|
О проекте
Редакция
Авторы
Галерея
Книжн. шкаф
Архив 2001 г.
Архив 2002 г.
Архив 2003 г.
Архив 2004 г.
Архив 2005 г.
Архив 2006 г.
Архив 2007 г.
Архив 2008 г.
Архив 2009 г.
Архив 2010 г.
Архив 2011 г.
Архив 2012 г.
Архив 2013 г.
|
Екатерина ГЛУШИК
Открывая известное
Виктор Кирюшин, «Накануне снега и любви», М., «Вече», 2009, 80 с.
Встреча с прекрасным порой так неожиданна, что и не веришь, что она
происходит здесь и сейчас. Пресс-тур в Белоруссию. Такие поездки - всегда
встречи с прекрасным: с людьми, с предприятиями, с продукцией этих предприятий и
этих людей, с оберегаемой природой... Но речь не об этом.
Знакомство с коллегами из различных изданий. С одним из них находим общую
приятельницу. Короткий разговор, и поступает предложение, от которого всегда
хочу отказаться, но не всегда удаётся - книгу стихов в дар. Такие дары
предполагают отзыв. А нынче много поэтов разных, и практически отсутствуют
хорошие. Кривить душой и говорить хотя бы нейтральные слова о плохом слове,
особенно поэтическом, я, большая, и когда-то даже фанатичная любительница и
ценительница поэзии, не могу. Поэтому от предлагаемых книг стараюсь увернуться.
Но здесь беру, благодарю, внутренне протестуя против дара.
На обложке – фотография автора - его глаза. Как в жизни: без постановочного
взгляда, изображающего мудрость, проницательность, несуетность, пытливость ума -
ничего этого. И всё это - здесь. Взгляд, направленный на вас и внутрь себя.
«Накануне снега и любви». Показалось, что название с претензией, но сразу
очаровала мелодия строки, явно из одного из стихотворений. Начала просматривать
по диагонали, идя от конца книги к началу. Потом стала вчитываться в каждую
строку, дошла до первой страницы. Пошла обратно, затем возвращалась к отдельным
стихам. Страницы, на которых они возлегали, варварски были загнуты мной - под
рукой не было ничего, годного для закладок, а так хотелось отметить особенно
втянувшие в себя, в свой мир… В итоге подвернутыми оказались большая часть
страниц.
Действительно, у каждого стихотворения свой мир: своя атмосфера, свои
обитатели, свой язык, свои правила, свои уложения…
Дом
Дом у реки - резным фасадом к бору,
Где ежевика вьется по забору
И яблоки запутались в траве -
Как о тебе я тосковал в Москве!
Теперь уже не встретят тесть и теща.
Приют их вечный ныне там, где роща
И темные дубовые кресты...
Недалеко, всего-то две версты.
Дорога непроезжая горбата
К могилам тихим узника штрафбата,
Пришедшего с войны в бинтах сырых,
И матери, поднявшей восьмерых.
А дом стоит, и сохранилась печка.
Напротив - лес, за огородом - речка.
Благословенны здешние места!
Вот только жаль: земля вокруг пуста.
Ушел ее рачитель и ходатай,
А я всего лишь праздный соглядатай,
Не знающий крестьянского труда.
Зачем же тянет вновь и вновь сюда?
Печь затоплю, потом иду к запруде;
Все кажется, здороваются люди,
Которых знал, а их в помине нет...
Не век прошел, всего-то двадцать лет.
Когда уснет закат подслеповатый,
Я возвращусь, ни в чем не виноватый,
Забытый, как портреты на стене,
В том времени, в том доме, в той стране.
Есть музыкальный слух. А есть слух языковой. Когда слышишь фальшивое слово,
фальшивое построение фразы. И есть писатели, поэты с абсолютным слухом, не
дающим им погрешить против гармонии, с безупречным вкусом, не позволяющим им,
говоря о взаимоотношениях мужчины и женщины - вечной темы поэзии, допустить
пошлость, потчевать читателей клубничкой. Такие поэты наделены чувством меры,
которое не позволит им, когда затрагиваются темы любви к родине, своей земле,
удариться в банальный пафос. Есть такие поэты. Но их мало. Потому и не веришь,
что перед тобой - такой поэт.
Читаешь, и возникает то чувство легкости языка, естественности речи, которое
знакомо по произведениям классиков русской литературы. Это как танец балерины.
Она взлетает над сценой, и ты уверен, что над ней не тяготеют законы притяжения.
Она крутит 32 фуэте с легкостью и грацией, и ты уверен, что она вышла на сцену,
может даже в первый раз в жизни, а эти движения ей так же легко дались, как
птице - парение, как волне - взлет на высоту многоэтажного дома. Ты не видишь ни
кровавых мозолей, ни пота и слёз девочки у балетного станка, не просматриваешь
того огромного труда, который и дает это ощущение легкости. Ты наслаждаешься
только дарованным тебе парением:
Позже темнеет и раньше светает,
Время весеннею льдинкою тает.
Капля по капле уходит в песок
Жизнь, а не сладкий березовый сок.
Но оттого что на свете не вечен,
Дорог вот этот мерцающий вечер,
Полутона, и штрихи, и оттенки,
Сумрак и солнечный зайчик на стенке,
Облако в небе и влага в овраге,
Старое фото на желтой бумаге,
Где средь ушедших в иные края,
Неразличимый, устроился я.
О сложных человеческих отношениях, о глубоких чувствах, которые не всегда
складываются или заканчиваются безмятежно и счастливо, в которых есть место вине
и трагедии, поэт пишет простым, языком, с нарочитой обыденностью:
Рябины стынущий рубин
Под вьюгой нервною...
Я эту женщину любил.
Любил, наверное.
Своим теплом отогревал
В беде без робости,
И целовал,
И предавал
У самой пропасти.
У той немыслимой черты,
Во тьме скрываемой,
Нерасторжимостью четы
Одолеваемой.
Я эту женщину любил.
Любил, наверное.
Недаром ангел вострубил
В конце над скверною.
Душа, остывшая до дна,
Прими отмщение!
Но казнь всегда была одна -
Ее прощение.
И трагедия не только женщины, предаваемой любимым, но и самого предавшего, в
созданной атмосфере поэтической обыденности воспринимается особенно остро. В
повседневную лексику стиха вдруг врывается слово «казнь», которое становится
смысловым взрывом, ошеломляет, контрастируя с приглушенной семантической гаммой
стихотворения.
Каждому возрасту знакомы свои радости. Чувства в течение жизни, если не
отмирают, то трансформируются. И не всегда легко сочетать в одном небольшом по
объему произведении страсть молодого порыва и зрелую созерцательность. Как
свести на одном ограниченном пространстве пылкого юношу и умудренного, даже и
уставшего от жизни мужчину?
Давно забытая отрада -
От счастья голову терять.
Но девичьего винограда
Так дерзко пламенеет прядь!
Так воздух утренний разрежен
И удивителен на вкус,
И, облетевший, не заснежен
Вдали черемуховый куст.
Пускай седыми холодами
Грозит недальняя зима,
Пускай не видимся годами
С той, что свела меня с ума.
Но иногда приходят снами -
Ее лицо, улыбка, речь...
И очарованная память
Уже дороже новых встреч.
Сложно предать бумаге чувства и переживания. У каждого они свои. Всякий человек
испытывает и любовь, и увлеченность, и ненависть по-своему. Как уловить, сделать
узнанным, не просто назвав, но и заставив сопереживать, вспомнить свое или, если
это еще не пережито, дать очертание этого неуловимого - другому? Легко описать
то, что мы видим глазами, реальность, данную нам в ощущениях. Дом, скамейку,
небо, птицу. Вещи сущие. А то, что дано в душевных ощущениях каждому по-своему,
как сделать своим для каждого, чтобы понял, сам пережил сейчас, читая? Чтобы то
ли мурашки по коже, то ли слёзы на глаза?
Предзимье
Как согревает свет предзимних дней!
В нем боли нет - прощанье и прощенье,
Неясное пока предощущенье
Утраты скорой,
Горечи о ней.
Вдруг подступает к сердцу твоему
Какая-то неведомая сила,
И хочется остаться одному,
И одиночество невыносимо.
Человек - не цельный гранит с прямыми линиями отношений, в его душе есть не
только тона, но и полутона. Потому «И хочется остаться одному, И одиночество
невыносимо». Испытывал подобное и ты, потому здесь встречаешь созвучие
пережитому тобой, что сам так выразить и не мог бы. Настоящий поэт - это
чувствилище, антенна, улавливающая настроения окружающего мира, преломляющая эти
настроения. Поэт выражает уловленные настроения и переживания в слове. Даже
трагедия становится гармонией - поэтической строкой.
Поэзия невозможна без метафоры. Можно хорошо рифмовать, попадать в размер стиха,
блистать безукоризненным ямбом или амфибрахием, но если нет поэтических образов
- выстроенные столбиком строчки - это лишь упражнения в рифмовании. Но не
поэзия. Читаешь:
Полуоткрыты оконные створки:
В небо впечатана церковь на взгорке.
Дальше - полоска сутулого бора,
Ближе - сирени костер у забора.
Мир непридуманный, мир настоящий,
Ливнем омытый, поющий, летящий.
Птица, растение, ветка немая
Празднуют ясную радугу мая.
Долго земля эту силу копила:
Тянутся ввысь лебеда и крапива,
Люди, деревья и церковь на взгорке...
Полуоткрыты оконные створки.
«В небо впечатана церковь на взгорке» - гравюра из четырёх слов. «Полоска
сутулого бора» - и перед глазами волна леса.
Не всегда верно утверждение «Лучше поздно, чем никогда». Но в данном случае
именно так думаешь, узнав что Виктор Кирюшин - поэт давно и активно пишущий.
Только посожалеешь, что в наши времена поэты первого ряда по уровню своего
дарования оказываются не в свете софитов. И ты чувствуешь себя обкраденным: это
слово было отдалено от тебя неизвестностью. Но утешает, что можешь открыть любую
страницу поэтического сборника и встретить Поэзию без оговорок:
Плачет окно -
отпотело,
Каплет слезой ледяной,
Словно зима захотела
Так вот проститься со мной.
Снова, как будто впервые,
Грежу о скором тепле.
Нежные и неживые
Тают цветы на стекле.
Ныне малиновым эхом
Слуха коснется едва:
Под умирающим снегом
Дышит живая трава.
октябрь 2010
От редакции: Поздравляем Виктора Фёдоровича Кирюшина, давнего автора
«МОЛОКА», с выходом прекрасной книги и желаем ему добра и мира.
|
