|
|
Евгений МАРТЫНОВ |
|
2010 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Евгений МАРТЫНОВБоголюбовкаОТКРЫТИЕНинка лезет на Вот и кончился учебный год!.. и Женька Казанцев переведён в 5 класс!.. а Вовка во второй. На уме у Женьки был детдом, который со дня на день должен открыться. В него… перейдут жить. Это интересно, что-то новое …. За 11 месяцев после начала войны и семи после ухода отца на фронт – «хлебнули киселя»: «намотали соплей» на свои кулаки. Но всё это уже, считай, позади. А ждёт братьев Казанцевых что-то новое, необычное, неизведанное. Женька уже продумывал план действия: … лишние вещи отнесём к хозяину дома Зинченко Егору Матвеевичу (по прозвищу – «Дзыз») сторожу колхозного сада. Ему – под шестьдесят (на фронт такого возраста не брали). Достопримечательность: старенький сундук, окованный в клеточку, с большим латунным ключом к его внутреннему замку в придачу и два чемодана с отцовским бельём были уже там, в хате Дзыза, что неподалёку… Сундук заполнен в основном книгами: учебниками и другими, разными, толстыми. Раиса Петровна Щука, не постучавшись, распахнула дверь председателя колхоза и прямо с порога спросила: – Вызывал, Антон Прохорович?.. – А как же, вызывал, Раиса Петровна. – Председатель приподнял сросшиеся лохматые брови. – Зачем понадобилась-то?.. – Присаживайся, скажу, – парировал председатель напористое вторжение в его кабинет пожилой женщины с тоже густыми, но уже седыми бровями и уплощенным носом. Он, председатель Груздев Антон Прохорович, сидел за коренастым дубовым самодельным столом, почти до половиц покрытым зелёным сукном. Костыль, постоянный спутник бывшего фронтовика, смирно стоял в переднем углу. – Садись, садись, Раиса Петровна, что стоишь-то, в ногах правды нет, говорят. Да и поздоровкаться надо было бы перво-наперво по славянскому обычаю. – Твёрдо сказал. И Раиса Петровна Щука притихла, присела, на краешек гнутого плетёного «венского» стула, в полуоборот к председателю. – А вызвал я тебя, чтобы спросить, поинтересоваться – нет ли претензий к колхозу … по поводу присмотра за мальчуганами-сиротами, сыновьями учителя, фронтовика? – Да, нет, Антон Прохорович, претензий немае, усё по уговору. Трудодни начисляють. По одному за хлопчика. Дров привозили, задержек не было. Перезимовали. Продуктами снабжали. Не жирно, но ведь война же. Понять можно. Так что претензий у мени к колхоспу немае. – Надо отметить, что и все её предыдущие реплики были усыпаны украинскими, словцами и оборотами, которые воспроизвести доподлинно затрудняюсь. Председатель, Антон Прохорович, был русский. – Ну, – выслушав её, продолжил, – так и должно быть. Помолчал. Добавил, – Это – одно, Раиса Петровна, а второе вот что: слышала, наверное, мир слухом полнится, что в нашей Богу любой деревне должен открыться детдом? Речь-то об открытии в верхах давно ведут, – помедлил, – в здании школы, где занимались начальные классы. Да и колхоз отдал свои постройки. Пожертвовали… под кухню, столовую и подсобные помещения. Это – возле берёзового колка, с краю которого заброшенный общественный колодец. Глубокий. С воротом. Может быть, помнишь. Ты же местная. Здесь родилась. – Что открывають слыхала. С зимы болтають. – Подтвердила Раиса Петровна, усаживаясь поглубже. – Ну, тогда мне проще и к сути перейти., – прокашлявшись заметил председатель, – Так вот, Раиса, детдом Боголюбовский №210, с завтрашнего дня, то есть с 1 июня считай, открывается. И, стало быть, хлопцам-сиротам, за которыми ты присматривала, надо в него переселиться. – Он замолчал, разгладил перед собой сукно и торжественно продолжил. – А тебе, Раиса Петровна, от всего сердца, от меня лично и от правления колхоза, большое спасибо. Выручила ты нас. Поддержала. Приютила мальчишек. Ну, так, – он постучал пяточкой почти что целого остро отточенного простого карандаша «Пионер» по столу и в завершение сказал. – А теперь, Раиса Петровна…значит, так, короче… с 1 июня начислять трудодни по уходу за ребятишками тебе не будем. И, само собой, продукты и дрова поставлять прекращаем. Я уже распорядился. Пусть собираются и шагают в свой новый приют. – Помолчали. – Ну, шо ж, и вам усим: правлению и теби лично, Антон Прохорович, спасыбочкы, я усэ поняла… За кухонным столом баба Рая, тётя Таня, Ванька Доронин, Женька и Вовка Казанцевы ужинали (вэчэряли)… – …Так что собырайтэ свои вэшшычки, хлопчики Женя и Вова. Завтра утрэчком поснидаетэ и… гайда, – баба Рая погрустнела, растягивала фразы, – шагайтэ у свое учрэждение, что ли, дитдом… да нас лыхом нэ вспоминайтэ… Вот и собрались. Вышли за ворота… – До свиданья!.. – громко сказал Женька, повернувшись лицом к провожающим: к бабушке Рае и Ваньке Доронину. Они стояли возле покосившихся ворот. Тётя Таня, как всегда, была на работе. – До свиданья … – машинально прошептал Вовка и помахал правой ладошкой. Школа, а стало быть, и детдом, располагалась на отшибе деревни. – Ванька мог бы и помочь, а ему и в голову не пришло. Да, и ладно, – сами дотащим. – Думает Женька. И пошли они с Вовкой к новому месту жительства, не оборачиваясь. Вскоре свернули в Кривой Переулок… Их отношения с хозяйкой могли быть и лучше, если бы не этот Ванька Доронин. Уж больно она его любила, баловала (на свою голову, может). Ласково гладила его мягкую ковыльную белобрысую шевелюру. А он, дылда такая, пригибался. Помалкивал. Сопел себе в свой приплюснутый веснушчатый нос. А вот с тётей Таней, как ни странно, Женька можно сказать дружил. Нередко ходил к ней в мастерские. Подолгу, будто завороженный наблюдал, как она возилась возле своего приземистого серого чумазого трактора НАТИК (Сталинец). Или хлопотала возле высоченного, такого нелепого нескладного, но толкового зернового комбайна, выкрашенного в тёплый бежевый цвет (заведёт — залихорадит…). Объединяла специальными роликовыми цепями зубчатые колёса с шестерёнками. Большие шестерни с маленькими, ведущие с ведомыми. (Наслышался от тёти Тани разных технических оборотов). Случалось, что и помогал в чём-то по мелочи. – Примерно так думал Женька, шагая с вещмешком, набитым учебниками, за спиной (в нём и томик стихов любимого поэта Ивана Савича Никитина). С чемоданом в правой руке и с узлом в левой. Чуть впереди Вовки, нагруженного двумя узлами (поменьше) с разным барахлом. Радуясь перемене. Тому, что может там, в детдоме, все будут равны… и никаких тебе любимчиков. Чёрная кошка с голубыми глазами, раннее турне совершающая, вдруг приостановилась и пристально смотрит на мальчишек. Помедлила и развернулась на 180 градусов, подчёркивая своё движение гибким хвостом с беленьким (единственным) пятнышком на самом кончике… и припустила неслышными, нежными прыжками к завалинке, наверное, своего дома. Постеснялась перебежать дорогу переселенцам. – Неплохая примета!.. – отметил Женька. – Далёко ли вы это, хлопчики?.. – поинтересовалась женщина, идущая по воду. – В детдом!.. – ответил Вовка, задирая большую голову с давно не стриженными русыми волосами. – А, я слышала, что открывается… ну, и вижу вас с узлами, да чемоданом. Думаю, дай спрошу, поинтересуюсь. – Она остановилась, придерживая вёдра, расставленными натруженными руками и продолжила, – дай-то Бог вам добра, да мира, голубочки!.. – переждала, пока было приостановившиеся мальчишки пройдут. И тогда только сама с пустыми вёдрами на коромысле пересекла дорогу. Учительница Ольга Степановна: – В детдом, небось?.. – спросила: – ну, наконец-то. Дождались. – Она была в курсе событий. – Да, ты теперь, Женя, будешь учиться в основном корпусе, а жить в своём бывшем классе!.. И Вова тоже. Всего вам хорошего, мальчишки. Перевела я тебя, – она тронула Женьку за руку и внимательно посмотрела ему в глаза. – Как маленького через дорогу, – усёк про себя. Улыбнулся. С благодарностью посмотрел на свою учительницу, теперь для него, для Жени Казанцева, уже бывшую свою. Молча промелькнула куда-то по своим собачьим делам незлая (хвост – вопросительным знаком) дворняжка. – Да, Женя, ты теперь будешь заниматься в пятом!.. а там и дроби надо будет знать. И общее наименьшее кратное, и наибольший общий делитель. Не одна, как я у вас в четвёртом, а много преподавателей-предметников тебя будут учить. Папа-то пишет?.. – перевела разговор… – Давно не было письма… – ответил Вовка. – Всего вам доброго… до свидания: осенью уж наверняка увидимся. Придержала я вас. Идите, мои хорошие мальчишки. – Тепло, по-матерински, улыбнулась, – вас там уже, должно, заждались. Ну, вот и детдом!.. Как оказалось, их действительно ждали. Столпились на высоком крыльце спального корпуса. Весь свободный, пока ещё небольшой персонал. Да, весенняя распутица кончилась. Все по-летнему празднично одетые, улыбающиеся…. Будто чуяли, что вот-вот заявятся их первые воспитанники. – Ну, дорогие мои, проходите. Это ваш дом, – торжественно произнесла красивая молодая женщина. – Ты, как я поняла, Женя, – она ласково посмотрела на старшего, – значит тёзка моего папы: меня зовут Елена Евгеньевна. Я – старшая воспитательница. Твоя. (Она, такая фигуристая красивая, понравилась Женьке с первого взгляда). – А ты, как я догадалась, – Вова. У тебя, мой хороший, ух какой ты большеглазый, другая воспитательница, Надежда Васильевна. Посмотри на неё. И Вовка глянул… тоже молодая. Она была в белой кофточке свободного покроя, с низеньким стоячим воротничком, отороченным, на украинский манер, вышитыми стежками нежных цветов. – Вот здесь вы и будете жить-поживать. Это ваша спальня. Мужской половины, так сказать. А напротив, через коридор – спальня девочек, – объясняла Елена Евгеньевна. – Занимайте места. Пока есть возможность выбора. Определяйтесь. Из этих узлов с вашими вещами оставьте себе самое необходимое, а лишнее сдайте кастелянше тёти Кате. Её склад рядом. В этом же здании. Прямо – если с порога. Получите постельные принадлежности, заправляйте матрацы. По-солдатски…. Потом пойдём в столовую. Пообедаете. «Мёртвый час» сегодня отменяется. А там видно будет. Спальня. Это тот же самый класс, в котором, как уже говорилось, братья Казанцевы занимались, в прошлом учебном году. После зимних каникул – Вовка в первую смену, а Женька во вторую…. Только теперь вместо парт расставлены рядами самодельные топчаны из толстых сосновых строганных, но не крашеных досок (две пары скрещенных ножек и сама лежанка). Возле каждого спального места – тумбочка… Женька облюбовал топчан в правом углу возле окна. А Вовка себе – тот, что стоял рядом… Братишки Казанцевы сидят друг против друга. За краешком общего длинного-предлинного стола-табльдота со скрещенными (так же как и топчаны в спальне) ножками из толстых досок «сороковок». Повар тётя Клава принесла большую кастрюлю горячего, только что с пыла, борща. Поставила её на стол между воспитанниками. Половником начерпала в две глубокие алюминиевые чашки мясного, наваристого кушанья. – Ешьте, хлопчики!.. ешьте с хлебом. Пока вас – раз-два, да и обчёлся, – сказала, усмехнулась и продолжила, – то будут и добавки…. После первого – второе – мясные котлеты с пшённым гарниром и вкусным подливом. А потом ещё и третье! – компот из сухофруктов. На ломтике пшеничного хлеба кубик сливочного масла. В придачу. И хотя они у бабы Раи и не так чтобы голодали, но так чтобы… у неё не было. Поглядывают друг на друга. Воспитанники детдома. Утирают пот со лба тыльной стороной ладони, довольные шмыгают носами, улыбаются. День пролетел незаметно. Знакомились… Ужин был столь же сытным, как и обед: второе и третье… на ломоть хлеба – кубик сливочного масла и… по кружке топлёного молока с пенкой!.. Казанцев-старшенький проснулся не сам по себе, а соломинка подушки, пробившись через две ситцевые (верхняя голубенькая) наволочки, настырно продолжала движение – колола ему щёку. Светало. Женька спустил ноги с топчана, покрытого ужатой за ночь подстилкой (большой мешок из матрацной ткани, набитый, как и подушка, свежей золотистой соломой), спрыгнул и стал возле окна. Занималась утренняя заря. От нахлынувших чувств, какого-то неповторимого состояния расслабления, облегчения, он улыбался. И разом воспринимал всё окружающее: почти пустую спальню, весь детдом, всю «улицу», весь МИР, сливаясь с ним в одно целое.
«… от зари алый свет разливается…
Вот и солнце встаёт, из-за пашен блестит, За морями ночлег свой покинуло. На поля, на луга, на макушки ракит Золотыми потоками хлынуло!..
Потянул ветерок, воду морщит, рябит… Пронеслись утки с шумом и скрылися…»!.. –
Женька прочитал про себя эти стихотворные строки Ивана Никитина. Вспомнил свою родную деревню Аксёново. Озеро, окаймлённое зарослями камыша и рогозы с махалками шоколадного цвета; гагар, мирно скользящих по его плёсу, неказистый дом тётки Марьи, двоюродных братьев – Кузьму, Володьку… сестёр Арину, Нинку и… заплакал… от накатившегося на него вдруг сиротского счастья. Вовка спал себе под суконным «солдатским» одеялом, между двумя глаженными белоснежными простынями, подложив под правую щёку ладошку… с покалеченным ещё в раннем детстве средним пальцем. С каждым днём из разных сёл и деревень Марьяновского района Омской области прибывали всё новые и новые мальчишки и девчонки… и в детдоме № 210 становилось всё шумней, веселей… и суматошней.
|
