|
|
Василий КИЛЯКОВ |
|
2010 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Василий КИЛЯКОВС Миру по ниткеИз заметок писателя В Германии, недалеко от Тиргартен и Правительственного квартала, в стеклянной блестящей гостинице два месяца страдал по моей измученной и проданной родине. Вспоминал рязанские поля, детство… И вдруг всплыло, записал на пачку сигарет в темноте, в пляшущих отсветах окна каштата: «Какая страшная страна: И вот тогда, в отеле Германии, я так до ломоты в груди любил и жалел мой дом, мою страну - «Рассею», как жалеет, быть может, только космонавт из космоса…. Почему, разве мало было у меня забот тогда, мгновенных дел и переживаний… Как странно устроен человек, особенно русский. И вот прошло время, год, два и три… И все стерлось из памяти, осталась только память этой боли и тоски по родине. Вот и вся Германия, поразившая когда-то мое воображение своей устроенностью, комфортностью и педантической чистотой. Как странно это: тосковать по грязям, дерзости прохожих и той – не свободе, а воле, - при которой хоть голову сам себе откуси – ты никому и никогда не нужен… + + + Суть этих записок – есть попытка опытного познания Бога, поиск Его на этой земле. Я ищу Дух Его, оставленный апостолам в утешение – да и поможет и Он мне. «Вкусите и ядите, сие есть Тело мое за вас ломимое», «Ибо благ Господь»… Эти слова мало-помалу стали ключевыми для меня, для всей моей жизни. Полные жажды и смысла, они зовут меня. Я ищу Его с разных, со всех сторон, сверху, сбоку, изнутри… Я ищу его в шелесте утренней листвы и в сухой, змеями плывущей под ногами поземке. Я ищу его во всем, но главное – в общении с людьми, этим подобием Бога. Я знаю, что Он здесь, со мной в каждое мгновение моей жизни. Можно всю жизнь сочинять и писать романы и повести, готовить сценарии, и вот, постаравшись, наконец очень понравиться публике. Можно настряпать многотомное бульвар-чтиво, и остаться в истории беллетристики. Трудно, но можно. Можно даже набить через этакое писательство мошну, - и все же до самого конца жизни совершать подмену подлинного поиска, и наконец – уйти, унося с собой ту глубокую горечь, которая напоминает постоянно о том, что ты кривлялся Словом… Потому, что там, где нет Истины, - все же пустота, и везде в этом мире, где нет истины – есть другое: ложь. Именно ложь, а не заблуждение. И в этом вся – трагическая разница «подмены». Так что же есть человек, который не ищет Истины? В чем смысл нашей жизни? Почему у девяти из десяти наудачу взятых людей – животное отношение к этому Божьему дару, Жизни, к этому единственному средству познания Его «Хлеба и зрелищ!» или «Сносных условий для продолжения рода». И все. Еще лучше – обилия средств, чтобы купаться в роскоши и тем забываться от прямого дела: поиска Его, Творца. Человек начинается не с пеленок, и даже не с полного кошелька. «Я состоятельный, у меня много денег». Много денег, и поэтому – «Состоялся», - сказал мне управляющий компанией, давний мой сокурсник. Человек начинается с прикровенного и страшного вопроса к себе, к совести: «Зачем я живу?». «Для чего меня ожидает вечность? И та ли это вечность, из которой пришел я?». Каков же смысл краткого нашего существования, ужели – кошелек? «Состоятельность»? Многих ли из людей вера возжигает, как лампаду. Возжженный сам становится источником Света, сколком великого Духа, который в нем, в человеке и вокруг – во всем. Вот этого Свете («Господи, хорошо нам здесь бытии»), в Фаворе света Его и призван жить человек. Света этого, или хотя бы отблеска Его и ищу я. И рад его появлению, даже в отражении, как Луна – отраженным светом светит (и тем уже оправдывает свое существование). Человек свободой равен Богу! Как вместить это? Это – тайна свободы выбора, именно: Благодати По святым отцам: духи – и падшие и светлые – ниже человека именно тем, что человек свободен сам выбирать, идти дорогами добра или зла. А если уж сделал выбор, надо стать следопытом. И в этом единственном полагать цель. С миру по нитке, собрала Богородица на дивный хитон и выткала. И римские легионеры рвали его, «И делили одежды Его»… А как хотелось бы единственный раз коснуться его прекрасной багровой туники. + + + Эдуард Багрицкий – характерный тип того одессита, который воюя в безбожном своем ослеплении, волей бесов становится слеп, бесчувственен и неистов. Характерный тип повторения этого безбожного неистовства, беснования еще один одессит той поры – Исак Бабель. По признанию того же Исаака Бабеля, с удовольствием кропавшего кощунственные рассказы о Христе, изголявшегося над русскими, он, Э. Багрицкий – лучший поэт. Первая книга издана в 28-м году. «Сатирик», принадлежащий тому племени, для которого характерно «имать» и шутить… С самого начала сочинительства, позиционировал себя как «конструктивист». Сборник назвал «Победиталь». Цель жизни – победить. Стезя для победителя, -«Шурхан – а- Рух». Пробовал переводить близкого по социальной и моральной установке – «Артюра Рембо», Верлена. Многое в стилевом отношении, явно заимствовал у них., В «Духе Чиполлино» угадывается и «Пьяный корабль», а в нравственной неотцентровке его стихов и поэз – Шарль Бодлер. Нельзя не увидеть и то, что цветистость, набор инверсий, метафоричность, ирония Багрицкого – вторичны. Он как бы все время пытается догнать Павла Васильева и на его дороге построить свой бивак. «Дума про Опанаса» - «Принц Фома». «Соляному Бунту» П. Васильева легко найти аналог у Багрицкого. Но П. Васильева расстреляли, изувечив страшно, сломав позвоночник и выбив глаз, а благополучный одессит Багрицкий, пожалуй, легко мог бы оказаться среди исполнителей. По официальной выдвинутой версии, Эд. Багрицкий задохнулся от астмы. А по неофициальной - от ненависти к русским и ко всему русскому. Ему бы родиться во Франции времен Бастилии. Еще лучше – в Германии в тридцать девятом, дожить бы до сорок пятого, мая. Что-то, быть может, он и пересмотрел, и по отношению к крестику, который «он тебя не съест, золоченый. Маленький твой крестильный крест». Этим, и в том же духе – забалтывали и морочили всю советскую молодежь, вплоть до восьмидесятых. Но более всего прославился он среди своих «кожаных курток» - поэмой «Февраль», в которой утверждается властью над людьми «принадлежащими» ему, как он полагает. Добиваясь и насилуя юную девушку – он, его «герой», утверждается в собственных глазах. Власть и деньги, как характерно это для девяноста процентов «курток» тех «февралистов», того времени. А сегодня – странно слышать от президента России, что самым важным временем и временем знаменателельным, он тоже считает февраль семнадцатого. Что это? С чьих-то слов, или у власти сегодня те же люди? Или они, эти «кожанки» не ушли с Троцким, Бухариным, Тухачевским и Блюмкиным? Или недодавили они друг друга безжалостно, во всем обвиняя Сталина. … Когда я вижу этих банкиров, посаженных теперь, за заказ убийства налоговика или за гигантские растраты и уход от налогов, я тотчас вспоминаю почему-то поэта Э. Багрицкого, ту известную фотографию, где он в круглых очечках, слюнявый рот, нездоровый румянец, заметный даже на черно-белой фотографии. И при всем этом – какая-то странная и страстная горячечность все сокрушить, подмять. Взять и иметь… И та же «банкирская» тяга утвердиться, но гадко: властью, и не «изящно», и не словом и стихом, а «конкретно», маузером. Нынешнее, новое оружие не действовало тогда еще в аграрной и верной Христу России – оружие это – доллар и дезинформация… Впрочем «Смерть пионерки» - не «деза» ли это? И сегодня эти продолжатели дела Э. Багрицого, его правнуки опять взнуздали Россию «Февралем», «Победителем». Слезы русские, которые им – что вода… Эти слезы – отнюдь не водичка от «Чиполлино». От них опять затошнит. И затошнит кроваво. Об этом трудно и больно думать, но и не думать нельзя. (Перечитывая Эдуарда Багрицкого). Громадный, потеющий астматик Багрицкий, считавший себя вправе поднять пистолет, оброненный на дуэли Пушкиным, еле сдерживал зуд стрелять беспрестанно. Все равно кого: контрабандистов или с контрабандистами, «отдувая ус», под звездой. «Жидов ли с коммунистами» («Дума про Опанаса»), шатаясь ли нагишом, стряхивая вшей в окопах - все равно, ему сам черт не брат. Бог не дал развиться его способностям… Но крепка преемственность одесситов. Еду по Тверской, по Москве, и вот афиша за афишей: «Центральный концертный зал имени П.И. Чайковского. С 16 ноября – концерты М. Жванецкого. С 21 ноября 2009 года – вечера творчества Э. Радзинского…». Далее, наверное – И. Крутой. Навестит Данилко. Поставят «Франкинштейн – 2», мюзикл… Неутолимая жажда потоптаться и поваляться на русском, великом, жажда до зуда, шагать по окопам стреляя куда попало, и своих и чужих – характерная черта одесских хохмачей, возомнивших себя великими. + + + Сегодня, девятого ноября, 2009 года, почил академик Виталий Лазаревич Гинзбург более своих фундаментальных трудов по сверхпроводимости и физике сверхтекучих жидкостей прославился тем, что возглавил список «подписантов»- профессоров против православной церкви, которая – де уж слишком влияет сегодня на светскую жизнь. Эти подписи десяти профессоров, в основном – известной «интеллектуальной» нации - против «вмешательства» Русской Православной Церкви в светскую жизнь, привели год назад в такое движение общественность, что трудно об этом не вспомнить. Вспоминается и та глава из Евангелия, где говорится о богаче, одевавшегося в порфиру и виссон, и каждый день праздновавшем блистательно. Нищий Лазарь ждал крох с его, богача (имя его даже и не упоминается). Почему-то, когда я читал не впервые эти стихи Евангелия, я не сомневался, что бедность и богатство здесь, в этих известных главах – не материальные, а духовные. Язычник нищий Лазарь был вознесен на ложе Авраамово. Безмерно одаренный богач, которому дарованы были сокровища духовные посто так, по избранию – он так и не принял божьих даров. И не принимает. Странная эта «интеллектуальная» нация, по словам Спасителя, не поверит, даже если мертвые воскреснут и явятся им во свидетельство. И как же верны эти слова. «Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут». Спор нынешний с «либералами» русской православной церкви, лучших ее представителей (спор нищего, принявшего Христа Лазаря с богачом), закончился вроде бы компромиссом, «ни вам, ни нам». И вот уже что-то решено. Но не православные уроки в школах, а вот некую «Историю религий». Да и то – с конца четвертого класса и детишек начала пятого. То есть время выбрано весьма удачно, время полного недоверия подростка к этому миру, когда он сердится и все осмеивает… Но, кажется, что здесь, все сестры при серьгах. А ведь этот метод, так привить русскую школу – лучший способ воспитать атеистов, релятивистов, хладных и индифферентных юмористов под знаменем «Кто верит в Магомете, кто в Аллаха, кто в Иисуса, кто ни во что не верит, даже в черта назло всем. Хорошую религию придумали индусы», и далее по тексту… А и впрямь, что может вынести из такого класса маленький человек, из той «солянки» религий, в коею включена и вера его пращуров, - что он может вынести кроме догадки-червоточины, о том, что все относительно, даже в главном: в вере. А раз так – то все выдумано человеком, в том числе и Бог. Писать же этакий учебник настроились охотно. Кураев М, и Миронов, С.М. Предупредив заранее, что на это дело потребуется им…четыре или более лет. Еще столько же – готовить преподавателей. И все это – к той яме безверия сегодняшнего, когда вера – лишь мода, да и то принужденная. Итак, через четыре года в молодом нашем незнакомом племени изрядно добавится народу толпу релятивистов, взращенных ренегатов, позитивистов. В Советской России говорили: «Бога нет, но есть Родина и честность». Сегодня и это «уложение» оплевано. Взамен – что? И еще более того, странно, что знаменитый дьякон восстает против готового уже учебника «Основы Православной Культуры» А.В. Бородиной (за который, кстати сказать, некоторые силы ее привлевали к суду), изданного в Москве Издательским домом «Покров». Учебника с ремаркой: «Истории религиозной культуры», рекомендовано Координационным советом по взаимодействию Министерства образования России и Московской Патриархии Русской Православной Церкви». А так же: «Учебное пособие для основной и старшей ступеней общеобразовательных школ, лицеев, гимназий». Издание второе, дополненное. 2003 года. Это какой-то странный дьякон. Он отвергает установленное и одобренное церковью, к которой себя относит. И в то же время в Интернете активно обсуждает с гламурным обрюзгшим актеришкой, - так как же на самом деле окончил свои дни Патриарх Святейший Алексий Второй. И это ему поручено заняться детским религиозным образованием. Под этакие уступки церкви возрадовались и протестовавшие коммунисты-профессора. От такого обучения толку не будет. + + + Одно из утверждений православия – Троица. Уже и Лотт ветхозаветный бежал навстречу Троице. Но и этого мало: всякий человек – слепок с Бога, т. е. икона. И тоже троичен. Это кажется невероятным: слишком просты и мелки наши ближние… И всех любит Бог? Но не выкриками протестантскими, не ровным расположением буддистов, любит Бог великой Любовью, безмолвным и вечным устроением, что «все будет хорощо». Мы не можем даже представить себе, насколько близок нам Бог. Он не в облаках, не за тридевять земель – Он в нас. Человек, умирая, уходит в себя, внутрь себя, в клеть своей души, в свою вечную и бесконечную троичность. + + + Стараясь быть бодрым, «заражать оптимизмом», пришел в больницу к заболевшему: - Как жизнь? - Жизнь? - С минуту подумал, посидел наморщив лоб. – Как ночная рубашка: коротка, мала, и вся обосрана… В это время напряженно и резко залаяла ворона, качаясь на березе за окном. + + + …Животные не желают менять прежнюю свою житуху на новую, что уж о людях говорить. Природа консервативна. Срываются с вервий и цепей, возвращаются к прежнему хозяину, пусть и неудалому, бессердечному, но знакомому. К житухе привычной… Ко всему прежнему, понятному притекает каждая душа. Что же это за принцип «консерватизма» природы? Зачем он и чем оправдан? К чему верность человеческая этому «Пиру» земному, и гостям себе подобным вокруг этого «Пира». И более того: с содроганием от одной мысли «ухода», с трепетом отрыва от тела своего и от всего земного, привычного. Отчего этот страх сорваться «с поводка», страх смерти? Иногда – кажется, будто вспомнить свой «возврат» – не так уж сложно. Пристально глядя в осеннее осемененное звездной россыпью небо, - вдруг как-то просто и легко ощутишь ту очередь, с которой души ушедших «туда» ждут уже воплощения, своей очереди здесь. И наоборот. И какова же была Божья Любовь ко мне, что многим и многим предпочтен был однажды и я со своим приходом в мир этот. Значит, и у меня есть все возможности спасти свою вечную душу. А как иначе объяснить все эти приходы и уходы, эти приливы и отливы мириады вечных душ, являющихся сюда. Это – не реинкарнация, что-то другое… Есть, есть она, уверенность промыслительного спасения и мне. И не страшат больше звезды холодным своим светом, а бездна – глубиной. + + + В 666 млрд. рублей подсчитали стоимость четвертого кольца вокруг Москвы. Таким образом метр дороги вышел дороже метра сверх-дорогого электронного коллайдера, проэкт которого остановили и заморозили именно по причине его дороговизны в Европе. Проект четвертого кольца в нищей обобранной до нитке России не остановили. 27.10.09 г. он уже прошел один круг подписей. Подписывали его с удовольствием, даже веселясь. На то они и чиновники. Лишь один спросил потирая ручки, «а почему так дорого». «такова дороговизна земли в Москве», - был ему ответ. Только и всего. Шансов выжить у простого народа все меньше. Нас и так уже слишком мало на такую территорию и на такие богатства, сберечь которые не в состоянии неорганизованный, разрозненный, разбитый физически и нравственно, народ. + + + Взял в задумчивости «Персидские мотивы» С. Есенина, стал читать, и поразило: как хотел он убежать от мира! Как уходил, убегал, ускользал он от этой окружавшей его жизни – в творчество. Как ясно ощущал он, что лишь творчеством и можно остановить это колесо Иксиона, хотя бы на время… «Персидские мотивы» его кричат от боли именно этим неотмирным покоем. Покоем, который кровоточит… А ему – 29-30 годок. Поразительно, как оттащили февралисты-троцкисты от веры даже Есенина (это при том, что начинал он на прочной православной основе). Есенина так и не поняли. Он мучался всей, мятущейся душой своей именно оттого, что из-под ног его выбили основу веры православной. Уйти от мира так и не получилось. «До свиданья, друг мой», - как перекликается это с Пушкинским «Моцартом». Но кому были обращены эти его кровью написанные слова, уж не капитану ли в кожанке и плохому поэту (по совместительству) – Эрлиху? Подосланная к Есенину Бениславская Галя, Эрлих, Устиновы. Есенина обложили так, что не пускали к нему для встречи Н. Клюева. Верно, ему, Клюеву, и писал Есенин свое «Досвиданья», последнее стихотворение, которое Эрлих передал вместо адресата – на Лубянку. Только задуматься, в каком положении остался Есенин в последние дни. Это – мученик. И после этого, ужаса смерти и убийства – так оболгать, как оболгали Бухарин, Луначарский и до сегодняшнего дня, все эти азадовские и проч. Он и мертвый не дает им покоя. Но почему? Потому что он сплачивает вокруг себя любящих его и преданных родине. В Есенине ищут ошибки и заблуждения, радуются его падениям. За упадничество «Руси кабацкой» - кто только не поругал. Все с радостью видели, что он, Есенин, ногами стоял на той же земле, что и все мы, бренные. Не видели того, что «ростом» он гораздо выше… + + + Выйдешь из метро «Кропоткинская» - и от имярек-анархиста, если не поворачивать к глыбе камня сатанисту-Марксу, то сможешь забыться и восхититься золотом куполов Храма Христа-Спасителя. Неужели за все эти муки и метания – нас и наших предков, Всемилостивейший не помилует нас и не вытащит из этой нео-либеральной бездны! + + + И грустные раздумья о бренности бытия человеческого озаряются порой солнечным лучом. Увидел этот тонкий, светлый, персиковый пушок на ручке маленького сына. Как вспыхнуло мое сердце вдруг жалостью, нежностью к нему, ко всему миру Божьему! + + + Убил муху. Пятно на шпалерах красно-коричнево: осень, а мухи в это время злы. И вот, тут же – прилетели еще две, стали пить сок из убитой. Человек, Божье создание по замыслу Творца, на деле глупее и ничтожнее насекомого, вот этой даже мухи. И сколько подтверждений этому «посылу» на каждом шагу… А в масштабе мира? Кто они, все эти тени: Гитлер, Трумэн, Ельцин? Как просто сожгли они в огне бомб города, отравли души, оголодили, лишили семей, родины и очага - миллионы чужих и своих народов, соплеменников. И даже вовсе не для того, чтобы «выпить сок», хотя бы вот так, по-мушиному… Бытие насекомого оправдано, по крайней мере. А бытие этих вампиров? + + + «Кто сердится, тот лишается покрова Божья». Амвросий Оптинский. + + + На празднование разрушения стены восток-запад девятого ноября 2009 года – приготовлена тысяча «костяшек домино» из пенопласта. За тридцать три минуты их разрушат. Тонны пенопласта. Кажется, это – тоже некая игра властей. Так сплачивают нацию, через намеки на угрозы от внешних сил. Приглашены на празднование – М. Горбачев и Д. Медведев. Я был в Берлине в тот год, когда разрушили эту самую стену. Обломки ее, расписанные красками были оставлены напоказ по всему городу. Недалеко от «ЦОО» - зоопарка, было бутафорно обставлено побоище с русскими. Если ехать от «ЦОО» на с-бане (метро на мостах над Берлином) – невозможно было объехать это поле со вкопанными советскими самолетами, врезавшимися в землю, танками с загнутыми дулами, все это накрыто маскировочными сетками. В театре на площади рядом с Рейхстагом разыгрывали такие спектакли. Немец на стуле в центре сцены, обряженный в военную форму, с мечом. Поднимает над «советским» солдатом долларовую купюру. Все выше и выше. Русский прыгает и прыгает, и наконец, падает без сил. В зале смех. Таков был немецкий юмор на заимствования Горбачева в МВФ и на полную и бесповоротную экономическую победу Германии. Помню, я тогда не выдержал, встал и ушел. Не помню, что был за спектакль. Дожидаясь земляков, я ходил вдоль Шпрее, глядел на золотые фигуры валькирий, задирал голову, глядя на символ побед немцев – некоего ангела-Гермеса на высоченном золотом столбе. Мне казалось, некие духи тьмы прорвались сквозь эту стену, порушенную с посыла Горбачева, этого почетного немца, но никудышного русского… Я еще не видел того. что мне предстояло увидеть: позорные погрузки русских танков, вывод русских войск, выпихнутых из Германии. Я не видел тогда пьяного Ельцына, наигрывающего калинку под смех толп. Я, слава богу, не был еще так опозорен… Но я уже и тогда видел косые насмешливые взгляды немцев. Это презрительное отношение к русским вообще стало тотчас заметно, бросалось в глаза ввиду того почтения, которое немцы оказывали американцам, канадцам… И вот завтра – восемнадцать лет тому… Горбачев отработал Нобелевскую премию «мира». Какого «мира»? Того ли, который выкинул русских из всех союзных республик, и даже – из Грузии, Украины, Белоруссии. Россия сжалась до границ шестнадцатого века. Награды дают не только за заслуги… Курбский, Мазепа, Власов, Горбачев, Ельцын… Петром Великим учрежден был знак «Орден Иуды», весом в тридцать шекелей… + + + …Нет зимы вульгарней и грязней, чем подмосковная, городская зима: мороз то возьмет, то отпустит, а то и вовсе поплывут ручьи, вымывая черную, жирную зернистую грязь. Вышел в парк над рекой Клязьмой, в глаза ударило черно-синее небо с чернью противоположного брега реки. И пока бродил в парке, быстро, как-то по южному, удивительно внезапно настиг вечер. Вчера сучья деревьев были пушисты от инея, а сегодня с утра – капало, небо плакало. Теперь от быстрой смены погоды, молча, обидчиво ветер задувает в сучьях, гуляет в вершинах деревьев брошенного парка. Черными яблоками закачались вороны, задвигались, перелетают. Мало-помалу появляются те страшные, черные, словно сквозь землю оконца - зимние лужи, в которых одновременно отражается и небо и видно грязное дно… И как вся эта сиротская подмосковная зима обмирщвлена, как она обща с нашей жизнью человеческой, внешней и внутренней, как эти лужи дна и неба, словно бы сами души наши, мятущиеся души горожан… И хоть бы в одной отразился крест, храм и колоколенка, так нет! Только небо пустое. И дно. Стоял в парке один в темноте, и в дожде уже спускающейся ночи, а мимо проходил священник или монах ли – не знаю, Бог знает. И вот показалось, будто он из иного мира, а в этом – прохожий только. Проходит он мимо насквозь наш суетный мир, и решается на этот проход только для того, чтобы открыть иные двери, ведомые ему одному. Он не принадлежит миру этому, а значит ему и легче. Смешная, наивная конечно мысль, что все мы из плоти, нервов и крови, и те кто в рясах, и те кто вне, и клирики и мирики – спасены будем. Но что-то есть в этом сокровенно-правдивое, как у Григория Сковороды: «Мир ловил меня, но не поймал». И что важнее покоя душевного? Стоит ли ждать, или убегать от мира? Постоял я и двинул вперед подмосковным парком. Таяла в сумраке и капала вода с переспелых кистей боярышника и рябин… А завтра – снова день, один из тех тысяч будней, что уже у меня за плечами. Опять повиснет широко и безмолвно изжелта-фиолетовая туча вдали. Как высоченная стена навстречу мне начнет вставать, встанет она вертикально издали, словно громадная гора, на которой графически-четко очертятся, грифельно-строго черные стволы, кусты деревьев. И будут гореть воспаленно сквозь них, даже и днем фонари, собирая и замыкая в ореол тонкие сучья этих кустов, - недалекие на коромыслах шары, свисающие над горбатым, убегающим вверх и суживающимся переулком. Фонари неприятны этим своим дневным светом, воспаленным, каким-то похмельным, несвоевременным. И я буду идти вот также как и теперь, буду следить эти тени, шагающие подо мной, одна в другой, призрачные, разделившиеся как и теперь, как вся эта жизнь, в которой лишь только тот, кто умалился, лишь тот – светел и счастлив. И – так страшно и холодно стало от догадки, что чем меньше и тише явлен здесь Бог нам, грешным, тем страшнее и величественнее он там, за той дверью, к которой так спеша прошел мимо меня монах. И еще показалось: совершенно определенно: только два пути вижу я для себя: церковь и творчество. И так определенно и ясно открылось вдруг это, что я внутренне обомлел, словно вспомнил какой-то завет, данный мне от рождения… «Человек существует лишь тогда, когда познает, и сам познаваем»… Откуда это? Не знаю. Священство – то же самопознание. Только – без ежедневной хроники-записи, рефлексии и рассматривании своей души. Священство – самодержавие духа, полная самоотдача… Ведь и сам Сын Божий – не записывал за собой. Записали ученики. + + + «Семь тысяч лет существует, опытен дьявол…», - монах-послушник, новоначальный, трудник, рассказывал мне, как он отказывался от дурных привычек, от табака, водки… Если пошлют на работыпо послушанию, вдруг он находит, даже и в монастыре, подложенную пачку дорогих сигарет, или – сигарету, по одной… В соблазн… Однажды нашел даже бутылку водки запечатанную, когда косил литовкой траву на лугу. Откуда взялась бутылка среди болот и урочищ. Не выдержал, отпил. Каялся на исповеди. Опытный духовник удивился: «Как же ты решился выпить, ведь ты отравиться мог?». – «Решился вот… Уныние напало». «Победишь эти страсти – награжден будешь», - подумав, прислушиваясь к себе, к своему духу, сказал духовник. И всегда для этого монаха предложенные сигареты или угощение пивом, вином – были знаки скорого нападения от искушений. Тогда зарекся он от водки, даже и по наперстку, только вино слабенькое, сухое. И тогда через малое время, словно подслушав его мысли, ко входу в келью кто-то поставил целую, закрытую бутылку шампанского. (Это при том, что никто не знал о тайных его страстях). Эта невесть откуда взявшаяся бутылка шампанского, так поразила его, что он пошел, прямо побежал на исповедь. Искушенный духовник сказал ему в одобрение и поддержку то же, что и впервые, но уже вполне убежденно, даже радостно, что верно распознал влияние силы бесовской: «Победишь – награжден будешь». Монах удивлялся, рассказывая, улыбался от смущения… Как открыто, плотяно, прямо-таки физически воюет сила бесовская, - враг воюет не только помыслами. Враг воюет против всех, но особенно - против монахов. Каждый, если вспомнит свою жизнь – немало найдет тому примеров. Припомнил многое и я, многие «чудеса» сами разъяснились мне после этой встречи с монахом. И еще он сказал, что укрепили его эти соблазны и уверили еще больше, что он на пути спасения. + + + Доказательством того, что Бог любит человека – служит то, что многие, едва ли не девять десятых из людей, живя здесь, на этом свете, мучаясь от болезней, неудач и скорбя, все же продолжают ждать и желать счастья уже в этой жизни, не принимая, не желают принимать то, что само признание смерти и принадлежность каждого без исключения смерти – само по себе, кажется, доказывает невозможность такого счастья. (Мира, довольства, покоя, и постоянных). Чем же и кем привнесена сама эта потребность счастья, ожидание его как гармонии, красоты? Откуда? Или человек жил в гармонии, с гармонией и мире обитала его душа прежде, до рождения в этот мир? Но – где и когда? Не тогда ли, когда была душа с Богом? + + + Литература, искусства – существуют главным образом для того, чтобы человек не обезумел в этом мире. Православие – для того чтобы он нашел единственно верный путь. + + + Память из детства: рознь с бесом невидимым. Помню, как он, бес, действовал так навязчиво, как жужжанье пчелы. И так отчетлив, неприятен и легко узнаваем был его навет, «слышим» - именно в детстве. Хоть навевал он помыслы не в голос, как-то по иному, внушением что ли. Теперь не то. Трудно различить навет и все помыслы кажутся своими. Это кажется невозможным, но я отчетливо помню себя. Помню себя лет двух, когда так не хотелось спать днем, и я ворочался не находя выхода. Вдруг это странное «жужжание», от которого мне стало понятно: выход есть, чтобы не спать и не скучать. Надо только дотянуться до губной гармони и кинуть ею в заснувшую уже бабушку, которая пытаясь укачать меня, заснула самая своим упорством укачал ее). Надо только кинуть гармонь и попасть в нее. Что я и сделал. Еще удивительней было то, что когда я спросил (по истечению тридцати лет) об этом, все оказалось правдой. Бабушка спросонья испугалась, кричала: «Ой, убил! Убил!». Меня вынесли в сад под яблоню, там я играл с кошкой, дудел в эту гармонь, которую дед привез из Германии, с фронта. Таких фрагментов можно набрать с легкостью – с десяток. С возрастом человека бес становится осторожней. Он уже не бесенок. Голос его уже едва слышен, стушеван, и одновременно бес, получает право доступа к человеку – даже и физически. Проявляется только через поступки, прикровенно, таинственно влияя на помыслы, действия через помыслы. Иногда, особенно в винном подпитии или ослеплении духовном – само присутствие беса становится сладко человеку. Особенно – для опустившихся или бывших церковных, изменивших вере. (Есть в этом некая месть беса бывшему воину христову). Я видел некоторых из них, этих павших, они до гроба терзаемы. Допускается и попускается тогда многое потерпеть изменнику-человеку, и тут удивляет тогда кажущаяся несоразмерность наказания или наказаний, часто непереносимых, - пониманию определения «креста по силам». Многие отчаиваются. Здесь вступают иные силы, иные правила. Смысл тогда невыносимого креста для изменившего - так и останется тайной… Ангел-хранитель отступает, и возрастает нагрузка «во спасение»? Быть может, схимники знают ответ. Они добровольными муками утяжеляют многократно и вызолачивают свой крест, имеют силы. + + + Сегодня в полдень, курьер с корреспонденцией в офис, где я служу. Категорически-старый, но так достойно молодящийся, свежий наперекор всем своим старческим немощам и недугам. Со старомосковским выговором на «с-ч», и не смотря на свое униженное теперь положение курьера, - такой вежливый, умеющий так природно-достойно держаться, что тотчас чувствуешь в нем породу. Не хамскую, холопскую породу таким махровым веником разросшуюся у нас сегодня, а ту еще, довоенную, наследственную, невероятно редкую. «Породу» - ту самую, которую не вытравили, не совсем вытравили из русских эти хапуги – представители узкой, начетнической, но денежной нации. Глядя на него, на его достоинство бедности, почувствовал, как хочется и самому соответствовать. Не смотря ни на что, быть человеком, идти в этой жизни до конца с гордо поднятой головой. Быть может, массовый героизм белой гвардии был того же рода. То - почти веселое, легкое расставание с жизнью, которое отмечал Солженицын в «Гулаге», описывая ведомых на расстрел белогвардейцев пошучивающих над конвоирами растерянными от того что им предстояло сделать: убить. Только этим и именно этим, единственно русской породой объясняется несметные богатства и невероятная, в одну шестую часть земли, площадь России. Вот она, «элита». Задача и цель всей жизни человека: прожить вот так, с достоинством при любых обстоятельствах, с высоко поднятой головой, в состоянии – стремлении с достоинством подражать лучшим. Где-то в книге воспоминаний эмигрантов из России, дворянка отмечала, что обязана жизнью аристократу. Когда начал тонуть в холодном море их корабль, а ей, девочке не хватало места на шлюпке, и мать ее была в отчаянии, вдруг со своего места встал элегантный пожилой господин, поправил галстук, фрак, и, перекрестившись, шагнул за борт… Так или иначе, я заметил, что после разговора с этим старичком–курьером, я и сам стал иным на некоторое время. Вот тебе и курьер! Быть может до этой либерал-охлократии – преподаватель словесности в московском университете? Лингвист? Филолог? Как многое определяет точное и верное слово, достоинство слова. И еще думалось: как часто социальные роли не соответствуют рангу человека, особенно в сегодняшней России, России «конформистов», взращенных гедонистов и «отрицателей». Когда в «верхи» выбираются сплошь косноязычные, пузатые, смешные и жадные обыватели, давят и выбрасывают за борт стариков и детей, шлюпка или ботик – все равно тонет в штормах. Так было в России 17го года, 91 года. Так будет и впредь. Курьер-старичок ушел, а мне не хватало его весь день. И будет не хватать, наверное, всю жизнь… + + + Неожиданный совет мне редактора-либерала из толстого московского журнала, который после прочтения моих записок, предложил: «поменяй истины» (если хочешь печататься в нашем журнале). Я даже онемел. Я понял его слова, как: если хочешь печататься у нас, вывернись на изнанку. Он знал, наверное, то что выйдя я навсегда забуду эту дверь навсегда. Ведь как это «поменяй»… Поменяй мать-отца, поменяй родину…Когда же мы, русские поймем, что мы оккупированы, и – беспощадно, безжалостно, бескомпромиссно. И у них самих, этих либерастов из СМИ, из правительства, из журналов – только одна-единственная возможность выжить самим и уцелеть: поменять народ. И эта цель, «миссия» кажется им выполнимой. Они сошли с ума. Они жаловались на цензуру, но эта «их» цензура – жутчайшая. Они жаловались на бескультурье и пьянство, но то, что теперь – не имеет никакого оправдания. Они вышучивали и цеплялись к «привилегиям», и вот они встречают меня с улыбкой недоумения и издевки, так, словно все уже под ними, и я, я сам в своей стране - словно иностранец. Так чья же она, моя Россия, историческая родина, уж не их ли, и впрямь? Из редакции толстого журнала, что недалеко от Кремля, я отправился к Храму Христа Спасителя. На одной из славных русских улиц Москвы, где размещается Литфонд, какой-то менеджер в белой рубахе и широчайшем как болотный карп галстуке, вдруг вывалился, выскочил, как-то вывернулся на улицу Гоголя. Он боязливо оглядывался, будто из-за стеклянных дверей ему дали здорового пинка. И вот на русской улице имени русского писателя, русский парень присел на ступени, отдыхиваясь, сам не свой, едва не плача. За ним неслась неистовая брань. К крыльцу с улицы подошел другой такой же менеджер или логистик на осуществляемый ими лизинг или «подлизинг»… -Ты что здесь сидишь, Илья? -Брэм выгнал. -Сам Брэм? Плохи твои дела! Я прошел мимо. Нынче в кремле не поляки. Эти, пожалуй, похитрей и покруче будут. Этих, пожалуй, народным собором да казаками не вышибить. Не для того пришли, не для того столько холуев вокруг себя наняли., рассадили вокруг Кремля и храмов. Не для того написали на долларе ««С нами наш бог». Все остальные рабы и должники нам. Хотелось подойти к этому менеджеру, спросить: «Так что же, на колени встанем, будем рыдать на ступенях крыльца под сияющими золотом куполами соборов или покажем, чем их «Го-от» отличается от батюшки-Саваоффа?». + + + В подвальном помещении «Дома услуг», выстроенного на средства и в собственность одного из приезжих сюда армян, в поселке Клязьма открыли библиотеку вместо сожженной десять лет назад деревянной. Библиотека в каменном шикарном доме, по сравнению с той деревянной – никакая: блокбастеры, криминальное чтиво, да дурехи-бабы со своим вездесущими комическими детективами. -Вы знаете, из-за кризиса к нам перестали поступать толстые московские журналы, - сказала мне, жалуясь, молодая библиотекарь, когда я спустился по узким ступеням взглянуть на подборку книг, куда зачастил мой сынишка. -Что же здесь у вас читать, ведь нечего. И кто определяет этот выбор? – спросил я. Девушка-библиотекарь с горечью пожала плечами. -Хотя бы подростки ходят… -И что читают? Вот это? -Это фэнтази, очень интересно. -Что это? -Фэнтази. Не читали? Возьмите. У вас есть паспорт? С собой? Выйдя на улицу, постоял в раздумье, куда идти. Верно, захватчики страны, если бы хотели отнять родовую память, именно так и поступили бы: сожгли библиотеку классики и завалили в новой, блистающей и современной, не книгами, не словом, - дерьмом… Отсекают корни. Отсекают детей от родителей, от родовой, корневой системы, выпестовавшей Суворова, Нахимова, Ильина, Пушкина… Черный кудрявый, лет шести армянский или грузинский мальчишка, упав со «скейтборда», яростно, со зла ударил им об угол библиотеки, раз и еще раз. Посмотрел на меня и опять ударил. -Перестань,- сказал я, - видишь, штукатурка валится. Он опять посмотрел на меня и молча и тупо ударил опять. -Перестань, - опять пристыдил я. – Веди себя как положено. Вдруг откуда-то явилась армянка, подхватила его за руку и грубо, со сладостным замиранием сердца сказала мне: -Как положено он будет вести себя дома. А здесь – как хочет! Ни убавить, не прибавить. И после этого это пестрые племена обижается, что их недолюбливают. Шел и размышлял, что в сущности – глобальная общность невозможна. Объединенные племена сожрут друг друга, даже если государствообразующая нация так и будет молчать, вымирая. + + + Избирательный бюллетень по выборам депутатов пушкинского горсовета. По пятому округу – четверо: Бедретдинов Шамиль Искандярович (директор гастронома «Сокол» в Москве), Паикидзе Коба Романович, Чижик Александр Дмитриевич, ЛушинаТамара Владимировна. Компьютер подчеркнул двоих из четверых красной чертой. Наверное, они победят. Одиннадцатого октября 2009 года выберут кого-то из четверых… Странно вот что: при всей говорильне о том, что политика грязное дело, а политики - нечистоплотные люди, и прочее, - тотчас видно, что это не так. С цветной фотографии расклеенной по всему подмосковному Пушкино внимательно смотрят люди нисколько не боящиеся «запачкаться». А ведь все они «состоятельны», даже богаты. По меркам нынешней посткризисной нищеты и безработицы, очень богаты, все с положением, как любят говорить – «состоятельные». Состоялись. Казалось бы, чего еще, – отдыхай, замаливай грехи, коих у всех достаточно… Ан, нет. Смотрят все четыре кандидата на «народец», на площадь, а народец тасуется мимо. Многие сосут пиво по пути, с утра. Поражает количество курящих женщин, молодых, пожилых… Во многих европейских странах, даже в Японии, скот на убой пред забоем опаивают пивом. Один именитый поэт, фамилию которого среди почвенников произносить неприлично, поэт, восславивший Братскую ГЭС и принятый в американском обкоме, - тот даже рифму свою посвятил японской корове, которая напившись пива, поняла, что плохи дела ее, «коровьи». Корова, и та поняла… Кстати, в той же Японии для беспрецедентного рывка создали условия жесткого консерватизма, традиций и процветания – «своим». Сегодня там 99,9 из общего числа – японцев. И самые высокие показатели продолжительности и качества жизни. …Но как внимательно смотрят эти четверо на толпу. «Пятый округ избирательный». Шамиль Искандярович прищурился. Коба Романович, любящий весьма охоту, как написано в его бюллетене, - видно, весьма волевой человек. Вряд ли что-то его остановит. Дмитрий Сергеевич Чижик, бывший директор «ЗАО» А.Т.С.». В очередь на прием к нему, на постановку телефона, я простоял… двадцать семь лет! И по наивности постоянно удивлялся, почему и как едва поставивший времянку «новый русский» - тотчас обретал с телефон. А я – 27 лет! Выручила меня случайность: банкротство от кризиса некоего «Института туризма и сервиса». Обещанного ввода в действие мобильной станций я так и не дождался… Теперь нужда в этой новейшей станции и вовсе отпала. Люди звонят теперь мне «на карман»… А Чижик Д.С – он вот, наплаву, баллотируется… Но как пристально смотрят они, столпившись вчетвером с цветных дорогих агиток, как прямо и «круто», и даже эта женщина… Мороз по коже… + + + И.И. Левитан, художник так рано умерший от расширения сердца. Смотрю на его пейзажи «Крымский пейзаж.1887. Холст, масло», «Волга. 1889.», другие. Даже «Цветущие яблони», - на всех его картинах - какое горное, предгрозовое небо, пугающее своей бездной, и какое мрачное. Он словно чувствовал надвигающуюся грозу на Россию, чувствовал своим больным, расширенным сердцем. Когда Савва Мамонтов, по воспоминаниям современников, прятал в своей бильярдной революционера Баумана от полиции, мать, узнавшая об этом, сказала ему (Савва Морозов, как и многие богатые на Руси люди того времени, был из староверов), - «Ну, ладно бы Левитан, тот хоть художник и выдает себя за русского. А этот-то тебе зачем?»… Какие разные, немыслимо причудливые «растения» могут произрастать из одного и того же корня, из одного и того же семени: Лейба Бронштейн, Святослав Рихтер, Виталий Гинзбург (недавно скончавшийся), Эйзенштейн, Дунаевский. М еще: часто, вспоминая полвека скоро прожитых мною в России, поражаешься, кому и когда, а главное с какой целью нужно было выдумать все эти недоразумения будто бы происходившие «по пятому пункту». Никогда не видел я притеснений по национальной принадлежности окружавших меня людей. И никто не спрашивал их, ущемляя: «А уж не еврей ли ты? А, быть может, татарин?». Ущемили только меня, вырвав из паспорта: «Русский». А когда я вписал «Русский» от руки – сообщили, что паспорт в силу этого не действителен, и не пустили за границу… + + + «Чухонец», - сколько пренебрежительного в упоминаниях (но - интереса – едва ли) - можно найти у великих поэтов и писателей о чухонцах, часто - походя. У Пушкина А.С. и многих. Все так, и вот - то положение, в которое поставлены нынче русские, даже в России, по сравнению с этими самыми чухонцами, какое пренебрежение испытывают они к себе в собственной стране. Сам я, в молодости, охраняя одного из разбогатевших, ожиревшего во всех смыслах, за счет русских недр, коммерсанта, я не раз слышал, как хвалится он, что любовница его «европейка». Он не говорил «чухонка», а – «европейка». Длинная, сутулая. Прокурившая голос до хрипа, она была мила ему и акцентом, и некой особенной, несвойственной русским женщинам раскованностью, и, еще, вероятно, тем, что, как он считал, приближала его самого к Европе. Он обучал ее платно на экономистку. (Училась она из рук вон плохо, на одни тройки, это при том, что обучение требовало все больше и больше денег на взятки преподавателям). Посылал машину за ней, и непременно с охраной. А охранник должен был купить ей цветы на свои деньги и подарить, встречая. Снимал для нее жилье в центре Москвы. Купил ей машину, на которой она никогда не ездила, и машина стояла погребенная под снегом. Надо было видеть, как однажды, проезжая мимо этого сугроба-машины, с копавшимися колес детьми, она выскочила и кричала: «Подите прочь! Вы… русские!». «Чушок», «Чуха», «Чухонец», - правда «в натуре» осталась только у А.С. Пушкина, в армии да вот еще на зоне… «Чухонец», «чуха» - опущенный… Что за власть сегодня в России, что подняла и одевает в шелка и золото опущенных за счет русских? Чья это власть? Чьи это «олигархи»? + + + Искусство – средство познания этого мира и одновременно способ выражения особого отношения автора к этому миру. При этом и само искусство – тоже предмет исследования. Если нет этого «особого отношения» - нет и произведения искусства. Тогда «щедевр» - всегда будет мертворожденным, повторением уже пройденного. Художник обязан уметь выделять из рисунка окружающего мира – свою собственную картинку, свой рисунок. Этот рисунок он и набрасывает – в стихах, эссе, акварелью на холст или «смиренной прозой»… И чем яснее видит он этот свой, присущий только его взгляду рисунок, чем шире он добавляет из своего кругозора, чем неожиданней «переламывается» божественный свет через призму его внутреннего душевного ока, тем разнообразнее содержание и неожиданней стиль. Стремление к собственному стилю в этом смысле – есть стремление к авторской свободе. Свободе от мира и от изображаемого предмета, с целью господства над ним. Отсюда странность: в эпохи «тотального» контроля и цензуры – какое разнообразие стилей, взглядов, даже - правил написания; в самые сложные для жизни человека времена – появляются самые интересные, индивидуаьные или бесспорно тлантливые «вещи». Внутреннее око яснеет Вообще, в творчестве любого художника много скрыто. + + + Музыканты, актеры-исполнители ролей заученных наизусть, вынуждены работать по восемь-двенадцать часов в сутки. При этом они перерабатывают продукт данный им изначально. На них давит авторитетом, требует дисциплины регент, дирижер, режиссер, многие… Они инфантильны и беспомощны, даже при внешней той выпестованной «харизме», кураже, которые вынуждены изображать, чтобы казаться интересными. Это взрослые дети. Часто – просто глупы, с узким кругозором, и даже при опыте, при мастеровитости, изобретательности. То же – футболисты, шахматисты – за хитрой игрой-доской, за увлекательной, но тоже детской же игрой в мячик. А люди бегают за ними с бумажками для автографов, слушают, открыв рот их пророчества, мнения, ждут обобщений, опыта жизненной мудрости. Вопиющая непоследовательность. И этими «мудростями» завалены сегодня ларьки с газетами, журналами, набит телевизионный ящик. Меня поражал и поражает такой факт: 91-93-96- е года, самые гнусные, гибельные для России (возьмите журналы «Кино», «Антенна»), все актеры, даже прославленные трижды, народные, все – с кошечками. Собачками фотографировались…
***
Русский народ – народ неуемной энергии. Русский народ – «пассионарный». Наро – вода, ртуть. Подвижный, самоотверженный. Русский народ упрекают в лени, пьянстве, - в чем только не упрекают. Но – есть ли равные ему? Быть может галлы? Или шведы? Или германцы? Кому, какому народу предки оставили в наследство «шестую часть земли с названьем кратким: Русь!» И русский народ заполнил, занял собою эту шестую часть суши. И не истребил, не подчинил, не превратил в рабов при этом захвате-освоении ни одного народа. Русский народ не собирал скальпов, не расстреливал, покоряя, не топил в трюмах и вывозя на плотах сотнями, тысячами, как топили негров на баржах американцы. Не продавал в рабство. Он учил покоренные народы, вбирал в себя, растворял собою, даже – смешивался природно. Оживлял, оплодотворял и удерживал от исчезновения. Один Кавказ – более ста национальностей. Русь не любит, не терпит внешних ударов. Рано или поздно – поднимается на завоевателя, губит, душит, преследует с позором… Ударь по воде палкой. Палку сломаешь и руку отшибешь. Опусти дуло в воду, выстрели. Разорвет и дуло. Такова Русь. Такова она была, по крайней мере до семнадцатого года девятнадцатого века. Но вот нашлись хитроумцы, которые не в пример прямым завоевателям – поняли это исподволь. Они не ударяют, а давят. Не бьют с размаху, а погружают, топят, перекачивают этот народ-воду, портят, грязнят. Травят, перемешивают, осушают вгоняя в разор огромные пространства, плодородные до той поры. И иссушают, губят самый корень. Устраивают пустыни намеренно, продумано. Усердно. Корыстно, беспощадно… …Есть что-то глубоко-символическое, глубоко русское в православных обрядах освящения водой, в этой приверженности русского – воде. Не случайны эти чины крещения с полным погружением, окропления народа, водосвятные молебны, заказные, купания даже и зимой в прорубях, источниках реках и озерах. Русский дух структурирован водой, одухотворен литургией. Русь все еще мировой духовный Байкал. Как бы не старались его испортить, перекачать на запад, загадить. Русскому духу необходимо русло, водитель, тот архиерей, который освежит и омоет матушку-Русь. Таковой находился во все скорбные года и лихолетия, появлялся, ломал запруды.
***
«Выкрест» - называют иудея обращенного в православие. Один из них рассказывал мне, какое «шипение поднялось на него от своих». И вот, так затравили, загнобили и дома и на службе, что не выдержал, нашел адрес старца, поехал к нему за советом. Старец принял его ласково, выслушал. -Еврей, значит? -Еврей. -Слава Богу, - вдруг широко и радостно перекрестился старец, - Слава Богу, значит и царство Божье скоро! Еврей остался с ним в монастыре на Новом Афоне в Абхазии. Там даже и самые камни темно-красны, как кровь. Долгое время был он образцом и многим русским монахам. После двадцати лет служения объехал множество монастырей. В одном из них я и познакомился с ним. Необычайно прост и верен, так что и я позавидовал его укорененности в вере, в православии. В миру он был Лев Львович, математик не последнего ряда… Лишь много лет спустя у святых отцов церкви я нашел слова, подтверждающие неожиданную радость новоафонского схимника, что царство Божье придет, когда и иудеи обратятся. -Что же им мешает? – помню спросил я тогда монаха-математика. -Гордыня, - ответил он. И тихо добавил: - Дьявольская, дъявольская гордыня. Помнишь: «Иерусалим, Иерусалим! Сколько раз я пытался собрать народ твой под крылья…».
***
Еду по Тверской, по Москве. Вся Москва исклеена афишами. Глаз непроизвольно выхватывает самые красочные, огромные. Читаю, и лишь спустя время спохватываюсь: душа не принимает, не хочет принимать и совмещать несовместимые вещи. Так что же не совмещается? На афишах: «Концертный зал П.И. Чайковского. 16.11. 2009 г. М. Жванецкий. 21.11.2009 г. Эдвард Радзинский. Гоголь-Борделло… и др.». Боже мой, в какой, в чьей стране я живу и где послушать Рахманинова, Чайковского, Свиридова…
***
ГЭС Саяно-Шушенская. Величайшая трагедия. Более семидесяти человек погибших. Комиссией названы виновные. И виновные признали свою вину. На том и порешили… Вот разделили-распродали железные дороги, энергетическую систему. Поезд «С-Петербург. Стрела». Около тридцати погибших, более ста пострадавших. Чиновники объявили: семьям погибших по миллиону, пострадавшим по полмиллиона, и т.д. из бюджета. И все это цинично, как-то по-хамски: деньги за жизни и кровь. И деньги – не с чиновников, не из их карманов… Из бюджета. Все вынес русский народ, и «наряды» тяжелейшие по трудповинности. «Наряды» это – не платья пестрые, до смертей, до костей пробирают - и сколько их, тех, что не вернулись со строек Братских да Саяно-Шушенских. Наряды им – стали саванами. Миллионам. И вот пришли иные «молохи» - «владельцы». Кто они, откуда? И опять требуют жертв. Из святой Русь стала костяной, кладбищенской. Мощами поколений вымощена, прежде времени погибших, загубленных. Кто собирает жертвы сегодня? Зачем? Почему? Кому, какой цели? Все цивилизации, приносившие в жертву человека – погибли.
***
Сколько этих певцов одесских, их даже больше чем одесских юмористов. Поют и пляшут. И все «про душу» сочиняют. «Махну сто грамм и не спеша вдруг полетит моя душа…» Душевные. А раз душевные, значит русские. Это тоже понять надо, зачем они все про душу-то… И ведь как близко, по-русски, про поле, про реку, которая «движется и не движется», все бы слушал. Так умело подделывают стекляшку под бриллиант, что и не отличишь от настоящего. Были и иные умельцы. Вертинские, Бернесы, а теперь тридцать третьявода на киселе. Паразитируют теперь не на русской, на «зековской» теме. Сколько их, от Аркаши будто бы Северного, до нынешних Миш, Саш, Яш… Даже о донских казачках куплетцы. И, вроде бы, на казачков не в обиде, а в восхищении ими даже пребывают. Ой ли? Не верится… «Под ольхой задремал есаул молоденький…». Какой год на дворе? Ах, постойте, да не на них ли, на казачков жаловались они целый век, не на «Черную» ли «Сотню»? Я прошелся по лоткам с «ди-ви-ди», ужаснулся: одна Одесса! А где же Иван Скопцов, где Федор Шаляпин, Козин где? Нет распространения. Не оттого ли и Хворостовский пошел и он на спевку с «Крутым»? Козловский, Вертинский – это еще можно понять. Даже Бернес и Утесов, но ведь этих то, нынешних, «одноминутных» – их просто пруд пруди, все забито. На кого это «варево» рассчитано? Это все равно, как была бы за столом амброзия и вдруг подали на золотом блюде свиное дерьмо, и всех убедили бы ловкими приемами, что дерьмо – оно и есть тот деликатес, ради которого стол и затеян. И вот обывателя потчуют, убедили.
***
Читая периодику, встречая книжонки постдемократические, слушая вскользь радио – диву даешься, как оболганы русские цари, особенно государственники: Иван Грозный, Сталин, да и Александр второй, Александр третий – миротворец… Какие ушаты грязи выливают на них, спешат вылить. Невесть какие флярковские посвещают целые «форматы» - модное словечко, - чтобы еженедельно, год напролет развешивать самые нелепейшие не поверенные слухи. Павлу Лунгину, после удачи его «Острова» - смысл которого в покаянии без края и даже до смерти, ввиду его таланта, тотчас некие силы заказывают нелепейшую картину «Царь», гнуснейший пасквиль на Русь и Русский народ. Но деньги на съемку тотчас находятся, а чего еще желать мастеру – есть возможность работать. И вот, в пику Сталинскому «Ивану Грозному»( снятому в 44-45гг. по заказу И. Сталина Эйзенштейном), выходит этот карикатурно-сумасшедший… Кто-то, быть может, не поймет, что это удар по государственности, по стремлению собрать земли, объединить народы Руси (не России тогда еще). Но это было тогда, при «сумасшедших» царях. А что сегодня? Разрушена стена в Германии. Отдана часть важнейшей по стратегическим задачам земли Китаю (Горбачевым), Калининград – на грани сдачи. Выход к Черному морю закрыт, Крым не наш. Япония обозначает Курилы как свои острова. Те острова, которые из множества возможностей выбрал Сталин. Они открывают выход в океан (или закрывают). Как угодно. И вот, используют всякую, любую возможность, чтобы уесть, отнять, напакостить. Видно, есть общий замысел. Гроб Сталина не пнешь, он страшен даже мертвый и во мнении народа ввиду сегодняшней жизни – пинать бесполезно. Еще живо то поколение, которое может сравнить. А вот Грозного, пожалуй, можно. А, между тем, Иван Грозный – это тот Грозный, который отстроил более ста сорока монастырей на Руси, храм Покрова (Василия Блаженного) на Красной площади в Москве. Присоединил к Руси Астрахань и Казань. И этот Грозный просил у Синода разрешения венчаться. Объяснял свою просьбу, тем, что если царь на виду у народа впадет в блуд, то и подданные последуют тому же, и государство погибнет. И он, этот грозный царь считал себя вправе и вполне достойным предложить замужество английской королеве. Нынешних властителей Англия на порог не пустит, не принимая в расчет безмерное количество долларов, присвоенных ими от продажи русских недр. Почему бы не снять П. Лунгину фильм «Варфоломеевская ночь»? Но нет, конечно же нет. И средств не найдется. А если и нашлось бы – внешние силы не дали бы снять. Право и лево защитники-соросята сделали бы все, чтобы сорвать проект. Кому же не дает покоя первый помазанник на трон Руси. Почему? И вот чудовищные какие-то измышления, что де – вот И. Грозный, дикарь, резал ремни из кожи новгородцев, едва ли по навету, к тому же самим царем не проверенному. При том, что известно и подтверждено документами. Что Елизавета, королева английская, казнила в десятки раз более своего народа в год, чем Грозный за все время своего правления. Известно к тому же и то, что в последние пять лет Ив. Грозным не было учинено ни одной казни. Сын от последнего брака, четвертого – Димитрий Углический – прославлен во святых православной церковью. Можно вспомнить сюда и стоглавый собор, и другое… Это ли тот мотив, который так пронзителен и не люб в творчеству Лунгина или тому, кто стоит за ним? Доброе - или намеренно игнорируется, или категорически отвергается заказчиками-продюсерами. Здесь замысел иной. Иной направленности… «Русские-дикари». И цари русских – дикари. Русь ни на что не годна, как быть придатком, колонией Европ и Америк… Как странно повернули историю: вместо Ив. Грозного прославляют князя Курбского, вместо Петра – Мазепу, вместо Сталина – Хрущева, затеявшего «оттепель», вместо Льва Рохлина – Ельцина, вместо полковника ГРУ Квачкова – Чубайса, и т. д, - что за странные подмены, если не сказать определеннее… Как известно, именно в оттепель весь мусор и всплывает. Оттаивают «все окурки, чурки, шкурки и веревки-пузырьки»… При Сталине конечно мороз, при Хрущеве, Ельцине – такая гадкая, вонючая оттепель, что миллионы соотечественников, русских утонули, были изгнаны из жилья, растерзаны, унижены и поруганы… И вот ругателями выставляют не мазеп, царей! В кабинетах Сталина портрет А.В. Суворова стоял на его рабочих столах, еще до Великой Войны Мировой. Даже в том бункере, который был готов ему, Сталину в убежище от фашистов, и которым он не воспользовался. И ему, Сталину для детей погибших и славных живых офицеров Красной Армии, предполагалось именовать «Сталинскими» вновь отстроенные кадетские корпуса. На документах рукой Сталина зачеркнуто предполагаемое название и написано знаменитым синим карандашом: «Суворовские». Интересно, что в мае 2009 года, по распоряжению премьера, в Питере открыта библиотека имени… Ельцына. Нет, русский народ чужд абсурдизма, ему внушают, насаждают ему, вживляют этот «чип абсурда». …Уже два десятка лет, «промывали» «эфиры» утверждениями о глупом, ленивом и пьянице – русском, а народ выбирает первыми личностями в своей истории победителя тевтонов Александра Невского, умершего в схиме. И – Сталина. А народ ждет помазанника, выглядывает его среди ливрейных демократов. Напрасно. «Уже и секира при корне дерева лежит…Всякое древо не приносящее плода срубают и в огонь вметают»
***
Внимательно вглядываясь в характеры, думаешь невольно, что люди несомненно произошли от Бога, но их так мало, что ввиду их яснее, что большинство все-таки от обезьян.
***
Услышано однажды, в монастыре в Псковских печорах. Притча о схимнике, который отпустил ученика в город из пустыньки. Ученик видел в городе пышные похороны богача: плута и вора известного. Вернувшись, увидел растерзанное гиенами тело любимого аввы-схимника. И вот все в нем перевернулось, потерял он веру. В такой пребывал тоске и скорби, что в утешение явилась ему по молитвам его сама Троица и объяснила, что за одно единственное доброе дело – богатому было попущено, как бы «в поощрение», - пышные эти похороны ( и затем - в преисподнюю). Схимнику же за один не отмоленный грех, единственный, - вытерпеть страшную смерть и – и спастись душе в жизнь вечную… Как перекликается эта притча с известным изречением старца: «Что велико почитается у людей, то ничтожно в глазах Бога».
***
Страдание – от «страда»? «Кто взялся за плуг, не оглядывайся назад». Как пропитан русский язык Евангелием. Что ни слово – лыко в строку. И все-то, все мы идем за плугом в страду. В страдании засаживаем жито в этой жизни, под палящим солнцем. Часто – голодные, отягченные помыслами, переживаниями. Но – не оглядывайся! А каков же будет урожай? Можем предположить только гадательно, как бы сквозь тусклое стекло… Задача жизни человеческой отсеять свою томную горячую страду. В жажде и голоде, ища в кратком отдыхе тень, «отсеяться». До конца.
***
Вслед за чардыш-монти, в наушники полилась прелестная, умная мелодия Георгия Свиридова разбудила меня, задремавшего в электричке. За окнами, кружась, бегут назад поляны, вытягиваются, падая и вновь взмывают, уходят вверх провода электропередач. А они, эти трое, тут как тут. Гитара и скрипка. Девушка поет. Снял наушники: хорошо поет, жалостно так…Не успели доиграть, следом – сектант заросший гривой волос. Волос его какой-то нелепо толстый, бобровый, такой густой, что он, сектант, кажется сутулым. На плечах импортный, очень дорогой толстой кожи рюкзак. В рюкзаке – свечи всех длин и толщин. Желтые, дешевые, из тех, что так быстро и напрочь приводят в негодность иконы и своды храмов расписанных. Он продает. Покупают охотно. Слышу, старичок впереди меня, обращаясь к соседям: -В церкви покупая свечи, вы жертвуете на церковь, а с рук помогаете тому, кто продает. Только и всего. -Не Богу? -Не Богу! -Жулику? -Жулику. -Так вы договаривайте… Другая: -Этот молодец надоел со свечами. Каждый день, он здесь, этот… А «этот», задрав голову к потолку: -Возлюбленные! Завтра большой церковный праздник… -Слыхал? «Возлюбленные»! Вот как нас с тобой. Поди-ка и мама не называла так-то, а за это рублики. -Кто он? Евангелист-баптист. -Бабтист, конечно, видишь, как на баб смотрит! -Возлюбленные! Ближние! «Кто он, этот «ближний», для которого он старается…», - думалось мне. -Купив у меня свечи, вы сможете зажечь их в церкви или дома. -Нет, на жулика не похож, глаза честные. -Глаза и подделать можно. Взгляд продающего свечи падает на лавку. На лавке, против него сидит, вжалась женщина. Под лавкой валяется открытая коробка валидола. Она, круглая, крутится взад и вперед. Крупные белые таблетки выкатились из нее. Женщина неестественно фарфорово бледнеет на глазах, - «А-а», - и медленно, ослабев валится на пол. -Умирает, помогите… Ее берут с трудом, встряхивают… С трудом выволакиваем ее тяжело и неестественно-кукольно обвисшее тело на платформу. Удивительно тяжела, хоть и малоросла. Кто-то уже сует валидол, нитроглицерин. Руки ее уже холодны, или кажется. что холодны смертельно. -А где же этот, со свечами?! -Возлюбленный? Так он убежал. Тотчас же. Уже проходя мимо храма, к дому, я прочитал на оградке, в ежедневнике служб, я прочитал что сегодня за день: «День о мытаре и фарисее». Как это верно и на века: «Кто твой ближний?»… И, Боже, помилуй меня!
***
…Только представить себе, что ту любовь, искреннюю, редчайшую, то сочувствие и жалость людей друг к другу, - родственникам и чужим, - все это поглотит в один миг, и непременно поглотит – черная и бесконечная, бездонная яма смерти… Вот так, просто и навсегда. Стоит только представить это напряженным человеческим вниманием, - и тотчас - какой невероятной насмешкой кажется жизнь! И тотчас ясно, что смерти нет и быть не может, и ясно, что все это не может кончиться ничем. И ясно еще, что Любовь, Жизнь – бесконечны. В теле ли, вне тела, какая разница. Вот величайшая тайна и источник моего оптимизма.
***
Когда-нибудь проведут измерения электрических полей земли-матушки, электромагнитного влияния космоса. Влияния и соотношений космоса и гравитаций земли, взаимодействий их с Луной, и проч., и сопоставив их – объяснят ту необъяснимую сегодня, частую болезненность людей живущих в джунглях каменных новостроек, за толстыми бетонными и стеклянными стенами, по сравнению с живущими в деревянных домах и избах. И эта – несомненная жизненная сила, хождение босиком по голой земле, обливания водой, и прочее – непроницаема для сегодняшних жилищ. Камень построек гасит жизненную энергию, как принято говорить теперь модно: «ауру»… Непроницаемы для духа те толщи, которые воздвиг человек между Богом и собой.
***
Как в сущности несчастны и тривиальны эти дамы-детектившицы, иронистки с характерами посудомоек, злые на весь мир… Опять натолкнулся на их вездеприсутствие, хоть не заходи в книжные лавки. Они фотографируются с мопсами, натужно улыбаясь. Да и сразу с тремя мопсами! А как много говорят названия этих опусов, выпущенных в свет, этот несмываемый «ООО Эксмо», (впрочем, у издательства, назвавшего себя этакой нелепейшей аббревиатурой и не может быть добрых, умных редакторов). А вот опусы, которые они выпускают. Как много говорят эти названия о сути компании и авторе: «Дантисты тоже плачут», «Жена моего мужа», «Контрольный поцелуй», «Хобби гадкого утенка», «Привидение в кроссовках», «Улыбка 45-го калибра», «Маникюр на покойника», «Маникюр для покойника», «Сволочь ненаглядная», «Канкан на поминках»… и т.д. И, наконец, наиболее характерные для пожилой, пожившей дамы-авторе: «Инстинкт Бабы-Яги», «Хождение под мухой»… «Хождение по мукам» написать – это тот удел тех избранных, которых не обойти.. А вот этакое «клевое» чтиво, - пожалуйста. Этакая из дерьма конфетка… И как она себя характеризует себя следующим, надеюсь последним своим названием очередной книженки: «Бенефис мартовской кошки». Я бы добавил еще: «старой, шелудивой, так и не научившейся за целую жизнь ходить в песок, кошки. Пакость от которой находишь во всех углах…»
***
Как много в человеке смутного, неясного. Зачастую он не в силах понять самого себя. А как много желаний, которые томят его невозможностью удовлетворить их здесь, на земле при жизни. Быть может, мы ощущали себя счастливыми лишь в детстве, откуда мы все родом. И именно оттого, что круг этих желаний был тогда крайне узок, и нам не хотелось невозможного. Мы умели довольствоваться малым. Теперь, с возрастом, уровень желаний неизмеримо возрос. И что же? Открываются только два пути: пытаться непрерывно, до гроба – изменять мир, наталкиваясь при этом на бесчисленные препятствия, ударяться и обжигаться, напрягать беспрерывно нервы и узы, наложенные на нашу душу (иногда слизывая каплю меда «заслуженную» ценой неимоверных усилий и трат). И второй путь: переделать себя, и не то чтобы покориться этому миру, а смирить душу и тело, плыть не против течения, а по течению. (Конечно. и этот путь не гарантирует от каменистых отмелей. Он тоже бесконечен, тоже тяжел…). Беда нашей жизни в том, что многие, абсолютное большинство – изменяют мир, а не себя. Изменяют ближнего, обстоятельства, в которых рождены или оказались волей случая. Изменяют тещу, жену, правительство негодяев, обвиняют обстоятельства, не пускающие их в ресторан или на мойку. И тогда они вынуждены воспринимать этот мир вообще, как нескончаемую препону, препятствие. Они подобны собаке, которая кидается на камень, брошенный в нее, грызущей этот камень, вместо того, чтобы найти того кто бросил, оценить обстоятельства, и то, за что был брошен в нее этот камень. Мы пытаемся подчинить многих своей воле, чтобы достичь желаемого для себя. И есть второй путь, «узкий», путь сквозь «игольное ухо» в стене Иерусалима. Он не для верблюдов припасливых, не для тех, кто наполнили свои горбы так, что они гнутся от жира. Путь этот и не для хитроумных татей, кидающих крюки с вервием на стену, пытающихся влезть. И не для ослов. Ослы не могут найти путь. Чтобы пройти узким путем, надо много понять в себе и людях, сколько переосмыслить. К тому же, поиск пути часто начинается за полночь жизни. А с полудня быстро темнеет. Особенно – слякотным, холодным и дождливым ноябрем.
***
Никогда не забыть той исповеди, когда в трудное для меня время, я добавил иеромонаху: «Трудно, не спасусь». И нужно было видеть, как изменилось лицо этого мягкого, доброго человека, какая сталь загремела в голосе: «Все спасемся!...» После исповеди шел с таким чувством, что подхвачен был твердой рукой и ввержен на корму. «Зачем ты усомнился, неверный», - это про меня. Удивительна жизнь, и втройне удивительна, когда делаешь попытки «родиться свыше».
***
Охота и рыбалка на правой стороне Оки едва наладилась. После хорошего улова и нескольких удачных выстрелов по уткам, внезапно налетел ливень. Поливал до вечера. И тогда мы решили переправиться через широкую реку в сторожку. Палатки уже не спасали нас, так пропитались тяжелой влагой. И вот, снимаясь в темноте с насиженного места и гребя с отчаянным усилием в ночи в тяжелейшей лодке, я заметил, что пока я не достиг середины реки, я еще думал об оставленном береге, о том какие возможности были упущены, о том уютном «гнездышке» под соснами у оврага с чистейшим ключом, водой, которая так вкусно заваривал чай-чифир… Перевалив же за половину реки, стал тревожиться о том, что ждет нас там, в пустующей сторожке. Цела ли теперь крыша, не залило ли печь, и т. д. Вот и в жизни так. До середины – мы вспоминаем, сладко или горько - переосмысливаем прошлое. Только минуя середину жизни-реки, думаем о будущем, о цели и итоге… О смысле всего, что было и будет. О том береге, к которому предстоит пристать.
***
Америка – страна авантюристов. Вполне точно передает суть ее – маленький ловкий Чаплин, всем своем бытием, действием в американских признанных шедеврами фильмах. Взгляните на фильмы с его участием, отрежессированные им. Вы найдете и нищету, и любовь, и умиление, и жалость… и юмор… Но юмор – сквозь слезы. И присмотритесь, стремится ли к правде великий Чаплин? Не бьет ли он по физиономиям в девяти случаях из десяти – совершенно напрасно и бесцельно? А как он ищет и добивается богатства? И всегда ли оправданы и естественны его улыбчивость, скромность и застенчивость. Это не ошибки автора, это стиль «их» жизни. Это – черта их характеров, как подлинных детей Америки. Этот дух Америки совершенно противоположен христианскому, православному духу. «Сделать себя», добиться благ, возможно больших, славы, известности, почета, власти. «Первые из вас, да будут последними». «На лишние деньги можно купить только лишнее», - говорил мне отец. Или: «Много дадут, так много и спросят…» Несомненно. Что Америка не сможет затянуть нас за собой. В пропасть.
***
Волков Александр Мелентьевич - известен как вольный переводчик детской книжки американского автора, забыл его фамилию… «Волшебник изумрудного города», «Урфин Джюс», переделанные из «посвященного» американского автора сказки «Волшебник страны Оз». Книги известные не только детям. О том, как девушка из Канзаса Элли, собрала друзей на пути к гроссмейстеру, и еще - о колдуне Джюсе, его чудесном порошке. Есть еще третья и четвертая части, мало известные. «Огненный бог маранов»… Кто они такие, эти мараны? Нет, это не та разновидность редких оленей, что дают чудодейственный пантокрин. Маранами называют евреев, неискренне, для вида иезуитсяки принявших православие. Обстоятельство это Волков не называет. А вот, - просто люди такие. Живут они будто бы под землей, летают на огненных драконах. Они обладают тайными знаниями ада, волхования… Книга эта, последняя – не в пример скучнее первых двух, но кое-что можно понять и из нее. Перепечатки этих последних частей, после распада СССР нет ни одной.
***
Первые дни октября 2009 года. Стою на остановке в Москве, возле переезда через Крестовский мост. Автобуса долго нет, прошел частый осенний дождь и разом перестал. Он и она - на остановке рядом со мной жадно и алчно, ни на кого не глядя, целуются в засос, дуют друг другу в рот, в уши и опять яростно, плотоядно впиваются, целуясь. Молодая пара. Он особенно яростно находит ее губы за воротником пальто и впивается. Видны очень хорошие, здоровые зубы его…Она вздрагивает в пароксизме страсти, словно от ударов тока. Сразу за ними, прищуриваясь сквозь очки и толстую линзу с ручкой – читает газету «Завтра» пожилая худая и седая дама. Время от времени она отрывается от чтения газеты и взглядывает на молодых, наконец не выдерживает и говорит: -Молодой человек, на женитесь на вашей подруге. -Почему? -Бесстыдна. Не сможет стать хорошей женой. Оба хохочут. Но вот и автобус. Едем через мост. На мосту молодая женщина, пестро одетая, она фотографирует на мобильный телефон открытую и высокую радугу. Мимо нее, ногами вперед, сидя, извиваясь, как подрубленный лопатой червяк, передвигая руки, перебирается по мосту нищий, грязный, обшарпанный полузамерзший бездомный. Против света солнца, радуги, чтения и поцелуев он не виден никому.
***
Безоглядно решительный правдоруб - Солженицын А.И. написал вменяемую и ценнейшую книгу «Двести лет». Быть может, лучшую из всего написанного. Лучше всей своей прозы математика, прозы высиженной, вымученной. И при этом, при жизни уже, решился на ее публикацию. Той травле, которой подвергли его за «Двести лет» - не пересказать. Владимир Солоухин, Савва Ямщиков, - на многие вопросы, связанные с патриотизмом и русскостью, предпочитали давать посмертно, под уход, под занавес. Павел Флоренский, этот русский Леонардо кавказского истока, этот «Омега», который сегодня «на щите» у католиков. Не за «Осязательное и обонятельное отношение…» ли - пострадал до исповедничества?… Весь вопрос: что и насколько могут «проглядеть» «смотрящие» - такие книги… И.Р.Шафаревич, при всей его правде, жив и сегодня лишь потому, что во многом неоспоримо объективен. Небезызвестного Осташвили, в конце восьмидесятых нашли повешенным над парашей. «Культ личности» Сталина сегодня облаяли, обхохмили и пытаются подменить его культом одной лишь нации, мизерной, но дорвавшейся до всех рычагов власти. Пружину, сжатую до предела, продолжают безрассудно сжимать.
***
Бог раскрывается человеку по мере его духовного возраста. Так, восходящему вверх в горы открывается окоем, и мир земной все шире и восхитительней, чем выше он восходит. Это восхождение – и есть способ ориентации человека в мире. Тот, кто делает усилие подняться над этим бренным миром, никогда не оставит попыток созерцания.
***
Исихасты, занимающиеся усиленно молитвой Иисусовой, главным отмечают то, что молитва такая дает непрестанную память о Боге, хождения под Ним. Есть такой способ укачивания детей: колыбельная и постоянное ласковое похлопывание. Когда-то я так укачивал детей. Они легко и быстро засыпали, улыбались во сне, в присутствии взрослого и в покое Отдыхали дольше и вставали без капризов. Сын моей знакомой засыпал только лишь тогда, когда позволяли ему, засыпающему ребенку - трогать ее родинку на подбородке. Она сама, по ее рассказу, - трогая ухо матери, брат ее – навернув на палец волосы кос матери. Это сознание высшей, деятельной и опытно познавшей мир силы – необходимо и взрослому. Оно поднимает. Все мы дети Божьи. Но мало кто пытается дотянуться до родинки божьей, стать с Ним одно. Уснуть уверенно и спокойно для жизни этой.
***
«Мак-Бенах!» - «мясо от кости». Одно из заклинаний высшей ложи, «поставляющей» президентов в правительство Америки «Череп и кости». Мясо уже отошло, как от убитого Хирама. Ничего плотского, живого, ничего от человека и для человека. Избранные лож не принадлежат уже роду человеческому. Вот пример того, как рассаживают проклятие наваждений против того или иного избранного: ритуальной иглой с произнесением смертоубийственных заклинаний на портрете прокалываются зрачки, которые вслед за тем тщательно ретушируются. Впечатление неестественного взгляда, удивления смешанного с ужасом. Затем к изображению монтируется неестественно-уродливая рука, поднятая для благословения… «Удар огнем» и метод «заклятия» и сегодня практикуется в крайне узком кругу. Практика берет начало в чернокнижьи Схарии. Также отмечается от времен Иосифа Волоцкого у чернокнижников, следовало позорить веру православную так: переодевшись в рясы, с крестами на груди, учинять видимость драки. Есть свидетельства в очерках и рассказах о русской истории, что вызывало удивление, когда брал под руки дерущихся попов, то под рясой нашли рубахи чернокнижников. Сегодня – в двадцать первом веке – удары СМИ – едва ли не страшнее «ударов огнем». Бьют и порочат многое на Руси. Бьют историю. «Мак-Бенах», череп от кости. И лишь граждане неба жалеют свою отчизну, вполне бескорыстно.
***
Глобализаторы устрояют так, чтобы все зубчики машины человечества попали точно в шестеренки. И машины континентов заработали точно и в срок. Вынужденно, механически заработали. Кончилась душа. Была, да вся вышла… Только Русь скрежещет всеми своими свинченными составами, непослушная их рукам и заводу.
***
Каждый творческий человек по духу – монах. Он создает, но никогда не принадлежит вполне этому миру. Символ же веры – лишь Богоданный крест. Многие из этих «монахов от творчества» таскают в гору не крест, а камни. Простые голыши, голышики. Лишь немногие начнут возводить из них храм. Камни в гору… Тяжелы и бессмысленны.
***
Творчество объединяет. Даже не так, а вот как: лишь только творчество и способно объединить!
***
Одним из способов воздействия ритуальной магии – морок. «Морочить» – наводить душевную пагубу. «Подобные приемы ритуальной магии использовались и при изготовлении изделий илидоровской колдовской фотолаборатории», - пишет небезызвестный Николай Козлов, - «Жестокая талмудическая диверсия совершена в последнее время в церковном сознании над изображением пяти и шестиконечной звезды и гамматического креста, являющимися традиционным украшением православно-церковного орнамента и помещаемыми обычно на церковных облачениях». «Мысленная брань, которой обязаны христиане «духовом злобы поднебесной» перенесена здесь хитроумнейшим коварством в область священных понятий и символов, обращаясь нередко на их плотоносных служителей». («Мак-Бенах!»). «Колдуном я был, народ морочил», - говорил сам Илиодор корреспонденту «Речи» (9. 1. 1913) после снятия с себя священного сана и отречения от православия. И далее тот же Николай Козлов в книге «Тайна знака», стр. (21. Книга вышла без сведений об издательстве в 1991 году, задолго до задуманной для раскола церкви диверсии с «н.н.н» и до пермских «закопанцев», до издевательских выходок в «Сахаровском центре» «новых художников». Итак: «За время своего многовекового тайнопребывания в лоне Русской Православной Церкви в качестве монашествующих, священнослужителей и даже епископов жидовствующие чернокнижники до тонкостей усовершенствовали приемы магического воздействия на церковное сознание, основанные на обманном совращении ревности по благочестию в святотатственную хулу. Наиболее наглядно святотатственные проделки жидовской магии выступают в иконографии, где через кощутственные вкрапления в извращения иконописного канона или иные злохитрости, добродетель церковного иконопочитания обращается в святотатство». (Вспомним сюда недавний подарок подмосковному монастырю – колокола отлитого на деньги известного шансонье, с единственным его условием: оставить рисунок на колоколе, который составит он сам) И далее у Н.Козлова: «В житии Василия Московского рассказывается, как движимый Святым Духом блаженный разбил камнем надвратную икону Божией маери одной из московских часовен. Оказалось, что образом Божией Матери было записано изображение Диавола, которое обнаружилось под верхним слоем краски. Люди, сами того не ведая, поклонялись лукавому». …Как-то, в 96-м году, на острове Залит, что под Псковом, паломника к О.Николаю Гурьянову, меня поразила маленькая фотография,стоявшая в красном углу его комнатки. Я не мог вспомнить. Кто изображен на ней. И лишь выйдя от старца, оторвавшись от его теплейшего присутствия, припомнил вдруг: это был Григорий Распутин! «Но как же так!» - разгорячено думал я, - «Разве не знал он, исповедник, молитвенник, церковнослужитель, что молитвенное общение с еретиком – тяжелейшее каноническое преступление, наказуемое отлучением от церкви?». И лишь затем, тщательно разбираясь во всей этой усложненной тонкости («Мак-Бенах») символов и подмен в стремлении оклеветать Г. Распутина, я понял, что все эти фотомонтажи фотографий именного благословения (на которое он, Распутин, не имел права не имея сана церковного, а только благословение – щепотью), а также подделки фотографий Распутина в рясе с наперстным крестом, и прочее – все сделано, состряпано, совастожено - все с тем же мастерством чернокнижия: («Мак Бенах»)!... И уже одно то, что убитый содомитом Юсуповым Распутин стоял в Красном Углу у старца рядом с иконами – заслуживало переосмысления многого, что было подано не под прямым углом в этой жизни, мне - и миллионам других. «Череп и кости». «Веселый Роджер» с пиратских судов перекочевал в эмблему правительств Америки…
***
Просматривал «Дневники» М.М. Пришвина за 1941 год, и с удивлением натолкнулся на такую запись зрелого уже писателя (Пришвину 58 лет). Цитирую по книге М.М. Пришвин. «Дневники» Москва. «Правда».1991 г. Стр. 297.» От 28 апреля: «Слава Богу, (Бог с большой буквы В.К.) мне в церковь не нужно ходить: все лучшее, что люди в церкви находят, дано нерукотворной природе. И когда мне надо молиться, я замираю в лесу, так затихаю, так притаиваюсь, что вижу, как поднимаются прижатые зимой травы, слышу, как трескается почка и как, прыгая, шлепается первая проснувшаяся лягушка. Я все это собираю и приношу на жертвенник мой, где я сам расту…» и т. д. И это тот Пришвин, который с такой живой болью описывал снятие колоколов в Сергиевом Посаде! Как упал колокол Карнаухий, как звякнул Петр, - и все это так живо и достоверно, выстаданно. «Природа – церковь» - впротиву «Дом мой – домом молитвы наречется». Если так далеко от церкви увели даже и М.М., то – что говорить о других. И таково состояние («Мастер и Маргарита» М. Булгакова, сына преподавателя духовной семинарии в Киеве, И. Бунин с его «Грамматикой любви» и проч.) духа было у интеллигенции в канун Второй мировой. 41-й год. Поразительно!
***
Как часто в наше время народ обвиняет правительство. Что вод-де: идут во власть, обещают социальное переустройство, а придут, богатеют, теряют интерес к жизни и потребностям народа. Яхты, виллы. И это – при миллионах нищих, брошенных детей. Перечитывал, пересматривал прозу Оноре Бальзака, этого одного из первых и убежденных социалистов, и вижу,, с какой горячностью он, Бальзак, всем своим творчеством, утверждал, что богатство всегда есть результат кражи и грабежа. В «Отец Горио» - деньги вермишельщика Горио – нажиты во время революции, спекуляциями с мукой, на голоде. В «Гобсек» он, Бальзак, разбирает, описывает механизм «смеси» наследства м-ль де Граньле о том, как золото, которое посеял голод и собрал спекулянт, попало в сейфы председателя совета министров, пошло на украшение фамильного герба знатного рода… Так «частный» капитал участвует и побеждает на выборах, становится уже не частным, а мощной общественной, влиятельной силой. Самой влиятельной, дьявольски влиятельной. Решающей все… В письмах Оноре Бальзак пишет «дорогой графине» (от 17 апреля) о Сардинии, которую мечтал увидеть как райское местечко, пишет разочаровано: «Она повсюду одинакова. В одном из округов жители пекут ужасный хлеб, превращая желуди в муку и смешивая ее с глиной. И происходит это в двух шагах от прекрасной Италии»… Доход от серебряных копей, которые рассчитывал приобрести писатель, течет мимо его кошелька. «Закон» капитала жесток, как кремень. И вот Бальзак, этот гений вокруг которого все сохнет, это великое сердце, сам испытавший нищету, живший не один год в мансарде с щелями в палец толщиной, он пишет «Письмо о труде», опубликованное лишь в 1906 году: (рынок, основы труда и заработная плата) «Эти рабочие вынужденные продавать себя поштучно, представляют собой такой же товар, как и всякий другой предмет торговли, а потому в равной мере, подверженный всем случайностям конкуренции, всем колебаниям рынка». Написано, как о сегодняшнем дне, когда ободранный до лыка русский народ вышел с голыми руками на рынок международного капитала, и – оказался никому не нужен. Из-под ног этого рабочего качают недра и кидают ему краюху хлеба, «желуди с глиной». Он с удивлением смотрит на те заводы, ГЭС, станции и пароходы, которые торгуют друг другу олигархи, добивают, разваливают, выжимая выгоду в любом виде для себя. Экономисты и юристы вместо техников и специалистов пришли к управлению техникой и технологическим незнакомым им сферам. Денежные потоки – вот и все что их интересует. К тому же привел «гений» и самого Бальзака. Бальзак был внесен в списки кандидатов в депутаты Национального собрания, дал согласие баллотироваться, а на требования рабочих повысить заработную плату, Бальзак отказывается увеличить зарплату своим рабочим, отвечает в духе заправского буржуа: «Рабочие захотели меньше работать и больше получать… Это сокрушение торговли… Это верное сокрушение фабриканта». И это – Бальзак! Нынешний народ, самые лучшие его представители не могут понять, как в Москве, глава которой миллиардер «в квадрате», а быть может и «в кубе», семья которого обеспечена до десятого колена, не делится, не находит в себе сил поделиться с нищим народом, опустившимися от беспризорности детьми. Президенты, председатели правительства… Что спросить с них, если социалист Бальзак, жизнь посвятивший развенчаниям уловок капитализма, снимавший и оголявший пласты социальных бед, нищеты, этот гений философских обобщений – и тот не в силах был устоять перед златом, выгодой, наживой любой ценой…
***
В тех же «дневниках» Пришвина М.М. от 1 июня 1944 года: «Начало решения писать «Канал Сталина» (Былина)». А его, М.М., «Осударева дорога»… Сколько было крика в писательской среде: «приспособленец, подхалим…» Вообще, нынешним политологам, известным персонам, - больше бы изучать современников тех правителей, которых они пытаются оплевать. Пытаются оплевать Сталина, Ив. Грозного, русских царей. Плевки возвращаются, они – против ветра. Современников Сталина, Грозного – надо читать, а не пропагандировать «заинтересованных».
***
Ф.М. Достоевский продолжает пристальное всматривание в человека. Он учился этому всматриванию у святых отцов церкви. Достоевский весь в своих писаниях опирается на исихастов, Авву Дорофея. Помысел, прилог, грех, смерть, покаяние, спасение. Эта «ось» - важнейшая в его романах. Он весь стоит на камне веры, которая утверждает невозможность личного местечкового счастья, частичного счастья для одного человека. Боль за Россию, любовь к России – вот что напрочь отделяет его от западников и их бесовства ненависти к «этой» стране, желания уесть, укусить ее. Поразительно это брезгливое презрение, которое сквозит даже у величайших русских стилистов, писателей замечательного таланта: И. Бунина, получившего Нобелевскую премию «за артистизм в подаче характера русского человека», у В. Набокова, М. Горького «Несвоевременные мысли» и др. Достоевский выше надрыва, выше упрека и ненависти. Оттого он был и нелюбим ими, даже Л. Толстым.
***
Принимал сдачу экзамена по литературе в школе. Вчера. -Хорошо, но хоть что-нибудь ты читала по программе? -Конечно. Федора Михайловича Толстого «Идиот» и Льва Николаевича Тургенева… -Что? Недолго думает… -Стихи. А это не анекдот: в армии появились неграмотные, неграмотная молодежь сидит по малолетке в тюрьмах. Ни читать, ни писать. Когда-то ходил такой смешок. На экзамене преподаватель у студента: «Что вы можете сказать о Пушкине?». «Только хорошее», - был ответ. Теперь многие не скажут ничего.
***
Изучая историю, приходишь к мысли, что многого из того трагического, что произошло в судьбе прославленного во святых Николая Александровича, он сам мог бы избежать. Черта оседлости, ликвидированная им, строительство мечетей в Москве, и прочие продавленные ему и навязанные скоропалительные решения. (В последствии католики пошли еще дальше: решено было допускать до сана иудеев, Римским Папой). С тех пор у иудеев всячески поощрялось иезуитское вхождение в сан католиков или православных. Нередко и сегодня иезуиты так входят в роль, что побеждают и на диспутах истинно православных. И вот – провокация за провокацией. От убийства помазанник до обсуждения в интеренете, всуе причин смерти патриарха Алесия Второго. «Так на богословских диспутах тогда чрезвычайно модных, дерзновенные и в коварстве искусившиеся талмудохохимы нередко одолевали наивных подчас прелатов, то решено было наиболее из занозистых сынов Иуды крестить, и уж этих дублированных, так сказать, евреев, натравливать на некрещеных…. Можно представить, какова была потеха», - пишет А.С. Шмаков (цитата из Н.Козлова) «Опричный Листок». Монахи и священники с головами лисицы, предающиеся порокам и проповедщующие курам и мелким петушкам… («Жизнь и церковное искусство» Е. Кузьмин, листок Н. Козлова.).
*** Опять о всеотзывчивости, всечеловечности русской литературы. Поразительно: красной канвой через всю русскую литературу проходит одна и та же мысль: невозможности частного личного счастья для отдельного человека. Весь Достоевский, Толстой, Пушкин на этом стоит. В противовес «мироваой» литературе, то есть западной.
***
В.В. Розанов невменяем в книге «О себе и о жизни своей» он болен непонятной, необъяснимой любовью к себе, к своему существу. В детстве он верно сильно недолюблен. При такой непропорциональной любви к себе, он пишет повсюду, за каждым клочком записки, которая часто выеденного яйца не стоит: «укладываясь спать», или «ночью на извозчике». Еще написал бы: «размышлял умно, сидя в туалете», к примеру.И при этом – какая фронда, самонадеянность: «Храповицким и Гермогенам»! Трудно представить себе восхищенного и благодарного читателя В.В. Розанова, каков он?
***
Деревенский рассказ о «птице-счастьи», которая поселилась будто бы близ деревни. Каждый приходил просить у волшебной птицы счастья себе, своего, того что каждый из просящих принимал за счастье. Кто-то денег просил, кто здоровья, кто-то – жилья, - кто чего. Каждому Жар-Птица отрывала по перу и давала просимое. Однажды возревновал кто-то, оттого что сам не то попросил, ошибся. Прицелился и выстрелил. Стало счастье жить раненым, да так что вот-вот конец. А люди все шли и шли, уже из дальних деревень. На последнем вдохе помогало счастье. И вот пришел Иван-дурак, перевязал, помог, покормил, да так, забыв спросить для себя чего-то и пошел. Птица догнала его, села ему на плечо и уже не расставалась с ним. -А мораль? -Додумай.
***
Перечитал один из лучших лирических рассказов Ив. Бунина «Грамматика любви» - какое разочарование. Любовь плотяная, плотская – превозносится им до святыни. До поклонения за нее, как мощам святых угодников… При всей мощи его дарования – он как-то не ориентирован во времени и пространстве. Прочитал, и стал понятней тот панический ужас его перед смертью. Этот ужас не дал ему приблизиться к гробу Д.Мережковского. Горький не понимал, как это Бунин «Талант свой, прекрасный как матовое серебро…» не отточит и не ткнет им… Горький имел ввиду какие-то социальные, политические фокусы, которые, на его взгляд, были необходимы. Бунин чужд этому. Весь он художник, и только. Отсюда и восхищение его, едва ли не обожествление Льва Толстого, тоже художника. Художника необъятного дарования, но нравственно слепого, морализатора… Перечитывать любимых авторов все опаснее с возрастом.
***
Сентябрь 2009 года. Вся Москва завешана огромными репродукциями старшего, Н. К. Рериха «Незваные гости». Известна дороговизна этих огромных рекламных щитов. Вот опять нашелся некто, который не пожалел денег даже в этот экономический кризис, заплатил. И не мало. Кто же этот невидимый, кто так расположен к Рерихам? Три музея (а может быть более), Рерихам в мире никогда не испытывают недостатка в спонсорах. В Индии, в Америке и в России. На днях – трансляция по Радио Свобода Международный Банк выделил музею очередной транш – десять тысяч долларов. Остальное производится на взносы. Реконструкция. За музеем смотрит внучка Елены Ивановны, тоже Елена. Кто посещает эти музеи? Кто заинтересован в эзотерических потоках и вибрациях, в мистике этих картин, где так замысловато и намеренно соединял Рерих-отец восточное с западным, он изучал иконописные приемы и каноны России и Византии, чтобы написать светские холсты с буддистскими технологиями, от трагедии которых, от пристального и твердо и прямо смотрящего в лицо, в душу зрителю величественного зла – делается не по себе…. То же в его философии, в литературе, сказках и притчах. Нет святых и праведных, чтобы не были стеснены в средствах. И напротив, зачастую туга мошна у мистика. Гаджиев, Блаватская, отнюдь не бедствовали. Кто же заинтересован в этом смешении все и вся без разбору, и воспитании душ на этом смешении? Рерихи и сегодня, а, быть может, особенно сегодня – это взрывная смесь. Он, Рерих-отец, нанес удар по православию. С какой целью? Директор музея Рерихов, О.В. Румянцева рассказывает, какой тонкий человек была супруга Н.К. Рериха, Елена Ивановна. Н.К. посвятил ей, «своей другине» картины: «Держательница мира», «Ведущая». Они творили вместе, обсуждали краски. Два сына составили счастье их, Юлий Николаевич, и Святослав Николаевич. Один – востоковед, другой – художник. Н.К. Рерих в искусстве – это А. Мень врезавший свои взгляды диффузии «иудаизма в православии». Их метод одинаков, хоть судьбы, впрочем – разные. «Держательницу мира», «Ведущая» - имеют такие трактовки, что душа верующего православного человека не хочет и не может с ними согласиться.
***
Вроде бы ничего и не случилось, но возвращаясь домой, думал как о свершившемся: «вот и все»… «без дома, без отечества, без отчины…» Не знаю как назвать то, что я видел сегодня.в Ногинске, бывшем Богоявленске. Переименованный по фамилии революционера-анархиста, Ногина, он все еще оставался русским, этот городок Подмосковья. Необходимость привела меня на рынок в этом городке. С удивлением увидел я, как везде орудуют иноземцы. Спившиеся русские и таджики-наемники подают, разгружают, толкают, подтаскивают Хусейнам и Магометам ящики с помидорами, под их, новых хозяев окрики и ругательства. Везде раздавленная хурма. Гуляет ветер. Упруго и неумолимо прут и пятятся колеса подвозящих груз, отъезжающих машин. Тут же с дребезгом и треском собирают бутылки, сжимают, складывают по сумкам металлические гремучие банки из-под выпитого пива, нищие пенсионеры. Некоторые из сборщиков банок – подкладывают их под колеса и достают раздавленными и отутюженными в лоск. Везде – осколки бутылок, зеленые как рассыпанные изумруды. Они растолчены и ослепительны под солнцем. Грязные мокрые пачки импортных сигарет среди мокрой ошурги рынка. На перевернутых ящиках у огонька-костра сидят и варят что-то, помешивая, четверо бездомных. Около них – несколько ящиков с полугнильем: апельсины, яблоки, хурма, мандарины. Это полугнилье – вот и все, что нищие заработали за разгрузку фуры Хусейну. Бабки крутятся вокруг этих нищих, не решаясь подойти к ящикам у помойки, не зная, брошены ли эти ящики, или они чьи-то. Один из тех что у костра поворачивается. Очень молодая. яркая и русая борода. На втором подбородке, на шее – тоже борода. Подбородок не от жира, а по природе, как у гусака, такое строение. Долго смотрит он на бабок и с трудом отворачивается, так ничего и не поняв. Его глаза влажны и серо-сини, водянисты. Другой, тот что рядом с ним на корточках, не оборачиваясь, громко и как бы сам себе кричит: -Берите, берите! Выбирайте сколько хотите. Это хорошие мандарины, турецкие. Бабки кинулись выбирать. Одна вдруг заплакала. -Ты что, мать? -Да я по вас горюю. Вот как вас жизнь ударила, а вы не озлобились, не озверели… -Ты святая, мать… Ты одна только об нас и заплакала. Я ушел с богородского рынка, не купив ничего. Стерпеть и это. А за рынком русское богородское кладбище с вековыми деревьями. Такие деревья могли вырасти только на очень древней почве, на русских костях. Голубая с крестом и куполом в виде причастной чашей, церковь… Переходя дорогу, я вышел на пешеходную зебру. Машины остановились, не остановилась лишь одна. На незнакомом языке, харкая и шипя, ругая меня, бешено пронесся на красный свет черный праворульный джип. Молодежь засмеялась надо мной, а старушка с палочкой на остановке, с сочувствием сказала мне: «Что поделаешь, хозяева теперь…»
***
Хищница-женщина. Недавно узнал, что погибла некая Н.Н. При жизни ее - я с первого взгляда я определил: «хищница». И впрямь было в ней нечто от тигрицы: высокие выщипанные тонкими нитками по моде брови, пристальный оценивающий взгляд и какая-то постоянная готовность к прыжку. Начинала она акушеркой. Быстро пошла в гору, во власть, сойдясь с кем-то из администрации города, с уродом… Когда я видел ее последний раз и она заулыбалась, стали заметны по краям рта черные крутые усики. И все выражение лица обрело какой-то кошачий, с повадками кошки, смысл. Мы сидели с ней в кабинете главврача. Зазвонил телефон. -Звонят. Опять звонят… Она всегда радовалась, когда звонили… -А, это ты, пропащая душа? Помочь? Опять помочь? И что, кастрюлю чистить? Кому? Кому-кому? Ну, это уже дороже будет стоить. Какая операция. Сколько, не знаю. И кто будет делать, тоже не знаю. Надо посоветоваться. А к кому она хочет? (Сама Н.Н. операций не делала, так и осталась акушеркой, хоть и купила диплом о высшем образовании). И послушав в трубке, заговорила: -У тебя самой как дела? Плохо? А у меня совсем наоборот. В администрацию зовут. Города. Я себя в последнее время сама не узнаю. Да, да, да, а у тебя есть? А у кого есть. Узнай. А кому в наше время легко. Ну и что – подруги с детства, я же здесь не одна. Надо все устроить, очень много желающих… А ты знаешь, перезвони сейчас вообще-то хороший фильм идет по ящику… В трубке рыдают. Она вешает трубку и пожимает плечами: «Тридцать тысяч, тридцать тысяч, ах деньги, ах какие деньги… Ну, бабы, о чем только думают. И что такое сегодня эти тридцать тысяч?». И красиво поджав губки, прыснула.
***
Какой крик с лева о том, что церковь отделена! Не смолкает со дня подписания обращения к президенту Гинзбурга покойного и десяти. И вот он уже упокоился, а визг не смолкает. Видимо цементирующая связка церкви стала так заметна, что осталось открыто противостоять левакам. Узко отъединить, замкнуть, оттолкнуть от народа. Затем свой конкордат, смычку с властью, с олигархатом. Одна цель.
***
И вот кризис финансовый. Америка не поддерживает более свой доллар. «Это опасный шаг, он может привести ко второй, еще более сильной волне кризиса…». И как вспыхнули, закипели опять всякого рода шарлатаны. Везут будто бы Кашпировского опять. У кого есть деньги – кинулись к астрологам. Ищут Глоб, ее и его. Гадателей. А, между тем, эта «наука» астрлогия рождена на страхе, имеет основой – страх же. И ничего более. Страх перед завтрашним днем. Страх и питает ее. Только этим и объясняется обостренный интерес к ней во времена великих потрясений, войн, революций… В Германии первое астрологическое общество обосновал некий бродячий актер Карл Брандлер Пратгемом. Ловкий и способный, он едва не сколотил капиталец, да помешали страсти. За ним – Карл Понтер Хеймотц исследовал гомосексуалистов. Периоду их особой активности, делал определенные выводы. Вот откуда «ноги растут» у этой «науки». К тому же – насколько легче просто отдать деньги и попытаться угадать будущее, рост или падение доллара, - чем рутинно трудиться или проявить смелость и выдержку. Астрология – один из видов казино. Карты «таро». А банковать умеют. Банкует сам отец лжи или его приспешники. И тем обеспечивают еще большее падение. Всем.
***
…Никогда не забуду я 96-97-е года, накануне нового очередного государственного грандиозного обмана с долларом. Я тогда, наголодавшись, с двумя детьми, был готов на любую работу. Госслужба не кормила вовсе. Из начальника цеха с окладом в стопятьдесят, готов был за триста-четыреста, на работу какой угодно сложности и продолжительности. И вот «нашел», навели по рекомендации охранять одного из «генеральных» директоров одной из «дочек» Газпрома, фирмы, которая под видом строительных работ и изготовления мебели приторговывала газом по векселям. Тогда еще была реальная угроза отстрела этих «генеральных». Сопровождать приходилось с пистолетом служебным, Макарова. Звонки на мобилу, тогда едва появлявшуюся у богатеньких, порой поступали самые неожиданные, едва ли не как у Ильфа: «Грузите апельсины бочками». Напряженные поездки, ресторанные встречи. Горячие споры в казино – и всегда вечером пьяный в зюзю «генеральный»… В ту ночь ехали по ночной Москве, по Тверской. Было что-то трагически-страшное, немое в этих звонках по «мобиле», которая была тогда у немногих «избранных». Начальнику не нравились все эти звонки и дозвоны по делам, он переложил заботу на меня. Я на ходу в машине осваивал телефонный сотовый аппарат, делал вид, что отслеживаю и ситуацию.. -Паша, а ну-ка, набери мне Романова… Быстрый набор не подвел. Трубку «генеральный» умел брать изящно. Принимал ее от меня, как щегла из клетки. - Привет, командир!... -А теперь дай-ка мне… С минуту он думает, и выбрав известную фамилию одного из «думаков», называет. -А Эльза с Кипра давно не звонила? Было в этих звонках что-то неестественное. Соединяли плохо, особенно на ходу машины. Вдруг звонок, тот, старый, «сверчком», и – «Привет, я Элла, поболтаем?» Людям богатым не хватало общения, отсюда эти посылаемые «улыбочки» «см-мэсочки». Вместо близости – иллюзия близости, но - увлекает. Беспроволочный телефон в первое время казался волшебно значительным. И как же не вязалось со всем этим: спутниковым, мобильным, «Макаром» в оперативной моей кабуре, шикарным лимузином – нелепая какая-то простоватость, наивность, даже глупость моего шефа. Первые дни – эта разница так шокировала, что я думал: «будет уже ему прикидываться. Что он, меня что ли испытывает, мои нервы?». И вот, ехали на скорости, а в арке за памятником Маяковскому, излюбленного места бывших «шестидерастов», у магазина сияющего хрусталем «Баккара» - выстроила бандерша девчонок, человек двадцать, полукругом, у машины. Много их. Один из бритых, затылок – калачом, ходил вдоль них, видно выбирал. И – как вдруг мой «генеральный» плейбой пятидесяти лет, - как он вдруг обрадовался такому выбору: захлопал в ладоши от радости, закричал, затопал ногами: -Во, девок-то сколько! Стой, стой, Валера! (водителю). Я даже опешил. -Сейчас развлечемся. Слепая ярость овладела мной: «Это из-за «генеральных», - нищета сожрала нас, исковеркала, выгнала мужиков в охрану, а девчонок выгнала на панель. Вы же и посеяли намеренно эту злобу, обман, этот ин-ди-ви-дуализм, да и бандитов везде, как зубы дракона. Вы, полудурки, старые слюнявы плейбои с высохшим от разврата и алкоголизма мозгом…» -Паша,- хлопнул он меня по плечу сзади, - ты чё захрипел? От предвкушения? Валера, бросай баранку, выбери по своему вкусу, мне. Я тебе доверяю. Одну, или две, не больше… -Не пойду. -Валера. а ты знаешь, что от пинка крылья вырастают? Ну-ну, я пошутил, что ты вспыхнул? Поехали… С каким бы удовольствием я удавил его тогда… Мне вдруг до боли ясно открылось, что никаких пятьсот дней не будет. Что страна с этакими властителями улетит скоро в тар-тарары, будет продана до последнего клочка, что надеяться не на что, ни мне, ни вот этим уличным, выгнанным нуждой на панель девчонкам…Я давил бы его медленно и с наслаждением. Катал бы его по земле, в его модном до пят демисезонном архи-модном пальтишке из бутика… И додавил бы. Чтобы он так и остался навсегда глядя на небо, на звезды. Только так, верно, и можно было его заставить увидеть вечность… И Человека рядом, Человека!
***
По Ветхому Завету первый город был основан Каином и его отпрысками. Назван город в честь сына. Потомки убитого Авеля остались (угодные Богу) – вне стен врат со своими стадами. Последствия дел каинитян, измышления известны: урбанизация, индустриализация, конформизм. И городов у каинитян все больше. От наложниц перешли к феминизации, то – бесполой, с отклонениями и преверсиями, то – срамной и свальной жизни и таянии, вернее истаивании нравственности. Потомков же Авеля, трудяг, молитвенников – все меньше и меньше. Кто накормит каинитов? Месть Божья, длящаяся во веки каинитам, как проклятие Адаму… Страшно!
***
Любовь к женщине – это такое чувство: горько и скорбно на земле, но как хорошо! И никак не поймешь, откуда это ощущение, отчего оно? Все время носишь это в себе. Но как призрачно, как летуче-скоропреходяще это чувство. Эфемерность любви во всем – лишь к середине жизни понимаешь это. На земле не может быть любви, на земле лишь тени предметов и чувств…
***
Доказательство бытия Божьего – это не только вложенный с рождения в человека нравственный закон, но и вложенная с рождения любовь ко всему сущему. Посмотрите, как любят дети животных: котят, щенят, козлят… Человек лишь в старости возвращается к образу этой детской любви. Оттого так приятно и легко старику разговаривать со стариком или ребенком… И как часто в жизни нахожу я подтверждение этому.
***
Гостиница прикомандированных с подселением на один день, большой город крупного военного значения. Пятеро. Разговаривают. -Вот скажи, что ты думаешь о модной сегодня работе, престижной: киллер. А я тебе скажу, его учат как вор вора: во время уйти, не жадничать, не наглеть. И все благородно. И все держится и воспитывается на профессианализме, даже вот: на чести, если хочешь. Это как у вертолетчиков: пропало чувство высоты, опасности, все, уходи. Смотри, Колмановича убрали, Шабтайя. Полтора миллиона долларов в машине было, всякого барахла, золотые в бриллиантах мобилы и часы «Роллекс». Ничего не взяли, слыхал? -Особенно соблазнов много. Иной раз, когда кончают и очень богатых. Часы «Роллекс», перстни, как у Колмановича, лопатник с долларами, а – нет, ничего неберут. И понятно: улики. Профессионал не выведет на серьезных людей, на заказчиков. А заказчики, они люди серьезные. Притом, смотри, исполнителей убирают часто, а заказов меньше не становится. -Да вы-то откуда знаете: «Киллер, киллер… Киллер киллера учил…». Смешно. Выключили бы свет, спать пора. Черной ямой в окна ночь. На столе блестит гранью допитая бутылка армянского коньяка. А в другой половине номера – своя беседа… -Любил я ее, а изменил. Кривляюсь, знаешь. валяю дурака, в передней, прощаясь уже решил, последняя у нас эта встреча. Вдруг – вот те на, гляди – заплакала она, узнала, поняла… И тут я поразился: стоит, плачет, и хоть бы слово упрека… Увидел я тогда, какая некрасивая она стала, эта эффектная женщина. Жалкая такая стала, а такая сразу сердцу родная… Да.. «Эх, - думаю, неправильно все мы живем, не понимаем мы жизни». Коля! Коля, ты что, спишь что ли? Спишь, Коля? -Нет. -А чего молчишь? -Думаю. -А что думаешь? -Дур-рак! Такую женщину упустил! -Ты что, Коля? -Знаешь ты кто, нет, ты не киллер, не убийца, ты – хуже, вот что я тебе скажу… Козел…
***
Старца из Оптиной Варсанофия не допустили причастить и исповедовать Льва Толстого перед смертью (после того, как он, Л. Толстой, посетил Шамордино). По настоянию газетчиков в Остапово, по Рязанской Ж.Д., в то время, как внимание было приковано к болезни и умиранию Толстого. Варсонофий сказал, вынужден был сказать то, что думал: «Хоть он и был лев, а не смог порвать оков своего неверия». Сказано точно. Но, быть может, именно потому и не порвал оков, что был лев. К голосу его, Льва, прислушивались. В неволе лев страшней, громче и отчаянней подает голос. Быть может, и не допустили старца к Толстому именно потому, что нужен был дикий, непокорный и оттого кажущийся более значительным. Этой непокорности, поражающей противоречивости суждений ждали от него, толкали его на это. Определенный круг его почитателей, ближних. Фамилии их известны. Именно не допустили… Есть в этом умирании великого русского писателя некое недоразумение, фарс, превращенный в эмблему. Отрицание церкви Толстым, таинства Воскресения Христова перед смертью могло исчезнуть вовсе, ведь сказано «в чем застану, в том и сужу». Льву Толстому не дали умереть православным человеком… Даже такой мощный интеллект, художественный талант может прожить и умереть несамостоятельно, зависимо от других. Сети дьявола широко раскинуты, могут уловлять даже и избранных.
***
Гершензон против Ивана Киреевского. Его упреки славянофильству в искусственности. «Рай, - говорил он этим упреком, - рай может быть только потерян. Но не может быть обретен…». Разве сам исихазм (от 4-го уже века), - этот опыт молчания и сердечной усиленной молитвы первых монахов, - по сути не есть поиски, и усиленные и, по свидетельству схимников, обретение рая для искавших его? Известно и то, что схимники на Афоне, и в России достигали «Седьмого неба» вслед за Павлом, здесь, на земле уже, духом пребывали в раю… «Господи, хорошо нам здесь быти». Есть и на земле рай, и небеса отверсты. Конечно, не для Гершензона.
*** Двое. Играют в карты в вагоне поезда. Оба полковники, оба в запасе. Играют в карты они увлеченно, шлепая ими, «кроят» друг друга, «под интерес». Я перестал вчитываться в строки книги, стал прислушиваться к словам и душам играющих. -Себе не вам, плохих не сдам. -Погоди ножки скать, дай члену встать. -Давай, давай еще. -На! -Ничего, наша сверху будет. -Ну и характер… -Нет, не дам. Бита… -Ну и характер…Хрен на-ны… -А теперь смотри, так, так и так… Окучивай, сдавай. -Мудовый смех… (Собирая карты) А во, смотри фокус-покус, оп…Аиньки, ишь, и туза нет…Какой был туз, какой масти? Зашелестели-зазвенели деньги. -Это что! А я тебе расскажу, случай у нас был в дивизионе. Я тогда в инженерно-строительных войсках служил. Лейтеха пришел к нам, армян. А такой… выгребистый… Ну, выегивается и выегивается. Времена были строгие, справедливые, еще советские. А в туалет, по большому, не в туалет он привык ходить, а в кустики, на природу, к воротам. Что там ему так уж нравилось, чище, что ли? Сядет и сидит, думает. Солдатики за ним убирать замучались. Раз так сел он, а я шасть за забор, взял совковую лопату, протянул, под ворота-то просунул. Этот дело сделал, оправился, штаны застегнул. Я лопату раз, убрал, чтоб он не видел. Оборачивается он, – ничего нет. Армян уж и так глядит, и так, глаза у него на лоб, бляха-муха. Я к забору спиной прижался, весь дрожу, еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться… Во. Армян чуть с ума не сошел. Как заорет, и побежал. Мы потом месяц всей частью хохотали: «А-а, и бежать». А ты – туз! -Это да, это я знаю. Инстинкт такой. Бабе если ребенка сразу после родов не показать, с ума сойдет, точно. Эффект такой… Я слушал их разговор, и вдруг ужаснулся: а ведь это едва ли не образ жизни девяти десятых. Так или в этом же роде, всю жизнь. Вот почему «поэт в России больше чем поэт», кино – больше, чем кино, а обыватель – глупей и вульгарнеей, чем ему положено. Оттого все и терпим, и делаем вид, что живем…
*** Шел лесом, ковырнул палкой муравейник. Муравьи забегали, замелькали туда-сюда. И всякий из них тут же взялся за дело. Каждый за свое, во благо общее. Всякий из муравьев занят. И сам свой, и порознь. Но дело связывает их, превращент в одно тело. Каким наитием? И тотчас подумал, а люди не так. И вот люди, разумные люди – не чета даже и насекомым. Коснись их, людей, беда, разрушение ли, война ли, бедствие. Кто чинит, кто бежит, кто воюет, а кто ворует да мародерствует. В партии сбиваются, дерутся между собой. Насилуют. И как это странно устроено природой: порой ничтожный муравей «национально» выше самых национальных и националист-патриотов. Через несколько дней я прошел мимо того же пня, того же муравейника. Он был уже полностью восстановлен. Но какая же разрушенная жизнь людей стояла вокруг него, жизнь этого леса, жизнь этого села! Мы даже и не подозреваем, не допускаем и мысли, что и муравей в куче, в сущности, не просто живет, а живя, уже одним бытем своим и присутствием своим в этом мире, - спорит со всеми другими видами природы, даже и с нами, с людьми. Спорит за выживаемость, за сохранение вида. И, кто знает, при теперешнем атомном, химическом, «пси» оружии и проч., - не одолеет ли он, муравей, нас, людей… Муравей, крыса-пасюк, змея ли… Как знать? Вид или подвид- уцелеет. Недаром они выдерживают тысячекратную дозу рентген, без особого вреда для их здоровья. Они и живут понятней, прозрачней, честней. Предсказуемы. Управляемы напрямую… Кем? Не тем ли кого презрел человек, достигнув вершин, и обратив все свое зло на себя же, любимого?
***
Осуждать и сердиться нужно не на человека, а на грех, который в человеке. Так учит церковь. Более обращаться на свои грехи, чем на грехи ближних. Святые отцы, старцы умели видеть себя грешными, грешнее тех, которых они исповедовали, сохраняя при этом силу духа, остроту ума и мысли. Зоркость внутреннюю. Личный врач – полезней. Он врач не одного уже, а и всех тех, с которыми человек общается. Приемы в монастырях прихожан старцами оптинскими, Печерскими – прославили монастыри врачествами.
***
09.10.09 г. Убит в храме православный священник выстрелами в голову и в грудь. Миссионер. Основные книги этого православного священника: «Брак с мусульманином», «Христианство и ислам», «Замуж за неверующего», «Что делать, если вы все-таки умерли», и др. Опять никого не найдут, а найдут – не обнародуют убийц. На постоянные угрозы в Интернете, он отвечал: «Отбоялся пять лет назад, теперь привык жить под угрозами». Священник – это не Шабтай Колманович, не Япончик… Почему-то подумалось вдруг: «Последуют страшные наказания за этот грех праведника… Природные ли, техногенные – не знаю, но и там найдут подставных да стрелочников. И президент, и премьер – будут долго и мудро рассказывать нам по писанным бумажкам, что в стране все коррумпировано, куплено, бездействуют власти и срослись с частным бизнесом, и т. д.» …Как мы зависим от внешних сил этого мира! Сидел, печалясь, почти в отчаянии на крутом берегу, смотрел на реку Клязьму, и страдая вдруг спохватился, сказал себе: «Чем я заслужил это право от Твоей, Господи, милости: жить и так страдать!». И тонкое чувство теплоты и благодарности мало-помалу так вошли-охватили сердце, так наполнили его, что и отчаяние отошло. Никогда не забыть! Шел, читая внутренне молитву вдоль реки, и был уже не один. Путь к Свету и Вечной Пасхе не может не быть крестным.
***
Смотрел репродукции с картин Рафаэля и остался холодным. Какое-то Микельанжеловское пиршество плоти, только сокрытей и оттого еще ярче, и эта проступающая жажда женщины везде на его холстах, ясная даже при разглядывании репродукций. Папа Юлий второй задумался о судьбах мира и собственной величественной бренности. Он уже не замечает, не в силах заметить со своего роскошного кресла – свои персты утыканные драгоценными перстнями. Можно ли представить себе нашего Иоанна Кронштадского в перстнях? Иоанна Златоустого? Нет, никто так точно не выразил папизм, как Рафаэль (сам не подозревая этого)… Его Иоанн Креститель, пальцем показывающий на папу воспринимается в ином смысле, чем желал того сам художник… Единственно поразили глаза младенца на руках Сикстинской мадонны. Какой страх в этих глазах! Нет, при всех достоинствах этого «гения», он не трогает сердца. А мотивы веры, которыми он пронизал свое творчество – не от Христа.
*** О том, как открывается: как пропасти под ногами разверзаются, и замирает душа, кажется, немилосердно немилостив и жесток этот мир. Особенно остро чувствую это, когда встречают меня у дверей дети малые. Небритый и усталый из дальней командировки осторожно, словно и не на заработках был, а гулял, - тихо открываю двери, виновато за долгое свое отсутствие на заработках. И вдруг – столько радости: «Папа, папочка!», - с каким непередаваемым настроением, любовью бескорыстной, божественно-безыскусной, которая, по заповедям, по руслу, и должна вечно, не кончаясь, не угасая, протекать от родителей к детям и обратно, лишь возрастая и радуясь самому этому возрастанию. И дети так: радуются, словно эти встречи с ними отца так и будут длиться вечно, будто вечны они, и вечен отец… Так вечной кажется об эту их пору жизнь на земле каждому малышу, как казалось и мне… Боже мой! Но ведь и я счастлив с ними тем же счастьем, не взирая на то, что я знаю, чем и как все на этой земле кончается… Так что же, значит не кончается, значит есть продолжение где-то за гранью видимого этого мира, которую помнят еще они, и которую забыл уже я, уставший и состарившийся. Бескорыстная радость детей – не есть ли это – высшая мудрость этого мира?
***
Ехал из командировки на почтово-багажным. Сорочинск- полустанок с облезлыми сараями, грязь непролазная. Смотрю в окно, все так сиро, так продуто с дождями и листьем, что дико смотреть… Просмоленные, прогудроненные столбы наклонились и грозят падением. Около этих столбов – сияющая черным вощеным боком, чисто вымытая иномарка – «сабурбан». Вот, пожалуй, она, эмблема нынешней России: падающие гнилые заборы, столбы, и иномарка между ними. Старухи с яблоками, семечками. Кажется, ничего больше и нет здесь. Да вот еще, картофель. Вдруг невесть откуда: с банками, канистрами, бидонами – набегает молодежь. В банках жидкость от светло-золотистого до темно-коричневого – всяких расцветок. Какая-то ловкая старушка, ловко семеня, полубежит с детской коляской. В коляске – пластиковые из-под «Колы» и пива бутылки, доверху наполненные той же жидкостью. Захлопали металлические подножки поезда, проводницы стали принимать в руки, нюхать, пробовать то, что продавали. С шутками-прибаутками покупали. Я остановил одну из девчонок. Оказалось- продают подсолнечное масло. Светлое – «на готовку», темное – из жареных семечек, на салаты. -Берите, свойское. Лучше нашего не возьмете. Девушка научила меня, как нужно пробовать: на тыльную сторону ладони, капнуть одну - две капли… Потом пробовать на язык… Да чтоб не горчило. Если горчит – плохое масло. Горчинка же ощущается не сразу, а с пожданием. Целая наука! Я попробовал, масло и впрямь показалось таким душистым да зазывным, что пробудило аппетит. Развеселило, купил. И тогда меня, вернувшегося в купе, встретил недовольным ворчанием мой спутник, бывший гэ-бист, старик горбоносый. Сутулый и сухой, он весь долгий путь в поезде поражал меня трепетным отношением к своему здоровью. Ежедневно с утра делал он зарядку. Хмуро и неприветливо махал руками. Воду пил только покупную из бутылки. -Боитесь смерти? – спросил я его однажды. Он молча посмотрел мне в глаза долгим взглядом. «Боится», - понял я, - «видно грешник не шуточный». -Вот, - сказал я теперь, - Масло купил. Душистое – спасу нет. Сейчас на хлебушек помажем. Сольцой – и как в детстве… -Вы, верно, с ума сошли, молодой человек? Я опешил. -Абама разоружаться принуждает наших дураков. Все «перегрузка» да «перезагрузка». Скоро без атома останемся. А знаете как он нам достался-то, атом? От неожиданной отповеди, я так и застыл с ароматной бутылкой в руке. Затем вытащил буханку хлеба, отрезал, сдобрил маслицем. -В сентябре 54 года, а точнее – 14-го, в середине России, в Тоцком селе произвели ядерный взрыв. Молодой человек, Тоцкое, это – следующая остановка. Умирали вокруг этого «полигона» селами. После смерти Сталина был произведен этот взрыв. Вы знаете Сталина Иосифа Виссарионовича. Того самого, которого они оплевали впоследствии. И заметьте, не в Японии бомбонули. А здесь, в середине России. Знаете зачем, для чего? Наблюдали как умирает народ, исследовали симптомы и последствия. После взрыва, солдат заставляли в плащах резиновых ОЗК вырубать обожженный взрывом в сорок пять мегатонн, лес. Потом, после рубки, - наступать, разыгрывали потешные сражения. Молодежь – та вся повымерла, как косой скосило, через два года. Так называемый «Южный фронт». Я имел отношение к этому делу, не смотрите на меня так. Сталина с сорок девятого, с декабря месяца они уже отвергли от дел. Они его и угробили, убрали, эти… Я растерялся. - Вот и считайте, две тысячи девять, минус пятьдесят четыре. Пятьдесят с небольшим прошло… Годиков-то. Я помню, все помню…В этом масле, поди-ка, тысяча рентген. Только внуки того гнезда, птенцы Хрущева вам этого не скажут. Ни-ког-да… Я вышел в тамбур. Черт его не знает, за десять дней командировки он меня чуть не свел с ума, этот комитетчик. Куда теперь это масло девать? А и впрямь, как это можно, чтобы после Хиросимы, Нагасаки, зная все, взорвать бомбу здесь? Неужели, правда? Лишь впоследствие я узнал: да, правда. И в тот же день, отыскав номер телефона, пораженный этой правдой, я позвонил моему гэбисту на мобильный. Он выслушал мою тираду спокойно. Хрипло и скрипуче засмеялся в трубку. Потом, покряхтывая старчески, сказал. -Так что, если хотите жить, наблюдайте и думайте… И еще: больше пятидесяти тысяч тонн вывезла Германия ядерных отходов к нам в Сибирь. Под предлогом переработки. Будто бы на переработку и обогащение. Отходы покоятся на открытом воздухе. Быть может, вы об этом тоже не слышали? -Нет. -Это секрет полишинеля и… мой. Звоните, рад буду помочь. Вас в Сибирь теперь не посылают в командировки? Я плюнул и выключил телефон. Масло мое до сих пор стоит, и бросить жаль и съесть не могу: пахнет чудно. На балконе. А вчера в электричке продавали чищенные кедровые орешки… Сибирские. И я опять вспомнил моего славного комитетчика. Как много они знали, скрывали, разрешали, и все еще живы. Такие тысячу лет живут…
***
На одну из церквей, (на приходе - бывшей богатой усадьбе) посыпались богатые пожертвования. А вышло так: богатый и сытый, в возрасте, красиво-седой нувориш заглянул в церковь любопытства ради, да вот еще – попросить освятить новый свой лимузин. В дохе, сытый, крупный, был он очарован вдруг пением с клироса. Особенно выделялся один голос. Он не удержался, заглянул за голубую, в звездочках (был двунадесятый праздник) занавесочку… Платоническая любовь его не встретила сочувствия. И месяц, и другой он ухаживал за ней. И вот он решился на насилие. Обдумал. Его шикарная машина стояла в снегах, недалеко от храма, ожидала окончания вечерней. Девушка вышла из притвора едва ли не в последнюю очередь. И он поехал за ней. Можно купить шикарную кровать, но не сон. Можно купить шикарное блюдо, но не аппетит. Он окрестился… Но веры купить нельзя. Прошло несколько лет. Мне говорили, что некоторое время он жил и зимовал под вторым мостом у железной дороги Карачарово. Пек картошку, пил пиво и слушал. Записи ее пения. Когда его там не стало, остались диски с пением церковных песен. Особенно выделялся один, небесного звучания. ***
Фридрих Ницше, эксгибиционист. Ему не хватало своего «нарцисса». Вагнер не подошел на эту роль. Мозг Ницше размягчился, расстроился… Удивительно: например, Ф.Ницше, сочинения 2 т., «Мысль» 1990 г., он пишет: «Женщина могла смертельно согрешить в древнем Риме только через прелюбодеяние и винопитие (вино было вновинку еще в Европе)». И тут же: «Моральность – есть стадный инстинкт отдельного человека». Так – то или это? Бог или дьявол дал и ему, Ницше точку зрения. Он явно и вдруг пробует отвергнутьхристианство. Так есть понятие греха и моральности, или нет?И так во всем, на каждой странице. Он пишет: «Жизнь – средство познания». Но – чего? Во имя чего? Кому необходимо это познание? А вот гениальное, как может быть гениален только психически больной: «Живи скрыто, чтобы тебе удалось жить по себе! Живи в неведении того, что кажется твоему времени наиболее важным! Проложи между собою и сегодняшним днем, по крайней мере шкуру трех столетий! И крики сегодняшнего дня, шум войны и революций да будут тебе журчанием!». Так мог написать только сибарит и сноб. Русской душе, которой «прожурчали» 17, 41, 91 – года такой «посыл» кажется надругательством. Немцы, философы, грешат идеализмом, быть может, еще более, чем педантизмом.
***
Свободное время, которое человек может уделить только себе, своим интересам – вот и все, что определяет всю меру свободы. Возможность обращать это свободное время на себя, с пользой и во, когда не мучит совесть, не скорбит тело и нет разочарования жизнью. При всей легкости исполнения такого условия, свободное время для 90 из ста – невыразимая, невыносимая мука. Оттого и одиночная камера – наказание страшнее смерти. Та же – книга и мысль в одиночестве. Благо лишь для немногих, успевших шагнуть к совершенству. А потому, каких бы громадных статуй свободы не ставили, и каких бы красивых девизов не выкрикивали, свобода, в сущности – потребность лишь избранных. Можно воздвигать или сносить памятники – от Ленина до Чижика-Пыжика. Можно греметь пригоршней бриллиантов, или золотом но если не имеешь хотя бы восьми часов в сутки для себя и ради себя, и, так, чтоб - с пользой душе, - ты раб, какую бы прекрасную ахинею ты не нес по поводу этой самой свободы… Ты – раб.
***
В восемнадцатом году, в России, поднятая хитрым меньшинством чернь победила капитал. Пришедшие прорусские, национальные силы мало-помалу эту власть сбросили, мобилизовали нацию, достигли невероятных успехов даже при том, что международный капитал отрезал все денежные потоки в Россию. В девяносто первом, опять-таки через хитрое меньшинство, подкупом и введениями в должность, иезуитскими приемами, - вновь международный капитал, объединившись вновь забрал власть. Теперь главная направленность этого капитала и меньшинства – не дать России осознать себя нацией и силой. Отсюда – на каждом шагу – ложь, подкуп, казнокрадство, коррупция. В борьбе со всеми этими подноготными капитализма – не заинтересован ни капитал, ни меньшинство. 282 – я «русская» статься, строящиеся минареты, школы для хитрого меньшинства на полном обеспечении из бюджета, ювенальная юстиция, секс-просвет, несусветная ложь СМИ, и проч, и проч. И все это знают. Делают же главное: не дают объединиться русским. Любой ценой, любыми фондами, подлогами, подменами, посадками. Борьба не на жизнь, а на смерть. Полтора миллиона убыли населения в год. Ни одного выстрела, только война не стихает.
|
