. Врагов наших будет ждать гильотина, а не только тюрьма». И вот еще: троцкисты во множестве присутствовали среди дипломатических и торговых представителей СССР за границей. Они и образовывали тот медиум, посредством которого Лев Давидович мог сообщаться со Страной Советов, будучи в изгнании. К середине 30-х он стал активным пропагандистом «второй революции». Выступал с программой политической революции против «засилья сталинской бюрократии». Ему уже было недостаточно «убрать Сталина», чего он требовал за несколько лет до этого. Теперь он призывал менять сами основы нового строя в России – экономические и культурные. Сталин, при всех своих недостатках, еще на излете Гражданской войны осознал историческую пустоту и гибельность троцкизма для России и ее национальных окраин. Гибельность не самой идеи мирового социализма, а именно пустопорожней революционной практики троцкизма. Да и в международном смысле Троцкий был не вполне адекватен историческому моменту. На встречах с иностранными журналистами вплоть до конца 20-х он говорил в основном о крахе капитализма и перспективах революции в Европе. Буржуазную Европу и Америку это, безусловно, не могло не беспокоить, в риторике Троцкого им виделись реальные угрозы. Неудивительно, что Сталин, научившийся думать о стране с позиций национальных интересов и приоритетов промышленного развития и реально озабоченный ее международным положением, презирал идеализм Троцкого. Троцкому и самые границы страны виделись иначе: Границы СССР – временные траншеи классовой борьбы… Троцкий же и его сторонники питали ответное презрение к сталинистам, переходящее в ненависть. Это манихейское противостояние не предполагало компромисса в принципе. (Уж таково мы устроены, таков наш симбиоз во многом и ныне: традиционализм и либерализм в России - это как материя и антиматерия, ужиться им крайне сложно, уж больно разные интересы.) А на спусковой крючок репрессий 37-го Сталин нажал, когда выявилась реальная опасность для власти. Были названы руководители «заговора военных и троцкистов»: Бухарин, Гамарник, Енукидзе, Карахан, Корк, Рудзутак, Рыков, Тухачевский, Уборевич, Ягода, Якир, Эйдеман. Следствие связало заговорщиков с Троцким, идейно и этнически им близким. Нет оснований полагать, что и пламенный бунтарь Зиновьев (Апфельбаум), многократно прошедший огонь, воду и медные трубы, вдруг оговорил себя на следствии - что решение троцкистско-зиновьевского блока об убийстве Сталина было принято по настоянию троцкистов Смирнова, Мрачковского и Тер-Ваганяна, и у них имелась прямая директива на это от Троцкого. Троцкизм к тому времени отчаялся победить сталинизм в открытой политической борьбе – вот и решился на самые отчаянные меры, тут и террористический опыт начала века пригодился бы. Ответная реакция сталинизма была беспощадной и пронизала цепной реакцией все общество. Но давайте взглянем на Троцкого со стороны фактов и констатаций менее масштабных и пафосных. Мировая революция – это одно, а Троцкий как он есть – совершенно другое. И лучше всего это сделать, обратившись к источникам надежным и проверенным, хотя бы и относясь в меру приветливо к тому, что публикуют на злобу и потребу дня господа Э. Радзинский или Л. Млечин. О Сталине и Троцком написано столько статей и фолиантов, что даже узкие специалисты теряются перед выбором. И все же есть свидетельства, которым не доверять трудно. Например, Исааку Дойчеру, писавшему о Троцком небеспристрастно, скорее с симпатией – но и со знанием дела. Сам Дойчер вырос в ортодоксальной еврейской среде, однако, по его словам, отверг «талмудический обскурантизм» и долгое время до Второй мировой оставался одним из ведущих представителей троцкизма в Польше. Эмигрировал в Британию, но с левыми доктринами не порывал до конца своей жизни. Был убежденным пацифистом, с Бертраном Расселом выступал в Трибунале против военных преступлений США, осуждал войну во Вьетнаме. Известен как автор трехтомника о Троцком. При всей сдержанности тона автором он был вполне открытым – и не чуравшимся иронии по адресу своего героя. Так, с первых же страниц повествования «Троцкий в изгнании» Лев Давидович предстает читателю в довольно комическом свете. Как живой и довольно забавный персонаж. Вот его ссылают в 28-м в Алма-Ату. Следует сцена редкостной трагикомедии. Троцкий заперся и отказывается впустить сотрудников ГПУ. Общается с ними через закрытую дверь. Сотрудники взламывают дверь и врываются в квартиру. Офицер этой группы конвоя, оказывается, служил в его охране в Гражданскую. Перед лицом бывшего начальника он теряет самообладание и в отчаянии бормочет: «Застрелите меня, товарищ Троцкий. Застрелите меня!» Троцкий успокаивает своего тюремщика и убеждает его выполнить приказ. Но тут же вновь принимает позу неповиновения и отказывается одеваться. Агенты ГПУ снимают с него тапочки, одевают и, поскольку он отказывается идти, несут его по ступенькам под крики и вопли семьи. На Казанском вокзале, куда его везут, вождь революции отказывается идти к поезду, и его снова несут – теперь уже к вагону. Что это – поза протеста, революционное малодушие экс-председателя Реввоенсовета или особая позиция, которую он часто занимал в идейных спорах? Это свойство его нрава, и Дойчер приводит неисчислимое множество особенностей личности Льва Троцкого подобного рода. По существу, это было продолжением акции неповиновения, случившейся еще накануне 16 января. Приход ГПУ ожидался именно в тот день. Поздно вечером появился Раковский с друзьями. Они рассказали, что на вокзале собрались тысячи людей, чтобы попрощаться с Троцким. У поезда, в котором он должен был следовать, состоялась бурная демонстрация. Многие забегали вперед паровоза и клялись не позволить поезду тронуться. А спустя пару дней, когда Троцкий уже ехал, в поезд сели два его секретаря, Сермукс и Познанский, всецело ему преданные, сделав попытку обмануть ГПУ. Все это, опять же, и забавно, и трагично. И свидетельствует о том, что у Льва Троцкого были сторонники, готовые к самым решительным акциям. Сам он был убежден, что было бы преступным не дать этому ресурсу действия. Уже из ссылки он слал председателю ОГПУ В.Менжинскому издевательские телеграммы, требуя одновременно от местного ГПУ оградить его от опеки шпиков и грозясь «забастовать» и отказаться от участия в охоте, единственном его развлечении в ссылке (в Казахстане он устраивал охоты-экспедиции длительностью до десяти дней)… В последнее время развенчание образа Сталина все чаще начинают (на НТВ, в других СМИ) с разоблачения его бытового аморализма. Вот он бабником был: в ссылках наш революционный грузин заводил обязательно флирт с простушками, оканчивавшийся деторождением. Выходит, что и по элементарной «аморалке» он в вожди не годится – не то что по иным соображениям. Но чем лучше Троцкий? Убежденным хранителем домашнего очага он явно не был, у него было две жены (А.Соколовская и Н.Седова), его пассионарность то сублимировалась от элементарному либидо к социальному, то наоборот. Взять, например, его роман с Фридой Кало, женой Диего Риверы, приютившего Троцкого в Мексике. Обстоятельства их связи стали известны его супруге Наталье, и Троцкий писал ей, что «полон стыда и ненависти к себе», умолял простить. В этой связи представляется интересным комментарий историка Н.А. Васецкого к книге И. Дойчера о Троцком: «Как отнесся к происшедшему Диего Ривера, судить не берусь. Но уверен, что если бы он узнал о флирте в его разгаре, Троцкому не надо было бы ждать Рамона Меркадера» (псевдоним Жака Морнара, убийцы Троцкого). Измены и любовные увлечения случались и до этого. В донжуанском списке Троцкого была и англичанка-скульптор А.Шеридан, и поэтесса Л.Рейснер. Всего лишь несколько штрихов… Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Речь-то идет о человеке, который за десяток лет до этого отправлял свои властные функции и проявлял свою революционную волю отнюдь не в клоунском формате. Враг всего национального, он не искал компромиссов и путей примирения русских с русскими. С восторгом демиурга он росчерком пера предавал смерти миллионы людей. Пусть меня простят историки, но в личности Троцкого, с его склонностью к театральности и броским позам, присутствовали черты сходства с Нероном – а в чем-то даже и с Джокером из фильма «Бэтмен». В этой позе, в этой театральности во многом и проявлялась та «особая позиция», которую он занимал во всяком деле и которая его отличала как политического деятеля. Так следует ли Троцкого изображать как позитивную альтернативу Сталину? Нет, конечно же. Даже исходя из нескольких штрихов, что упомянуты в рамках этой краткой и не претендующей на научность статьи. Да, Сталин был деспот. Но его деспотия работала на сплочение страны. А Троцкий был диктатор – и его диктатура внутренне раскалывала ее. Плохо то, что мы и поныне пребываем в этом манихействе, в состоянии внутреннего раскола, и это обрекает страну на дальнейшие беды, на взрывающиеся плотины ГЭС, на срывающиеся с рельсов экспрессы, на полыхающие найтклабы. А как хотелось бы большего единства – и меньшей борьбы противоположностей. Хотя бы в этом отдельно взятом наступившем году…
|
Летопись достижений постсоциализма в России испещрена высокостильными
декларациями, но каждый день в нее красной кровавой строкой ложатся хроники
ужасов и злодеяний, о которых и помыслить страшно – не то что рассказывать. И
каждый новый ужас превосходит предшествующий по цинизму, по безбожности и
бесчеловечности происходящего.