|
|
Руслана ЛЯШЕВА |
|
2010 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Руслана ЛЯШЕВАМежду космизмом и варварствомВ последнее время мне все чаще при чтении литературных новинок приходят на ум стихи Николая Заболоцкого (а не Маяковского, как прежде). Открываю том, перечитываю стихи и примечания о переписке поэта с К. Циолковским; родство душ поэта — космиста объясняют причину актуальности Заболоцкого; Космос, то есть Природа, и Человек взаимосвязаны у того и у другого. Нынче в общественном сознании два возродившихся течения мысли — евразийство и космизм — набирают силу, облагораживая то, что попадает в сферу их влияния, даже никчемный постмодернизм, уж не говоря об остальном и прочем. Сейчас припомнилась вот блистательная концовка стихотворения “Некрасивая девочка”: И пусть черты ее нехороши Николай Заболоцкий словно написал рецензию на роман “Последний стоик” Александра Подлевских (Коров: ООО “Типография “Старая Вятка”, 2009), напечатанный в прошлом году, но написанный, как можно понять по тексту, полтора десятилетия назад; последние страницы — пикет из 5 человек на главной площади города, протестующих против расстрела Белого дома в Москве, к ним и присоединился главный герой романа Павел Говорухин. Если бы “Последний стоик” вышел по горячим следам драматических событий 90-ых годов, то публицистичность сделала бы роман злободневным, а теперь рассуждения начинающего писателя Павла Говорухина, кочегара в котельной, о разрушительной сути перестройки превратились в риторику и морализаторство; сейчас разве что ленивый не назовет 90-ые “лихими” годами. Огонь, мерцающий в этом “сосуде”, прогорел и остыл. А кроме устаревшей политической риторики ничего нет; ведь Павел Говорухин, если не работает в котельной, то “общается” с Марком Аврелием; римский император — стоик наставляет его “книга “Размышления”) на стезю нравственного самоусовершенствования. Наш современник пересказывает Марку Аврелию Библию; две книги он купил одновременно, и они в его сознании переплелись. И упрашивает императора не преследовать христиан в языческом Риме. Кроме римского императора, умершего от чумы в 180 году н.э., в романе есть второй “виртуальный” персонаж — это Вовка, покойный друг Павла, которому Говорухин регулярно пишет письма: “Вовка, Марк Аврелий говорил, что верным себе можно остаться только тогда, когда цель жизни — общественная и гражданская. Он немного не так сказал, но это неважно. Я тут чуток переозвучил, и мне эта его мысль, как и многое другое сродни. “ Триста страниц тянутся “виртуальные” разговоры, нужно набраться терпения, чтобы дочитать роман до конца. Нет действий. Нет поступков. Нет сюжета! Ну, представим себе, Гоголь в “Мертвых душах” вместо того, чтобы живописать колоритных персонажей Манилова, Плюшкина, Коробочку и других, писал бы письма покойному другу “на тот свет” и скулил бы, скулил, жаловался на треклятую жизнь. Кто бы сейчас, столкнувшись со скрягой, назвал бы того Плюшкиным, пустого мечтателя обозвал бы Маниловым, а глупую и жадную старуху припечатал бы словом “Коробочка”! Прекрасный, конечно, замысел — сравнить распад двух империй, Римской и Советской “четвертой Российской, по концепции А. Проханова); это и был огонь, который мерцал и мерцал; “младенческая грация души” Александра Подлевских, в те годы тоже начинающего писателя, не покорила воображение читателя; огонь потух, а от “сосуда”, то есть от формы — сюжета! — ничего не осталось… Короче поезд ушел, история сдвинула нас с точки, роман не прозвучал.
Post scriptum Выходит, зря Александр Подлевских старался, писал роман, в прошлом году издал, может быть, на свои “кровные” копейки? Нет, не зря. “Последний стоик” — произведение, озвучившее нравственную позицию автора. Главный персонаж — Павел Говорухин, он — последний стоик Советского Союза, как Марк Аврелий — последний стоик Римской империй; то и другое государство разваливается на глазах собеседников, двух писателей — древнего и современного. Оба болеют душой за народ, оба считают целью своей жизнью своей жизни — сохранить народ под обломками государства. Благородная нравственная позиция автора “Последнего стоика” Александра Подлевских помогает понять остальные книги прозаика, теперь уже не начинающего, а вполне сформировавшегося и самобытного.
Что есть красота? Книга “Воздастся: повесть и рассказы”, (Киров, 2007) опубликована у Александра Подлевских раньше “Последнего стоика” (2009), но написана позднее. Углубившись в повесть “На кончике кисти, или Вспомнить все” о противостоянии в жизни двух художников — бездарного и тщеславного говоруна Леонида Лебедева (мечтает покорить Москву и Америку) и скромного талантливого живописца Андрея Подсвечникова, я обреченно вздохнула, дескать, пошли опять бесконечные разговоры вместо действия и публицистика вместо живописи. Единственное, что меня, как читателя, утешало. Так это то, что повесть вдвое короче романа; значит, недолго придется “терпеть” суконный стиль. Однако, где-то в середине повести с автором что-то приключилось. Александр Подлевских проснулся от спячки, и в нем очнулся художник (кисти или слова — какая, в сущности, разница!). Исчезли осточертевшие разговоры и диалоги; такое развернулось действие о жизни города Кручина, что волосы встали дыбом и душу на час — другой охватил самый настоящий ужас. Подсвечников шел к Лебедеву с бутылкой водки, чтобы с Леонидом и его сыном Борисом отметить успех первой выставки Бориса, чему он и поспешествовал. Но прагматики Лебедевы, умело воспользовавшись талантом Андрея, решили, что дальше Борис потянет сам и Подсвечников не понадобится; они не впустили его в квартиру, где шел пир горой. Андрей, недавно переживший трагедию — с домом и мастерской заживо сгорели жена и дочь, вместо душевного застолья получил от неблагодарных Лебедевых унизительный отказ от дома, то есть плевок в душу, Так ему стало тяжело и одиноко, что он направился к магазину, чтобы найти хоть каких-нибудь собутыльников и выпить с ними водки на двоих или на троих, как получится. Тут-то расстроенному художнику и подвернулся улыбающийся Толик, который тоже был непрочь выпить; новый знакомый повел Подсвечникова к себе домой, дескать, жена закуску к выпивке добавит. Кончилось шумное застолье с говорливой семейной парой тем, что Толик повел расслабившегося после выпивки и закусок художника в сарай — показать хозяйство: пять огромных свиней, да чуть было не столкнул гостя в огромную зловонную яму. Заглянул в нее Подсвечников и мигом протрезвел; догадался, что Толик кормит свиней (хряки страшенные) человечиной; внезапная догадка и спасла ему жизнь. Уклонился от удара колотушкой, а иначе оказался бы на дне ямы. И поминай как звали. Вот почему люди пропадают, с ужасом заглянул художник на самое дно городской клоаки. В доме меж тем появился новый гость, и Толик повел Костю куда-то, возможно все в тот же сарай, к той же яме. Подсвечникова же чуть не зарубила топором жена Толика. Наконец, он вырвался из “гостеприимного” дома, но злоключения на сим не закончились. Налетевшая в темноте толпа подростков избила пьяного художника до полусмерти; очнувшись, он доплелся до садового домика на даче, где жил после пожара, и свалился в постель и в бред. В “Последнем стоике” христианин Павел Говорухин и философ язычник Марк Аврелий несмотря на разницу в мироощущении находят общий язык — их объединяет причастность к общей европейской культуре, в которой центральное место занимает личность человека. А вот в повести “На кончике кисти, или Вспомнить все” художник Подсвечников говорит о Христе, о Боге, о священнике, соединяющем человека с Богом, а Толик с женой переглядываются и думают о том, как бы побыстрее завалить в яму гостя, потому что свиней пора кормить. Семейная пара, заманившая “в гости” художника, — это современные язычники, одичавшие до варварства обыватели. Как выразительно этот эпизод повести Подлевских подтверждает слова политолога Юрия Болдырева о деградации нашего общества. Теперь автор переключился с публицистики на живописный стиль; вместо риторики и морализаторства (дескать, ТВ развращает народ) дает “картинку”. И волосы встают дыбом! В душе у прозаика словно открылся шлюз живописного созерцания мира и жизни. В полубредовом состоянии лежит избитый Андрей на постели в дачном домике; он встретился с покойной женой, по которой истосковался, и они вдвоем смотрят “сериал” их жизни. Каждый этап воплощается в облике двойника, представляющем Подсвечникова таким, каким он был в тот период. Парад двойников завершает горящий, как факел, человек, он проносится перед супругами и исчезает. Выздоровев, Подсвечников приходит в печальному выводу, что жить дальше нет ни смысла, ни желания. Он уходит в лес с бутылкой солярки, обливается и поджигает себя: факел! От боли теряет сознание, случайно остается жив: потух огонь. Он, внук старообрядцев, подобно предкам очистился огнем. В нем вновь проснулась жажда жизни; сюжеты новых картин, мысли забурлили и заставили с кистью встать у нового мольберта. Жизнь продолжается! Как вырос в повести Подлевских; стал художником.
Post scriptum И рассказы, дополняющие в книге “Воздастся”, повесть “На кончике кисти…”, написаны в той же новой, живописной манере — раскованность, фантазия, стилизация классиков, а самое главное полное исчезновение морализаторства, банальной риторики. В сатирическом рассказе “Почему ачинскцы?” перекличка с Гоголем так и бросается читателю в глаза. У персонажа Гоголя сбежал нос и разъезжал в карете по Невскому проспекту, У персонажа Подлевстких такую же шутку выкинуло ухо — болело, болело, раз отскочило от головы телевизионщика Александра Дмитриевича и вальяжно развалившись на листе домашнего фикуса принялось поучать и изобличать своего “патрона”. Прекрасная сатира, приемы постмодернизма сами обнаруживаются на кончике пера (или кисти — кому что подручнее); и просто испытываешь сожаление, дочитав рассказ до финала, что журналист проснулся и обрадовался, найдя свое правое ухо на привычном месте. Вот бы и после пробуждения продолжилась перебранка! Сколько новых фактов всплыло бы о подноготной телевиденья! Тираж книги “Воздастся” - тысяча экземпляров, по нынешним временам считается немало. Но все-таки мало. Хорошая книга; легко читается и немалую пользу приносит читателям, просвещает их талантливо и убедительно.
|
