|
|
Сергей МАСЛОБОЕВ |
||
2010 г. |
МОЛОКО |
|
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Сергей МАСЛОБОЕВМорские рассказыТайны женской души Когда подпирать стены отдела кадров стало совсем невмоготу, меня вдруг вызвали в кабинет. Вручая направление, непрерывно повторяли: - Срочно! Судно на отходе. Всё завертелось. Быстро оформив необходимые документы и заскочив домой, уже вечером я принимал дела. Судно стояло, загруженное пиломатериалами на Булонь. Есть такой маленький портик на северном побережье Франции. По чьему-то непонятному приказу оставалось только сменить команду. Народ собирался отовсюду: из отгулов, отпусков, с других теплоходов. Притираться предстояло в рейсе. Последней на борт прибыла наша повариха. Когда она вошла в кают-компанию, все аж рты разинули. Пышный бюст и широкий стан при довольно пропорциональном сложении поневоле притягивали взгляды. Пухлые губы придавали её симпатичному лицу особую привлекательность. И всё это – при росте где-то метр девяносто! - Меня зовут Марина, - поздоровавшись, представилась она и покраснела. Как очень скоро выяснилось, девушка оказалась скромной. Неудивительно, что с самого начала рейса воздыхателей, явных и тайных, у Марины появилось больше чем достаточно. Но все их старания были напрасными. Она даже не отвергала ухаживания своих поклонников. Она их просто игнорировала. Не замечала и всё. Некоторых это просто ввергало в депрессию. Как-то проверяли мы с боцманом крепление груза. И вот, пока ходили по палубе, он не переставал жаловаться. - Ну что за времена? Что за женщины? Раньше, бывало, познакомишься, купишь мороженое за тринадцать копеек, прокатишь на трамвае, - и она твоя. А теперь?...- сокрушённо качал головой красавец-мужчина. Тем не менее, Марину в команде полюбили. Была она добрая, на шутки не обижалась, и очень скоро ни одни судовые посиделки без неё и представить себе стало невозможно. …Винты упрямо молотили воду. Вахты сменялись вахтами. Так и дошли мы до этой самой Булони. Ла-Манш встретил проливным дождём и тяжёлой волной с Атлантики. - Через десять минут будем в точке встречи лоцманов, - доложил я капитану. - Штурман, иди сам, проследи, чтобы всё было путём,- повернулся он ко мне. Я надел плащ, натянул капюшон и спустился на палубу. Лоцманский трап был надёжно закреплён. У открытого полубортика ёжился промокший боцман. Не успели мы перекинуться несколькими фразами, как выскочивший из-за стены дождя катер подошёл к нам и застопорил ход. По трапу стал карабкаться человек в оранжевом плаще. Мы с боцманом подхватили его под руки, поставили на палубу и удивлённо переглянулись. Дело в том, что лоцман был, мягко говоря, роста значительно ниже среднего. Высоченные каблуки и огромные поля фуражки только подчёркивали это. Но наши взгляды его нисколько не смутили. На моё приветствие он ответил на хорошем английском, и мы потопали наверх. Открыв дверь рубки, я пропустил его вперёд и вошёл следом. Мне очень хотелось понаблюдать за реакцией капитана, но тот грозно глянул, давая понять, что пора делом заниматься. И то верно, ведь видимость была практически нулевая. Лоцман, сбросив плащ и сняв фуражку, задал несколько дежурных вопросов и включился в работу. Команды посыпались одна за другой. Началась проводка. Шли по счислению, а нужно было обсервованное место для контроля. Капитан, заглядывая мне через плечо, уже несколько раз нетерпеливо цокал языком. Наконец, зацепив несколько надёжных ориентиров, я положил точку. Капитан, взглянув на карту, улыбнулся. Лоцман работал классно. И делал это с каким-то особым достоинством. Прошли входную дамбу. Напряжение спало. -Позвони на камбуз. Надо бы мистера пайлота покормить, - наклонился ко мне капитан. -У меня всё готово,- ответила телефонная трубка голосом поварихи. Через пару минут дверь открылась, и перед нами предстала Марина! В белоснежной куртке, в накрахмаленном колпаке (это при её-то гренадёрском росте!), раскрасневшаяся от ходьбы по трапам, она стояла и держала в руках поднос с угощениями. Лоцман повернулся, и его глаза начали округляться. Но только начали… Он моментально взял себя в руки, подскочил к поварихе, поправив на ходу галстук, подхватил поднос и поставил на стол. Никто из нас даже не успел сообразить, что происходит, как он придвинул стул, запрыгнул на него и, уравнявшись ростом с Мариной, звонко чмокнул её в щёку. - О-ля-ля, мадмуазель,- нежно проворковал он и спрыгнул со стула. Марина, вдруг, стала пунцовой. Выручил её капитан. -Мариночка, спасибо. Вы свободны,- с улыбкой сказал он. Та повернулась и, как лебедь, выплыла из рубки, провожаемая восхищённым взглядом француза. Потом была швартовка под проливным дождём. Когда, провожая лоцмана, я пожал ему руку, то почувствовал, что прощаюсь с настоящим мужчиной. Позже, подходя к кают-компании и слыша взрывы смеха, я уже представлял себе, что там происходит. Предчувствие меня не обмануло. Вокруг сидящей за столом Марины покатывались от хохота моряки, уже, наверное, не первый десяток раз пересказывая на все лады только что случившееся. Меня же сразу поразила одна деталь. Как только история подходила к описанию лоцмана, глаза Марины заволакивались странным сиреневым туманом, а губы расплывались в улыбке. -Ну и дела,- подумал я. - Сколько и каких парней чуть ли не месяц штурмовали эту крепость, а какому-то недомеренному французу оказалось достаточно минуты, чтобы тронуть неприступное сердце. Вот и пойми после этого женщин…
Две реальности Чтобы не вызывать нездорового интереса к своей скромной персоне, названия и имена в этой истории пропущены или изменены. Часть 1. ПРИЗРАК СТАРОГО КАПИТАНА. События, о которых пойдёт речь, произошли не на бескрайних просторах Атлантики и не в туманных болотах Амазонки, а совсем рядом, в сорока километрах от Санкт-Петербурга. Точнее – в Средней гавани Кронштадта. Эту историю я никому и никогда не рассказывал из-за опасения прослыть ненормальным. Но имела она жуткое продолжение, о котором, кстати, писали газеты, и показывало телевидение. Как водится, в погоне за сенсацией, переврали журналисты всё, что можно и нельзя. А начиналось всё так. Лет десять назад, начиная ещё только капитанить, получил я назначение на старенький пассажирский теплоход. Интересно, что сумма цифр в его названии составляла число тринадцать. Судно ходило на переправе между Кронштадтом и Ломоносовым. Работа эта была собачьей. Недаром у нас в конторе эту линию называли голубой. Почти круглые сутки, мотаясь между двумя пристанями, мы перевозили по несколько тысяч пассажиров в день. Да, каких пассажиров! Кронштадцы – народ особый. Остров есть остров. Незначительная, но всё-таки оторванность от материка формирует совершенно необычный тип человеческой личности. Необходимость два раза в день на перегруженном судне пересекать залив (в Кронштадте-то с работой плохо) постоянно держит человека в состоянии стресса. А отменённые рейсы из-за частых в этом районе туманов и штормов, разумеется, не укрепляют «приятельские» отношения между судовой командой и пассажирами. Рассказываю это подробно, чтобы было понятно, что к концу вахты моряки, мягко говоря, - никакие. То есть, в освещении дальнейших событий, усталость со счетов не сбрасываю. В ту ночь погода была, прямо скажем, нелётная. Туман, густо замешанный на мелком пронизывающем дожде, не способствовал поднятию настроения. Но этот рейс был последним в тот день и, по нашим неписанным законам, выполнять его было надо. Судно стояло у причала, и, как бывает в плохую погоду, прошёл слух, что рейс отменят. Перспектива провести ночь на морвокзале никого не устраивала. Кронштадцы, дружно игнорируя поданный трап, лезли изо всех щелей, перебрасывая на палубу свои сумки и пакеты. Теплоход стонал. Шла обычная посадка. Я сидел в каюте, перебирая старые бумаги. Было тепло и уютно. От одной мысли, что сейчас нужно будет подняться из мягкого кресла и ползти на промозглый мостик, передёргивало. Ящики письменного стола ритмично выбрасывали творческие шедевры береговых начальников. Господи, чего тут только не было! От древнейших актов об испытании пожарных шлангов до инструкции по борьбе с кишечными заболеваниями. Из очередной папки выпала фотография. С пожелтевшего листка на меня смотрел мужчина в морской форме. Узнать прежнего капитана этого судна было нетрудно. Раньше, мы с ним часто встречались. Он умер год назад. На снимке капитан был ещё молодой и сильный. -А ведь он прожил в этой каюте лет двадцать…- какое-то незнакомое чувство заставило меня осмотреться. В дверь забарабанили: -Командир, время!- -Иду.- Я положил фотографию на стол, натянул фуражку и, закрыв каюту на ключ, поднялся на мостик. Погода оставляла желать лучшего. Но делать было нечего. Пошла работа: -Убрать трап! Отдать швартовые!- Шквальный ветер сразу отодвинул причал. -Двести сорок пассажиров на борту. За кормой чисто,- доложил поднявшийся в рубку рулевой. -Добро. Вставай на руль. Теплоход, двигаясь задним ходом, проваливался в ночь. Огни Кронштадта стали исчезать за пеленой дождя. -Право на борт,- я перевёл ручки дистанционного управления на передний ход, подошёл к радару и повернулся к рулевому: -Иди, скажи механику, чтобы котёл запустил. Холодно что-то… Он скатился по трапу и хлопнул входной дверью. Винты, вгрызаясь в тёмную воду, уже остановили судно и начали толкать его вперёд. Экран локатора был чист. Страшно захотелось курить. Вспышка зажигалки ослепила глаза, но в следующее мгновение было уже не до курева. Из тумана, прямо в левый борт, на полном ходу вылетел адмиральский катер. Он появился так близко, что видны были даже заклёпки на его белом корпусе. Моё судно на широкой циркуляции набирало инерцию, и разойтись в подобной ситуации просто было невозможно. Чтобы осознать это, потребовалась секунда, но тут… Нет! Всё по порядку. Я стоял, как парализованный, и широко раскрытыми глазами смотрел на приближающийся катер, когда почувствовал, что машины моего судна изменили режим работы. -Что за ерунда?- Повернулся я к посту управления. У рукояток стоял плотный невысокий человек в чёрной куртке с капюшоном. Заломленная фуражка с крабом была низко надвинута на глаза. Он уверенно, как-то основательно, работал ручками, меняя режимы работы двигателей. Какое может быть ночью освещение в ходовой рубке? Только от экрана радара, да от сигнальных лампочек. Но я рассмотрел его. Без сомнения это был тот, чья фотография лежала на столе в моей каюте. Тем временем наш теплоход, выполнив какой-то замысловатый маневр, закачался на волне, поднятой промчавшимся перед самым носом катером. Я проследил глазами, как он белым пятном растаял в темноте. А у поста управления уже никого не было. Рукоятки стояли на передний ход. Аксиометр показывал право на борту. Судно, описывая циркуляцию, плавно поворачивало носом на выход из гавани. Всё было так, как будто ничего не произошло. Хлопнула дверь, и по трапу застучали ботинки рулевого. -Чего машины-то дёргали?- Сказал он, берясь за ручки штурвала. -Так держать,- каким-то не своим голосом я оборвал его желание поболтать. Ну, дела!!! Значит, двигатели всё-таки меняли режимы работы, хотя меня и близко не было около пульта. Размышлений на эту тему хватило до самого Ломоносова. Сидя в капитанском кресле и упираясь ногами в переборку, чтобы хоть как-то защититься от бортовой качки, я снова и снова пытался понять, что же случилось. В реальный мир меня вернула вспышка разрешительных огней над входным постом. Мы подходили к Ломоносову. Швартовка в штормовую погоду – это такой вид судоводительской деятельности, который чрезвычайно бодрит. И не мудрено, что, разглядывая, как высаженные мною пассажиры штурмуют автобусы на причале, мне уже было не до приключений этой ночи. Отдав последние распоряжения, я спустился в каюту с единственной мыслью упасть в койку хотя бы не на долго. Открыв дверь и включив освещение, я остолбенел… Фотографии на столе не было! Глаза внимательно обшаривали каюту. Иллюминаторы плотно задраены. Всё лежит на своих местах. От этого помещения - только два ключа. Один у меня, другой в рубке на стенде. Меня пулей вынесло наверх. Запасной ключ висел там, где должен был висеть… В ту ночь было уже не до сна. На этом судне я проходил ещё много лет. Пытаясь разобраться в событиях той ночи, только больше запутывался. Одно «почему» тянуло за собой другое, а ответов никаких не находилось. Долгими ночами, разложив на столе маневренный планшет и до дыр исчертив план Средней гавани, я пришёл к выводу, что не могли мы разойтись с тем катером. Неминуемо должно было произойти столкновение. В той ситуации никакой маневр не мог спасти нас. И потом, он исчез на полном ходу за пеленой дождя в пятидесяти метрах по направлению к десантной стенке. На такой скорости отвернуть невозможно. Авария была неизбежна. Но ведь ничего же не произошло! У меня появилась привычка обшаривать биноклем причалы и гавани Кронштадта. Много раз я видел адмиральский катер. Но это был не он. У того на борту ярко выделялось название. И архитектурой надстроек он сильно отличался. А главное, тот по размерам был больше. За много лет я ни разу не встретил его в этих водах, что само по себе странно. Странно и то, что локатор в упор не отбил такую крупную цель. В ту же ночь я опросил всю команду. Кто уверенно, кто менее уверенно, но все подтверждали, что после отхода от причала машины работали переменными режимами. Но я то к посту управления даже не подходил! И самое невероятное – это призрак старого капитана. Это не было галлюцинацией. Хотя было темно, но я совершенно отчётливо видел его и узнал. А таинственное исчезновение фотографии…? Заявляю категорически: - С головой у меня всё в порядке. Я уже много лет хожу капитаном на различных судах, и ежегодное моё общение с медиками безоговорочно подтверждает это устно и документально.
Часть 2. АВАРИЯ С ПРЕДЫСТОРИЕЙ.
Авария Меня часто спрашивают люди, не связанные с работой на флоте: -Почему корабли сталкиваются? Не на дороге же? В море ведь места много? -Да, сталкиваются. Потому, сто из двух дураков один обязательно окажется умнее. Я сидел в своей капитанской каюте, тупо уставившись в стол. Осознать всю нелепость случившегося пока не хватало сил. Всё было, как в кошмарном сне, который приснился кому-то другому. Выписка из судового журнала: 22.30 Отошли от причала Кронштадт-зимний. На борту 240 пассажиров. По судну замечаний нет. Ходовые огни горят исправно. 22.43 При выходе из Средней гавани Кронштадта, находясь в одном кабельтове от Лесных ворот, по левому борту обнаружили огни судна, следующего из Лесной гавани на пересечение курса. Чем-то этот катер мне сразу не понравился. Уж слишком быстро и уверенно он шёл. -Ну и когда он собирается уступать дорогу? Он, что не видит меня?- Я судорожно давил на кнопку тифона. Выписка из судового журнала: 22.40 Подали звуковой сигнал «предупреждение». Справа тёмной полосой тянулась десантная стенка. Слева стремительно надвигался чёрный корпус катера, сверкая во весь борт названием «РАЗЛИВ». Из материалов служебного расследования: Капитан пассажирского судна, объясняя свои действия, утверждает, что изменение курса вправо было невозможно ввиду близости десантной стенки. Поэтому с целью избежания столкновения или уменьшения его последствий, он принял решение среверсировать машины и попытаться максимально возможно погасить инерцию. Выписка из судового журнала: 22.45 На многократные вызовы по радио и громкоговорящей связи катер «РАЗЛИВ» не ответил. Я дистанционным управлением дал «СТОП» и, даже не позволив судну сообразить, что от него требуется, бросил ручки назад и выдавил их до предела. Теплоход заколотило в жуткой вибрации. Какой-то неосознанный порыв заставлял меня тащить назад уже среверсированные рукоятки, всей душой стараясь помочь кораблю остановиться и дать возможность катеру проскочить. И вдруг водяной бурун за его кормой осел. «РАЗЛИВ» дал «СТОП». До сих пор не понятно, чем это было вызвано. То ли растерянностью капитана, то ли осознанием бесполезности дальнейших действий. Но вот, как раз этого-то нельзя было делать. Теперь всё! Я всем своим существом прочувствовал, что уже ничего изменить нельзя. -Вот же блин! Наберут парикмахеров на флот. Пехота!- презрительно сплюнул рулевой. Удар был хлёсткий. Сноп искр ослепил. Металл полез на металл. Палуба ушла из-под ног. Вскочив, я бросился к радиостанции. -«РАЗЛИВ» ответьте пассажирскому теплоходу. Какие у вас повреждения? Какая требуется помощь? Машины, всё это время молотившие задним ходом, наконец-то сделали своё дело. Мой теплоход, прекратив терзать несчастный катер, остановился и пополз назад. -Ну вот, первую глупость совершил,- подумал я, останавливая двигатели. Суда разойдутся, обнажив пробоины, в которые хлынет вода. Но, как говорится, чего расстраиваться, если за первой глупостью всё равно последуют другие. И тут ожила радиостанция и выдала что-то нечленораздельное и истерическое: -Ты думал, что я пойду налево, а я пошёл прямо… Думал, думал! Интересно, кто вообще кроме меня может знать, о чём я думал? Как говорил ещё в институте мой декан: -Не думай, пропадёшь. Да и что тут думать. Увидел справа, уступи дорогу. Но, очевидно, капитан «РАЗЛИВА» был слишком умён, как я говорил в начале, чтобы думать о таких пустяках. Выписка из судового журнала: 22.47 На предложение оказать ему помощь т\х «РАЗЛИВ» не ответил. Сделав оборот через правый борт, ушёл в Лесную гавань. Катер заваливался на борт. Там явно было не всё в порядке. Но святой Никола угодник в эту ночь не совсем забыл о своих подопечных. Как выяснилось позже, удар пришёлся в ребро водонепроницаемой переборки «РАЗЛИВА» в районе коффердама, что спасло его тогда от моментального затопления, возможно по частям. Потом, во время разборки, произойдёт ещё много интересного. Главным и, пожалуй, единственным аргументом противоположной стороны будет то, что капитан катера «РАЗЛИВ» хоть и пенсионер, но недавно бросил пить!... Господи! Бедная Россия! Кого ты только не рожала? А моему шефу лилейно будут предлагать поделить вину поровну: -Так сказать фивти-фивти, да и дело с концом. Мне бы очень хотелось посмотреть в глаза людям с такой лошадиной совестью, но бог уберёг меня от этого счастья. Это всё будет потом, а сейчас: Выписка из судового журнала: 22.48 Оставаясь на месте происшествия, начали осмотр судна. Вся палубная команда уже была в рубке. Эти восемнадцатилетние мальчишки смотрели на меня. На лицах абсолютное непонимание происходящего и полная готовность выполнить любое распоряжение. Рядовой состав на нашем флоте – это категория людей совершенно особая. При полнейшем разгильдяйстве и периодических приступах потрясающей лени в критические моменты – постоянная готовность по первому приказу залезть хоть чёрту в пасть. Жизнь мне неоднократно давала возможность убедиться в этом. Мне жутко симпатичны наши парни. Поэтому церемониться я не стал: -Ты, Давай на бак. Характер повреждений? Ты. Аптечку в зубы и по пассажирским салонам. Да, осмотрись, может кто за борт выпал,- вот она вторая глупость. С этого надо было начинать. -Ты. По трюмам. Они один за другим ссыпались по трапу. Теперь можно по радио и с диспетчером поговорить. Ох, и непростое это дело вот так среди ночи, сразу, вдруг, объяснить перепугавшейся женщине то, что ещё сам до конца не прочувствовал. Мои размышления о том, как сейчас эта новость, сбрасывая с людей сон, ползёт по инстанциям к центру нашей конторы, были прерваны докладами возвращающихся матросов: - Форпик затоплен. В первый и во второй трюмы незначительное поступление воды. Так, чудненько. Значит, носовые переборки не держат. Знать бы насколько это поступление незначительное. Утонуть-то не утонем! Старые корабли этого делать не любят. Но вот, перспектива в глубоком носовом дифференте размахивать по воздуху винтами, как-то не успокаивает. -По салонам нормально. Все кричат от радости и показывают пальцами на катер. Ну вот. А я всю жизнь крыл кронштадцев. Представляю, что сейчас бы творилось, будь на борту какие-нибудь экскурсанты. А этим хоть бы что! Не такого с детства насмотрелись. Им подобное только за развлечение. Вообще-то у нас в стране каждый второй или летал, или плавал. Завтра пол Кронштадта будут хвастаться, что в кораблекрушении побывали. -На левой скуле пробоина, где-то сорок на двадцать. Пол метра над водой. Края пробоины – рваные. Больше ничего не разглядел. Фонарик плохо горит,- вернулся последний. Ну, это – не самая плохая за сегодняшний день новость. Если дырка выше ватерлинии, значит, не потечёт. Форпик могло затопить и при ударе. Больше вода поступать не будет. Как только появится возможность, надо самому везде проползти. А судно тем временем стало сносить ветром. Нужно было что-то делать. Конечно, лучше всего вернуться, но объясняться с каждым из двухсот сорока пассажиров, которым, не смотря ни на что «ехать надо», у меня бы не хватило сил. Я принял решение. Выписка из судового журнала: 22.55 Закончили осмотр судна. Проверили, нет ли пострадавших среди пассажиров. Пострадавших нет. Доложили о случившемся диспетчеру. Продолжили рейс в Ломоносов. Сейчас уже смутно вспоминается, как нам, заделывая пробоину, удалось дойти. Как, насилуя перегруженные машины, смогли мы поставить судно к причалу. Как после, осматривая повреждения, удивлялись своему везению.
Предыстория
Я сидел в своей капитанской каюте, тупо уставившись в стол. Осознать всю нелепость случившегося пока не хватало сил. Но что-то необходимо было делать. Я поднялся и пошёл на берег звонить начальству. -Ни с кем не говори. Ничего не подписывай. Иди к себе и постарайся набросать схему происшествия. Я скоро приеду,- затараторила телефонная трубка голосом капитана-наставника. Я вернулся в каюту, разложил перед собой чистый лист бумаги и задумался. Восстанавливая последовательность событий, рисуя взаимное положение судов до и после столкновения, увлёкся работой и немного успокоился. И, вдруг – стоп!!! Меня пронзила невероятная мысль: -Но, ведь это уже когда-то было! Я, ещё не отдавая себе отчёта в том, что делаю, стал торопливо выбрасывать из настенного шкафа прямо на палубный ковёр груды документов, не понимая, что ищу. Но вот в руках оказался старый судовой журнал. Быстро перелистывая страницы, я, наконец, понял, что мне было нужно. Вот этот лист. Совпадало практически всё. Дата. Место. Время. Невероятно! Но, даже количество пассажиров на борту было абсолютно точно тем же! Разумеется, невозможно было тогда всё записать, но память восстановила остальное. Скоро нашлись и вычерченные маневренные планшеты. Ситуация совпадала до мелочей. Разница была только в одном. В ту ночь судном управлял призрак. Маневр расхождения он рассчитывал по своим, неведомым никому из смертных, законам. Ещё тогда я пришёл к выводу, что столкновение было неизбежным. Теперь это подтвердилось на практике.
Часть 3. НЕ БЫЛО СЧАСТЬЯ, ТАК НЕСЧАСТЬЕ ПОМОГЛО.
Разборка аварии была длительной и суровой. Каждый из участников тех событий получил своё под завязку. Ремонт тоже достался тяжело. Но, как говорится, глаза боятся, а руки делают. Пробоину заварили. Теплоход привели в порядок. Комиссия придиралась долго, но судно в эксплуатацию приняла. Наконец, всё было готово, чтобы снова идти на голубую линию. К вечеру, отпустив измотанную команду отдыхать, я оставил только вахту. Отошли от причальной стенки судоремонтного завода и, развернувшись, стали выбираться из Невы. К Петровскому фарватеру подошли уже в полной темноте. Навигационная обстановка на фарватере была в отвратительном состоянии. Огни на буях едва мигали и то через раз. Судовой радар работал плохо, особенно на шкалах ближнего обзора. Двигаться приходилось практически на ощупь. Очень мешал порывистый северный ветер, задувавший прямо в борт. Но чувствовал я себя достаточно уверенно. Мне доводилось ходить по Петровскому и вовсе без обстановки, да ещё и во льдах. До поворота оставалось где-то полкабельтова. Через несколько секунд должен был открыться кормовой створ. -Возьми поправее,- приказал я рулевому. Перед поворотом нужно было больше зайти на ветер. И тут я увидел его!!! Призрак прежнего капитана этого судна. Одет он был так же, как и той ночью в Кронштадте. Так же, как и тогда он неторопливо взялся за ручки дистанционного управления и плавно потянул их на себя, сбавляя обороты. Отчётливо видны были даже швы на его чёрных кожаных перчатках. -Ну, хватит с меня этой чертовщины,- выругался я, шагнул прямо сквозь него, взялся за рукоятки и дал полный ход. Он исчез в то же мгновение. Рулевой удивлённо повернулся ко мне, но спросить ничего не успел. В ту же секунду заглохли двигатели. Оба! Одновременно! Судно потеряло ход. Сильный бортовой ветер, навалившись на беспомощный теплоход, моментально прижал его к кромке канала и вытолкал на песок. Мы с рулевым обалдело уставились друг на друга. В наступившей тишине, нарушаемой только свистом ветра в антеннах и плеском волн, вдруг, послышалось урчание машин приближающегося судна. Закончив поворот, до которого мы не дошли буквально сто метров, мимо нас прополз большой сухогруз. Его тёмный борт проплыл справа расплывчатой полосой. -Но почему без отличительных огней?- Вытер я пот со лба: -Ещё бы десять секунд и, если бы не заглохли двигатели, он бы на повороте от на и кругов на воде не оставил. Из объяснительной записки капитана: Причиной остановки главных двигателей явилось то, что во время ремонта их питание топливом производилось из расходного бака. После отхода теплохода от причала топливоподача не была переведена на бункерные танки. Выработав топливо из расходника, двигатели обсохли. Ага! Как бы не так! Я лично проверил. Расходный бак был перекрыт. Топливные танки забункерованы под пробку. Фильтры вскрыли тут же. Воздуха там не было. Двигатели были в полном порядке. И завелись они потом с полуоборота. А «забыли перекрыть топливоподачу» - это для объяснительной, для начальства. Почему заглохли машины, не понял никто. Никто, кроме меня. А попробуй, объясни кому-нибудь? Завтра же в дурдоме окажешься. Механик долго охал, порхая между движками, потом махнул рукой и сник, не в силах ничего понять. Выписка из судового журнала: 02.58 Левым бортом сели на кромку Петровского фарватера в районе буя №11, в результате остановки главных двигателей. 03.20 Запустили двигатели. Попытались сняться с мели своими силами, Результат – отрицательный. 03.30 Связались по радио с диспетчером. Попросили помощи. 04.00 Подошёл буксирный теплоход. 04.40 С помощью буксирного теплохода снялись с мели. Это – сжатые строки судового журнала. В действительности всё было значительно сложнее. Буксир действительно пришёл на помощь. Но подойти к нам не смог. Осадка его была вдвое больше допустимой. Маневрируя на канале, он связался со мной по радиостанции. Решение приняли сразу. Нужно завести буксирный конец. Но как? Легко решить, но как это сделать? Спустить шлюпку в штормовую погоду, не расколотив её о борт собственного судна – дело непростое. Но это – как раз ещё цветочки. Ягодки начались тогда, когда я, стоя на крыле капитанского мостика, смотрел в бинокль, как крошечная шлюпочка с прикреплённым к ней буксирным тросом, толщиной с человеческую руку, пытается выгрести против крутой волны. Собственные ощущения в этот момент передать трудно. Легче было бы сейчас самому находиться там. Но я должен был быть здесь. В лучах прожектора бинокль выхватывал напряжённые лица матросов. Видно было, как мой старший помощник, отплёвываясь от брызг, подбадривает их. Ох уж эти сто метров! Мне они стоили пачки выкуренных сигарет и седины на висках. И всё-таки мои мужики выгребли! Выгребли и завели трос на буксирный теплоход. Заработала лебёдка. Мощные винты буксировщика забурлили водой. Канат натянулся в струну. Мой теплоход вздрогнул и пополз с песчаной косы. Задрожала под ногами палуба от вновь заработавших двигателей. Я опять обрёл власть над судном и, приказав отдать буксирный конец, стал выводить его на фарватер. Тем временем усиливающийся ветер сносил шлюпку за линию буёв. Чтобы поднять её на борт, нужно было развернуться и подойти. А развернуться можно только, если набрать скорость. Я дал полный ход, удаляясь от шлюпки. Со старпомом мы вместе плавали уже не первый год. Да и моряком он был опытным. Он понял мой маневр и делал всё, чтобы удержаться на глубине, но всё же их сносило. Судно прекрасно слушалось руля и машин и развернулось быстро. Но ветер и волны делали своё дело. Они были уже далеко. Сейчас мне было плевать на всех призраков на свете. В шлюпке были мои пацаны. Там был мой друг. Попробовали бы хоть все приведения мира помешать мне в ту минуту. И я, не задумываясь, на полном ходу снова бросил теплоход за кромку канала, среверсировал машины и дал «полный назад». Судно, поднимая винтами тучи мути со дна, пролетев буи, остановилось в метре от шлюпки, прикрыв своим корпусом её от ветра. Да! Промахнись я тогда немного, дорогую бы цену пришлось платить за такую ошибку! Шлюптали завели мгновенно. Не успело судно погасить инерцию и двинуться назад, как шлюпку с людьми выдернули из воды. Мы кормой выползали на канал. Старпом стоял передо мной мокрый с ног до головы, весь ещё в горячке происходящего и, жадно затягиваясь сигаретой, пытался что-то объяснить. Матросы, высасывая кровавые мозоли на ладонях, шумно матерились, делясь впечатлениями. Буксировщик всё это время крутился неподалёку, не в силах помочь из-за своей большой осадки. Но вот капитан радостно замахал мне рукой, показывая большой палец, и повёл своё судно в Неву. Я двинулся за ним. На причале опять было начальство. Опять были объяснения. Опять проверяли теплоход. Но к счастью на этот раз всё обошлось. Повреждений не обнаружили. Выписка из судового журнала: 14.10 Судно после осмотра признано в технически исправном состоянии. Получили распоряжение старшего диспетчера следовать в Ломоносов. К злополучному повороту подошли среди ясного дня. Да! Картина, которая могла произойти, открылась в полном своём величии. Если бы не сели на грунт…? Не хочется думать о том, что могло быть. -Не было счастья, так несчастье помогло,- пробормотал я про себя, оглядывая место нашей ночной эпопеи. До Ломоносова дошли без приключений и сразу же впряглись в рутинную работу на переправе.
Часть 4. ПИСАТЬ КОТОРУЮ БЫЛО ОЧЕНЬ ТЯЖЕЛО.
Прошло пять лет. Теперь я командовал другим кораблём. Лето в том году выдалось на редкость сухим и жарким. Моё скоростное судно на подводных крыльях стояло у летнего причала Кронштадской пристани. Пассажиры, разморённые духотой, едва шевелились на посадке. -Привет! Можно к тебе?- Через входной люк в рубку протиснулся мой бывший старпом. Теперь он сам был капитаном, приняв у меня тот самый теплоход, сумма цифр в названии которого составляла тринадцать. -Поднимайся. Здравствуй!- Я искренне обрадовался. Вроде бы и работаем рядом, но видимся редко. Специфика такая. Поговорить было о чём. А когда мой «МЕТЕОР», оторвавшись от причала, вышел на крыло и полетел по зеркальной глади залива, засвистев ветром в открытых иллюминаторах, стало совсем хорошо. Разговор шёл обычный вокруг свежих новостей и последних сплетен, когда мой друг неожиданно спросил: -Слушай, а ты ничего не замечал там, на судне, особенно в каюте по ночам? -А что?- Я резко повернулся и внимательно посмотрел ему в глаза. -Да нет, ничего,- он почему-то смутился. Мощный «МЕТЕОР» быстро домчал нас до Петербурга. Расстались мы тепло, пожелав, друг другу удачи. До самого вечера, мотаясь по заливу, теплоходом управлял я чисто автоматически. Мысли мои были в прошлом. Конечно, лучше всего было бы всё забыть. А про всю эту мистику решить для себя, что это – чепуха. Но, хороша чепуха! Я после кронштадских разборок впервые в жизни стал есть валидол. А первая ночь? Неужели призрак хотел предупредить о том, что произойдёт позже? А посадка на мель? Ведь уберёг он нас тогда. Но, если это так, то я не последний, кто с ним сталкивался. Что-то мне подсказывало, что давно умерший капитан теперь пытается предостеречь от чего-то моего коллегу. О господи! Так можно свихнуться. Нужно выкинуть всё из головы, да и дело с концом. …Утро выдалось солнечным. Дома я был один. Долгожданный отпуск! Планов впереди громадьё.… Тот страшный телефонный звонок, из которого понять что-либо или поверить в это было просто невозможно, ударил под самое сердце, разделив всё на до и после. Из докладной записки дежурного Ломоносовской пристани: 06.00 Обнаружили дым над пассажирским теплоходом, стоящим у среднего причала. По «01» вызвали пожарную команду. 06.30 Прибыли пожарные и приступили к тушению. 07.40 Пожар потушен. На месте происшествия обнаружены два трупа: матроса первого класса и моториста-рулевого. Через два часа я был на пристани. Пожарные, сделав своё дело, садились в машины. Закончив работу, уехали милиция и эксперты. Журналисты, сорвав сенсацию, отчалили первыми. Об этих не могу не сказать пару слов особо. Ни в чём не разобравшись, да это видимо им было и не нужно, они моментально всё поняли, нашли виновных и понеслись выдавать свои репортажи, в которых облили грязью всё и всех, не пощадив даже мёртвых. Вечером по телевизору, широко открытыми глазами глядя, как показывают совершенно другой теплоход, рассказывая о трагедии, перевирают факты, путая названия и имена, я снова взялся за валидол. О том, что пришлось, потом прочитать в газетах, и говорить не хочется. Ну да ладно, пусть это всё останется на их совести. Пристань опустела. Мне ничто не помешало пройти на сиротливо жавшийся к причальной стенке бывший когда-то моим теплоход. За двадцать пять лет, которые я прослужил на флоте, мне на кровавом брюхе пришлось проползти всю служебную лестницу от матроса до капитана, честно проглотив всё, что может встретиться на этом пути. Видеть приходилось многое, но тут…! Пострадала в основном кормовая часть судна. Когда-то чистенький теплоход выглядел ужасно. Обгоревшие переборки, провалившийся палубный настил, запах гари. Кругом разгром и копоть. Но самое страшное: в каютах на койках лежали мёртвые матросы. Хотя бы кто додумался простынями их накрыть. А, может быть так было нужно? Зрелище само по себе жуткое. А, если учесть, что с этими людьми я проплавал много лет… Мне стало плохо. Я выбрался на палубу и полной грудью задышал свежим морским воздухом. В себя приходил долго. А когда вновь обрёл способность соображать, поразмыслить было о чём. Уж очень странный какой-то пожар получается. Всё на свете горит снизу вверх. А тут, как раз всё наоборот. Нет! Корабли так не горят. Я раздавил между пальцев так и не прикуренную сигарету и снова полез вниз. Сначала обошёл машинное отделение. Огонь сюда не добрался. Выдержала водонепроницаемая переборка. Остановился у котла. Крышка автоматической форсунки была вскрыта. Предохранители сняты. Значит, котёл уже давно не использовался. Отсюда беда придти не могла. Сейчас ночи тёплые, но обогреваться они всё равно, как-то должны были? Остаются электрические печки. Надо осмотреть проводку. В машинном отделении проводка была в порядке. В помещении команды – две коробки предохранителей. Одна у спускового трапа, другая около камбуза. Я вскрыл обе. Все предохранители целы. Так, несколько лет назад пробило кабельтрассу и, чтобы не возиться, бросили через вентиляцию обходной провод. Мне долго не удавалось отвинтить вентиляционный грибок. Но вот, весь перемазавшись, я всё-таки справился с ним. Кабель был в порядке. Сомнений не оставалось. Электричество здесь не при чём.
Всё говорило за то, что пожар начался в первой каюте по левому борту. Она пострадала больше всего. Сильно выгорел кормовой пассажирский салон, расположенный на верхней палубе. Выгорел полностью. А внизу только одна каюта! Почему пламя не уничтожило сначала всё, что рядом, а уже потом остальное? Погибшие лежали в каютах по правому борту, практически не тронутых огнём. Как ба не было тяжело, но я ещё раз заставил себя войти туда. Один, по-видимому, умер во сне, не приходя в сознание. Поза второго говорила о том, что он пытался выбраться. Иллюминаторы были открыты настежь. Кругом грязь и сырость. Очевидно, поработали пожарные. Но, удивительно, признаков огня в этих помещениях не было. Они остались целыми. Что можно было увидеть, я увидел. Дольше находиться здесь было не в моготу. Сюда уже спешила на специальном судне очередная комиссия, установить причины и сделать выводы, что в переводе на нормальный язык означает, извиняюсь за грубость, прикрыть свою задницу. Видеться сейчас мне ни с кем не хотелось. Я выбрался с теплохода на берег и пошёл вдоль причала. Через пару месяцев следствие по этому делу было завершено. Заключение гласило, что смерть двух человек наступила в результате отравления угарным газом. Причина пожара заключалась в неосторожном обращении с огнём членами экипажа. Конкретно в том, что матрос уснул с горящим окурком, будучи в нетрезвом состоянии. Очаг пожара – каюта №1 по левому борту. Я очень внимательно просмотрел эту толстенную папку. У меня нет ни права, ни желания оспаривать выводы следователя и экспертов. Тем более что сделаны они достаточно профессионально. Но вот ряд вопросов остался. Почему, если пожар начался в каюте по левому борту оттого, что на койке уснул пьяный человек с непогашенной сигаретой, этот человек уже мёртвым оказался в другой каюте по правому борту? Почему так странно, против всех законов физики, распространялся огонь, пожирая дальние помещения, совершенно не притронувшись к тому, что находилось в непосредственной близости? Почему, когда совсем рядом бушевало пламя, тела погибших матросов оказались абсолютно не тронутыми огнём. Ответов на эти и ещё многие другие вопросы в той толстенной папке я не нашёл. Да и не было их там, потому что написана она была с позиций нормальной человеческой логики. Все спали. Экипаж судна с пожаром не боролся. Это – факт, подтверждённый свидетелями и установленный следствием. Да и что следствие? Я сам видел нетронутые огнетушители, висящие на своих штатных местах, не раскатанные пожарные шланги. Насосы запустить и не пытались. Но даже самого беглого осмотра места происшествия было достаточно, чтобы понять – борьба с огнём велась! Какими-то странными методами, но велась. Люди, устроив пожар, оказались вдали от очага возгорания. Кто-то, обладающий необычными возможностями, защищал их от огня, направляя пламя прочь, нарушая все законы природы. С точки зрения обычного разума это понять немыслимо. А, если последовательно вспомнить, о чём я рассказываю?... Всё легко встаёт на свои места! Но, только какое это теперь имеет значение? История эта не будет окончена, если не поведать о дальнейшей судьбе моего бывшего старшего помощника, бывшего капитана этого судна. Не найдя в его действиях умысла, следствие пришло к выводу, что уголовно он не наказуем. В момент трагедии он спал. Живым остался случайно, так как его каюта расположена в другой части теплохода. Но, не обеспечив вахту, допустив пьянку, нарушил множество пунктов устава и, разумеется, понёс суровое административное наказание. Был разжалован в рядовые матросы. Но, что может быть страшнее того наказания, которое вынесла ему сама жизнь? На флоте есть законы писаные и неписаные. По одному из этих законов очень «душно» капитану оставаться в живых, когда гибнет его команда. Не знаю, смог бы я вынести такое? Он весь поседел, но смог. Хотя, ребят-то всё равно не вернёшь, а жить надо.
ЭПИЛОГ, ПОХОЖИЙ НА ПРОЛОГ.
Я восемь лет проплавал капитаном на этом теплоходе. Таких судов-близняшек в нашей конторе работало девять. Но у этого судьба особая. Перечитывая старые судовые журналы, приходилось только удивляться, в какие кошмарные переделки швыряла его жизнь. Об этом можно отдельную книгу написать, покруче любого детектива. А недавно по своим служебным делам довелось мне побывать на судоремонтном заводе. Весь, сверкая от вспышек сварки, у причала стоял мой бывший теплоход. Восстановительные работы шли полным ходом. Скоро, по-видимому, будет назначен сюда и новый капитан. Судно очень изменилось. Как-то помолодело. По-прежнему только на его борту ярко выделялось номерное название, сумма цифр которого составляет тринадцать.
По морям, по волнам
Началось всё это в одном иностранном порту. В каком? Не помню. Давно это было. Я тогда только что завершил свою долгую, нудную учёбу, и был это мой первый рейс, в который я пошёл штурманом. Третьим штурманом. Ужасная должность! Об этом можно рассказывать бесконечно. Если коротко, то по жизни третий штурман, как самый младший на судне командир, виноват во всём, что происходит плохого, даже если погода испортилась. В общем, человек без права на жизнь. Но мне повезло. Капитан попался хороший. Издевался на до мной в меру. На судне закончилась выгрузка угля, и нас поставили прямо к городской набережной для зачистки трюмов. Я думаю, не стоит объяснять, что такое – зачистка угольных трюмов. Работа каторжная. Когда совсем стало туго, выбрался я на крыло капитанского мостика, чтобы немного глотнуть чистого воздуха. Стою. Курю. Вдруг, на набережной останавливается машина. Да, какая машина! Я даже в кино таких не видел. Роллс-ройс чёрного цвета с занавесками на окнах. Выскакивает из машины такой шустрик в смокинге с бабочкой, оббегает вокруг жуткой длины капота машины и помогает выбраться женщине. Ну, цаца, я вам скажу! Одна только шуба на ней стоит дороже нашего теплохода. И вот так они гуляют. Любуются пейзажем. А я стою в грязных сапогах, в замызганном комбинезоне, весь чёрный от угольной пыли. И так мне стало обидно. -Эхо хо,- даже сплюнул я. -Ты чего, штурман?- послышался за спиной голос капитана. -Чего, чего. Вот. Живут же люди! А тут…,- безнадёжно махнул я рукой. Он подошёл, внимательно посмотрел на гуляющего с дамой шустрика и презрительно оттопырил нижнюю губу. -Фи! На роллс-ройсе, да в смокинге любой дурак может. А ты вот в грязном ватнике подсуетись. Для этого нужно быть мужчиной!- многозначительно поднял он палец. Если сказать, что меня потрясла глубина этой мысли, значит, ничего не сказать. Всю свою дальнейшую жизнь я стремился следовать этому принципу. Но что из этого порой получалось? Вот о двух таких случаях я и хочу рассказать. Спустя пару лет довелось мне ходить уже вторым штурманом на теплоходе река-море. Работа на этих судах очень своеобразная. После огромных, шумных иностранных портов приходится забираться в такие щели на наших речках, что от контраста голова гудит. Грузились в тот раз мы солью в одном из таких маленьких волжских городков, расположенном даже не на самой Волге, а на одном из её притоков. Я, как лицо, отвечающее за груз, пошёл оформлять документы. Отыскав убогую, одноэтажную хибару с гордой вывеской «Управление порта», захожу туда. За столом сидит молоденькая, прехорошенькая девушка и что-то пишет. От удивления, что в этой дыре можно увидеть такое чудо, даже оробел. Но только на секунду. Прямо на пороге, сделав собачью стойку, беру себя в руки и смело бросаюсь вперёд. Раскладывая на столе документы, начинаю заливать, что в море волны бывают выше местного сельсовета, у моряков такая трудная и опасная жизнь, а порой так хочется тепла и ласки. -Зашли бы в гости кофейку бразильского попить с наполеончиком, - заканчиваю свою речь приглашением. -А вы кто?- она не сводит с меня восхищённых глаз. -В каком смысле?- уточняю я. -Ну, кто по должности? Я с полным чувством собственного достоинства встаю в третью позицию: -Второй помощник капитана! -Вот, если бы капитан,- мечтательно закатывает она глаза.… На улицу я вышел униженным и оскорблённым. Вернувшись на судно, сразу же двинул отчитываться пред начальством. В капитанской каюте за столом сидел старпом, и что-то читал, нацепив на нос свои дурацкие очки. Капитан, одетый по-домашнему, стоял у иллюминатора и курил. Спросив разрешения войти, я сразу же приступил к докладу. Покончив со служебными делами, укладывая документы в дипломат, я как-то само собой начал рассказывать о том, что произошло со мной в управлении порта. Когда повествование подошло к тому месту, где она поинтересовалась должностью, в каюте вдруг повисла какая-то вопросительная пустота. Я поднял глаза. Капитан был уже в новых брюках, белой рубашке с галстуком и надевал парадный китель. На мой удивлённый взгляд он попросту наорал на меня: -Штурман! Когда ты научишься начинать с самого главного? Отчитав меня, как последнего поскрёбыша, он выскочил из каюты. Через минуту его белая фуражка замелькала по причалу. -Жизнь – суровая штука!- задумчиво развёл руками старпом и снял очки. Вечером из капитанской каюты слышалась музыка и женский смех. Очевидно, там пили бразильский кофе с наполеончиком. Я решил, как можно скорее, всё это забыть. Но, надо же! На этом же судне. Буквально в следующем же рейсе случилось такое, что до сих пор вспоминать неудобно. Пришли мы на Сицилию под генеральный груз. Стоянка в порту обещала быть очень короткой. Итальянцы грозились начинать работать на все трюма одновременно. Что в город мне на этот раз сходить не удастся, понял я сразу. Да тут ещё перед рейсом прислали нам нового старпома. Молодого, но раннего. Не успел появиться на судне, как сразу стал затягивать гайки. А кому это может понравиться? Естественно, отношения у нас с ним не сложились. Утром вызывает меня к себе в каюту капитан, а этот уже сидит там, и говорит: - Сергей Александрович, погрузка будет сложная. Виталий Георгиевич тебе поможет. А я схожу в город. -Да я и сам справлюсь,- обиделся я. -Ты не кипятись. Сначала дело, а потом амбиции,- отрезал он и оставил нас со старпомом наедине. Тот взял со стола копию грузового плана: - Бери на себя носовые трюма, а я полезу в корму. Началась погрузка. Всё завертелось в привычной суете. Улучшив минутку, я побежал посмотреть, как обстоят дела у моего коллеги. Старпом стоял возле рядов ровно уложенных ящиков и выговаривал что-то бригадиру докеров. Видно, дело своё он знал. К вечеру с погрузкой было покончено. Вернувшийся из города капитан внимательно просмотрел документы: -Ребята, вы – молодцы. В море мы сегодня выходить не будем. Мне тут сообщили, что забастовка в порту. Так что завтра оба можете сходить на берег. Утром, почистив пёрышки и приодевшись, мы со старпомом перешли на «ты» и вышли в люди. -По магазинам шляться не хочу. В этом порту мне уже доводилось бывать. Тут недалеко подвальчик есть.… Там чинзано дешёвое,- вопросительно посмотрел он на меня. - О чём базар,- моментально понял я намёк. Вино в подвальчике оказалось не только дешёвым, но и хорошим. Через час мы в приподнятом настроении обошли практически весь городок и уже не знали, куда себя деть. И тут по тротуару мимо нас прошла женщина. Высокая, стройная, симпатичная. Ну, в общем, всё при ней. Мы, конечно, догнали ее, и пошли следом. Есть у русских моряков за границей такая глупая игра. Заходишь, например, в магазин и начинаешь болтать всякую чепуху, благо нашего языка там не понимают, а сам при этом вежливо улыбаешься. Продавец, конечно, суетится, чтобы тебе услужить, а твои друзья в это время падают со смеху. Вот этим мы и занялись. Идём за итальянкой и обсуждаем её в полный голос: -А какие ножки! А какая попка! И всякие прочие такие пошлости. Перебрали мы её всю от маникюра до педикюра. А потом старпом, как вцепится мне в рукав, да как закричит: -Серёга! Но ведь спит же с ней кто-нибудь? А она поворачивается и на чистейшем русском языке говорит: -Такой же дурак, как и ты. Я оглянулся, а старпома и след простыл. Как ветром сдуло. Стою один. Получается, это она мне говорит. Когда мы шли на судно, я пытался хохочущему до икоты старпому объяснить, что поступил он не по-товарищески. Но он только махал руками и вытирал слёзы. Не успели мы вернуться, как нас вызвал капитан. -Вечером консул приедет с женой. Поварёнок готовит праздничный ужин. Наденьте парадные мундиры. Встречать будешь ты. И смотри, чтобы всё было на уровне,- ткнул он в меня пальцем. -Подумаешь, консул со своей бабой едет. Надо будет, мы и английскую королеву встретим,- отвернулся я и пошёл переодеваться. Через какое-то время на причале остановилась машина. По трапу стал подниматься прилично одетый мужчина средних лет, ведя под руку женщину. Я, печатая шаг, подошёл к ним, взял руку под козырёк и открыл рот, чтобы, как положено, отдать рапорт. Рот-то открыл, да сказать ничего не смог. Рядом с консулом стояла и обворожительно улыбалась, глядя на меня, та самая женщина, которую мы со старпомом обсуждали на улице утром. Что было дальше, даже вспоминать не хочется… Но вечер получился хороший! Уже потом, когда я её пригласил на танец, она шепнула мне на ухо: - А всё-таки в моряках есть что-то такое!
Рейс без головы
Думаете, если с судна убрать капитана, то оно сразу погибнет? Ничего подобного. Хорошо обученная, сплававшаяся команда, как здоровый сильный организм, ещё достаточно продолжительное время будет жизнеспособна. Довелось и мне побывать в подобной ситуации. В середине лета Чёрное море – ласковое и тёплое. Батуми – не только прекрасный курортный городок, но и очень уютный порт. Погрузка подходила к концу. В последний раз осматривая трюма, я уже готовился насладиться красотами Средиземноморья. Ничего не предвещало беды. Но тут по судну прошёл слух, что от капитана сбежала жена. Вечером с берега он вернулся абсолютно никакой, очевидно, с единственным желанием окончательно залить своё горе уже на судне. Но, как известно, такое в одиночку делать не принято, тем более русскому человеку. Поэтому он попросил поддержки у своего самого первого помощника – помполита, который, естественно, отказать ему не смог. Они закрылись в капитанской каюте и начали проводить ревизию представительских фондов. Водка на флоте делит людей, как бы, на две категории. Первые – это те, кто употребляет её постоянно. Их наказывают, воспитывают, предупреждают, но потом, всё равно прощают. Они беззубые, на всё согласные, потому что замазаны по уши. Таких не выгоняют. Другие – это те, кто умеет обращаться с напитками. Обычно это люди, которые знают себе цену. Они не боятся идти на конфликт. Поэтому, когда такой человек срывается, его просто уничтожают. Есть, правда, ещё и третьи. Это – абсолютные трезвенники. Но их очень мало и, обычно, это – люди, вышедшие из первой категории. Дело в том, что мастер наш мужик был стоящий, да и капитан хороший. Так что ситуация могла сложиться не просто неприятная, но и опасная. Между тем, погрузка была закончена. Судно нужно было готовить к отходу. Весь штурманский состав собрался в каюте старшего помощника. Штурманский состав – это наш старпом Виктор Григорьевич, я – второй штурман и третий – Жора. Все мы заканчивали одну альма-матер. Правда, старпом на два года раньше меня, а Жора на четыре позже. Но всё равно мы считали себя однокашниками. Да и плавали вместе уже не первый год. Старпом полюбовался на свои бархатные итальянские тапочки, которые купил в прошлом рейсе за бешеные деньги, чем очень гордился, и веско начал: -Судно на отходе. Капитан временно вышел из строя. Как у тебя с грузовыми документами?- повернулся он ко мне. -Всё оформил. Осталось только, чтобы мастер подписал. -Это – проблематично,- задумчиво констатировал старпом, в очередной раз, посмотрев на свои тапочки. - Я сделаю. Он сам отличить не может, когда я подписываю, а когда его подпись стоит, - подал голос Жора. Виктор Григорьевич удивлённо уставился на третьего штурмана: -В крайнем случае, можно и так. А случай крайний. Потом, глубоко вздохнув, он продолжил уже командирским тоном: - Стало быть, так. Пограничников, таможню берёт на себя второй штурман. Санитаров, портнадзор – третий. Заодно закажет лоцмана. Про капитана скажем, что у него гипертония. -А что это такое?- встрепенулся Жора. -Не знаю. Но что-то серьёзное,- старпом опять уставился на свои тапочки. -Ещё вопросы есть?- поднял он глаза. -Есть,- повернулся я к нему. -Ну? -А ты, что будешь делать? -А я буду руководить. -Смотри, не надорвись. -Всё,- старпом поднялся и с удовольствием прошёлся по каюте в своих тапочках: -Базар окончен. За работу. Судно охватила предотходная лихорадка. На борт прибыла комиссия. Раскладывая перед этими серьёзными людьми документы, мы на просьбы: -Неплохо бы поговорить с капитаном,- дружно отвечали: -У него жуткая гипертония. Члены комиссии сочувственно кивали головами, хотя по их смеющимся глазам было видно, что они всё понимают. Правда, Жора, в очередной раз объясняя пожилому таможеннику, что капитан болен, перепутал гипертонию с подагрой. Но, быстро спохватившись, перевёл разговор на другую тему. Береговые хлопоты остались позади. Земля узкой полоской растаяла за кормой. Судно ходко бежало по зеркально гладкому и ослепительно синему морю. Потекла будничность ходовых вахт. Каюта капитана по-прежнему продолжала оставаться закрытой. Единственным человеком, кто мог знать, что там происходит, был наш поварёнок, который три раза в день таскал туда подносы с едой. Командирский запой обещал быть долгим. Если во время стоянки в порту, моряки ещё как-то остерегаются пить, мало ли кто припрётся на судно, то в море, какой может быть контроль? Тем более за капитаном. Да и должность эта – особая. При кажущейся огромной власти на корабле, он практически беззащитен на берегу. Начальство ведь только требует, умело перекладывая на его плечи свои обязанности, оставляя ему лишь право отвечать за всё. Чтобы занять эту должность, нужно долго и нудно учиться, а потом ползти по служебной лестнице лет десять, как минимум, если повезёт. И к тому времени, когда человек, наконец, занимает верхнюю каюту по правому борту, психика его становится настолько своеобразной, что непосвящённым людям понять её сложно. Как бы там ни было, но к концу вторых суток на горизонте показались скалы, прикрывающие вход в Босфор. Радист отстучал, что ему положено, и через несколько часов старпом уже связывался по радио с лоцманской станцией, рисуясь перед нами своим прекрасным английским. С подошедшего катера на борт вскарабкался лоцман. Началась проводка. Босфор – пролив непростой. Несмотря на свою ширину и глубину, он довольно труден для судовождения. Сильные течения и множество шныряющих лодочек и корабликов не располагают к душевному спокойствию. Поэтому любоваться красотами Стамбула нам было некогда. Да и городишка-то, так себе. Хоть и красивый издали, а внутри довольно грязный. Старпом уверенно управлялся с судном. Пока я заполнял лоцманские квитанции, Жора вёл прокладку. Из штурманской рубки раздался его недовольный голос: - Григорич, ещё полкабельтова и вылетим на встречную полосу. Старпом, рявкнув на рулевого, стал сурово объясняться с лоцманом. Неизвестно, чем бы всё это кончилось, но тут появился поварёнок с чайным сервизом на подносе. О господи! Сколько турок может выпить чаю? Уж точно не меньше, чем русский водки. Но, как говорится, дорогу одолеет идущий. Растаял в дымке и Стамбул с его турецким лоцманом. Мраморное море проскочили меньше чем за день почти без происшествий. Почти. Сначала пропал старший механик. Но в обед поварёнок компетентно сообщил, что дед обосновался в капитанской каюте на диванчике. Командирский запой начинал разрастаться вширь, поглощая новые жертвы. Но, не смотря ни на что, судно продолжало идти заданным курсом. К концу вахты, определив место, я развалился в кресле с твёрдой уверенностью выкурить очередную последнюю за сегодняшний день сигарету. В ходовой рубке хлопнула дверь. Я, не вставая, обернулся и обомлел. В дверях, низко наклоняя голову, стоял капитан. Два очерченных синими кругами глаза упёрлись прямо в меня, пытаясь вспомнить, где они раньше со мною встречались. -Чего расселся?- прохрипел мастер. -Вахту стою,- растерялся я, даже не догадавшись подняться. -Чем вы здесь все занимаетесь? Когда отход оформлять думаете?- глаза ещё сильнее впились в меня. -Да мы, вроде, как бы уже третьи сутки в море,- залепетал я. Он как-то ссутулился, поперхнулся и зашипел сквозь кашель: -А почему не доложили? Ну, что за люди? Как с такими можно работать? Продолжая поносить неизвестно, кого на все лады, повернулся и вышел из рубки, громко хлопнув дверью. Я перевёл дух. К Дарданелам подошли ночью. Жору отпустили спать. Старпом доставал рулевого командами, а я метался между экраном локатора и картой, лишь изредка поглядывая на тёмные скалистые берега пролива, воспетого древними греками. Прекрасное Эгейское море со своими тысячами островов встретило нас усиливающимся ветром. - Не всё коту масленица. С начала рейса идём, как на курорте по зеркалу,- озабоченно пробурчал старпом, принимая у меня вахту: -Ты бы прополз по трюмам. -Сейчас переоденусь и сделаю,- я расписался в судовом журнале и пошёл вниз. -Пообедай сначала,- крикнул он мне вдогонку. Мы с боцманом обошли все трюма, если прыгание по скобтрапам можно назвать хождением. Вылезая из последнего люка, пришлось принять изрядный солёный душ. Палубу уже заливала кипящая вода. - Всю жизнь мечтал ходить на корабле. Но на подводную лодку мы не договаривались,- стягивая с себя в тамбуре надстройки мокрую одежду, зубоскалил он. - Ладно дурачиться. Пошли обедать,- хлопнул я его по плечу и зашагал в кают-компанию. Эгейское море, больше двух суток выматывавшее нас качкой, уже не казалось таким красивым. Но это были, как раз ещё цветочки. Ягодками встретила нас Средиземка. Ещё недавно фиолетовое море огромными серыми валами пыталось преградить путь нашему судну, разбрасываясь седыми хлопьями пены. Ставший вдруг таким маленьким теплоходик дрожал под его могучими ударами. -Ну, как?- спросил я, принимая у Жоры ночную вахту. - Сам видишь. Хорошего мало. Через два часа поворот. Придётся лагом к волне вставать. Тут или штормовать надо, или уходить прятаться. Радист принёс штормовое,- устало пояснял он, потирая красные глаза. -А мастер что? -Поварёнок сказал, что всей толпой собираются в сауну попариться. Потом опохмелятся и завязывают. -Пора бы уже. Ну ладно, иди, отдыхай. -Спокойной вахты,- он ткнул меня кулаком в плечо и вышел. Точку Жора мне сдал счислимую. Зацепиться было не за что. Шли в открытом море. Поэтому в штурманской рубке делать было нечего. Я выключил свет и подошёл к рулевому. Стоять было трудно. Он, вцепившись в манипулятор штурвала и широко расставив ноги, пялился в светящийся репитер гирокомпаса. Ночью вахтенное время тянется медленно, а тут оно бежало уж как-то очень резво. А ветер усиливался. Измерять его не стоило. Это было видно и так. В горле першило от выкуренных сигарет. А мысли в голову лезли невесёлые: -Груз закреплён надёжно. Скоро поворот. Раскрутиться, конечно, будет можно, если с умом. Лучше всё-таки штормовать, но для этого… Я размял в пепельнице только что прикуренную сигарету, решительно подошёл к судовому телефону и, раскрутив его, нажал вызов капитанской каюты. -Чего надо?- прокашляла телефонная трубка. -Пал Палыч, к повороту подходим,- было начал я. -Так поворачивай. За что тебе деньги платят?- аппарат отключился. И вдруг, пытаясь преодолеть какое-то омерзительное чувство пустоты в желудке, я понял, что боюсь этого поворота. Опять вернувшись к телефону, на этот раз позвонил старпому. -Старший помощник слушает,- откликнулся тот сонным голосом. -Вить, поднимись, пожалуйста, ко мне,- попросил я. -Иду,- ответил он. Через минуту хлопнула дверь, и в рубке зашлёпали его тапочки. Мы долго вместе рассматривали карту. Потом включили все палубные прожектора. -Предупреди машину,- сказал он, взял секундомер и упёрся лбом в стекло иллюминатора. -Слушает вахтенный,- прокричал динамик голосом второго механика. -Анатолий Михалыч, повнимательнее. Возможны маневры. -Понял. Ну, как там у вас? -Да, пока никак,- я выключил трансляцию. -Смотри сюда,- показал старпом рукой: -Шесть, семь нормальных, восьмая волна большая. Приходит с периодом примерно две минуты. Наша лайба раскручивается быстрее. -Ну, это на тихой воде. -Знать, где упадёшь, так соломки бы постелил. Приготовься,- он опять упёрся лбом в стекло. Я взялся за ручки дистанционного управления. -Серёга! Давай,- почему-то шёпотом приказал он. -Право на борт!- закричал я рулевому и выдавил левую рукоятку до упора. Судно на мгновение замерло и пошло на циркуляцию. И, вдруг, палуба стала уходить из-под ног. Сердце полетело в пятки. Всё начало проваливаться в какую-то бездонную пропасть. Со штурманского стола посыпались инструменты. Графин выскочил из держателя и вдребезги разлетелся о переборку. Рулевой, ещё сильнее вцепившись в штурвал, испуганно моргал глазами. -Прямо руль!- не своим голосом заорал старпом, пролетая мимо него. Я, судорожно хватаясь за рукоятки, не сводил глаз с кренометра: -Двадцать восемь градусов! Ещё чуть и хана! Время, кажется, остановилось. Но, вдруг, всё вокруг задрожало и понемногу стало приходить в нормальное состояние. Теплоход медленно выпрямлялся. Качка ослабла. Волна теперь накатывалась с кормы, создавая другие сложности, но с ними бороться, было уже легче. Зазвонил телефон. Я снял трубку. -Ну-ка, адмирал, зайди ко мне,- надавил на ухо грозный голос капитана. -Иди. Я посмотрю тут,- понимающе кивнул Виктор Григорьевич, пытаясь отыскать что-то среди разбросанных вещей. Спустившись по трапу, я постучал и открыл капитанскую дверь. Картина предстала страшная. Палубный ковёр был усыпан разбитыми рюмками, бутылками и всё это вперемешку с тем, что ещё недавно могло быть закуской. Голый помполит на четвереньках ползал по этому бедламу, пытаясь хоть что-то спасти. Мастер с дедом, раскрасневшиеся, завёрнутые в простыни, видно только что после бани, сидели на диване, поджав ноги. -Видишь, что ты натворил?- зашипел на меня капитан. -Да, пошли вы все!- вдруг, взорвался я и хлопнул дверью. Выбравшись из светлого коридора в рубку, мне пришлось остановиться, пока глаза не привыкли к темноте. -Ну, что капитан?- голос старпома показался странным. -Говорит, что мы с тобой отличные моряки,- бодро начал я и осёкся. Виктор Григорьевич сидел на корточках и в руках держал тапок с оторванной подошвой. Лица на нём не было. -Было у бабушки три внука. Двое умных, а третий – моряк,- горестно покачал он головой. -Слушай, Вить,- я сочувственно присел рядом: -У радиста какой-то супер клей есть. Может восстановим? Он безнадёжно махнул рукой, резко поднялся и вышел, прихрамывая на босую ногу. Затрещал зуммер трансляции. -Эй, в рубке! Крутовато заложили. Вы левую машину убавлять думаете? Так и будем идти в форсированном режиме? Ну, как там у вас, ребята?- вперемешку с грохотом дизелей послышался голос вахтенного механика. -Теперь будет легче,- моя вахта подходила к концу. Утро поразило новизной происходящего. Начальник радиостанции, секретарь нашей судовой партийной организации, решил прекратить, наконец, командирский запой и объявил, что днём состоится собрание. Но, будучи человеком интиллегентным, не выносящим ругани, сам идти приглашать старших офицеров на это мероприятие не решился. Поручив это дело мне, как первому подвернувшемуся под руку, он успокоился, решив, что большая половина дела сделана, и пошёл готовить протоколы. Хотя меня это совершенно не радовало, но партийное поручение – вещь серьёзная. В капитанской каюте после вчерашнего было чисто прибрано. Стол стоял красиво сервирован. Видно сегодня к нему ещё не успели притронуться. -У нас сейчас партийное собрание с повесткой дня, почему на судне пьют? -Пьют потому, что водка жидкая. Была бы твёрдая, её бы жевали,- оборвал меня мастер: -Я не пойду. Работы много. Этот – беспартийный,- махнул он рукой на деда: -А ты сходи. Поговори с народом. Кстати, нам больше достанется,- повернулся он к помполиту. Тот встал, вздохнул и вышел вслед за мной. Каюта начальника радиостанции для таких посиделок была явно маловата. Разместились, кто, где мог. На столе лежал сдавленный для просушки струбциной, остро пахнущий клеем, старпомовский тапок. -На учёте в нашей партийной организации…,- забубнил радист. -Погоди,- остановил его Виктор Григорьевич, бережно отодвинул милый сердцу тапочек и, вдруг, со всего размаху грохнул кулаком по столу, повернувшись к помполиту: -Для чего же так пить? Тот забегал глазами и выдал: -Я пью в целях повышения безопасности мореплавания. -Чего, чего?- у радиста упали очки. -Ну, как же,- речь первого помощника подходила к своему логическому завершению: -Если я пью с капитаном, то ему достанется в два раза меньше. Значит он пригоден к службе в два раза больше. Логика потрясала своей железобетонностью. После длительных прений на повышенных тонах, как и следовало, ожидать, собрание закончилось ничем. А тем временем наше судно, преодолев Ионическое море, закончило свой переход и бросило якорь на рейде итальянского порта Катанзанро. Потекли длинные часы ожидания. Затихшие дизеля уступили свои права навалившейся тишине. Только плеск за открытыми иллюминаторами ставшего вновь тихим моря ласкал слух. Я лежал на койке в своей каюте и, рассматривая ползающую по занавеске муху, решал глобальную проблему: -Интересно, она итальянская или мы её с собой привезли? В дверь постучали. Я нехотя повернулся. Передо мной стоял капитан. Чисто выбритый. В белой рубашке с галстуком. Запах спиртного отсутствовал: -Ты чего разлёгся? Дел, что ли нету? -А у меня всё сделано,- сел я на койке. -Каргоплан? -Готов. -А другие документы? -Да, вон всё в папке лежит. -Так. Значит, начинаешь припухать. -Как это?- не понял я. -Повышать тебя надо, а то слишком хорошо живёшь. Ещё располнеешь,- он повернулся, чтобы выйти, но задержался в дверях: -Слушай. Ты в Батуми представительские получал? -Я. -Чего брал? -Ну, три ящика шила и палку твёрдокопчёной колбасы. -Зря! -Чего зря? -Зря колбасу брал. Лучше бы ещё пару фуриков. Ну, да чего уж теперь.… Так!- в его голосе появились командирские нотки: -Через десять минут со всеми бумагами ко мне,- он вышел. Я сдержался, чтобы не расхохотаться и стал собирать документы. Каюта сверкала чистотой. Передо мной сидел прежний капитан. Он скрупулезно проверял бумаги, по несколько раз перечитывая каждый документ. Я сидел напротив, в ожидании очередного разноса с дежурным окончанием, что даром есть хлеб никому не позволено. Мастер отложил папку и поднял глаза: -Тут всё ясно. А это тебе,- протянул лист бумаги, напечатанный на машинке. -Что это?- спросил я, рассматривая подпись и печать. -Рекомендация. Пора тебе уже и старпомить начинать. Бери. А то потом в горячке могу передумать. Я всё равно сгорю. Ни сегодня, так завтра. А вы ребята хорошие. Вам расти нужно. В дверь постучали. Вошёл старпом. -Ну, как там помполит наш?- повернулся к нему мастер. -У него гипертония,- потупился Виктор Григорьевич. -Ничего. Сейчас с вами разберусь, я его быстро вылечу,- улыбнулся капитан. -Ты свободен,- отпустил он меня. Вечером весь штурманский состав собрался в каюте старшего помощника. Сияющий Виктор Григорьевич, притопывая ногами, не сводил глаз со своих заклеенных, как новые, изумительных тапочек: -Люблю хорошую обувь! Мы с Жорой едва сдерживались, чтобы не рассмеяться. Старпом, не обращая на нас никакого внимания, достал из шкафа бутылку смирновской водки и начал разливать по стаканам. -Откуда?- спросил я. -Мастер презентовал за доблестный труд. Только мы потянулись к столу, как в каюту постучали. Дверь приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась голова помполита: -А чего это вы тут делаете? -Отмечаем Новый год по тунисскому календарю,- вдруг, зло огрызнулся Виктор Григорьевич. -Да?! А когда он бывает?- голова забегала глазами. -Когда луна пересекает альмукантарат. -Да?!- у головы округлились глаза. -Ты сам-то понял, что сказал?- вдруг, заржал Жора. Старпом резко встал, вытолкнул помполита и выскочил вслед за ним в коридор. Оттуда полетел отборный мат. -Слушай, а тебе не кажется, что Григорич наш уже созрел,- перестал смеяться Жора. Я задумался: -Понимаешь. Созреть-то, он созрел. Да, как бы ему не перезреть. У начальства ведь как? Есть где-нибудь капитанское место, значит ты готов. А если нет, можешь всю жизнь в старпомах проходить. Жора почесал в затылке: -У него уже и бзик командирский появился. Тапочки эти. Он же теперь в них до пенсии на всех пароходах ходить будет. В каюту вошёл старпом и сходу залпом опрокинул в рот стакан. -Тоже мне, член… полит… бюро!- в сердцах выдохнул он и сел. Мы с Жорой переглянулись и послушно потянули свою водку. Но посидеть в тот вечер нам не удалось. К судну уже спешил лоцманский катер. Рейс заканчивался началом разгрузочной суеты. А предсказание третьего штурмана сбылось…. Спустя много лет в одном порту, случайно узнав фамилию капитана судна, стоящего рядом с нами, я прихватил пару бутылок хорошего вина и направился в гости. Добравшись до верхней каюты по правому борту, постучал и распахнул дверь. Развалившись в кресле, на спинке которого небрежно висел капитанский френч, сидел седой и очень пополневший Виктор Григорьевич. Его вытянутые ноги были обуты в потрёпанные, выцветшие, чиненные перечиненные мягкие итальянские тапочки.
|
