|
|
Владимир ФОМИЧЕВ |
|
2010 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Владимир ФОМИЧЕВГлавный поэт эпохи
Александр Твардовский. К 100-летию А. Т. ТВАРДОВСКОГО 1. Союз Советских Социалистических Республик (СССР, Советский Союз), государство, существовавшее на территории восточных (русских) славян в 1922-91 годах… Почти четыре десятилетия в нем ключевой поэтической фигурой являлся Александр Твардовский, живой свидетель коллективизации, Великой Отечественной войны, взлета могущества возглавлявшейся Коммунистической партией державы, бюрократического омертвления «лучшего и передового» ее жизненного процесса, нарастания в обществе «немой боли» от трагической противоречивости советского бытия. Эти этапы явились основными темами эпических произведений великого поэта «Страна Муравия» (1936; Гос. пр. СССР, 1941), «Василий Теркин» (1941-45; Гос. пр. СССР, 1946), «Дом у дороги» (1946, Гос. пр. СССР, 1947), «За далью – даль» (1953-60; Лен. пр., 1961), «Теркин на том свете» (1963), «По праву памяти» (опубл. в 1987), лирических шедевров «Про деда Данилу» (цикл), «Ивушка», «Я убит подо Ржевом», «Я знаю, никакой моей вины…», «Ни ночи нету мне, ни дня...», «Не много надобно труда…», «О сущем», «Памяти матери», «Береза», «На дне моей жизни», в том числе сборника «Из лирики этих лет. 1959-1967» (1967; Гос. пр. СССР, 1971), повести «Дневник председателя колхоза», очерков «В родных местах», прозаической книги «Родина и чужбина», рассказов «Заявление», «Костя», «Печники», литературно-критических статей и выступлений. Шедшего, как он сам говорил, «За валом огня. И плотней к нему. / Сробел и остал – крышка!» Александра Твардовского невозможно понять без постижения того «огневого вала» - “бегущего дня». А глубина времени со средины тридцатых до рубежа шестидесятых-семидесятых годов минувшего века, в которые родились творения великого поэта, заключена в следующем. Входившие в название страны слова «советские» и «социалистические» неопровержимо свидетельствуют о партийном характере государственности СССР. Вот ушли из жизни эти сущности – и исчез не только титул, но сама узко запрограммированная Родина вместе с КПСС и сотворенною ею эпохой. Мудрые соотечественники предвидели такой результат с рождения гражданственности, основанной на «диктатуре пролетариата». Чтобы показать это, стоит лишь процитировать лекцию Ивана Павлова «О русском уме», с которой он выступил весной 1918 года в Петрограде: «…В борьбе между трудом и капиталом государство должно стать на охрану рабочего. Но это совершенно частный вопрос… Что сделали из этого мы? Мы загнали эту идею до диктатуры пролетариата. Мозг, голову поставили вниз, а ноги вверх. То, что составляет культуру, умственную силу нации, то обесценено, а то, что пока еще является грубой силой, которую можно заменить и машиной, то выдвинули на первый план. И все это, конечно, обречено на гибель , как слепое отрицание действительности». Сказано было, согласитесь, гениально, выдающийся соотечественник ничуть не ошибся! На наш взгляд, с первых шагов А. Твардовского на поле изящной словесности по сегодняшний день его посмертного существования литературная критика оценивает поэта с вершины функционального времени, в котором жил творец, а - не вечности, как следовало бы. В этом плане отношение к поэме «Страна Муравия», имевшей громкий успех и сразу сделавшей автора главой советских поэтов, пожалуй, наиболее показательное. Еще в довоенной энциклопедии она отмечена как вещь о победоносном шествии колхозного строительства, сокрушении единоличника, примерно так на нее смотрят критические модельеры и сегодня. Хотя на их глазах произошел отход от марксовского понимания жизни - в русле классовой борьбы. Но суть бессмертного эпоса совершенно в другом: какой изумительно правдивый характер народа в лице крестьянина Никиты Моргунка создал автор «Страны Муравии»! Поэма стала личным памятником поэта 92 процентам населения России, являвшегося сельским в 1917 году, году Октябрьского государственного переворота, то есть фактически – словесным монументом ядру важнейшего в мире государства. Главный герой первого произведения Александра Твардовского предстает одним из прекрасных символов русского человека. В чем творец видит его основные черты? В первую очередь, в неизбывной любви к Родине - «радостной земле»: Земля!.. Крестьянин - основной труженик на ней, кормилец рода человеческого, относящийся ко множеству своих дел сердечно: «Из всех ИЗЛЮБЛЕННЫХ (выделено, как и следующее слово, мной – В. Ф.) работ / ЛЮБИЛ Никита обмолот». Именно на току, да еще в чужой деревне, проявляет себя Моргунок как такая личность, для которой дело является смыслом и полнотой жизни; гордостью за свои умения, силы, благородство занятий; вдохновенным единением с людьми:
По стуку трактора на ток Публицист и социолог, идеолог панславизма Николай Данилевский (1822-85) утверждал, что национальная идея находится в высших планах бытия. Широкомасштабное полотно «Страна Муравия» подтверждает осуществление ее на земле наших предков. И нрав основного персонажа поэмы, его нравственные качества, поступки – в первую очередь. Ведь, пожалуй, нигде на свете не найти такого искателя мифической стороны Муравии, которая дорога его мечте верностью «всем крестьянским правилам». Тем, что там «Земля в длину и в ширину - / Кругом своя. / Посеешь бубочку одну, / И та – твоя… И никакой, ни боже мой, - / Коммунии, колхозии». Кстати, первый Декрет советской власти наделял крестьян землей. При метаморфозе ее в колхозную, в условиях крушения вековых устоев Моргунок хочет жить так, как подсказывает сердце, возросшее на дедовском укладе. Он желает владеть не только своими пахотными десятинами, но также сенокосными и прочими угодьями, живностью. Скажем, иметь собственного коня и оттого чувствовать свою значимость в этом мире: На своем коне с дугой Удивительно, что он говорит это попутчику – «последнему попу», по мнению Моргунка, унижающему сан священнослужителя откровенным отходничеством, добывающему «подходящие харчи» «не тяжелым привычным трудом», ибо «Есть кой-где, что верят в бога», - втайне венчает, крестит и совершает другие требы. Служитель культа обращается к хозяину Серого с неожиданным предложением: «Хочешь так: твоя – подвода, / Мой – инструмент ?... Проживем..» В груди Никиты неколебимо живет уверенность в более высоком назначении человека, наполняющего его нематериальным, в первую очередь, смыслом своего существования, и он отвечает: «Не охотник яйца я / Собирать на бога. / У меня, отец, своя / Дальняя дорога…» Центральный персонаж поэмы Александра Твардовского является более духовной личностью, чем его попутчик в подряснике. У крестьянина из деревни Васильково, Касплянского сельсовета, что на Смоленщине, согласно документов «Семья… семь душ. / И хлебозаготовки, и страх, и труд, и гуж. / И двор со всей скотиной, / И хата в три окна. / Единый – семь с полтиной, - / Уплаченный сполна». Казалось бы, дома он был по горло занят многочисленными и многотрудными, самыми приземленными, делами. До путешествия ли за мечтой? Но Никита Федорович Моргунов – настоящее божье создание, не искусственное. Дух – самое главное, что отличает человека от животного, по большому счету он – сам человек. Таков васильковский житель в армяке на российских дорогах «года великого перелома». «Был Моргунок не так умен, / Не так хитер и смел, / Но полагал, что крепко он / Знал то, чего хотел…» Он не является рабом ни предавших Христа, как Иуда, церковников, ни идеологических поводырей общества, пришедших «тех же жуликов, тех же воров и законом революции всех взявших в плен» (С. Есенин). Во внутреннем обращении к Сталину Никита «Слагал, как песню, речь свою / Душевно и открыто». И так же по природному закону человечности, доверчиво он относится к бывшему деревенскому богачу - врагу сталиных, бежавшему из ГУЛАГа соседу Илье Бугрову: «Он угощал его, любя, / Считал – в беде сосед». В конечном счете, народ, который символизирует главная фигура «Страны Муравии», оказался обманутым «классовыми врагами» одной и второй пробы: уголовными «страдальцами за трудовое крестьянство» - большевиками-коммунистами, практически покончившими с российской деревней, и богатеями с царских времен бугровыми-грачевыми, нещадно эксплуатировавшими односельчан-тружеников, презиравшими их, а в новых условиях откровенно вступившими на криминальный путь. Так, Илья Бугров стал просто вором и мошенником: украл у Моргунка за его хлеб-соль коня да под видом слепого нищего, обманывая не догадывающихся о его зрячести жителей других мест, выманывает у них последние гроши. Я нашел на сайте «Соловки. Личное дело» весьма проницательную запись (http://www.solovki.ca/writers_023/tvardovsky.htm). Ее предваряют строки из автобиографии А. Твардовского: «Только со «Страны Муравии» я начинаю счет своим писаниям, которые могут характеризовать меня как литератора». А дальше идет такой текст: «В одной из публикаций о Твардовском мы прочитали, что поэт поддерживал и одобрял сталинскую коллективизацию, раскулачивание и высылку «кулаков» в Соловки. Странно было читать это, зная пронзительные строки:
Страна Муравия …Их не били, не вязали, Невозможно не согласиться с такой трактовкой примечательных отрывков. Она тем более дорога, что, видно, имеет не литературный, а сугубо народный характер. По сравнению с ней оценки той же самой вещи, сделанные рекламно лидирующим в области поэзии Евгением Евтушенко, выглядят просто бездарными: «воспевая коллективизацию», «в ранних насильственно ложных по исторической концепции поэмах»… Кроме того, почему – мн. число, если «ранняя» - одна, как считал сам А. Твардовский? Две другие явились «ученическими упражнениями», «ездой со спущенными вожжами», он их не переиздавал. Зачем шулерничать? А я, повторяя мысль о возвышении мечтателя из Касплянского сельсовета до нации, в завершение «сельского» разговора, изложу ее словами самого А. Твардовского: двустишием из «Страны Муравии», удостоенной Государственной премии, но евтушенками 30-х годов тоже критиковавшейся с позиций грубой социологии, правда, с другим знаком - за «контрреволюционную клевету на коллективизацию» (!):
На всей планете, на Земле, Один такой ездок.
2
Самым известным произведением Александра Твардовского является поэма «Василий Теркин» - яркое воплощение русского характера в годы Великой Отечественной войны, гимн таким его чертам: смелости, стойкости, отваге. Обилие сказанного о ней, общее признание «Книги про бойца» главным поэтическим произведением об огненных сороковых минувшего века позволяют мне ограничиться лишь одним отзывом – Ивана Бунина, первого Нобелевского лауреата (1933) в ряду отечественных писателей: «Это поистине редкая книга – какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный, народный солдатский язык – ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого слова». Такое мнение тем более объективно, если учесть, что знаменитый наш соотечественник И. Бунин ни на йоту не принял революцию, написал беспощадную книгу об ужасах ее «победного шествия» и гражданской войны – «Окаянные дни», с 1920 находился в эмиграции, где скорбел о «легендарных временах, в этой навсегда погибшей России» («Жизнь Арсеньева», 1927-1929, 1933, Приморские Альпы), не имевший ни малейшего желания возвратиться домой – жить в Совдепии.
3
Дочь вызвавшего в столь молодые годы громадную сенсацию «Страной Муравией» поэта, доктор исторических наук профессор Валентина Твардовская, в году 95-летия отца, отвечая на один из вопросов корреспондента «Медицинской газеты» Владимира Королева, сказала: «Дом у дороги» - полупрочитанная поэма. Она не ко двору пришлась. После войны - сплошное ликованье, все ему говорили: «О чем вы!» Думаю, это очень точное наблюдение. Празднуя ныне 65-летие Великой Победы и 100-летие лучшего из лучших певцов всенародного подвига, который она увенчала, самое время развить мысль Валентины Александровны. 2005-й, 2010-й не 1946-й, когда появился новый шедевр нынешнего юбиляра. Та, свежая, праздничность далеко позади. Что же мешает теперь говорить в полный голос о неизбывном горе солдатки Анюты Сивцовой с тремя детьми, угнанной вместе с ними в немецкое рабство; беременной четвертым, родившемся уже в неволе? «Что не могла глядеть назад, / Где дом пылал зажженный, / Как гнал ее чужой солдат / На станцию с колонной; / Что не могла она сберечь / В саду трехлеток-яблонь; / Что шла, покинув дом и печь, / А так детишки зябли! / Что шла, как пленные, в толпе / На запад под конвоем…» Сам автор всю войну искал возможность рассказать о ее судьбе: Я начал песню в трудный год, Полупрочитанность «Дома у дороги» остается и даже становится все заметней, едва ли не выступает на первый план. И вот почему мы можем так сказать. Спустя более полувека после изгнания врага с родной земли общество только начинает осознавать: в России даже нет памятника 16 миллионам замученных немецкими фашистами гражданских лиц, что на пять миллионов превышает потери Красной Армии. Людей буквально ошарашили только что опубликованные энтузиастами такие архивные материалы о злодеяниях гитлеровцев в родной Александру Твардовскому области: в ней каратели «сожгли дотла более пяти тысяч сел и деревень, из них около 300 вместе с мирными жителями». Помножьте эти цифры на пятнадцать оккупировавшихся территорий нынешней Российской Федерации. На фоне названных чудовищных злодеяний страна, можно сказать, практически не слышит обращенного к ней в «Доме у дороги» голоса великого мастера ритмического искусства: Как жадно в рост идет трава
И такое же могучее слово на тему непомерных страданий жителей Отечества в другой главе поэмы, с призывом ничего не забывать : Прошла война, прошла страда,
4
В подробной хронике Омской писательскогй организации к 100-летию А. Т. Твардовского, талантливо исполненной Василием Савченковым и точно названной «Травля», есть потрясающее свидетельство уже цитировавшейся нами Валентины Александровны, дочери поэта, о его жуткой депрессии в послевоенные годы – годы тяжелейшей жизни населения в условиях разрушенного войной хозяйства. Не могу не привести это редкое и столь существенное высказывание полностью: «Наиболее тяжелый период наступил после войны, на рубеже 40-50-х, когда стихов отец почти не писал. И длилось это не месяц, не год, а несколько лет кряду. Мучительное разрушение прежней веры отвращало от стихов. У отца даже возникла мысль о самоубийстве. Об этом не знают ни читатели, ни почитатели его таланта, ни земляки поэта. Послевоенная жизнь народа-победителя, которую он видел на родной Смоленщине и во Владимирской области, где был депутатом, оказалась совсем не такой, какой представлялась на войне. Жизнь эту для него олицетворяла тетка Дарья
С ее терпеньем безнадежным, С ее избою без сеней И трудоднем пустопоржним, И трудоночью – не полней.
То, о чем отец хотел сказать в полный голос, было невозможно. Он говорил, что душа наедине с собою не могла переступить этот страх перед страшными выводами». Низкий поклон Валентине Твардовской за приоткрытие сущего ада в сердце жившего вместе с нами поэтического гения. Я могу лишь предположить, что являлось первенствующей составляющей тогдашнего непомерного страдания автора «Василия Теркина». Думаю, ею стала начавшаяся вскоре после Победы в Великой Отечественной войне жуткая, геноцидная борьба Сталина с угрозой национального возрождения страны. Явственно ощутив его, Генералиссимус хитро и коварно приступил к изничтожению пробивавшихся ростков насущной исторической справедливости-необходимости. Ведь в результате преступных революционных потрясений русский народ лишился собственного национального государства, вовсе не имел каких бы то ни было властных структур, не только что их полного набора, какой существовал в течение столетий. Параноидальная истребительная политика возобновилась Сталиным с целью эксплуатации нации, создавшей Великую Россию, и несметных богатств ее для осуществления коммуно-советской химеры – теперь уже не только на земле наших отцов и дедов, но на всей планете. В этом плане коварство его поистине непомерное. Произнес большой силы тост за русаков, сделавших главный вклад в освобождение страны и человечества от фашизма, и сразу без шума повел другую внутреннюю политику. Чуть позже совсем отворил дверь в новый этап ужасающего, чрезвычайного геноцида против нас, подобного послереволюционному. Так, все до одного главные полководцы войны за национальное освобождение, вдохновлявшие войска, в частности, близкой перспективой несомненного улучшения жизни после сокрушения врага, теперь под разными фальшивыми предлогами отстранялись от ключевых должностей, удалялись из столицы, лишались большей возможности влиять на исполнение чаяний народа. Например, Маршала Победы Г. К. Жукова, любимого всеми, Сталин молниеносно выполол из почвы Москвы, как вредную траву, и отправил сначала в Одессу, а затем на Урал. Маршала Сов. Союза, Героя Сов Союза (1944, 1945), в июне 1945 года командовавшего Парадом Победы в Москве, К. К. Рокосовского назначил главнокомандующим Сев. группой войск; Маршала Сов. Союза (1944), Героя Сов. Союза (1945) Р. Я. Малиновского - главнокомандующим войсками Д. Востока, естественно, с пребыванием в тех регионах. В феврале 1947 Н. Г. Кузнецова освобождают от командования Военно-Морским Флотом, который он 22.06.41 привел весь полностью в боевую готовность, подписав соответствующий приказ на семь часов раньше директивы наркома обороны и тем самым не потеряв в первый день войны ни одного корабля, когда, например, были уничтожены на аэродромах, даже не взлетев, больше тысячи самолетов. Такие теперь становились противниками. В 1947 мин. Вооруж. Сил стал генерал-полковник Н. А. Булганин, с преобладающим опытом деятельности до того в органах ВЧК и на хозяйственно-советских работах. Все это прямо указывает на подготовку к ослаблению роли русского народа в жизни Сов. Союза, на заговор против возрождения нации. Православные победители коричневой чумы уже были не «братьями и сестрами», как Сталин обнялся с ними иезуитским умом в момент смертельной опасности, не «руководящим народом» из пленительного многим сердцам и до сих пор тоста, произнесенного 24 мая победного года. В 1947 появился указ Верховного Совета СССР: «Во изменение Указа от 8 мая 1945 г. считать 9 мая – праздник победы над Германией – рабочим днем». Пик страшной трагедии - поспешное массовое отстранение от управления, бесчисленные посадки, отправление в лагеря, физическое истребление лучших кадров, выигравших войну и преодолевших огромную разруху после нее. По так называемому «ленинградскому», как опять же коварно-пропагандистки именовали, а точнее - по «русскому делу» (1949-53). Такое происходило в высших эшелонах власти и на местах. Помимо Москвы и Ленинграда - в Крыму, Рязани, Ярославле, Мурманске, Горьком, Таллине, Пскове, Новгороде, Петрозаводске… Жуткие репрессии длились до самой смерти Сталина. Только расстреляли более 2000 самых ценных на то время руководящих потомков Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова. Именно эти исторические имена на параде 7 ноября 1941 в Москве на Красной площади, обращаясь с речью к войскам и народу всей страны, Пред. ГКО Верх. Главнокомандующий и нарком обороны СССР И. В. Сталин называл как многовековой духовный источник будущих побед над немецким фашизмом: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков!» С тем и победили. Народ не стал бы воевать за Эсэсэрию без исторических корней, созданную «внутренними завоевателями» лишь в 1917-м. Но в послевоенном Советском Союзе опять именно с этого года начинали отсчет государственности, и отсюда – беспощадное уничтожение национального ядра. Оно мешало превращению в красный цвет «земли наших великих предков» и в целом всего мира. В победоносной стране маленковы, берии, абакумовы, леоновы, комаровы, лихачевы, кобуловы, меркуловы, шкирятовы, рюмины, черновы, броверманы беспощадно уничтожали лучшие партийные, советские, хозяйственные, военные кадры - в основном представителей самого многочисленного этноса, сформировавшихся и занявших видные посты не в царское время, а при Сталине, поверивших в него и в справедливость социалистического строя. Среди них крупнейшие деятели коммунистической партии и советского государства – председатель Госплана СССР, заместитель председателя Совета Министров СССР, член Политбюро ЦК ВКП(б) Н. А. Вознесенский; член Оргбюро, секретарь ЦК А. А. Кузнецов (первый секретарь Ленинградского обкома и горкома партии в 1945-1946 гг.); председатель Совета Министров РСФСР М. И. Родионов… Ни малейшей государственной вины никто из них не имел, не зря Верховный Суд СССР 30 апреля 1954 их всех реабилитировал. Их единственная «вина» - честность и порядочность. «Удивлялись», например, почему атрибуты партийной (главной тогда) и государственной власти в РСФСР гораздо ниже, чем в других республиках, хотя Устав КПСС и Конституция СССР провозглашали равноправие всех. Но бандократы того времени замалчивали коренное обстоятельство, людоедски поедая своих сотоварищей, а требовали уничтожения якобы за «неверную» организацию городской выставки и т. п. Это смешно даже по меркам каннибалов. Как прояснило время, «красный цвет» явился призраком счастья для народов и сытной кормушкой для номенклатурных кланов. Гекатомбные жертвы ради него оказались совершенно бессмысленными! Три года назад я выпустил роман «Север Северище», в котором, полагаю, впервые с того времени – грандиознейшей национальной трагедии - создан в художественной литературе один-единственный образ ее участника, в главе «Смерть и тетрадь Серени Пророка». Свое видение времени, когда по свидетельству В. А. Твардовской депрессия ее отца была так сильна, что вызывала у него даже мысль о суициде, я, естественно, считаю единственно верным. Оно закрыто темным лесом многих событий, истолкованных в тогдашней общей атмосфере засекреченности не научно, а узко пропагандистски, извращенно. Это ощутили все думающие личности, пытавшиеся анализировать тайные страницы летописи СССР после 1945, например, Вадим Кожинов. Вот какими словами он начинает свою работу «Лаврентий Берия, послевоенные репрессии, сталинский культ…»: «Как уже не раз говорилось, первые послевоенные годы – едва ли не самый загадочный период нашей истории». Катастрофа средины двадцатого столетия, на мой взгляд, стала главной причиной крушения Советского Союза в 1990-е и является реальной угрозой суверенитета сегодняшней Российской Федерации. Можно представить, какой же острой она была для все видевшего своими глазами, находясь на орлиной высоте, Александра Твардовского!
5 Три последние крупноформатные вещи поэтического лидера Советской страны, после принятия социалистической Конституции, во многом перекликаются по содержанию, поэтому речь о них удобнее вести как о блоке. Напомню названия этих поэм: «За далью - даль» (1950-1960), «Теркин на том свете» (1954-1963) и «По праву памяти» (1954-1969 (зарублена главлитом), 1987 (напечатана). Сроки их создания, как видим, тоже весьма близки. Все они написаны после смерти Сталина, опубликованы значительно позже нее и как бы вобрали в себя «две дали»: период, когда он руководил государством - в основном в плане критики культа личности Сталина ХХ и ХХ11 съездами КПСС, и начатую при Хрущеве «оттепель». Доминантное настроение вновь поверившего в светлые идеалы социализма А. Твардовского, особенно после партийной критики негативных явлений «идейного прошлого», отлично выражают следующие строки поэмы «За далью – даль»: Он и в столетьях не померкнет,
И такой патриотический оптимизм советского поэта как выразителя общих дум своих сограждан имел прочные основания. Послевоенный СССР возглавил «мировую социалистическую систему», в том числе с Китаем, нынешним - при том же строе - гигантом, мощно поддерживал процесс освобождения многих стран от колониализма, осуществил «атомный проект», превративший страну в одну из двух сверхдержав, открыл запуском искусственного спутника земли космическую эру, впервые в истории человечества наш соотечественник летчик-космонавт Юрий Гагарин совершил орбитальный полет вокруг планеты «в сиянье голубом» на космическом корабле «Восток». В 50-60-е годы в СССР были реабилитированы жертвы политических репрессий, частично реформировали партийно-государственную систему, ограничили привилегии чиновников и коммунистических руководителей, улучшили материальное положение и условия жизни населения. Однако второй стороной медали стали не менее основательные явления. Мы уже говорили о них выше, к чему необходимо добавить следующее. После окончания войны не только распалась антигитлеровская коалиция совместно сокрушивших коричневого зверя стран, но между ними началась «холодная война». В значительной степени из-за «интернационального» фанатизма «отца народов», действовавшего, как мы говорили, вероломно даже по отношению к населению собственной страны. Пояснить последнее можно, снова обратившись к мудрости знаменитого физиолога И. П. Павлова. В письме в Совнарком от 12. 12. 34 г. он сделал безошибочное умозаключение, заявив: «Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До вашей революции фашизма не было». По аналогии сам собой напрашивается вывод: до желания Сталина стать своеобразным Инкой коммунистического Земного Шара не было «холодной войны». Хрущев, провозгласив «оттепель» во внутренней и внешней политике, породив радужные надежды, в то же время подавлял инакомыслие, расстрелял в 1962 рабочую демонстрацию в Новочеркасске, осуществил в 1956 вооруженную интервенцию в Венгрию, обострил военное противостояние с Западом: в 1961 построив берлинскую стену и создав в 1962 карибский кризис. Этот волюнтарист и прожектер, противоречивый и непоследовательный человек удивил мир обещанием построить коммунизм к 1980, многим другим. Выступив с резкой критикой т. н. культа личности Сталина, хотя сам же с ним, например, долгие годы занимался репрессиями, «кукурузник» Никита создавал поклонение себе. Его преемник Брежнев, унаследовавший тех же советников, не мог делать что-то принципиально иное по определению. Так, скажем, он в 1968 предпринял интервенцию в Чехословакию. Александр Твардовский, принципиально живописавший «бегущий день», что было архитрудно делать в фактически «концлагерном» обществе, все события первостепенной важности, случившиеся в течение послевоенной четверти века, конечно же, отразил в трех исследуемых поэмах. Как поборник истины, неутомимый искатель правды, владевший сильным и пламенным словом, великий творец и мыслитель, он существенно расширил горизонт восприятия соотечественниками общественно-политической жизни СССР. Те его строки с новой силой звучат в наших душах сегодня, являя глубочайшую любовь и сочувствие автора к человеку труда, созидателю, искреннему и природному, житейские трудности которого зачастую были созданы искусственно. Гражданин Страны Советов как бы вершил ежедневный подвиг, чтобы просто существовать. Настолько в отношении общепризнанных за столетия норм поведения узаконила насилие и откровенный террор власть уголовных благодетелей населения древней земли. Чуть расслабился ни в чем не виновный ее житель – превратился в «лагерную пыль». Читая многие страницы послевоенных поэм ключевого поэтического мастера, такое словно воочию видишь. Вот, например, как это зримо запечатлено в сцене осмотра Василием Теркиным на том свете Особого квартала уничтоженных «без войны»: …Там – рядами по годам Православная Святая Русь сменилась монстром, «нашим тем светом», что «вне планет и самой Вселенной», где: «Стрелка «Вход». А «Выход»? Нет. / Ясно и понятно: / Значит, пламенный привет, - / Путь закрыт обратный… Галереи – красота, / Помещений бездна, / Кабинетов до черта, / А солдат без места… Там у них (буржуазный тот свет – В. Ф.) устои шатки, / Здесь фундамент нерушим. Есть, конечно, недостатки, - / Но зато тебе – режим… Там, во-первых, дисциплина / Против нашенской слаба. / И, пожалуйста, картина: / Тут – колонна, там – толпа». Свой творческий путь А. Твардовский определил как «внутренне движение, саморазвитие». В том, в частности, убеждаешься, видя, как менялось его отношение к Сталину, руководителю СССР на протяжении почти тридцати лет. Менялось, я бы сказал, вместе с движением общенародного взгляда на этот исторический персонаж. От понятия «отец» в традиционном на Руси смысле, от понятия «имя-знамя», что звучало «со словом Родина в ряду», до противоположного - злодея, уничтожавшего «виноватых без вины», «на целые народы обрушивавшего свой верховный гнев». В 1960-х написанные поэмы честно и глубоко запечатлели этот процесс. Не зря он отразился во всех трех. Причем весьма объемно и содержательно. Так, из пятнадцати глав поэмы «За далью – даль» сам автор считал важнейшей посвященную именно Сталину «Так это было», о чем, например, заявил в письме к Хрущеву. Соотечественникам, нам с вами, несказанно повезло, что гигантскую политическую фигуру «отца народов» «просветил», как рентгеном, именно Твардовский. И - вообще все основное в срединном периоде идеократического ХХ столетия. Являясь советским поэтом, он исходил из позиций не классовых, не казенного социализма, а опирался на вековечные понятия, исторически присущие своему народу, национальному сознанию и всему культурному миру. То есть на общечеловеческие, устоявшиеся в трех мировых религиях, в философской и художественной классике всех стран. Природа смертного не изменилась с момента его создания, поэтому исконные ценности были, есть и будут определяющими в различные времена, при всевозможных государствах. «Память» - ключевое слово в поэзии Александра Твардовского, даже вошло в название последней крупноформатной вещи: «По праву памяти», которая, кстати, вовсе не упомянута в 30-томной Большой Советской Энциклопедии (1969-1978), где он охарактеризован «выдающимся явлением советской литературы». Так Страна Советов относилась к своим «выдающимся явлениям»! Выше я уже не однажды приводил его стихи на тему памяти. Еще можно назвать замечательный поэтический цикл о матери, где в заголовке присутствует это слово, а в последней поэме, помимо общего названия, - одна из трех глав поименована «О памяти». Согласитесь, такие факты говорят сами за себя. Думаю, суть этого – «в безгласной нашей доле» в советский период, как поэт убедился за жизнь. А ведь он вроде мог иметь несказанную свободу слова, ибо, что называется, встречался с верхними за «чаем» - фактически представлял собой официального поэта в советские годы. Как уже отмечено, являлся многократным лауреатом, был награжден 3 орденами Ленина, 4 др. орденами, медалями, возглавлял редакцию толстого журнала «Новый мир» (1950-54 и 1958-70), избирался секретарем правления СП СССР, депутатом Верховного Совета РСФСР 2, 3, 5, 6-го созывов, членом Центральной ревизионной комиссии КПСС, кандидатом в члены ЦК КПСС. Его произведения изучали все школьники и студенты. Однако вместе с тем А. Твардовский, отца-кузнеца которого необоснованно раскулачили и с многодетной семьей выслали в Сибирь, был гражданином, «кому с графой не повезло», находился «под рукой всегда на случай нехватки классовых врагов», «готовым к пытке быть публичной». Он все понимал, как говорится, изнутри. А что важнее всего, уродился по милости божьей гением, никогда не порывал самых активных связей с народом – с Василиями Теркиными, тетками Дарьями, не заакадемизировался, только в родное Загорье приезжал не менее двух раз в году – имел такое правило. Отсюда колоссальная глубина понимания важности личного свидетельства о времени, до невероятности закрытом официально: «Забыть, забыть велят безмолвно, / Хотят в забвенье утопить / Живую быль. И чтобы волны / Над ней сомкнулись. Быль - забыть! / Забыть родных и близких лица / И стольких судеб крестный путь - / Все то, что сном давнишним будь, / Дурною, дикой небылицей, / Так и ее – поди забудь. / Но это было явной былью / Для тех, чей был оборван век, / Для ставших л а г е р н о ю п ы л ь ю, / Как некто некогда изрек. / Забыть - о, нет, не с теми вместе / Забыть, что не пришли с войны, - / Одних, что даже этой чести / Суровой были лишены. / Забыть велят и просят лаской / Не помнить – память под печать, / Чтоб ненароком той оглаской / Непосвященных не смущать». Нет, говорит далее поэт, ему так вести себя не позволяет долг, ответственность перед вослед идущими поколениями, поди объясни им происшедшее цензурой и тому подобными преходящими обстоятельствами и продолжает:
Втолкуй, зачем и чья опека И в завершение поэмы, обращаясь к сверстнику, славит непреклонное следование совести, выделяющей, как известно, человека из всех живых существ на планете Земля: «Чтоб мерить все надежной меркой, / Чтоб с правдой сущей быть не врозь, / Многостороннюю проверку / Прошли мы – где кому пришлось. / И опыт - наш почтенный лекарь, / Подчас причудливо крутой, - / Нам подносил по воле века / Его целительный настой. / Зато и впредь как были – будем, - / Какая вдруг ни грянь гроза, - Людьми из тех людей, что людям, / Не пряча глаз, глядят в глаза». Эпический жанр главенствует во всем литературном наследии лидера русской поэзии 30-60-х годов ХХ века Александра Твардовского. Пусть бегло, как самому кажется, но мне удалось так или иначе сказать о всех его крупноформатных вещах, в контексте общественно-политических и психологических процессов той эпохи, когда он жил. Потому считаю, что свою посильную задачу в светлый юбилей 100-летия поэта, любимейшего с дошкольных до высокогорных годов, я, предвоенный рождением, решил.
Некоторые итоговые оценки Музыкальный гений советской эпохи Георгий Свиридов, величайший знаток художественной литературы: «ТВАРДОВСКИЙ А. Т. Полное (100%-е) отсутствие авторского эгоизма. Растворение себя в народной стихии, без остатка. Это достойно лучших мыслей и лучших страниц Л. Толстого – редчайшее качество». ( «Музыка как судьба», 2002). Я сам слышал из уст И. С. Соколова-Микитова: «Твардовский – последний поэт, который пишет на настоящем русском языке». Мой ряд русских поэтов-классиков: А. Пушкин, М. Лермонтов, Н. Некрасов, А. Блок, С. Есенин, А. Твардовский.
25 марта 2010 г. Москва Далее читайте:Твардовский Александр Трифонович (1910 - 1971), поэт.
|
