|
|
Юрий СЕРБ |
|
2010 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Юрий СЕРБСвободу Новому Году!Повесть Давайте присмотримся к этому парню тридцати лет, что сошел с московского поезда ранним утром тридцать первого декабря на вокзальный перрон северной столицы. Всего багажа у него – заплечная сумка-рюкзак. Был последний день девятого года последнего времени по новому календарю – тогда и началась эта история, которую мне рассказал он сам и которую я вам перескажу почти его словами. Павел был у нас в классе верховодой, главарем и зачинщиком, девчонки были от него без ума, а учительниц от него трясло. В девятый класс он не пришел, уйдя в электромеханический техникум, а учительницы облегченно вздохнули. Меня он тоже звал с собой, но я, всегда восхищавшийся Пашкой и сильно завидовавший ему, все же послушался своих родителей и остался в школе до конца. Связей мы не теряли, но когда я прочел в газете о какой-то молодежной выходке и о задержании нацбола Павла Маторина, то мне и в голову не пришло подумать на Пашку. Маторины в наших местах – привычная фамилия, а себя я считал близким другом Пашки – уж я-то бы знал! Когда же все подтвердилось: это мой, или наш, Пашка, то я долго носил свою обиду, что мне он не доверился и что я не знал ничего о его нацболизме. В то время я уже учился на истфаке и, узнай бы я это о Павле вовремя, наверняка бы осмеял его участие в такой нелепой организации – ну как можно вместе лепить национализм и большевизм? Но Павел Маторин – он из тех, кто до всего доходит сам. Мои слова для него мало что значили, хотя друг он верный, вернее не бывает. Так он расстался и с нацболами – вполне самостоятельно. А что теперь он делает в императорской столице? Вот и посмотрим…
Выйдя на привокзальную площадь, он прямо-таки прибалдел, увидев громадные, толстые плиты красного гранита, которыми был вымощен тротуар. Мало того, что толстые – еще и длинные, и широкие, притом явно старой работы. «Царские!» – решил он, ступая и глядя на них. Он пошел по Невскому, шагая по плиткам пиленого камня, – и тоже был восхищен, но недавно уложенный гранит был намного легковеснее и местами просел с видимым перекосом. Из-за этих наблюдений Павел даже зданий не видел как следует и только подойдя к Фонтанке, засмотрелся на темно-малиновый дворец с табличкой о первом и последнем мэре-демократе. На Аничковом мосту он остановился. Фигуры коней с укротителями-скифами были ему известны по книгам и открыткам, но сейчас его поразила тончайшая работа ваятеля: хотелось потрогать, погладить или похлопать эти вены под теплой лошадиной кожей. И здесь, на мосту, снова были гигантские (это его слово!) плиты красного гранита, образующие великолепный тротуар. Он облокотился на парапет фигурного литья и стал смотреть в один, потом в другой конец Фонтанки, соображая по мысленно представляемой карте, где находится устье и где исток. Он решил обязательно дойти пешком до Исаакия и там осмотреться… Потом он через Сенатскую пройдет на набережную – и по ней до Зимнего, а оттуда уже позвонит Федору Иванову.
С Федором он состоял в переписке по электронной почте еще с тех пор, когда считал себя лимоновцем. Их пути пересеклись в одной из форумных пикировок, вскоре они оба, несмотря на разногласия, прониклись уважением друг к другу, которое еще более окрепло, когда Павел стал читать на различных сайтах статьи Федора и отправлять ему свои отклики. К тому времени мы с Павлом стали вполне единомышленниками, поскольку он, под влиянием Федора Иванова, ушел из нацбольшевиков. – Ты представляешь, как он здорово соображает! Получше нас с тобой, хоть ты даже историк. Я не удивлюсь, если он окажется доктором наук или генералом в отставке, которому уже нечего терять – и он говорит все, что думает и знает! – Ну так-таки и всё! – поддел я его. – Генералы так не делают! – Тогда он даже больше знает – тем более!.. Я тоже читал статьи Федора и они мне нравились – энергичные, доходчивые, убедительные. Но… пора мне и честь знать: в истории этой меня вовсе нет и не было, я должен говорить словами Павла и смотреть его глазами. ________
Его остановил памятник Николаю Первому – тот, что на вздыбленном коне – и он обошел вокруг него всю площадь… чтобы только потом заметить величавый собор. Ага! – сказал он себе, не зная как лучше поступить: осенить себя знамением или просто помолчать – действующий это собор или только музей. Но кресты на нем были, и он решил, что поклониться надо, даже если только музей. Мимо Медного Всадника, растиражированного всюду где только можно, он прошел как мимо узнаваемого соседа, с которым однако не здороваешься и по имени не знаешь. «Ужо тебе!» – вспомнилось из пушкинской поэмы. Но трещина в гранитной глыбе постамента ему запомнилась. А еще – стоявший на набережной белый лимузин-вагон чудовищной длины, из которого выпорхнула девица в подвенечном платье и вылез её жених. В родном городе Павла тоже имелись места для ритуальных остановок, но еще не додумались до подобных автомотодирижаблей, не настолько еще разбогатели. Идя вдоль заснеженной набережной, Павел смотрел на другой берег Невы, узнавая Ростральные колонны и Петропавловку… Он решил, что крепость и стрелку острова стоит посетить отдельно. Пройдя мимо северного крыла Адмиралтейства, он даже не узнал его, но на то была причина… Он почти вплотную подошел к Царю-плотнику. «А, вот ты где!..» – беззвучно прошептал он, как будто только что виденный Медный Всадник представлял кого-то совсем другого. Хотя это можно понять: большой монумент воспринимался как абстракция, один из символов города – некий бронзовый герой, топчущий копытами змею, которой он даже не видит; можно сказать, что просто слепо давит её копытами своего коня. Такой же символ города, как и знаменитый ангел с крестом на Александровской колонне – не имеющий ни сходства, ни действительного отношения к Александру Первому. Ни с ангелами, ни с героями мы не умеем разговаривать, а тут – вот он, в полный рост и вровень с нами, на грешной земле. «Ах вот ты где! – прошептал Маторин. – Флот построил, а наследника не оставил!..» Император, увлеченный своим топором и ремеслом, не заметил Маторина, не покарал его.
Дворцовая площадь все-таки поразила Павла: размерами – конечно; но самое главное – гармоничным сочетанием с монументальной колонной и общей соразмерностью всего этого с дворцами вокруг. Площадь портили только нелепые конструкции возведенных подмостков и декораций предстоящего новогоднего балагана – да реклама, возвещавшая имена ожидавшихся телезвезд. Площадь была почти очищена от снега, но он продолжал потихоньку сыпаться с неба. Павел дошел до арки Главного штаба и остановился, чтобы позвонить Федору Иванову. Трубку взяла женщина – помощница или секретарь. – А кто его спрашивает? – Павел. – Очень хорошо. Вы где находитесь? – На Дворцовой. – Хорошо! – по звуку её голоса Павел догадался, что девушка улыбнулась. Он выслушал её объяснения, как доехать до Автова и где подождать посланного ему навстречу. Павел сообщил свои приметы: он в черной куртке, спортивный, в шапочке со словом «sport», серо-зеленый рюкзак – и молча про себя добавил привычную хохму их старой нацболовской компании: – «…и уже без штанов». Хотя он знал, что для Федора Иванова такие слова как «хохма» и «пацан» были вне закона. Ладно: в последний раз!..
Павел поднялся в расфранченный новогодними наклейками троллейбус с удивившим его низким полом («удобно устроились питерцы!») и стал свидетелем интересного диалога: – Следующая остановка – Малая Морская улица! – Это улица Гоголя! – возразил какой-то пассажир солидного возраста. – А теперь, – кондуктор вызывающе повела плечом, – Малая!.. Морская! Павел с симпатией обернулся к пожилому пассажиру и переместился по другую сторону опорного поручня, чтобы оставить ему больше свободного пространства. А за спиной у Павла тоже шел разговор: – …я считаю, и мудрые люди говорят, что Бог един, а разным народам он разные законы дает: вам, русским, – Божий закон, нам – законы Аллаха, евреям – закон Иеговы… Голос помоложе возразил: – Я думал – Моисея… – Это все равно. Но у вас проблема! Вот подумай: ты думаешь – просто так убили чемпиона-велосипедиста в новогоднюю ночь… – Это ты про тех, кого судили… вроде бы – осенью?.. – Ну да… Потому что проблема: вы не знаете, кому кланяться. Он праздновал Новый Год, фейерверки запускал, сына радовал – а у вас же пост! Вы определитесь, по какому жить закону, а то вы – и там и тут, значит – нигде никак! Я тут немножко думал: значит, шайтан сказал, что те двое отморозков должны кого-то зарезать под Новый год по шайтанскому календарю, а христианский Бог – да ты не пугайся, это я так думал! – Бог решил, что его стадо что-то лучше поймет, если пострадает знаменитый человек – тогда все про то узнают и думать начнут, почему. Павел стал продвигаться к выходу. Запомнившийся Павлу пассажир был уже у дверей: крепко ухватившись за поручень, он обернулся к кондукторше: – Так вот, мадам: для русских людей – не Малая Морская, а по-прежнему улица Гоголя! Та вспыхнула, краска бросилась ей в лицо: – Господи! И куда же это вы меня записали?! Я и так знаю, что это улица Гоголя! – С Новым Годом, всего вам доброго! – и пассажир, а за ним и Павел, в гурьбе выходящих сошли на тротуар. Павел шел к Знаменской площади, и довольная улыбка держалась на его губах: не так уж безнадежны эти питерцы, как считает даже сам питерец Федор Иванов.
« 8 »
Он стоял у назначенного девушкой павильончика-закусочной на проспекте с дурацким названием: Стачек… Как будто имя выбрали где-то на тусовке у нацболов. Кто-то должен подойти – и сведет его на квартиру. Павел достал из рюкзака свою снедь в пакете с рекламой PEPSI и держал её, как условились, в левой руке. «Конечно, это правильно девица придумала, я ведь парень без особых примет!» Место было вполне подходящим: подземный переход, куча торговых точек, станция метро, людские потоки… – Вы Павел? Девушка подошла незаметно, просто вынырнула из толчеи… Глаза вспыхнули лучистым светом, когда он утвердительно кивнул, и улыбка произнесла: – Я – Елена. Идемте. Он молча последовал за ней. У Елены были приятные черты, из-под шапочки выбились волосы, сверкавшие, как в телерекламе косметики. «Хорошенькая, – отметил он. – И глаза сияют.» Но тут же успокоил себя: просто люди, которых она представляет, рады новому контакту. Из-за снега на тротуарах они пошли гуськом друг за дружкой – по протоптанной в сугробах узкой стёжке. – А вам не жалко было отправляться в дорогу под Новый Год? – спросила Елена, оборачиваясь на ходу. – Я не праздную новый год по вражескому календарю! Она снова резво обернулась: – Наш человек! Павел оступился и правой ногой утонул в снегу. – Ах черт!.. – В городе только один дом не засыпало. Догадайтесь – какой? – Ну ясен перец!.. Елена скорчила гримасу, чему Павел не придал значения. Он пытался решить, что ему в облике Елены кажется странным, – самую малость, но заставляет притормаживать. Она была в сапожках, которые не мешали ему оценить её ноги… Нет, не так: сапоги не мешали оценить её ножки… И тут он понял, что в её облике не так: она была в юбке, а не в брюках. Сама же юбка была свободной, расклешенной, а не как обычная – в обтяжку. Елена отвлекла его, кивая в сторону запоздалых покупателей новогодних ёлок: – Есть люди, для которых ёлка – это святое! Даже единственное… «Она немного злюка…» Павел примирительно ответил, что если в доме дети, то это можно понять. Елена возразила: – Я знаю несколько семей с докторскими степенями – и без детей, они свято каждый год сооружают ёлку. – Так это они слезы льют по нерожденным детям! – нашелся Павел. – А!.. Поняла! – ответила Елена. И лукаво улыбнулась: – А вы достаточно умны для бывшего лимоновца! – Просто находчив… Слушай, давай уже на ты, а? Что мы церемонии разводим! – Да ладно! – запротестовала она. – Впрочем, ладно. На ты! – А то! Елена снова обернулась с уже знакомой гримасой неудовольствия. «Кажется, она чистюля – или, как это, педант!» Они шли уже между домами посреди засыпанного снегом квартала, то и дело оступаясь в сугроб, и Павел собирался поделиться своим подозрением, что губернатор культурной столицы со своими замами, как и в городе у Павла, всю снегоуборочную технику, наверно, сдала в металлолом… И тут Елена останавливается на вытоптанном пятачке и говорит: – Мы пришли!
Они стояли у подъезда обычной пятиэтажки. Павел поймал себя на том, что безсознательно предполагал Федора Иванова живущим в каком-то особняке или подобии Ясной Поляны. Достаточно наивно в его стороны! Даже если Федор в самом деле живет в особняке, то с какой стати он назначит ему, Павлу, приезжему незнакомцу, встречу у себя дома? Так дела не делают. – А какое у Федора отчество? Елена задержала на нем свой взгляд и ничего не ответила. Павел покраснел и сердито потупился. – Да я сама не знаю! – как-то неискренне рассмеялась девушка. Пропел свою трель отпираемый электронный замок. Елена провела Павла мимо лифта прямо к лестнице и они молча поднялись на второй этаж. Павел одобрил такое расположение квартиры. Хотя бы даже на случай пожара. Лена отпирала дверь, над которой не было номерной таблички. Павел оглянулся: противоположная квартира была под номером 14. Он, конечно, дал маху: не разглядел ни номера дома, ни названия улицы; смотрел только на узкую тропку, балансируя, чтобы в сугроб не сесть. «На Лену ты смотрел – вот на кого!»
Квартира была вполне жилой, витали кухонные запахи свежеприготовленной горячей пищи и стояли наготове несколько пар домашних тапочек. В прихожей висел календарь на следующий год, изображавший шествие пингвинов. Мне тоже тигры надоели, сказал он себе. – Раздевайтесь, будьте как дома! – пригласила Елена. – Не выполняешь соглашение! – упрекнул её Павел. – Ещё успею! – парировала она. Он стал изучать содержимое квартиры. – Это твоя квартира? – А что? – Нет, ничего. Конечно, здесь жила женщина, может быть – и сама Елена. Снова Павел одобрил предусмотрительность и осторожность Федора Иванова. Книг было много, но это было очевидной данью прошлому. Настоящее было представлено компьютером с музыкальными колонками и плоским монитором, а также принтером-копиром-сканером «в одном флаконе». Также было много цветочных горшков. Дверь в крохотную кухоньку была заменена завесой из висячих бирюлек. В столовой-гостиной на столе был только оставленный невыключенным «ноутбук», в углу на тумбе у окна – телевизор, а на стенах висели эстампы и один южный пейзаж в раме, вышитый мелким крестом. Типично женское жилье. Разве что книг переизбыток. – Сейчас позавтракаем, а потом о делах! – Елена убрала ноутбук и стала расставлять тарелочки, блюдечки и столовые приборы. – Вы чай или кофе?.. что ты будешь? – Все равно! – ответил обрадованный Павел. За завтраком Павел не замечал, что он ест и пьет. – Сейчас проверю почту – и будем ждать Федора! – объявила Лена. Павлу показалось, что она взволнована. Будто ждет неприятного известия. – Ну вот!.. – воскликнула Лена из-за спинки ноутбука. – Он извиняется: может вернуться только завтра. – Было бы странно, если бы он пожертвовал личным временем перед самым Новым Годом! – отозвался Павел, но тут же спохватился: – Хотя что я говорю! Это же – Федор Иванов! – Вот именно! Для него – что новый год, что не новый! Чернышевский со своим Рахметовым отдыхают! В голосе Лены слышались то ли обида, то ли вызов. – Кстати о птичках!.. – вспомнил Павел… И рассказал Елене о подслушанном разговоре русского с татарином. – У меня самой было такое же чувство! – призналась она. – И как люди понять не хотят?.. – Да! – кивнул Павел. – Ну так что делать будем? Не на Дворцовую же идти! – Разговаривать будем! – решительно объявила Лена.
« 7 »
Они уселись за чистым столом друг против друга, но Лена тут же вскочила, покопалась на полке и поставила играть музыкальный диск. – Ты не против тихого фортепиано? – Нисколько. Даже приветствую. «Она привыкла говорить, как пишет Федор Иванов, – отметил он. – Я бы по-нашему сказал: пианино…» Впрочем, он тут же напомнил себе, что приехал в культурную, что ли, столицу, здесь у них свои привычки. – Я тут ещё интересные вещи слышал… И он рассказал о диалоге про улицу Гоголя. – Вот уж не думала, что в нашем болоте такие люди есть! Наверно, это был приезжий… – Ну да! – рассмеялся Павел. – И кондуктор – тоже! – Дело в том, что у нас тут каждый третий – гайдарянин или гайдаренок… А остальные – молчаливое большинство. Даже местные телеканалы – ни одного нашего. – Зато у вас есть такой умнейший человек, как Федор… Кстати, сколько ему лет? Елена потупилась. – А тебе сколько? – Полных тридцать. – Он чуть тебя постарше. Года на четыре. – А я думал, он уж точно пятый десяток разменял. – Почему? – Ну, такая эрудиция… И так здраво судит обо всем. – Но если ты способен это оценить – значит, у вас примерно равные способности. – Ну что ты! Федор Иванов – это государственный ум. Особенно в смысле образования, культуры и финансов. И может даже юстиции впридачу. Я бы в правительстве сделал такой пост – сверхминистра по всем этим вопросам – и назначил бы его. – Интересно! – Лена даже покраснела, так ей стало интересно. – А кого бы ты поставил заведовать одной культурой? И уже вполне спокойно, даже пытливо посмотрела на Павла. – Одной культурой – никого, это было бы неправильно. Простой министр культуры – культуру не спасет. Министр финансов кислород перекрыл – и всё! В одних руках, у нашего человека, должны быть и культура, и образование, и финансы, и МВД. Сейчас так всё запущено: какая культура, какое образование, если рядом – наркота и та милиция, которую мы имеем? Нужны чрезвычайные законы – и в той же культуре и образовании… – Поясни! – Во-первых, нужна цензура. Но наша! Во-вторых… Нет, тоже во-первых: отобрать телеканалы из рук подлецов. Запретить даже думать о ювенальной юстиции и отбросить эту глупость, что международное право важнее наших традиций и нашего образа жизни… – А говоришь, что ты – не государственный ум! – тихо проговорила Лена. – Что ты! Я всем обязан Федору Иванову! Если бы не он, я, может, до сих пор кувыркался бы с нацболами… Или клевал бы на другую партийную удочку… – Думаю, дошел бы и сам… – глаза у Лены странно заблестели. – Много ли нацболов читают «кольцо патриотических ресурсов»? Много ли там таких как ты? – Встречаются… Если бы я сам и дошел, как ты говоришь, то гораздо позднее. Вот мой дядя, например, писатель-краевед, где-то лет восемь назад отказался участвовать в создании одной партии и в принципе говорил о гибельности партий – но я же не послушал его, в нацболы пошел. – Кто-то тебя, наверное, увлёк… – многозначительно произнесла Елена. Павел покраснел и стал смотреть в окно. Он не хотел признаваться в ошибках молодости. – А что это за партия, от которой отказался твой дядя? – спросила Лена. – О, это вообще анекдот! Группа ваших питерцев и москвичей, члены Союза писателей, решили, что у них уже готовая структура есть – осталось её партией объявить, ведь в каждой области есть писательская организация… А о том, что они ни на что не способны, самокритичности не хватило, чтобы понять. – Ну, всё понятно. Только я бы так о писателях, обо всех, не говорила… – Так пусть и занимаются своим делом. Да и я не обо всех, а о тех, кто это придумал. Просто плохие психологи! – Да уж, пусть союзы остаются союзами, соборы – соборами… – …и авторучки – авторучками! – закончил Павел. – А как же ваш Лимонов? – лукаво спросила Лена. – Ну, наш Лимонов… это авторучка, которой снится, что она баллистическая ракета. Это в лучшем случае. – А в худшем? – А в худшем – ему Каспаров и Касьянов доплачивают. А тем – сама знаешь кто. Я давно слежу за многими вождями, или претендентами, и могу сказать, что несколько авторитетных, испытанных думают практически так же, как и Федор Иванов, но только у Федора есть общее видение, полная картина болезни и предложен способ, как лечить весь организм, а не только ногу или голову. То есть – что?.. те, о ком я говорю, представляют каждый свой отрезок, или сегмент, что ли, где каждый на высоте понимания, знания, что делать, как лечить, но нет общего решения, как нам сорганизоваться в общее целое. У Федора это сформулировано просто идеально, и теперь надо только устроить школы, курсы и кружки – но какая масса добровольцев потребуется! Ведь нам банкиры не помогут, как помогли товарищу Ленину… – Они помогут тем, кто против нас. – Ты плохо читала Федора Иванова, а он знает, что у банкиров есть один рефлекс: класть свои яйца в разные корзины. С ними надо убедительно поговорить и обложить их регулярным оброком взамен на обязательство ликвидировать впоследствии их деятельность самым гуманным способом: без крови и даже с сохранением определенных неправедно нажитых барышей. Но поговорить с ними убедительно можно только тогда, когда они убедятся в нашей силе. А для этого надо лечить народ от проказы, рахита и ставить его с головы на ноги. Против обыкновения, Лена молчала. Через минуту Павел снова заговорил. – К сожалению, образованием в стране ведает не Михаил Викторович и даже не Николай Петрович… Михаилу Викторовичу вполне по плечу взять на себя и культуру, и образование, только важно, чтобы он мог сам назначать своих заместителей, а не какая-то дума или общественная палата… Но ведь это не всё! Надо еще обеспечить и эту самую цензуру, и чистку кадров, и вообще бардак прекратить, в том числе коррупцию, в том числе наркотрафик, в том числе алкогольную анархию, в том числе похищения детей… А как тут без правильных силовиков, как тут без настоящей юстиции? – То есть надо сменить государство, – сухо констатировала Елена. – Точно! А для этого нам надо стать белогвардейцами. – Мало быть белогвардейцем, надо ещё стать и черносотенцем! – А разве я случайно здесь сижу? Нет, не случайно, потому что все практические пути для организации Целого предлагает Федор Иванов, – логично, убедительно, психологически и социологически… Лена вскочила со стула и отошла к окну. – Ого, уже пятый час! – воскликнул Павел. – Ты ещё кого-то ждешь? – Нет, я просто Новый Год высматриваю! – отшутилась Елена. – Так ведь ещё две недели, он после Рождества! – простодушно удивился Павел. – Да, и вот что ты об этом думаешь? Расскажи! – с непонятным задором предложила Лена. – Да что тут думать? В Думе уже кто-то предлагал вернуться к юлианскому календарю, но не прошло. Будем жить, как прежде, по «новому стилю»… и все – в Свердловской области. – Пока, – уточнила Елена. – Это не навеки. – Понятно, что не навеки. Но досада душит. – Тогда о себе расскажи. Какие планы в жизни? – Я после армии сдуру поступил в академию госслужбы, ничего умнее не придумал. Но нет худа без добра – буду заниматься организацией народа на муниципальном уровне. – А другой квалификации нет у тебя? – Я электромеханик. – Вот! – хлопнула в ладоши Елена. – Вполне разносторонний специалист! А в своём муниципалитете что делаешь? – Вопросы опеки, имущественных отношений граждан… – Да тебя сам Бог туда послал! Это ведь работа с людьми, а с кем же нам работать, если не с людьми? __________
Потом Павел был призван чистить картошку на кухне, пока в духовке запекалась рыба, завернутая Леной в серебристую фольгу. Сама Лена в это время колдовала за компьютером. Обедали они в седьмом часу. Потом она ему пожаловалась на Рамблер, а он ей на mail.ru – оба лишились почтовых ящиков от этих «провайдеров», потому что… Дальше они могли только догадываться, почему… Но их предположения совпадали. Елена много и активно занималась рассылками по стране, по избранным адресам, писала и за рубеж, и хотя её адрес был всегда один и тот же, зато свой «ник», или псевдоним, она дважды поменяла. При этом она не покупалась на предлагаемые Рамблером обновления, не раскрывала таинственных «открыток» или «писем», просто удаляя их. Кончилось это тем, что в один прекрасный день она не смогла отправить письмо, – и с той поры ни разу не смогла даже написать письмо. Ей оставили только роль пассивного получателя. Она обратилась в службу поддержки Рамблера, в ответ ей предложили ответить на девять вопросов, среди которых были такие: когда она завела свой ящик на Рамблере? – когда и как изменялись её пароли или «лог-ины»? – с каких компьютеров и в каких странах она входила в свой ящик? – и т.д. Вопросы Лена проигнорировала и перестала иметь дело с Рамблером. Сходная история была у Павла на mail.ru: он не принимал участия «в контакте», не использовал Mail.Ru Agent, не создавал, несмотря на приглашения, свой круг общения «Мой мир», отвергал обновления… – Вот и попали мы в черный список подозрительных типов, – сказал Павел. – Не иначе! – согласилась Лена. – Они записали наши номера IP на случай дня «Икс» и перестали нас обслуживать. – Да, мы ещё те нахалы: безплатную почту вовсю используем, а следить за своими контактами не помогаем! Лена улыбнулась ему… он не понял – как. Показалось, что кокетливо, – но это только показалось, потому что… потому что не была же это влюбленность!... Или что это было? Надо будет получше присмотреться. Павел был из тех парней, кто заводится от неизвестности и препятствий, от вызова, а также из преклонения перед предметом страсти, но когда исчезает тайна или «полюс недоступности», то для него начинается унылая проза. Вся его бурная юность была этому подтверждением. – Послушай, я всё не пойму – это твоя квартира? Не Федора, верно? Книги, стало быть, тоже твои? Он встал и подошел к полкам, изучая корешки. Здесь были Делягин, Стариков, Данилевский и Константин Леонтьев, был Александр Панарин, но здесь же стоял, вопреки логике, «Проект Россия». – Ты это покупала? – удивленно возмутился он. – Конечно, нет! – не менее возмущенным тоном ответила Елена. – Один доброжелатель подарил. – Умнейшие люди вообще-то писали, но мы тоже не дураки! – прокомментировал Павел роскошно изданный «проект». – Да что ты волнуешься, вся моя библиотека на флэшках и на дисках! – охладила Лена его рвение. – Ну и что? Хочется ноги размять. – А мы в полночь гулять пойдем. Хочешь? – Ага… Хочу. Почувствовав, что его голосу не хватает убежденности, он повторил: – Хочу, хочу, хочу! Лена наблюдала издали, не вставая с кресла. – Ага! – донеслось до неё. – Что ты там ещё нашел? Он увидел «Тайну России» и «Миссию русской эмиграции». – Я вполне удовлетворен, – изрёк Павел, будто пародируя какого-то профессора, и вернулся на место: – В конце концов, я приехал не теории читать, а практические вопросы решать. – Несомненно, – ответила Лена, но застеснялась собственной книжности и добавила: – А то! Но оба ответа прозвучали у неё как надо.
Так они проговорили, вперемешку с болтовнёй, до того момента, как за домами квартала стали рваться петарды и фейерверки. – Как, уже?.. – воскликнул Павел. – Ну что тогда, с новым годом, что ли? Он протянул к ней руки. Они оба протянули…
« 6 »
Она уклонилась влево, вправо, потом встретила его губы и быстро отскочила… Отскочила бы – да он крепко её держал. – Пойдем лучше снежки побросаем! – Это потом. – Павел, серьезно! Я хочу! – И я хочу! – он захохотал. – Мужчина должен уметь… – Снежки бросать? Это каждый ребенок умеет! Она принужденно рассмеялась, всё пытаясь освободиться. – Неужели не можешь понять? Я бы лучше в тебя снежки побросала! – Почему это лучше? Вместо «лучше» – скажи «сначала»! – Сегодня это «лучше»! – Лааадно! – протяжно ответил Павел. – Или слепим снеговика. Вон сколько снега в культурной столице! – Мне не нравится твой сарказм, – сказала отпущенная на волю Елена. – Это не я виноват. – А кто тогда? Пушкин? – Наверно, Федор Иванов.
Они вышли на улицу, когда огонь и грохот стали затихать, и попали в сказочно погожую зимнюю ночь. В течение всего времени, пока гремели петарды и вспыхивали шутихи, Павел и Елена слонялись по квартирке, не зажигая света и натыкаясь друг на друга – против собственной воли уступая непреодолимой силе. Иногда они сплетали пальцы и тихо раскачивались в сумерках, освещаемые ослепительным снегом снаружи и вспышками над крышами домов. Когда лицо Павла склонялось к Елене, она быстро шептала: – Ты с ума сошел! В Рождественский пост! Так было лишь однажды. Но у Павла были ещё свои причины, чтобы подчиниться этому доводу. Он ощущал себя давно забытым подростком, когда прикосновение к девичьей руке обжигало и делало весь мир невыносимо прекрасным. …Лена легонько толкнула его в грудь и сказала задыхающимся шепотом: – Пошли на воздух, Павел!
…Не было брошено ни одного снежка. Поддерживая друг друга, они выбрались на проспект, где можно было ходить среди гулявших и поздравлявших друг друга людей. Интересный праздник, думал Павел, когда поздравляющий не может еще знать, с чем же он поздравляет, что за содержимое у нового года… Во всяком случае, для меня, и для Елены тоже, он начнется через две недели. Они гуляли молча. Павел всегда ценил это в женщине – умение молчать. Главное в таком умении – не терпеть молчанку, а молчать заодно. Это могут только очень близкие люди. Павел не мог бы честно ответить себе на вопрос, хочет ли он, чтобы они с Леной были в полном смысле слова близкими людьми. Свежий морозный воздух пьянил его. Ничего по сути не зная о Елене, с которой они шли рука об руку, Павел ощущал себя её давним товарищем, которых жизнь свела вновь и познакомила заново. Недавнее настроение, когда они сплетали пальцы, оставило Павла, как только незнакомые люди стали поздравлять их и желать счастья в новом году. Он стал думать о Новом Годе, который пишется с большой буквы на всех языках и для всех является идолом, маленьким божком, путешествующим со Снегурочкой и Дедом Морозом, а для него этот божок, по злой воле старого колдуна в тиаре, перемещен и заточён в границах православного поста. Да это же двойник настоящего Нового Года! – эта мысль, как откровение, поразила его. Двойник, которого все чествуют, забыв о настоящем. До чего же лукавый любит двойников! И Павел мысленно стал перебирать всех известных двойников и все подмены в истории. О чём-то своем думала Елена. Но мысли обоих не вступали в спор между собой. Им было куда вернуться, этим мыслям. Им некуда было идти, кроме места, известного обоим. __________
– Спокойной ночи, приятных снов! Её голос прозвучал тихим колокольчиком. Она постелила ему на диване в гостиной и ушла в комнату напротив, откуда не было хода в кухню кроме как через гостиную. Когда дверь в комнату захлопнулась, послышался какой-то хруст – наподобие защелкнувшегося замка. Но нет – скорее, это просто язычок, западающий в свое гнездо, для удержания дверей от сквозняков. Затем он лежит без сна, вспоминает, перебирает в мыслях истекший день… Он жалел, что многого не выяснил: незамужем Елена – или в разводе, например… Ей однозначно пора иметь детей – может, кто-то и есть, где-нибудь у бабушки… Павел ничего не имел против ребенка, даже напротив… Но тогда Елена должна была позвонить и поздравить ребенка, который наверняка празднует Новый Год наравне со сверстниками… И тут до него доходит одна странность: не было ни одного телефонного звонка за весь день. Лена была при нем неотлучно, но никто ей не позвонил, хотя бы даже по ошибке. А если мобильник Елены был выключен, то почему не звонил квартирный телефон? Что – это в самом деле конспиративная квартира? Свой телефон Павел перед поездкой отключил и держал его в металлическом футляре – наверно, такую же предосторожность и Лена использует? Удивительная девушка. Удивительно, как совпадали их мысли буквально обо всем. А сама по себе девушка она обыкновенная – просто красива и умна. Неудивительно, что она работает с Федором… который то ли приедет, то ли нет. Нет, не заснуть. За дверью тихо дышит спящая красавица, а здесь не спит странствующий рыцарь… витязь… Да скорее всего – и она не спит. А если не спит, то прислушивается: не раздастся ли скрип дверной ручки – спокоен ли, или взволнован, гостящий в замке витязь? За окном проурчал джип, прокладывавший себе в снегах дорогу. Всё снова стихло. Странно, что и Федор Иванов не позвонил. Ведь это с ним была переписка, ведь это гостем Федора, по идее, является Павел… Но, в то же время, гостем организации. Если только… Если только не Елена – этот Федор Иванов! По содержанию и образу мыслей – это точно так и есть. Сейчас бы сжать её плечики, потребовать ответа!.. И целовать её ключицы, шею и ложбинку… Он встал, прошел на кухню и выпил воды. Звук струи из крана она должна была услышать, могла бы и спросить: что это с ним, не надо ли чего… А в мире стояла сказочная тишина. Павел напряженно прислушался, но звуки мира были его собственным дыханием. Он тихо вернулся в гостиную, зазвенев бирюльками, и встал перед её дверью, глядя на рукоять замка. Он знал, что не прикоснется к этой ручке, но не отводил от нее взгляда. Почему он не должен этого делать, он знал. Но он еще знал, почему не сделает этого.
Его неожиданные встречи с девушками в Таганроге, в Геленджике, в Ростове и Новониколаевске – всего четыре таких – окончившиеся либо ничем, либо мужским провалом, как выяснил он впоследствии в результате своих изысканий, пришлись на время поста. Выяснил это Павел не сам, и не сразу. Бывшего лимоновца просветил один его новый товарищ. – У меня такая же история была, пару раз… - сказал он Павлу, когда оба прониклись доверием друг к другу. – Но это значит, что у нас очень сильные ангелы-хранители! – А они не у всех одинаковы? – Значит, тебе особая миссия дана! – со значением произнес товарищ.
Павел подошел к окну, потом постоял перед книжной полкой, постоял у дивана, не собираясь ложиться. Вода не помогла, книжная полка тоже не усмирила. Он тихо вытянулся на постели. Утром он задаст ей четкие вопросы… Через минуту он спал. _________
Утром у Лены были круги под глазами. Она приготовила завтрак одна, отказавшись от помощи Павла, и пока была занята на кухне, Павел удостоверился, что дверь в смежную комнату имела задвижку с обратной стороны. Вот почему Лена не предложила эту комнату Павлу. – Леночка, – сказал Павел за завтраком, – ты не забыла? – я электромеханик. Тебе что-нибудь надо починить? – Спасибо. Один рожок у люстры не светит. – Хорошо, посмотрю! Когда Лена убирала со стола, пальцы её трепетали… – Павел, нам надо поговорить… – Да, конечно! – Забудь, пожалуйста, моё поведение в новогоднюю ночь. – Лена, в какую ночь, какое поведение? Мы оба были безупречны! Насколько я понимаю! – Это ещё не всё… – она сделала вдох. – Федор Иванов – это я. – Я так и знал! – в восхищении закричал Павел и схватил её в объятия. Лена ослабела в его руках. – Павел, Павел… Пустите… Но она улыбалась, испытывая громадное облегчение. – Всё прекрасно, Лен!.. Всё замечательно! – Да, потому что надо же говорить о деле… – прошептала она. – И о деле обязательно поговорим, – баюкающим голосом, покачивая Лену в объятиях, произнес Павел. – Павел, прекрати! – рассердилась Елена, но не делала попыток освободиться. Стиснув её напоследок, Павел разжал объятие. – А знаешь что? – Что? – Это и хорошо, и плохо, что я уже знаю про Федора Иванова. – А что плохо? – Да я готов был этого Федора ждать до самого Нового Года! – Да? – она слабо улыбнулась, но улыбка быстро исчезла. Совсем другим тоном она сухо добавила: – Счастлива это слышать! – А то бы я еще поремонтировал… – растерянно промямлил Павел. – До Нового Года, пожалуй, будет черезчур. А до Рождества, при хорошем поведении, – милости просим! Она избегала смотреть в его сторону. – Спасибо, хозяюшка!.. Оба облегченно перевели дух.
Павел спросил её, почему молчал телефон. Лена ответила не сразу. – Потому что моя дочка с бабушкой на даче, – она быстро посмотрела ему в глаза. – А всем знакомым я сказала, что уезжаю в Москву. А мобильный отключила. – Всё правильно! – Павел кивнул. – А сколько дочке лет? – Четыре. – Какая прелесть! А ёлка у них там есть? Слушай, у меня идея! Я оденусь дедом Морозом – и мы едем к твоей дочке! – А потом ты снимешь маскарад и станешь дядей Пашей? Не годится. И где ты возьмешь костюм? – Да они же сдаются напрокат.
Так они и поступили: накупили вкусных подарков, прихватили костюм Деда Мороза и поехали в Осьмино. Но это уже другая история, из-за которой деловые совещания были отложены на сутки.
« 5 »
Но только отложены. – Значит, у вас гайдары с гайдарятами? – говорит Лене Павел, усевшись за стол и по-деловому раскрыв книгу для записей. (Никаких имен, одни условные обозначения.) – А где ты видела по-другому? У нас вот «красные мадьяры» с белы-кунятами… – Дело в соотношениях, – поясняет Лена. – А по большому счету, конечно, дело в нас самих. – Конечно, в нас самих. Всё так смешно происходит!.. Я много размышлял, что тут не так. Ну и вы с Федором помогли, – он подмигнул. – Как у нас происходило все эти годы? Кто-нибудь мало-мальски известный или просто неизвестный надевает яркую шляпу и кричит, созывая к себе, под свою шляпу: присягайте моей декларации! А декларацию шили-тачали тоже где-то в таинственном месте… А есть ещё мечта – эту декларацию зарегистрировать, уже в конкретном месте, вполне одиозном… Прости, я не очень болтаю? – Слушаю, слушаю! Ведь мы за разговорами узнаем друг друга. – То есть, мы имеем чью-то инициативу сверху, именно чью-то – и цель её: усадить своих людей в депутатские кресла. Но и в мыслях даже нет – чтобы людей организовать. Так пусть и остаются аморфным электоратом – с ушами-вешалками. Не говоря уже о том, что смерть пришла на Русь именно с партиями, партийный маятник укачал даже родину партий – саму Европу. А мы вот клюнули на партию с большу-ущим энтузиазмом. – Ты красиво говоришь, но вещи, всем известные. – Извини, это ты меня вдохновляешь. Всё, всё, не буду! Наличных сил для низовой работы у нас пока мало. Я думаю в Москве пойти в «Народный Собор»* и попросить контактную информацию об их участниках на местах. Но мой опыт говорит, что это пустой номер. Я видел на их сайте список организаций-участников – это призраки, фантомы, числом по двое-трое человек, придумавших себе громкое название. Надеюсь, что не все такие, но ни об одной «организации» никогда ничего не слышал, даже о тех, что приписаны к моему собственному городу. Поэтому мне важно получить их координаты, посмотреть, что за люди… – Могут и не дать. – Я к этому готов. Значит, они того не стоят. Мы вообще должны начинать с разведки. Честно говоря, я скептически отношусь к организации шествий и пикетов, хотя они дают какой-то шанс выуживать из толпы отдельных серьезных людей… – Не согласна с тобой. Шествия и пикеты, даже придавленные ОМОНом, как здесь у нас, всё-таки дают обществу сигнал… А потом, есть ещё Царские дни календаря, мы их обойти не имеем никакого морального права! – Не имеем! – Павел согласно кивнул. – А возьми, опять-таки, митинги питерских студентов за нравственное телевидение!.. Хоть и раз в год, всё равно это важно! А раздача листовок против ювенальной юстиции!.. – Да, Лена, да. Это, само собой, надо продолжать и усиливать. Я просто хотел сказать, что у нас даже на местах работа идет по тому же принципу: сверху вниз. Те же студенческие митинги, о которых ты говоришь… Они проводятся раз в году, от силы два раза, когда решат профессора, объединенные межвузовской ассоциацией, получившие благословение епархии… Кинули клич, объявили в газете или по радио, обзвонили по телефону, люди вышли или не вышли… десяток-другой активистов ассоциации пришли и что-то сказали в мегафон. А что дальше? Кого-то, может, и разогрели, а что-то конкретное предложить – не предложили. А надо вести незаметную ежедневную работу разведчика – и вербовать новых. Ты замечаешь, как я развиваю тезисы Федора Иванова? Вербовать – я в этом слове ничего плохого не вижу. Это значит находить единомышленников. Или воспитывать их. Каждому найденному человеку обязательно ставить задачу по выявлению новых и новых серьезно мыслящих. И серьезно настроенных. Сначала – составление базы данных, потом – их классификация: по профессиям, по месту жительства, месту работы, по возможностям и средствам, по наклонностям… Кто должен в первую очередь представлять интерес для нас? Те профессии, которые постоянно омываются потоком людей. Кто ведет приём граждан или, наоборот, носится от человека к человеку, от клиента к клиенту. Моя должность – тоже из таких. А люди, с которыми я знакомлюсь по службе – они же со мной разговаривают, и я с ними разговариваю. Важно только, чтобы разговор был целенаправленный и чтобы всё интересное фиксировалось – раз, и находило развитие – два. А там уже люди смогут и сами вести подобную работу – в своем круге общения. – Я слушаю, слушаю! – подбодрила Елена. – Такие изолированные (пока!) друг от друга ячейки, способные развиваться вширь и вглубь, я называю конференциями. У меня уже есть учительская конференция, конференция библиотек и конференция железнодорожников. Но сколько времени это пожирает! Никакой личной жизни! Он с улыбкой посмотрел на Елену. – А то я не знаю! – она тряхнула своей челкой. – Но это всё капля в море. Чтобы дело развивалось, надо связь держать и контроль. Люди расхолаживаются, если с ними не контачить. И если не ставить перед ними задач. Короче, работа на муниципальном и цеховом уровнях – и создание параллельной, неофициальной иерархии, готовой к действиям в любой ситуации – избирательной, военной, при угрозе эпидемии, блокады и прочая, и прочая. Это то самое, чем государство обязано заниматься, но оно, напротив, гражданскую инициативу душит – и раздувает МЧС… И мы знаем, почему это так… Ну а у вас тут что? Как ты здесь это чувствуешь? – Всё примерно так, как ты рассказал. Направление – сверху вниз, и от случая к случаю. Разговоры в узком кругу да еще издательская деятельность. Кришнаитов ты увидишь на Невском каждую неделю, а православных на Невский не пускают даже по Царским датам. – Может, потому и не пускают, что это Царские даты? – Потому что чувствуют: это оппозиция принципиальная, а не секта. Ведь любая секта для них – это союзник по строительству мультяшной России… ну, ты понял: мультикультурной. Но главное – всё та же беда: всё сверху, от случая к случаю, живой непрерывной работы нет. – Начинаю жалеть, – сказал Павел, – о своей сдержанности в первое утро – не познакомился хотя бы с тем защитником Гоголя! Лена кивнула: – Почти всё, что происходит, – это заседания, декларации, публикации… Как и по всей России. Правда, газпромовский проект послужил некоторому оживлению и объединению здоровых сил. – Ты о башне? – Ну да. Она не только против собора намечена, но еще и представляет в поперечнике пентаграмму. – Звезду? – Ну да. Пятиконечную масонскую звезду. Советская, американская, масонская – такой обратный отсчет. – А разве не Николай Первый завел пятиконечные звездочки на погонах? – А разве мало было у него шептунов-советников? Не стану, конечно, утверждать, что из-за звездочек мы проиграли Первую Крымскую войну, но какая-то правда в этом есть. – Может быть. Но вот Гитлер звездочек не вводил, а и с крестами проиграл, – заметил Павел. – Там с этим сложно было. Гитлер был оккультист, значит, и кресты он всуе употреблял, даже святотатством это можно назвать. – Гм… Я об этом не подумал. – Вообще мы хорошо вдвоём соображаем, – сказала Елена и сразу покраснела. – Надо договориться, как будем сотрудничать. – Надо. Но главное, в меняющейся ситуации, – это быть на связи. – Предлагаю челночный тип консультаций, – сказал Павел. – На электронную почту я не очень полагаюсь. – Но ведь можно согласовать кой-какую сигнализацию. – Конечно. Но это не заменит необходимости видеть тебя. Елена взглянула на него в упор: – Это как понимать? – …и вообще желания видеть тебя и Олю. Елена отошла на шаг и спиной прижалась к шкафу. – Тогда… тогда… – Тогда?.. – Тебе придётся выполнить одно условие. – Какое? – Стать Федором Ивановым.
« 4 »
Воскресенье посвятили экскурсиям. Павел признался, что он впервые в Петербурге и нога его не ступала к северу от Большой Невы. – Зато мне сразу с гидом повезло! – простодушно похвалился он. – Счастлива это слышать, – сказала Лена сухим тоном. – Ты готов? Она приняла это за грубую лесть, обескуражено подумал он. Елена была в своих сапожках и опять же в юбке – на этот раз в тёмно-серой, и ждала у дверей. – Готов, готов! Он признавал за ней определенное превосходство – как за Федором Ивановым, имевшим авторитет в ряде изданий и в нескольких углах России. И дело было не в привычке, как и не в том, что она была старше на четыре года, а в её замашках лидера, в быстром принятии ею решений. Он знал о своей медлительности и считал себя тугодумом – как в том случае с перспективным пассажиром троллейбуса. Но зато его выводы были основательно выношены, и ему редко приходилось отступаться от них. «Мы будем отличные два сапога пара», – думал он, несколько предвосхищая события. Чуть подумав, он внёс уточнение: «В нашем деле.»
Под аркой Главного штаба они вышли на дворцовую, по-прежнему оккупированную шоу-бизнесом, и, молча её миновав, свернули на Мойку. – Раз ты мой турист, а я твой гид, – объявила Елена, – вопросы прошу задавать в отведенное для этого время. Павел усмехнулся. – Пока экскурсия не началась, можно вопрос?.. – Пожалуйста. – Почему ты выбрала мужской псевдоним? Это ближе твоему характеру? Елена почуяла подводный камень… – Нет, не поэтому. Просто многие отмахиваются от статей, написанных женщиной. – Это – от плохо написанных! А сколько умных авторов-женщин! Ирина Яковлевна Медведева, например… Татьяна Шишова, Наталья Нарочницкая… – Всё правильно. Но согласись, что я пишу немного о другом, и немного для других… – Да, ты пишешь скорее для суровых мужчин. – Как и ты, между прочим. – Ну, то, что пишу я, статьями не назовешь. Это рабочие инструкции. – Мои статьи – тоже рабочие документы. – С этим я, пожалуй, соглашусь. Но скажи, почему было сразу не сознаться? – Тогда бы всё пошло по-другому. – Понятно. – Ничего тебе не понятно! – Не сердись. Я вполне доволен, как всё произошло. Она пожала ему пальцы озябшей рукой в замшевой перчатке, он завладел этой перчаткой и снял её. – Грейся у меня в руке. А другую руку держи в кармане. – Но так я буду волноваться и сбивчиво вести экскурсию! – Не беспокойся, я кое-что читал, ты кой-чего расскажешь… Елена остановилась и рукой повела вдоль канала Грибоедова: – Через этот тройной мостик, который через Мойку и канал одновременно, можем пройти к Спасу-на Крови, что на месте убийства Александра Второго!.. – …Освободителя! – кивнул Павел, и перекрестился на многоцветные купола с крестами. Они заняли очередь за билетами. День был чудесный, сыпался легкий снежок, хотя солнце, было показавшееся, уже спряталось. – Я вспомнила твой рассказ о беседе двух парней в троллейбусе. То, что сказал мусульманин, можно пересказать по-другому, чуть под другим углом… Не возражая, а уточняя. – Давай! – Действительно, разным народам достались разные религии. Можно переиначить известную поговорку про правительства, и сказать, что каждый народ имеет ту религию, которой он достоин. Потому что божество не всем раскрывается одинаково. Наша Святая Троица – это не тот их бог, с которым они без конца торгуются или борются, и не Аллах Акбар, который изначально насаждался огнем и саблей. Бог избрал один народ для вочеловечения, другой – для Евангелия, третий – для воплощения Божией Церкви на земле в последние времена. Европа вообще невесть куда забрела. Хочешь не хочешь, а приходится признать, что народы, как и люди, сами выбирают степень своего достоинства. Но самый важный факт – он вот какой: только христианство основано безгрешным Богочеловеком. Все прочие веры основаны простыми грешными людьми. – И Сам Христос сказал, что верных Ему, в конце времен, останется лишь малое стадо. – Как же тогда Отечество спасать – с кем? – спросила Елена. – С Богом, с кем же ещё! И с теми, пусть и мало воцерковленными, кто хочет защитить свою семью, свой дом, свою работу, свой город, свой огород, – Павел улыбнулся нечаянному каламбуру, – свою культуру и образ жизни, в конце концов! Тут им подошло время становиться к кассе. – Я выдержал зачет? – спросил Павел у посуровевшей Лены. Та молча кивнула. Павел купил билеты. Теперь осталось дожидаться экскурсии. – Послушай, Лена, у тебя безусловно были собственные планы на эти дни. А я, похоже, вторгаюсь в эти планы… – Не говори ерунды! – Но ты же сердишься. – С чего ты взял? Тебе показалось! Она с отсутствующим видом, без улыбки, взяла его под руку. – Ну, значит, у тебя просто трудный характер. – Ты молодец, вовремя это увидел. А то были некоторые… – Я догадываюсь! – Всё хорошо, Павел… Всё хорошо! Они вошли под своды храма и Павла поразили его громадные размеры, чего нельзя было предположить, глядя на храм снаружи. Но так всегда почему-то с православными храмами, напомнил он себе. Даже Святая София, превращенная турками сначала в мечеть, а потом в музей, снаружи кажется не такой грандиозной, как внутри. Судьбы царей были отражением судьбы России, думал Павел, когда они вышли из храма. Кто еще из мировых монархов был так неотделим от своей страны? Все прочие драпали при первой же заварушке. Выйдя из храма, они шагали молча. Через Марсово поле, с остановкой у памятника Суворову, они вышли на Троицкий мост. Он увидел заснеженную Неву, приземистые бастионы Петропавловки (думалось, что крепостные стены будут выше) и большой трехмачтовый парусник с убранными парусами, вмерзший в лед Невы у дальнего берега справа. Это поразило его, сухопутного жителя, не меньше, а то и больше, чем даже крепость. – Это плавучий ресторан, – сказала Елена. Он пережил мгновенное разочарование, потом другая мысль пришла ему в голову. – Приглашаю! – с полупоклоном объявил Павел. – Не глупи! – быстро ответила Лена. – Нам средства нужны для дела – для тех же разъездов хотя бы! Но всё же смягчилась, оценив его порыв. – Я, конечно, польщена! Но не стоит! И кого мы там увидим? Ты подумай! Они прошли по крепостной территории, сколько им позволили расчищенные площади, побывали в тюремных казематах и посетили Петропавловский собор. – Ты знаешь, Павел… – Елена произнесла его имя и запнулась на какой-то её поразившей мысли. – Ты знаешь, что Павел Первый почитался простым народом как святой заступник?.. К нему шли с молитвенными просьбами, несли записочки с обращениями… – Нет, честно: не знал! – Но это так. Об этом есть литература, исторические свидетельства – но не историков, конечно, а простых современников. – Зато большевики постарались, да и современные гады не отстают. Знаешь, Лена, есть такой будто бы исторический телеканал, – ты не смотришь? – который стремительно деградирует… Там эксперты-любители чего только не говорят, в том числе о Павле Первом, о Суворове… Лена кивнула ему и склонила голову перед усыпальницей императора Павла. Губы её шевелились. Павел смотрел на её лицо и не знал, молится ли он сам в это же время. Я давно уже не мальчик, думалось ему, – но вот: благоговею… ___________
Вдоль Кронверка они вышли к Стрелке, к впечатляющей невской панораме с Зимним дворцом и анфиладой Эрмитажа. – Спасибо, Леночка! Мне больше ничего не надо, а то боюсь – ты замерзнешь! Я и в Эрмитаж могу завтра пойти один, чтобы твои планы не рушились… – А если я планирую разделить с тобой радость прикосновения к прекрасному! – Я счастлив это слышать! – весело откликнулся Павел. – Позволь прикоснуться! Она шутливо хлопнула его по руке…
Так прошел этот памятный день.
« 3 »
Всё же у Елены были неотложные дела, и Павел отправился в Эрмитаж один. – Не хочу совмещать это с Русским музеем, – объявил он Лене. – В Русский пойду завтра. Или – пойдём?... – Очень хотелось бы! – искренне сказала она. «Я счастлив это слышать!» – сказал себе Павел. – Лен?.. А какой номер твоей квартиры? И код домофона? – Ой, извини! Я совсем не подумала!.. Они расстались – и встретились только дома за вечерним чаем. – А знаешь, – сказала Лена, – ты привез какой-то интересный вирус: теперь и со мной случаются в транспорте истории!.. Один дядечка мне место уступил только потому, что я в юбке… Так и объяснил мне, только не громко – а шепотом. – Еще бы он громко это сказал! Тогда б ему несдобровать!... Оказалось – и Лена весь день провела на ногах и в разъездах. А Павел признался самому себе, что тоже устал. Лена откровенно зевала после ужина, а Павел, несмотря на усталость, не готов был вот так её отпустить. «Если она сразу уйдет – это плохой знак для меня! – думал он. – Или я становлюсь уже мнительным?» – Лена, когда ты издашь свою книгу? – Какую книгу? Зачем? Всё, что я писала, – это было против партийных иллюзий и амбиций, а теперь, слава Богу, только наивные новички могут всерьез говорить о партии. Чтобы чего-то добиться, надо работать и вширь, по горизонтали, и снизу вверх – по вертикали. А любая партия – просто повторяться не хочу – обязательно выходит в свисток. – И что остается? – А какая Россия была успешной на самом деле? Сословно-корпоративная, а не партийная. – Я понимаю, и вполне согласен, ты же знаешь! – Павел примирительно поднял руки. – Но в головах у людей такая каша, а писаки, будто специально, смешивают итальянский фашизм с гитлеризмом, левых оккупантов называют правыми… Считаю, твоя книга была бы полезной! – Она бы пропала в куче дерьма! – в сердцах воскликнула Лена. Было видно, что слова Павла её задели за живое. – Сейчас надо писать инструкции, а не книги, и собирать людей, которым эти инструкции нужны. Правильных книг уже достаточно. А тактических инструкций не хватает, не хватает списка рекомендованной литературы – как не хватает и людей, готовых принять его к руководству, не хватает корпуса уполномоченных, сам знаешь – чего не хватает… И таких вот людей не хватает, как ты… Последние слова прозвучали совсем уже тихо, но причиной тому была не усталость… – Спокойной ночи, Павел! Они оба вскочили – и Павел, встав у неё на пути, обнял Лену за плечи. Она прижалась к нему щекой – и так они постояли какое-то время: Лена – закрыв глаза, Павел – глядя в сумеречное окно, но оба прозревали своё будущее.
Потом Лена скрылась за дверью своей спаленки, а Павел, против ожидания, довольно скоро уснул.
« 2 »
Мысль о том, что Рождество – почти на пороге, а он чуть не забыл о рождественском подарке для Лены – и, кстати, для её дочки тоже, – посетила Павла вдруг, среди живописи Русского музея. Негаданно и почти нежданно Павел становился почти семейным человеком. Но он уже такого в жизни насмотрелся, что против семьи ничего не имел – совсем напротив! И это слово «почти», признак незавершенности, ему казалось лишним, оно мешало. Малышка Оля называла какую-то игрушку, которую хотела получить… Но какую – у Павла вылетело из головы. Он набрал номер Елены. – Лен, никак не вспомню: что Оля хотела к Рождеству получить? – Ой, не бери ты в голову! – А всё-таки? – Да любая мягкая игрушка сойдет! – Тигренок? – Ну хотя бы. – Я принесу. – Выдумщик! – Ага! – Ну, пока! – Пока.
Вечером он её спросил: – Ты планируешь поездку к Оле на Рождество? Лена смутилась. – Да, вообще-то… Но не завтра. Он улыбнулся. – Сочельник здесь проведем? – А как ты хотел? – Я тоже. – Тогда здесь. А седьмого вечером – в Осьмино. – Решено! Пойдем снеговика лепить! Лена с любопытством посмотрела на Павла, на щеках у неё выступил румянец. «Кажется, Павел говорит иносказательно, а я, кажется, краснею.» – Ты о чём? – Да в самом деле! Пошли слепим! Он в самом деле звал её на прогулку. – А сугробы-то! – покачала она головой. – Лена! – укоризненно произнес Павел. – Лена!.. И выдержал паузу: – О Русь!.. Ты вся – поцелуй на морозе! – Ты знаешь Хлебникова? – Не уверен, что знаю. Зато умею на морозе целоваться! – Что делать бедной девушке после таковых грозных слов? Только дома сидеть. – Ну пойдём, Лен, пойдём! Уступив настояниям Павла, Лена стала одеваться. Никакого снеговика они лепить не стали… Но были поцелуи. Слепить бы нам ребёночка, думала она. Братика. Но не пришла ещё пора, чтобы этим словам быть сказанными.
Сочельник
Сочельник запомнился тем, что весь он был – канун, ожидание. День был светлый и казался солнечным, хотя солнца и не было. Павел привёз из магазина забавного тигренка, они водрузили его на тумбу, сели, взявшись за руки, против окна, и стали ждать… – Мы ждём, что ли, первой звезды? – спросила она. – Да, мы взглядом проницаем облака! – ответил он. – Разумейте, языцы, и покоряйтеся… – …яко с нами Бог! – закончил Он так же размеренно и задумчиво, как начинала Она. Наступило молчание, незаметное для обоих. Слова тоже приходили незаметно, сами собой. – Моя поездка к Федору Иванову – это что-то фантастическое! – А сам ты разве не такой? – Почему? – Ты для меня тоже какая-то фантастика! От Лимонова ушел, и от дедушки ушел… – Ну, я совсем не колобок! – рассмеялся он. – А Эдичка – он совершенно спутался с чуждыми людьми. – Да он и сам такой. Говорили, не расплетая рук, обо всём и ни о чём. – А знаешь, мне понравилось Осьмино! – сказал он, имея в виду «бабушкин дом». – Там летом хорошо. Он молча согласился. Летом всюду хорошо. – А знаешь, там под Осьмином китайское парниковое хозяйство. Может, мы оттуда овощи едим. – А почему китайское? – Ты же понимаешь! Ради сверхприбыли местной власти. Чтоб не русские работали, а чужие, которым вдвое меньше платить. – И чтоб русские себя гробили от безнадёги. – Почему мы такие? Скажи! – Потому что без царя… в голове. – Знаешь, когда я узнала в первый раз это выражение? Когда прочитала наставления Гоголя актерам, игравшим «Ревизора». Кажется, про Хлестакова он это говорит. – Да и я точно так же! Может, без Гоголя и забылось бы! И не знали бы, что в голове должно быть… А знаешь что? – Что? – Я люблю тебя.
Рождество
И прошла ночь, белая как снег, и наступило утро. И взглянули они друг на друга, и стали – Он и Она. – С праздником!.. – Со светлым Рождеством Христовым! Ангелы видели со стороны, как парень и женщина начинают свой странный для непосвященных танец… И не было больше препон весеннему половодью, кроме одной, которую двум сердцам было простительно опрокинуть или обойти.
– А помнишь, ты предлагал слепить снеговика? – Помню! – улыбнулся Павел. – Как давно это было! Лена загадочно улыбалась. – А что? Она уже знала, была уверена, что это произошло. Но простая осторожность, или женское суеверие, заставили её прикусить язык… Однако их мысли уже находили друг друга. – Что нам снеговик! Мы своего богатыря ещё слепим! Её голова запрокинулась, волосы опахнули его лицо. На шее вздрагивала крохотная жилочка… – Я счастлива… – …Это слышать! – договорил Павел, целуя эту жилочку.
Январь 2009
* Это не то же самое, что «Всемирные Русские Соборы» под председательством патриарха Московского и под эгидой президента РФ.
|
