|
|
Алексей ФИЛИМОНОВ |
|
2010 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Алексей ФИЛИМОНОВНа родном пепелище культурыО современной «Авроре»
Я умер вовремя, до света, Вчитываясь в последние номера «Авроры», понимаешь, что происходит непростое преображение журнала, отметившего в минувшем году свое сорокалетие – практически в молчании, как и водится для такого неполного юбилея. Импрессионистично-приглушенный стиль оформления издания внутри делится на два, подчас не стыкующихся: молодёжно-авангардный, переполненный штампами не преодолённого индивидуализма и несколько архаичный, заимствованный из советского материалистического времени. Станет ли журнал продолжателем традиций золотого и Серебряного века? Ведь его символ, как и задумывалось, это и крейсер «Аврора», защищавший Ленинград в Блокаду (недавно на нем российский бомонд и руководство города устроили частную вечеринку по случаю выхода глянцевого издания; невозможно представить, например, чтобы В.Набоков принял участие в оргии на крейсере, хотя для него «Аврора» являлась в первую очередь символом разрушения), и розовопёрстая Эос – богиня утренней Зари, родительница звёзд, несущая освежительные ветра перемен. В сплаве мифологизма и историзма предощущается развитие этого издания. Произведениям которого подчас недостаёт долгой эмоции, страстной мысли, художественной воплощённости. Бытует мнение, что литературу надо писать языком сегодняшнего дня, так она, дескать, быстрее доходит до читателя и точнее отражает действительность. Но Пушкин, Тютчев и Достоевский отчего-то не писали площадным языком, дабы приблизиться к народу. Именно отсутствием высокого штиля отмечена современная литература, где полнокровное понятие «произведение» подменяется хаотичным «текст». «Аврора» стремится выйти из духовного кризиса, стряхнуть «обморок духовный», по выражению Тютчева, мыслить не штампами, а утверждать новый, единый, метафизический русский язык, о котором неоднократно писал А.Пушкин в письмах и дневниках. Язык – омоним и синоним слова народ, земного и небесного. Талантливый прозаик Герман Сагалаев затрагивает тему «Бесов» Достоевского – создания тайного общества, противящегося злу насилием. Мне кажется, многочисленные англицизмы затрудняют прочтение этой повести. Писатель должен противостоять – как Пушкин – той варварской речи, которая насаждается отовсюду. Не являемся ли мы сами террористами языка, снимая с себя ответственность перед русским словом, зачастую навязывая ему корявость и отрывистость англицизмов и не в меру употребляемых фраз на английском? Психическая сторона речи – «тёмная материя», о которой пишет автор, способная раскрыться в сторону созидания или разрушения во многом по нашей воле. В прошлом году исполнилось 270 лет русской Поэзии - дата никем не замеченная - начавшейся, по мнению Ходасевича, с «Оды…на взятие Хотина» Михаила Ломоносова. Первые строки её задали высоту и свободу русской лирике: «Восторг внезапный ум пленил…». Теперь поэзия более аморфна, в ней уже нет движения больших образов, восхищавших Пушкина в Державина, она пребывает в разлагающейся материи, свободу в духе сменила безответственность своеволия. В стихах слов порой больше, чем это нужно для мысли. Так, в дебютном стихотворении Святослава Тернова, представленным его наставником, руководителем поэтической студи при «Авроре», Николаем Баркаловым, первые две строки полностью повторяются в начале третьей, завершающей строфы. Кто-то возразит, что таков приём – однако, важен не сам прием, а его преодоление, синтез художественных идей, их уникальная сумма, к чему призывал Пушкин. Хотя у нас чаще любят цитировать спасительные для графоманов, сказанное классиком не без иронии слова о том, что поэзия должна быть слегка глуповата. Молодым авторам не нравится, когда их так именуют. Зрелость приходит через чтение, кропотливую работу и сравнивание своего труда с образцами. В другом стихотворении С.Тернова присутствует понимание утраченного и томление по благородству мысли:
Придут ли к нам на смену те, С кем не бесплодно было б спорить, Или совсем исчезнет вскоре Само стремленье к красоте?
Таким вопросом задаюсь, Когда листаю мемуары, Невольно причисляя к старым Философическую грусть.
У Максима Грановского, наряду со свежими, органичными строками, «Космодром под названьем “Русь”». Подобные технократические образы в лексике не говорят о «русском космизме», они продолжение дурновкусия, заполонившего поэзию с 60-х годов прошлого века. Стихотворение еще одного дебютанта заканчивается штампом, а не самостоятельным образом. Игорь Антипов и Татьяна Лестева посвятили по статье развенчанию «водянистого» поэта, коронованного масскультурой на шаткий трон короля поэтов. Но позвольте, что там развенчивать? Это не Игорь Северянин и факта поэзии там нет. Зачем разоблачать пустоту? Нельзя в то же время не прислушаться к мнению Т. Лестевой о том, «православная» поэзия сегодня вид карьеры малокультурных и внутренне несвободных авторов, воспевавших прежде комсомольские стройки. И Николай Рубцов, обладая вкусом и тактом, находясь в напряженном и неустанном диалоге с поэзией Тютчева и Фета, никогда бы не сочинял вульгарно-материалистические агитки «за Бога» и не переделал бы заключительные строки «Россия, Русь, храни себя, храни», допустим, в «Россия, Русь, Господь тебя хранит!». Господь Сам выбирает поэта, через которого Он свидетельствует, простирая прекрасные звуки, и понятии в Русь уже есть её святость. Поэзия относится к области прекрасного, и поиск эстетического идеала, а не казенная публицистика «в пользу» в России должны быть основой. Как полагал Достоевский, «Описание цветка с любовью к природе гораздо более заключает в себе гражданского чувства, чем обличение взяточничества, ибо тут соприкосновение с природой, с любовью к природе». Рубцов никогда не утрачивал связь с языком природы, чего лишены сегодня «православные деревенщики», покинувшие отчие места и устремившиеся в столицы, ведомые зудом литературной гордыни. Сегодня запрещено критиковать «православных писателей», будто они глас народа и христианства. Почему, читая их тексты, не исчезает чувство, что Слово отвернулось от них? Подчеркиваю, что говорю лишь о тех, кто не органичен в своём творчестве. Утрата пассионарности есть главная проблема литературного направления, которое считает себя укоренённым в традиции: потеря воли к художественному мышлению, неспособность к диалогу с культурой, творческому поиску. Литературные кланы, возглавляющие СП РФ, не занимаются развитием молодой – и не только – словесности, ради сохранения своей значимости, во многом мнимой, когда новые поколения еще не встали на путь самостоятельного мышления, не выковали в себе личностей. Сегодняшняя петербургская «Аврора» не отрицает подобных острых тем – но ставит их со всей остротой: «Если бы в каждом приходе патриотический батюшка имел ритуальный способ внушения пассионарности каждому русскому ребёнку, который рационально можно сформулировать в следующих словах: ты – сотворец творящему Богу по обустройству собственного дома, собственной деревни. Собственного города, собственной страны, собственной Вселенной, - то Россия не только спасётся от вымирания, от распада, от захвата, не только сказочно изукрасится, но гоголевской птицей-тройкой повлечёт за собой и другие народы», - пишет мыслитель и советский диссидент Борис Митяшин. Всё сказанное автором проецируется и на писательский труд. Русскому писателю постоянно мнится, что некто иной мешает ему творить. Недавно от одной уважаемой петербургской писательницы довелось услышать: наши писатели пишут неважно, потому что им за это не платят. Как ни кощунственно, но мне бы хотелось, чтобы таким авторам никогда не платили – сочинять лучше они не станут, а количество макулатуры увеличится. Санкт-петербургское отделение СП два десятилетия почти не выходило за грани своего тесного мирка. Такая позиция, вкупе с невежественным и беспощадным редактированием и недоверием к мышлению и свободе слова, привели к стагнации и деградации союза. За пятнадцать лет секция критики не смогла подготовить ни одного критика. Боязнь диалога с миром, с традицией и культурой ничего не имеют общего с пушкинской открытостью и умением всегда оставаться русским. Лицемерные заявления о том, что наш питерский союз-де отстаивает «православие и народность», лишь элемент обмана со стороны узурпировавших власть мелких карьеристов, не способных встать во главе сегодняшнего Возрождения. Дирижёр Владислав Чернушенко, тридцать пять лет возглавляющий Капеллу, говорит о нашей национальной идее – ей должна стать культура, а не футбол и распродаваемые природные недра: «Бескультурное общество никогда не создаст действенную экономику, развитую промышленность, продуктивное сельское хозяйство. В этом смысле для нас должен быть поучителен опыт 30-х годов, давший стране гигантский толчок в образовании и науке. Да не грех полюбопытствовать и о развитии России в период царствования Николая II с 1894 по 1914 гг., когда расходы по линии Министерства Просвещения увеличились на 618 процентов… Лишь сохранив свою культуру, народ будет един и могуч». Существует генетическая память культуры. Её животворящая нить спасительна, как бы ни пытались её прервать либо осквернить. Сегодня у Петербурга куда меньше защитников, чем в прежние годы, о которых Ольга Берггольц вспоминала «Блокадную ласточке», вестнице Победы:
Маленькую ласточку из жести я носила на груди сама. Это было знаком доброй вести, это означало - «жду письма».
Свидетельства тех страшных и героических лет в номерах журнала, очерк Андрея Молчанова о «забытой» Кронштадской батарее берегового укрепления говорит не только о героизме людей, но и о их свободной воле, вопреки навязываемому сейчас мнению о рабском духе народа. Через преодоление косноязычия и обретение долгой эмоции, трансформированной в страстную мысль, наполняющую строки, обретается лирическая свобода, как в стихах Валентина Сорокина, поэта старшего поколения, - они о миге гармонии, без которой невозможен человек:
Всё забылось, устало, притихло, Дремлет окунь, кручинится рысь. Только крыльев серебряный выхлоп, Это лебеди вдруг пронеслись. ……………………………………… И сражённый внезапным участьем, Я один провожал лебедей, Словно символ забытого счастья, У красивых и нежных людей.
Светлые стихи Бориса Примерова (1938-193), как солдаты, не изменившие присяге и не сдавшиеся в плен времени распада мысли и языка. В них его воскресшая муза, пересотворившая немоту до прозрения:
Я умер вовремя, до света, И ожил вовремя – к утру. А мимо проходило лето В бредовом затяжном жару.
А рядом солнце проползало На животе, В репьях, во рву, И воспалённым жёлтым жаром До смерти жалило траву. ………………………. Где на краю, в краю безвестном, В репьях, во рву, На самом дне, Всего на расстоянье песни Лежу от жизни в стороне.
Молодым труднее выходить за границы материалистической доктрины, нежели писателям старшего поколения, обладающим иной зоркостью и духовной свободой, завоёванной, а не полученной, как обманная данность. Тема Вечной Женственности была нещадно изгнана (блоковская «Прекрасная Дама» казалась сказочной стилизацией, а не кристаллической реальностью божественного) из отечественной словесности после исторического залпа крейсера «Аврора», когда требовалось прославление женщины-труженицы. Сегодня «самочность» – едва не главная тема глянцевых романов и продаваемых авторов, как например Ю. Полякова, о прозе которого пишет в настоящем номере критик Андрей Рудалёв в статье «Человек горизонтальный»: «Конечно, если принять на веру и за ценность систему плотских построений Юрия Полякова, то со многим можно согласиться. Но... наверное, в жизни есть, что-то еще кроме страсти, похоти, влечения и разврата, постоянной тяги к совокуплению... И если мы это поймем, если уйдем от зацикленности на плотском, то и женщина станет многим больше, чем «трахательная кукла», а мужчина будет не только выступать в шутовском костюме самца, влекомого исключительно сексуальными инстинктами». Вернемся ли мы сегодня к софийности женского образа, просветляющего, согласно Гёте, и «влекущего вверх»? В рассказе «Любовь, наука и боди-арт» Кира Грозная раскрывает внутренний мир студентки: «Во мне разыгрывается гормональный бунт, я влюблена. В художника. Да какая. Черт возьми, разница – в кого? Ощущения всё равно одни и те же… Мы обитаем в разных реальностях и плоскостях, поэтому я не питаю надежд на возможность серьёзных отношений с Художником. Я готова бескорыстно с ним переспать. Или бескорыстно дружить. Или стать его помощницей, натурщицей, домработницей… А дальше мои мечты пока не распространяются. Да и мама всегда учила меня ставить перед собой реальные задачи…». Ирония подчас нужна авторам-дебютантам, чтобы скрыть недоверие к своему произведению. Путь к подлинной поэтической речи утрачен в наше время всеобщей раздробленности и эпигонства, – сколько их, пишущих под Бродского или под Рубцова. Язык – это вечное обновление, возможность увидеть бездну в едином миге (А.Фет), об этом строки Алишера Курбанова:
Так, видимо, уходит целый век, Не разжимая век и пальцев, мелкой сыпью Петита в вечность, в прошлое, на снег, На коленкор забвенья, на безрыбье Пустого словаря, и, знать, не зря Царапанное прямо или косо Есть просо времени и есть календаря Метаморфоза…
Рассказ «Вещи» Росинки Кулинич из Краснодара, в чеховско-набоковском ключе, о гибели ребёнка, о той памяти, которую невозможно испепелить и развеять по ветру. В этот трагическом и просветленном произведении мне видится стиль, суть журнала, соединяющего вчера и завтра. Очерк Валентина Курбатова «Хронограф» о фотохудожнике Анатолии Пантелееве: «Сегодня его лабораторная, часто меняющаяся и неустанно пополняющаяся экспозиция оказывается прекрасным зеркалом мятущегося конца ХХ века, как окончания всех веков». В Михайловском, где мне довелось побывать на фестивале Илья-премии «Август-2009», Валентин Яковлевич Курбатов говорил о необходимости очистить слова от наносного, суетной оболочки, вернув им незамутнённую первозданность, и, словно откликаясь на его слова, падающие звезды, подобно алмазным идеям слов, чертили штрихи на чёрном небосводе над Пушкинскими Горами. Многих авторов «Аворы», разных поколений, хотелось бы отметить: художника Александра Совлачкова, поэтов Алексей Ахматова, Игоря Лазунина, Рахмана Кусимова, Владимира Коркунова, прозаиков Романа Всеволодова, Андрея Демьяненко, Анну Соболеву, Валерию Бородину. Значимы материалы, приуроченный к снятию Блокады, очерк Вячеслава Мартиросяна о крейсере 1 ранга «Аврора», миниатюры кинодокументалиста Виталия Познина, очерк актёра и писателя Юрия Соловьёва, дублера Шукшина в фильме «Они сражались за родину», воспоминания о редакторе «Авроры» на стыке 70 и 80-х Глебе Горышине. Мне кажется, что «Любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам» (А. Пушкин), вкупе с обретением новой художественности, преодолевающей антиэстетизм времени, основополагающи для «Авроры». Слова Блока из Возмездия: «Но ты, художник, твердо веруй / В начала и концы, ты знай, / Где стерегут нас ад и рай», - напоминание о неминуемой расплате забвением за «мертвые» слова, за «тексты» вместо произведений и уничтожение иерархии художественных ценностей. Обсуждение новейших номеров «Авроры» юбилейного года состоялось с авторами и читателями журнала в петербургском книжном магазине «Веком» на Гороховой. Где завет Николая Чумакова из его романа «Крик перепёлки во ржи» словно витал над беседой: « - Вот так и надо… мыслить! А не на слово принимать сказанное – пускай и большими людьми. Живите своим умом, своей головой, своим сердцем – оно у вас ближе к природе. Чутче к чужой боли! Орлы гордые птицы, гнездятся на вершинах, на недоступных скалах. В стаи сбиваются только вороньё, да ещё бывают волчьи стаи. Не ходите стадными путями – живите на вершинах!..».
Санкт-Петербург
|
