|
|
Александр ГОЛУБЕВ |
|
2010 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Александр ГОЛУБЕВСнежная королеваРассказ Наброшенная на ночной город сетка пурги путалась в обледеневших ветках деревьев и повисала обрывками на прямоугольных скалах пятиэтажек. Фиолетово-желтый свет уличных фонарей выхватывал из тьмы летящий наискосок снег и швырял его в сиреневые сугробы. Девушка брела от одного столба к другому, наклонившись навстречу снежным порывам и пригнув голову в капюшоне. Обеими руками она с трудом удерживала большой плоский пакет, и была похожа на парусную лодку, отчаянно не опускавшую парус в штормовую погоду. Сзади послышалось нарастающее гудение мощного двигателя, я оглянулся и увидел «вахтовку» - трехосный «Урал»-кунг, для которого переметенные снегом дороги - плевое дело, он и сейчас несся, словно не было ни пурги, ни сугробов. Я прибавил шагу, схватил девушку за локоть и оттащил к обочине. - Вы всегда так ходите? Вас же собьют! - Ну и пусть сбивают. Вам то что? - Мне ничего. А водителя судить будут, посадят. - Правильно сделают, нечего по пурге носиться, аккуратнее ездить будут. - Это вряд ли! Разрешите вас проводить? И заодно донесу вот эту штуку. Это у вас что, картина? - Может и картина. А почему вы ночью тут гуляете? Вы не маньяк? - Я моряк. - Моряк, маньяк… Не вижу разницы! Зачем вам вдруг понадобилось меня провожать? - Да чтобы вы под колеса не попали. Но я не набиваюсь, не хотите - не надо. - Как вас зовут? - Виктор. - А меня Светлана… Мы не говорили, а кричали, наклонившись друг к другу, и перекрикивая пургу, нас шатало ветром, лица были залеплены снегом, и ее картина раздражающе била меня по правой руке, а девушка все никак не могла сказать ни «да», ни «нет». - Ладно, Виктор, - наконец, решилась она: - Но учтите - я живу в частном доме, на самой сопке, дорогу туда перемело, так что придется ползти по пояс в снегу. И еще. Будете приставать – я вам глаза выцарапаю, ясно? - Что? – не расслышал я. - Глаза! Выцарапаю! Если! Будете! Приставать! - Ясно. А если не буду, чаем напоите? - Об этом поговорим позже. Сначала нужно дойти. Она пошла первой, а я за ней. Идти стало сразу значительно хуже – теперь снег бил в лицо, ветер пытался вырвать картину из рук, пальцы сразу замерзли и онемели. Мы миновали памятник Ленину, который со своего мраморного постамента протягивал руку вечности, то ли здороваясь с ней, то ли прощаясь, прошли мимо здания драматического театра, похожего на циклопическую собачью будку, мимо популярного когда-то кинотеатра, превращенного в ночное варьете, и никто не попался нам навстречу, будто свирепствовала какая-то снежная эпидемия, и в живых остались только мы вдвоем.
Остановившись возле переметенного входа в круглосуточный магазин, Светлана сказала: - Если вы хотите попить у меня дома чаю, то предупреждаю, что ни заварки, ни сахара у меня нет, – подумав, она добавила: - И хлеба тоже. - А что же у вас тогда есть? - Холодная вода и электричество. Наш путь по склону сопки иначе, как крестным ходом, назвать было нельзя. Проваливаясь по пояс, держа картину над головой, словно икону, я топтался на месте, уминая снег, потом делал еще шаг, опять проваливался, и так без конца, фонари на улице не горели, мы двигались в кусающейся белесой тьме, и Светлана ободряюще кричала мне в спину, а ветер относил ее слова куда-то вниз: - Совсем немного осталось! Скоро уже придем! В ее доме на всех стенах висели картины. Маленькие, большие, в рамах и без рам. Портреты молодых и стариков, морские пейзажи, городские кварталы, вулканы, сопки, в общем, Командорск с окрестностями и люди, его населяющие. Вошла Светлана, она уже переоделась в длинный махровый халат. - Ну, вот, – сказала Светлана. - Будем пить чай. Вы не сильно замерзли? Я вытащил из кармана фляжку: - Может, вместо чая согреемся этим? - Что это? - Виски. - Ну, да… моряк, виски, южные моря… Давайте пить виски, адмирал Нельсон! - За наше с вами знакомство, Светлана! - Виктор, давай перейдем на ты, а то, как-то глупо все выглядит. Сидим в заваленном снегом домике на сопке, и выкаем друг другу, будто на дипломатическом приеме. - Хорошо, Светлана. За наше с тобой знакомство! - За знакомство, Виктор! Мы выпили и немного помолчали, слушая, как за окнами завывает пурга. - А ты где работаешь, Светлана? - Нигде. - Серьезно, надо же как-то зарабатывать на жизнь? - Я свободный художник! И этим все сказано! Что-нибудь подобное я и ожидал. Свободный художник, денег нет даже на хлеб, только что не бомж, но зато как эффектно – «Я свободный художник, и этим все сказано!». - Здорово! А на что ты живешь? - Продаю свои картины. - Хорошо платят? - Летом, когда туристический сезон, дела идут неплохо. Продаю поделки с видами. Обычно это наш Командорск и его окрестности на фоне вулканов, береговые скалы на фоне вулканов, и просто вулканы, куда же от них денешься! Вот зимой тяжелее, мертвый сезон, вообще-то это даже хорошо, остается время на настоящее творчество. Только настоящее творчество никому не нужно, кроме меня самой, да нескольких знакомых художников. - Ну, что ж, давай выпьем за твое настоящее творчество, чтобы оно понадобилось всем! - Не уверена, что очень хочу этого, по крайней мере, сейчас. Несколько лет назад я еще мечтала об этом, а потом поняла, что все это просто пыль. Мы выпили за ее творчество. - Хочешь, я нарисую твой портрет? – спросила Светлана. - Это займет много времени? - Если карандашом, то быстро. Подожди, я возьму бумагу. - Не надо, Светлана. Лучше просто посидим. Допьем виски, тут еще немного осталось. Честно говоря, я не люблю эти карандашные портреты. Даже не знаю, почему. И автоматически не нравятся люди, которые их рисуют, а мне бы не хотелось портить о тебе впечатление, понимаешь? Нельзя сказать, чтобы это было правдой, на самом деле мне было совершенно все равно, рисует кто-то с меня карандашные портреты, или нет. Это был чисто психологический ход для того, чтобы показать, что у меня есть какие-то принципы, пусть и глупые, такое производит впечатление на собеседника, и вызывает уважение. - А ты… В тебе что-то есть. Ты не пробовал писать рассказы? - Зачем? - Значит, не пробовал. Когда человек начинает писать, он не задает себе такого вопроса, просто в нем растет что-то такое, выразить которое можно только на листе бумаги. - Светлана, ты путаешь меня с кем-то другим. Я моряк, пью много водки, и все время ругаюсь матом, работа такая. И никакой поэзии в ней нет, а есть только нервы и ожидание, что когда-нибудь это все наконец закончится, и начнется нормальная жизнь, хотя, как она выглядит, эта нормальная жизнь, даже приблизительно, я понятия не имею. А ты говоришь – рассказы! - С чего ты решил, что творческие люди не пьют водки, и не ругаются матом? - засмеялась Светлана: - Они делают это не меньше, чем моряки! - Может быть, - пожал я плечами: - Но это еще ни о чем не говорит. Между нами все равно ничего общего, мы как два полюса, такие мы разные. Это нельзя объяснить словами, нужно просто сходить в море, всего один раз, только не на борту круизного лайнера, а матросом рыболовного сейнера. - Ты думаешь, им не понравится? - Я думаю, они сбегут оттуда через неделю. И потом сочинят роман о море, так в нем ничего и не поняв. Давай сменим тему, у меня это море уже в печенках сидит, не хочу о нем даже вспоминать. Покажешь мне свои картины, не для туристов, а те, которые ты пишешь для себя? - Конечно. В каждой ее картине был только один сюжет – одиночество. Я видел в них тоску, безнадежность и усталость. Наверное, такие картины оставляли бы самоубийцы вместо предсмертных записок, если бы умели рисовать. Как это ни странно, но картины мне понравились. Наверное, потому, что я тоже постоянно чувствовал свое одиночество. Казалось бы, ты член экипажа, ежеминутно рядом с тобой товарищи, с которыми шторма и работа сплотили в одно целое, но ты-то знаешь, что закончится рейс, и время разбросает всех в разные стороны. И ты будешь работать на одном судне, а они на другом, ты в еще рейсе, а они уже на берегу, или наоборот, и так годами. И вот уже нет рядом старых друзей, море их отрезало, ампутировало по живому, не спрашивая твоего согласия. Что же остается? Остаешься ты сам, море, забравшее твою жизнь, и пустота, огромная, как само море, но море заполнено водой, а вот чем заполнить пустоту в жизни и в душе? - Кстати, а что это за картина, которую я нес? Светлана сняла упаковку и поставила картину на диван. - Мой автопортрет. Это была женщина, увенчанная серебряной короной, в голубом платье, на фоне сверкающего замка изо льда. - Так вот, значит, кто ты такая, – сказал я. - Ты - Снежная Королева!
Настала решающая минута, весь вечер я терпеливо и продуманно шел к этому моменту, и теперь все зависело от того, что я скажу, и как себя при этом поведу. Тут не годились все эти дежурные фразочки, типа «Я без ума от любви к тебе!», или «Я мечтал об этой встрече всю жизнь!», нет, здесь нужно было найти точные слова именно для этой сумасшедшей художницы, живущей, как нищая, но воображающей себя Королевой. Я поднялся с дивана и остановился рядом со Светланой. Она тоже встала, почувствовав, что сейчас что-то должно произойти. Я знал, я был уверен, что подобрал нужные слова. Какое это опьяняющее чувство, когда тебе кажется, что все в твоих руках! - Можно я буду Каем, складывающим из льдинок у твоих ног слово «Вечность»? – спросил я, глядя ей в лицо. Она широко раскрыла глаза, и вдруг отпрянула, расхохотавшись и запрокинув голову: - Виктор, не обижайся на меня, но ты просто кретин! Неужели при помощи таких дешевых трюков ты мог соблазнить хоть одну женщину? - И даже не одну. По-моему, я и сейчас все сделал идеально. - Да ты просто портовый Дон Жуан! Видимо, мы с тобой действительно живем на разных полюсах. Прости, но это выглядело так глупо! Я стиснул зубы и обозлено подумал: - Ах, ты стерва! Выходит, я зря тащил по пурге эту дурацкую картину, лез на сопку по пояс в снегу и лишился запасов хорошего виски, который берег как раз для такого случая? Мне захотелось схватить куртку и выбежать в пургу, в снег, в ночь, подальше отсюда, но вместо этого я обнял Светлану и поцеловал ее в губы. Она не ответила на поцелуй, но и не попыталась вырваться, просто стояла и ждала, когда мне надоест ее холодное равнодушие. - Надеюсь, это все? – спросила она ровным голосом, когда я опустил руки. - Не знаю еще… - Даже не надейся на продолжение. - Знаешь, что, Светлана? – процедил я с окрепшей ненавистью. - Ты не снежная королева! Ты просто снежный сугроб. Ночью в такие сугробы попадают прохожие и замерзают насмерть! - А ты маньяк! Напросился меня проводить, а теперь пристаешь. Тебя бы выгнать на улицу, да метет, замерзнешь еще! Вот что мне с тобой делать? - Разве со мной надо что-то делать? - Я помолчал и неожиданно для самого себя предложил. - Научи меня рисовать! Светлана удивленно подняла узкие брови: - Зачем тебе это? - Не знаю. Так просто… Не все же мне пить водку в каюте с приятелями. Тем более, что с судна я завтра списываюсь, и впереди у меня целый месяц отгулов. Так как? - Почему бы и нет? - Давай начнем прямо сейчас. Все равно спать мы сегодня не будем. - Ладно. Вот бумага, вот карандаш. - И что мне рисовать? - А что бы ты хотел? На улице стонала пурга. Оконные стекла были черные и зернистые, и по ним наотмашь стегал снег, скрученный в белые лохматые жгуты. - Я хочу нарисовать девушку, у которой в доме нет ничего, кроме холодной воды и электричества. - И картин, - добавила она и улыбнулась, словно Снежная Королева Каю, когда тот сидел у ее трона и складывал из льдинок слово "ВЕЧНОСТЬ".
|
