|
|
Вадим ДЕМЕНТЬЕВ |
|
2010 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Вадим ДЕМЕНТЬЕВРусский Кавказ
Вадим Дементьев. О РУССКОМ СОЛДАТЕ«Русский труженик-солдат», как определил Твардовский, – один из главных персонажей истории российско-кавказских отношений. В этом обозначении слово «труженик» стоит на первом месте. Не «удалец», не «храбрец», а именно по-крестьянски натруженный в каждой войне, терпеливо и стоически переносящий все тяготы армейской жизни, перекопавший окопами и ходами сообщений половину Европы, вымостивший все известные реки. «Встретился овраг. Пехота перейдет, а кавалерия и артиллерия не двинутся. Надо пролагать дорогу, устраивать мост, вырубать деревья. Поэтому нет в мире солдата, которого нельзя было бы не назвать работником. Вот он чудный русский солдат, с топором в одной руке, с винтовкой в другой, в оборванном полушубке, живой, вечно шутливый, грозный и бесконечно великодушный». С кем эта война, чей это портрет? Не ошибусь, если отвечу, что и Василия Теркина, хотя и заменил в этой цитате только одно определение – не «русский» там сказано, а «кавказский» солдат. Когда во время вьетнамской войны в США приехали два поэта-фронтовика Сергей Наровчатов и Михаил Луконин, то в одной из студенческих аудиторий их спросили: как вы относитесь к нашей войне. «Ничего у вас, ребята, не выйдет, – ответил за себя и за друга Луконин. – Я вам, как солдат, открою секрет: на войне надо летать не на самолетах и вертолетах, на войне надо ходить пешком». Сколько дорог пришлось пройти русскому воину-освободителю? Сколько стран протопать? Эмоциональной вершиной «книги про бойца» «Василий Теркин» Твардовского стал рассказ автора про «солдата-сироту». Нет в отечественной, да и в мировой литературе других стихотворных строк, которые с такой пронзительной художественной силой создали бы собирательный образ безымянного солдата. В этом солдате-сироте, действительно, можно легко найти черты и всех русских ратников, в том числе и забытых нами кавказцев. «В общем, битый, тертый, жженый, раной меченный двойной… по земле он шел родной»: По веленью нашей силы, Шел пешком, сбивая в дороге не одну пару сапог, не с киплинговским высокомерием белого человека, не железным маршем немецких колонн. «Шел солдат, как все другие, в неизвестные края: «Что там, где она, Россия, по какой рубеж своя?..», пока не оказался у родной смоленской деревни Красный Мост. И стоя там у пепелища, у могилы всей своей семьи, только тут и понял, что он теперь «достоверный сирота»: Но, бездомный и безродный, Кавказский труженик-солдат ХIХ века, оказавшись вдалеке от родных мест, по своей неистребимой человечности эту сиротскую слезу у своих противников горцев, ох, как чувствовал и понимал. Лермонтов, рисуя портрет солдата-кавказца, описал одну его характерную деталь, благодаря которой «он делается настоящим кавказцем». Эта деталь настолько примечательна и типична для русских солдат той войны, что рассказ о ней стоит выписать с возможной подробностью: «…Последнее время он (т.е. кавказец. – В.Д.) подружился с одним мирным черкесом, стал ездить к нему в аул. Чуждый утонченностей светской и городской жизни, он полюбил жизнь простую и дикую; не зная истории России и европейской политики, он пристрастился к поэтическим преданиям народа воинственного. Он понял вполне нравы и обычаи горцев, узнал по именам их богатырей, запомнил родословные главных семейств… Он легонько маракует по-татарски; у него завелась шашка, настоящая гурда, кинжал – старый базалай, пистолет закубанской отделки, отличная крымская винтовка, которую он сам смазывает, лошадь – чистый шаллох и весь костюм черкесский, который надевается только в важных случаях и сшит ему в подарок какой-нибудь дикой княгиней. Страсть его ко всему черкесскому доходит до невероятия… О горцах он вот как отзывается: «Хороший народ, только уж такие азиаты! Чеченцы, правда, дрянь, зато уж кабардинцы просто молодцы; ну есть и между шапсугами народ изрядный, только всё с кабардинцами им не равняться, ни одеться так не сумеют, ни верхом проехать… хотя и чисто живут, очень чисто! Надо иметь предубеждение кавказца, – с иронией замечает Лермонтов, – чтобы отыскать что-нибудь чистое в черкесской сакле». Можно бы и продолжить рассказ об этом кавказце, кунаке горцев, но кого из них, шесть десятилетий воевавших в тяжелых горных условиях, мы хотя бы можем назвать по имени-отчеству, кроме опять-таки собирательного образа лермонтовского Максима Максимовича? В крайнем случае, еще помним фамилии главнокомандующих на Кавказе – Цицианова, Ермолова, Воронцова, Барятинского. Офицеров не знаем, солдат – тем более. Остались в истории основные сражения, но о подвигах простых кавказцев понятия не имеем. Между тем, Кавказская война рождала примеры геройства просто удивительные. Не раз бывая в ауле Гуниб, последнем оплоте Шамиля, где и закончилась Кавказская война, и где какие-то мерзавцы в начале 90-х годов взорвали беседку над камнем, на котором князь Александр Иванович Барятинский принимал сдачу в плен имама, я не перестаю удивляться ловкости и, главное, бесшабашной храбрости русских солдат, взявших неприступную крепость с неожиданной для горцев стороны – с отвесных скал, которые и опытные альпинисты с трудом одолеют. «Русский народ может гордиться кавказским солдатом, примером того, до какой высоты может подниматься нравственная сила русской человека, – пишет, открывая историю Кавказской войны, ее выдающийся летописец В.Потто. – Недаром он воодушевлял русских поэтов, воодушевлял не менее величественной природы кавказской. И если мы еще в детстве узнаем и научаемся уважать имена героев древности Коклесов, Сцевол, то не дороже ли для нас память наших собственных героев? Конечно, вся Россия знает таких людей, как кн. Цицианов, Ермолов, Котляревский; но многим ли известны скромные имена Карягина, Гулякова, Монтрезора, Овечкина, Щербины и многих, многих других – людей, не высоких чинами, но великих своим героизмом и самопожертвованием». Мы должны быть признательны писателям, которые донесли до нас рассказы о подвигах русских солдат. Не будь их и при отсутствии переизданий «монархических» историков В.Потто, Н. Дубровина, А.Зиссермана и других, эта знаменитая для российского прошлого война стала бы попросту нами забытой. Писать о событиях тех лет при Советской власти особо не поощрялось, чтобы «не разжигать страсти». Воспоминания о Кавказской войне, о ее героях и с той, и с другой стороны практически отсутствовали. Правда, на махачкалинском базаре в 70-е годы можно было из-под полы купить фотографию Шамиля, но дальше этого дело не шло. А, может, и правильно? Как говорят дагестанцы: «Пошевелишь золу, а внизу горящие угли». Но сегодня, когда занялся пожар, тушить его необходимо не только силой оружия, но и словом правды. Уроки Кавказской войны, как никогда, должны быть вновь пройдены и изучены. И в первую очередь, мы обязаны знать о службе, судьбе и подвигах русского солдата, основного армейского тягла той полувековой борьбы, который пришел сюда не поработителем и колонизатором, а защитником и охранителем покоя и мирной жизни. Для самих кавказцев служить в русской армии считалось за высокую честь. С начала ХIХ века были созданы кавказские полки и эскадроны, а личный конвой русских императоров, то есть парадная охрана, состоял преимущественно из кабардинцев. Только после добровольного присоединения к России Грузии мы принуждены были иметь на Кавказе отдельный армейский корпус, а затем в силу расширения военных действий и целую армию. Стратегия умиротворения долгое время искала свои тактические ходы и приемы. Экспедиционные вылазки в горы заканчивались неудачами, стоит только вспомнить «сухарную экспедицию» (1845 г.) в резиденцию Шамиля аул Дарго. Тогдашний неприятель поступал так же, как и нынешний: заманивая крупные силы русской армии в горы, он затем, устраивая многочисленные засады, наносил войскам большой урон, отсекал обозы с продовольствием. Но опыт военных действий приходил с боями, и русский солдат закалялся в таких, как тогда говорили, «делах», приобретая необходимый опыт войны в горах. Психологическую трансформацию в боевых действиях убедительно показал в своих очерках, опубликованных в 1877 году в «Кавказском сборнике», историк И.Дроздов. Русский солдат не был на Кавказской войне «пушечным мясом» и безмозглым исполнителем приказов. Он действовал на поле битвы самостоятельно, умно, побеждал горцев личной храбростью и военным умением. «Одиночное развитие, – замечает И.Дроздов, – но не в смысле казарменной выправки, было доведено почти до совершенства. Солдат способен был думать не только за себя, но иногда, в случае надобности, и за офицера. Разве это не идеал солдатского образования? Шестьдесят лет постоянной войны, бивачная жизнь сблизили офицера и солдата. И горе, и радость были их общим достоянием, которым поделились честно. Солдат отдал офицеру свою силу, офицер солдату свои сведения. Они пополнили друг друга. Солдат сознательно повиновался старшему. Он видел в повиновении порядок в настоящем и залог чести в будущем. Власть не давила его. Он ее не чувствовал. Отсюда безграничное уважение к ней, соперничество в военных доблестях, сыновняя любовь к начальству, слова «отец и командир» были выражением искренним, не подобострастным. Разумная свобода отношений служила основанием администрации кавказской армии». Интересно заметить, что такие же, как бы «очищенные» от казарменного быта и современных реалий жизни, отношения характерны и для федеральных сил, воюющих в Чечне. Один за всех и все за одного и другие заповеди фронтового товарищества возрождаются здесь на каждом шагу. Смертельные схватки с противником, рукопашные бои – это не игры в казино и не танцы в дискотеке. Русские солдаты проходят в горах Чечни не только курс молодого бойца, но и школу мужского отношения к жизни. Когда публиковал свои заметки И.Дроздов, в либеральной прессе России, если и писалось о солдатах Кавказской войны, то выпячивались их негативные качества. «Ошибочно мнение тех, – отвечал им автор очерков, – которые нарисовали себя кавказца пьяницей, буяном. Нет! Кавказец шел суровым путем, нес тяжелый крест. Некогда ему было пьянствовать и буянить. Может быть, нигде эти пороки не вызывали такого презрения, как в среде кавказских солдат. Не доест, не доспит, сегодня сорок, завтра шестьдесят верст пройдет, послезавтра вволю наработается штыком, прольет слезу над убитым товарищем, помянет его сухарем; и так в продолжение всей длинной службы, пока не свалит его горская пуля или не умрет он в лазарете». У современного поэта Владимира Кострова есть стихотворение о солдате чеченской войны, которое удивительным образом совпадает по своему настроению с приведенными выше строками: Не банкира, не детей Арбата, Нигилисты конца XIX века – не чета нынешним разнузданным либералам, которые до последнего времени буквально издевались над нашей армией, представляя ее как стадо баранов, безропотно идущих на забой. Первую чеченскую войну российское телевидение показывало исключительно с позиций сепаратистов. Только после того, как военные действия докатились до Москвы, когда «благородные» робин гуды стали подрывать дома, вагоны метро и троллейбусы, а телевизионщиков сажать в смрадные зинданы, поднялся шум: где власть, где армия, кто нас защитит?.. Сколько в СМИ «раскручивалось» дел, подобных суду над полковником Будановым, но долгое время обходили молчанием подвиг 6 роты псковских десантников. Ни телевидение, ни пресса за четырнадцать лет не заинтересовались простыми солдатами, а если их и показывали, то так редко, что «наши стриженые ребята» вызвали, действительно, у зрителей боль и горькое сочувствие. В последние годы, отвечая, видимо, на заказ «выправить перекос», стали снимать и «патриотические» сериалы, где рязанские Вани и вологодские Алеши предстают в образе шварцнеггеров, одним махом побивающих всех чеченцев. Опять-таки солдата в этих фильмах не видно, осталась одна его функция – убивать, взрывать, резать… И еще неизвестно, что хуже: проповедь поражения или совершенно не присущая нам, русским, безжалостная жестокость голливудских клонов. Народ сам создал свой светлый образ-символ русского солдата в чеченской войне. Им стал Евгений Родионов, который в плену у бандитов не отрекся ни от родины, ни от православной веры, и после мучительных пыток погиб геройской смертью. Так наши предки чтили подвиг князя Василька Ростовского, попавшего с тяжелыми ранами в плен к Батыю, и на предложение об измене ответившего решительным отказом. Так народная память хранила имена пленных русских офицеров, преступно расстрелянных Шамилем в Дарго в 1845 году. Но со временем многие герои забылись. Звучат только цифры потерь русских войск во время Кавказской войны. Солдат, нижних чинов, как тогда говорили, погибло 24 143 человека, ранено 61 971 человек. В горах и следа не сохранилось от могилок убитых: ни холмиков, ни крестов. Остался только на все времена реквием Александра Трифоновича Твардовского о неизвестном русском солдате: День идет за ночью следом, Рукопись для публикации предоставлена автором. Далее читайте:Вадим ДЕМЕНТЬЕВ (авторская страница).
|
