|
|
Николай ЯРЕМЕНКО |
||
2010 г. |
МОЛОКО |
|
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Николай ЯРЕМЕНКОПисьма на морской волнеМорская быль
На теплую землю паутиной опустилось бабье лето, на море – серые туманы, злые шторма осени с вредным характером – не знаешь когда с какой силой и откуда задует. Экзотика стран, кокосовые пальмы и стройные мулатки – это для моряков торгового флота. Рыбакам – море, работа, рыба. Им надо кормить людей. Чем больше рыбы, тем больше работы, тем меньше тоска кусает душу рыбака, испытанную и закаленную северными ветрами. Но море все же учит терпению, упрямству и выносливости не штормами, а работой, дарующей дикую усталость в изнуряющей бессоннице и азарте лова. Рыбаки трудно переносят безрыбье и безделье затяжных штормов. Поднимая пустые тралы, начинают изучать собственные достоинства и промашки, становятся болезненно подозрительными к повадкам рыб и своим характерам, перестают верить добру, ждущему их в многоэтажных теремах. Как все моряки, начинают говорить о женщинах зло и солоно. В такие часы, пронизанные холодом и сыростью, под мяукающий крик чаек, похожий на человеческое стенание, стареют души рыбаков, болят потрескавшиеся от мороза и соли руки, от долгих разлук – сердца. Лучшее лекарство, бальзам на трещины – нежные письма ждущих. С упорством и надеждой ждут их в море. Письма для рыбаков, то же самое, что костер для озябшего путника – если не получишь тепла – простынет душа. На «Арктуре» приняли радиограмму о почте. Транспорт, идущий в тропики через район лова, прихватил письма, продукты, воду. Капитан извозчика надеялся на нормальную погоду, поверив красавицам из гидрометеослужбы, а теперь отказывался делать крюк в двести миль под прикрытие берега. Верная потеря двух плановых суток из-за поцелуев рыбачек. Отпускать письма в теплые края рыбаки не хотели, и на траулере охотно согласились с хриплым голосом по радиостанции УКВ, пробившимся через снежный заряд. - Письма бондарю бочку. Выбрасываю море. Ловить ваша забота. Капитан «Арктура», далеко не сентиментальный мужчина, с хорошо обозначенным кранцем в средней части туловища, взял микрофон. Голос, как и характер, был трескучий и напористый. - Жируй на наших харчах, а свою любовь сами топить будем. Заряд пройдет, выбрасывай. Передал микрофон штурману, повернулся к старпому. - Вахту на палубу по штормовому… Пояса, жилеты и сам туда… Боцмана прихвати… Волна 6 метров, выше сельсовета, что такое динамический удар помнишь?.. Привязывай мужиков покрепче. - Штурман, ветер? - Чистый норд-вест, 24 метра, в порывах 28 метров в секунду. - Если бочку хорошенько стукнет о борт, не то что писем, штемпеля не увидим. Но кто не рискует… Над морем, гонимые ветром суетились мрачные облака плохой погоды. С изорванными краями серые огромные горы и наковальни давили на мачты судна, кидая в него снежные шарики матово-белого цвета. Ветер свистел в такелаже. Воздух наполнился водяной пылью и брызгами. Море покрылось плотным слоем пены. Старпом, высокий худой малоросс, имел сократовский нос, возраст Христа, столько же платил алиментов, отчего и получил кличку «семьянин». Среди множества обязанностей ему вменялось руководство судовыми подавальщицами и гальюнессами. Выходя в очередной рейс, заводил «новую семью до Нордкапа», но фотографию любимой жены, в аккуратной рамочке, всегда держал на рабочем столе, будучи с ней в разводе. Старпом позвонил боцману. - Барбос! Чем занимаешься? - Маниловщиной. - Не понял. - Любомудрствую. - Опять не понял. - В носу ковыряюсь. - Теперь ясно. Одевайся и на палубу. Мозги проветришь, заодно бочку поймаем. Интеллигента и Мотоциклиста в штормовую робу. Ждать у траловой лебедки. Боцман, сорокалетний, квадратный, с копной черных волос, имел две постоянные слабости и два стойких увлечения. Слабости заключались в постоянном желании красить судно и таскать штангу. Увлекался ж боцман древней философией. Мусолил перед сном прихваченные с берега книги перепетиков, стоиков, киников. По заключению Интеллигента, из философий прогульщиков и твердолобых, Барбос был приверженцем циников, засыпал сразу на первой странице. Второе увлечение заключалось в том, что следовать библейскому завету – «уважать традиции и предрассудки», и не допускать женщин на судно (корабль) он не мог, но с увлечением лишал их спокойной жизни, устраивая разные козни. Когда боцман появился в каюте Интеллигента и Мотоциклиста, они начинали второй десяток партий в шиш-беш, запивая их крепчайшим чаем из трехлитровой банки. - Собирайтесь устраивать «одесский шум». Мотоциклист, станешь на лебедку. А ты – посмотрел на Интеллигента – фал на кошку подлинней привяжи. Я, гачек на шкентель, перехватывать буду. Семьянин страховать. Даст Бог вытащим письма. - Письма не водка, никуда не денутся – сделал заключение Мотоциклист, коренной северянин. Он пятый год ходил в море с голубой мечтой – купить ИЖ «Юпитер». Безотказный в работе, простодушный, на берегу сильно общался с Бахусом. Сутками мог нести вахту у трапа за корешей-приятелей в обмен на огненную воду. В деревянный дом на Абрам-мысе после рейса являлся с пустыми карманами. Деньги оставленные матери по доверенности, обычно уплывали «параллельным курсом» еще до его возвращения. Как гномика-непротивленца его мало ругает судовое начальство, а «центурионы с гербом в петлице» даже жалели. Им он бывал благодарен, когда наутро, после их жалости и услуг, оставалась мелочевка на пиво. Ругает Мотоциклиста один Интеллигент, особенно в начале рейса, когда тот лишает его возможности освежиться одеколоном. Мотоциклист старается походить на Интеллигента, даже перехватывает его присказки – «Чай должен быть как поцелуй – горячий, крепкий, но в меру сладкий», при этом от себя добавляет – «иначе много не выпьешь, не водка». Интеллигент из породы «пройдысвитов». По его выражению, «жить надо так, чтобы страны мелькали как троллейбусные остановки». На стоянках в порту, как только судно пришвартуется к стенке, он обычно исчезает читать «знакомые газеты». Перед выходом в рейс оставляет их по-английски, не простившись, иногда прочитанными до полстраницы… Укрываясь от порывов ветра за траловой лебедкой, Барбос, Интеллигент и Мотоциклист в оранжевых спасательных жилетах, надетых поверх штормовок, ждали Семьянина. Гребни волн, разбивались о борт судна, забрасывались ветром на палубу. Штормовки намокли. На губах появился знакомый солоноватый привкус. Свист ветра мешал разговаривать. Встречая волну правой скулой, судно дрожало, как больной с высокой температурой., издавало скрипы. При появлении на верхней палубе старпома, боцман и Интеллигент надели страховочные пояса с длинными фалами. Мотоциклист, хватаясь за поручни трапа, останавливаясь при сильном крене, начал пробираться к рычагам лебедки, где был прекрасный обзор и никакой защиты от ветра. - Привяжись там – пересиливая ветер, решил напомнить старпом. Зеленая каска кивнула, хотя вряд ли что было услышано под ней. Старпом выставил сократовский нос поверх лебедки. - Бочка справа, меньше кабельтова… Семнадцать ведьм на одном дышле! Пошли мужики! Взял концы обоих фалов от страховочных поясов, обвязался. - Так будет вернее. Боцман, таща шкентель, а Интеллигент с кошкой на длинном фале, держась за фальшборт и приседая под шапками летящей пены, пробирались на промысловую палубу… Моряки часто доверяют свою судьбу и жизнь морю. Недаром один из первых почтовых ящиков был назван мысом Доброй надежды. Бочка с проводником, на конце которого был принайтован серый кухтыль, то взлетала на вершину волны, то проваливалась в пропасть, теряясь из виду. Знали бы рыбачки, сколько тепла должны иметь их поцелуи в конвертах и нежные слова, чтобы не остыть в ледяной черной воде. Письма швыряло на волнах, как иных людей швыряет судьба и маета жизни. Капитан подводил судно на дистанцию броска. Отдавая команды рулевому и в машину, мок на крыле мостика, вцепившись в пилорус репитера компаса. Интеллигент, держась одной рукой за планширь, в другую взял кошку. Чтобы скрыть волнение, начал паясничать, крича в боцманское ухо: - По нервам хлещет злая стужа, И, кажется, пятьсот чертей Хотят нас вывернуть наружу, За бочку полную вестей. Бочка застыла на гребне волны, метрах в тридцати, протянув к борту широкие полосы серой пены. Сбавить ход, а тем более застопорить машину невозможно, сразу завалит под ветер. Судно качало с борта на борт, и оно кланялось волнам с носа на корму. Стало ясно, что через одну-две минуты бочку пронесет мимо. Нос судна зарылся, волна прошла над полубаком, корма поднялась высоко вверх, обнажив перо руля. Наступил решающий момент. Интеллигент отпустил фальшборт. Широко расставил ноги, набычился. Шаг вперед – бросил. Тут же перехватился второй рукой за конец фала. Кошка зацепилась за проводник. Бочка ушла к подошве волны. Фал надраялся. Судно кинуло вправо. Интеллигента переломило через фальшборт. Боцман успел схватить его за сапоги, один слетел. Старпом, намотал слабину страховочного фала от пояса Интеллигента на руку, другой вцепился в лебедку, закричал: “Виктор, отпусти бочку!», его раздирало. Боцман зубами вцепился в штанину Интеллигента. Подошедшая волна окатила их ледяным, пенящимся гребнем. Судно выпрямилось. Интеллигента выдернули на палубу и лопатки его заработали, подтягивая бочку. - Степаныч, перехвати шкентелечком. Бочка была в пяти метрах от борта. Боцман бросил стальной шкентель с гачком. Мотоциклист саамским чувством догадался, - гак зацепился за проводник, нажал полный вира. Серый кухтыль взлетел к ноку стрелы. Бочка повисла над палубой… … Шмыгая уныло опущенным носом в каюту вошел старпом. - Всем, мужики, есть письма… Нам нет. Помолчал, поставил на стол бутылку «Столичной». - Мастер для растирания. С помощью Николая Чудотворца выискал. - Ага! – ожил Мотоциклист – цицас струмент изготовлю. В каюте – стальной коробке, с постоянным видом на море сидели рыбаки – дважды моряки. Каждый думал о своем и все думали о Доме, где живет или должна жить Ждущая. Ветер оторвал тучи от горизонта, и у самой воды садилось солнце, цвета Алых Парусов. Чернолапые олуши закружили спиралью вокруг судна. Посмотрев в иллюминатор, первым улыбнулся боцман: - Если солнце село в воду, Жди хорошую погоду. Интеллигент ткнул в бок Мотоциклиста: - Если солнце красно к вечеру, Рыбаку боятся нечего… К утру пошел трал.
|
Морской бог гневался. Траулер «Арктур» штормовался в Северо-восточной
Атлантике. Шел четвертый месяц промысла. Команда, после ежедневных
двенадцатичасовых работ, отсыпалась.