|
|
Григорий ДОЛУХАНОВ |
|
2010 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Григорий ДОЛУХАНОВПортрет, или И грех, и смехКомедия в одном действии
Действующие лица Вася – Василиса Валерьевна, вдова поэта Большова.39 лет, бывшая «Мисс Зачепиловки». Лерчик – Валерия, младшая дочь Василисы Большовой - Рудик – Рудольф, младший брат покойного поэта Романа Давидовича Большова, врач – гинеколог, убежденный холостяк, любит выпить и поговорить. Раечка – горничная с балетным прошлым в провинциальном украинском театре, увлечена Рудольфом и поэзией Романа Большова, 33 года. Сонечка Хохлушкина – дочь Василисы Валерьевны от «случайной связи», 22 года, считает себя обделенной в семье, завидует сводной сестре. Хохлушкиной,16 лет, школьница, пишет песни и поет под гитару, мечтает стать звездой. Мусик – студент педагогического вуза, проходил практику в школе Валерии, мечтает женится на москвичке и разбогатеть. Щука – Щукин, друг Сонечки, молодой милиционер. Цвет – Цветков, популярный бард, бывший ученик поэта Большова, друг Василисы.
Действие первое 1
(Просторная гостиная в элитной московской квартире. На стене – большой портрет маститого поэта с колодкой орденов на лацкане пиджака, депутатским значком. Книжный шкаф. Трюмо с большим зеркалом. Диван. Допотопный громоздкий телефон на тумбочке. Стол. На столе – раскрытая толстая книга. Стулья. Надувной матрац на полу. На матраце спят под простынями и одним одеялом Мусик и Лерчик. Звонок в дверь расшевелил, но не поднял с постели молоденькую парочку) Раечка (Появляется, осматривается) Иду, иду! (Она замечает спящих на матраце. Приближается к ним. Поправляет одеяло. Отходит) Раечка Отец твой, Лерчик, глядит на тебя с портрета и, слава Богу, ни слова сказать не может. Представляю какой был бы текст, когда ты тут – школьница, отличница в шестнадцать лет, как, стыдно сказать, какая – то удовлетворительница - в полный рост, прости Господи (Крестится перед портретом поэта, как перед иконой)… А этот не русский как вообще сюда попал? С гор спустился и на тебе – к дочери самого Романа Давидовича Большова в постель… Я уже вторую пятилетку в этом доме вкалываю на всю семью Большовых и что? Рудольф Давидович на меня смотрит, как на пациентку в своей клинике, говорит: «Мне не нравится ваша бледность, Раечка, вы часом не того?..» А чего – того? (Обращается к портрету) Хоть бы вы Роман Давидович сказали своему брату, что я, почти, девственница… Только с вами и было дело, Роман Давидович, да и когда это было –то в последний раз?.. Нас еще ваша жена, эта «Мисс Зачепиловки», эта деревенская Дункан застукала, вспомнили? Когда вы стихотворение про мальчишеские мечты написали, как же там, а, да: «В мальчишестве мечтают о вершинах…» Вы мне тогда сказали: «Слушай, Раечка, ты у меня опять будешь первой…» Ну, я слушала и опять была первой… Жена ваша гонорары Большова любит, а стихами Большова не интересуется. Вот где она сейчас – эта ваша Василиса прекрасная? Вчера вырядилась в черное из «крутого» модельного дома на ваши денежки и умчалась на вашем черном «Мерседесе». Сказала, у подруги переночует, утром встретит друга, ну этого озвезденевшего за ваш счет Цветкова, ученика вашего… Он три аккорда на гитаре выучил, придумал себе псевдоним – «Цвет» и хрипит на радио «Шансон», и не меньше вас, между прочим, зарабатывает! Где справедливость? Нет ее – справедливости! Так вот Вася ваша, Василиса Валерьевна вчера сказала, что встретит на Курском вокзале Цветкова, который, якобы, на гастролях в Харькове… Встретит и приедет вместе с ним. Ну, и где она, они? Харьковский поезд давно пришел на Курский вокзал. Я – то знаю, сама в Полтаву ездила…И почему нельзя было из дому на вокзал поехать? И зачем вообще надо было куда – то ехать? Цвет в вашем доме, как в своем себя чувствует, что он без Васи, Василисы Валерьевны заблудился бы? А подруга? Какие у нее могут быть подруги в Москве? Мало ей было в шестнадцать лет «залететь» в деревне от первого встречного, в двадцать с хвостиком затащить на сеновал отдыхавшего на природе великого поэта, то есть вас Роман Давидович, извините за прямоту, так она в тридцать девять дома не ночует… А еще вдова! И какая! Все российские бабы ей завидуют! Мне бы так залететь, родить, пожить, разбогатеть и овдоветь! Неблагодарная Вася, Василиса Валерьевна! (Настойчивый звонок заставил Раечку прервать свой монолог и она направилась к двери своей балетной походкой) Уже открываю! Кто бы это мог быть? Лерчик, подъем! Не позорь отца, мать твою… тоже не позорь! Слышишь, кто – то к нам пришел? Вставай, Лерчик! И грузина своего поднимай, педофил он, а не педагог - практикант! Таких студентов – практикантов из педагогического института гнать надо, его в твою школу на практику отправили, девочек доверили, а он что натворил? Лерчик, буди грузина! (Торопливо уходит) Валерия (Поднимает голову, говорит сонным голосом) Он – не грузин, он лезгин из Дагестана, Раечка! (Потягивается) Он хороший, он меня любит, жениться обещает, он мой Мусик, а никакой не грузин… Мусик (Обнимая Леру) Я лучше, чем грузин! Валерия (Убирая руки Мусика, кокетливо) Чем лучше, Мусик? Мусик Чем грузин, да! Не понимаешь? Я же русский, хоть и не совсем русский, папу спроси, мамой клянусь! Валерия (Глядя на портрет отца) Доброе утро, папочка! Ты не думай, он хороший (Обнимая Мусика), хоть и не русский… Он гражданин России, патриот, стихи твои знает, любит… Правда, Мусик? Мусик (Встает перед портретом, обмотавшись простыней, артистично декларирует стихи Большова) «В мальчишестве мечтают о вершинах, ни в чем не признавая середины, и счастье, если первые седины не убивают мальчиков в мужчинах!» Это – лучше, чем тост, папа, мамой клянусь! Валерия (Резко вскакивает, заворачиваясь простыней, капризно выкрикивает) Мусик, не называй его папой, не смей! Это только мой папа, понятно? (Показывает Мусику язык, целует в щечку) Мусик (Ехидно) Я – ладно, не буду! Он мне мог быть папой, если бы я на тебе женился, например, а он еще не умер. Но этого уже не будет, он умер, я не успел… Поэтому миллионер Большов – к моему сожалению, не мой папа, ты права. Но я на тебе все равно женюсь, когда ты школу закончишь и уже можно будет! А твоя сводная сестренка Сонечка, которая ему (Показал рукой на портрет) не родная? Забыла? Она Романа Давидовича Большова отчимом не считает, она его папой считает, клянусь мамой, не веришь – сама спроси!… (В гостиную вбегает босиком в халате Сонечка – сестра Валерии, за ней лениво подтягивается ее друг – в расстегнутом нараспашку милицейском кителе, трусах и фуражке) Сонечка (Останавливается перед портретом) Видит Бог, я не хотела, папочка! (Набрасывается на сестру, валит ее на матрац, девчонки борются, кричат, называют друг друга разными обидными словами) Валерия Явилась? Мадам Хохлушкина! Мать тебя нагуляла, пожалела, свою девичью фамилию дала, так ты в доме моего отца на меня, законную наследницу – Валерию Большову бросаешься! Пошла вон, Сонька, потаскушка! Сонечка Сучка, шлюха малолетняя! Весь дом перебудила – подстилка кобелиная! Валерия Мусик – мой жених! А ты, Сонечка Хохлушкина – приблудная сестрица, милицейская блудница! Твое место в Зачепиловке – там, где тебя твой деревенский папаша сделал! Ты в приличном доме со своим милиционером, как дворовая сучка на случке… Мусик (Обращаясь к портрету) «Поэт в России больше, чем поэт!» Сделайте что – нибудь! Я не знаю, что делать, мамой клянусь! Щукин (Отдав честь портрету) Виноват, но я при исполнении, так сказать! (Решительно говорит Мусику) Я – лейтенант милиции Щука, виноват – Щукин. Ваши документы, господин кавказской национальности, что вы здесь делаете с утра, регистрация есть в столице нашей Родины?! Мусик (Глядя на портрет) Да Вы видите? Эти в погонах до того обнаглели, что уже в вашем доме вашему, почти, зятю с утра хамят!.. Когда я стану вашим зятем, москвичом и богачом, а я стану, мамой клянусь… Раечка( Подает голос) Лерчик, смотрите, кто пришел! Лерчик, вы уже встали, я надеюсь? Лерчик, мы идем с вашим дядей! (Семенит Раечка, за ней навеселе вальяжно входит Рудольф Давидович. Оба, будто никого не замечают, застывают перед портретом поэта. Молодежь затихла, замерла в забавных позах, как на фотоснимках) Пауза Молодые разбежались парами в разные стороны. Лерчик и Мусик сразу же вернулись, быстро схватили матрац и убежали вслед за Щукиным и Сонечкой. Рудольф (Поклонившись портрету) Ну, здравствуй, брат, наша совесть! (Всплакнул, достал из кармана брюк носовой платок, вытер лицо, громко высморкался, скомкал платок, сунул в карман пиджака. Не поворачивая головы) Раечка, принесите мне стопочку водочки помянуть нашу совесть, год уж прошел, а все не верится… А где у нас Василиса Валерьевна в столь ранний час, не приболела ли молодая вдова? Я за нее не спокоен, Раечка! Как бы она не подкачала, не подвела, не омрачила светлую память, Раечка! Вася вся еще такая свежая, сочная, как помидор с грядки – я ее недавно осматривал внимательно, ощупывал в своем кабинете, как врач – гинеколог. Она в отменном рабочем состоянии, как тогда, когда мой брат ее из деревни с дитем и пузом привез. Сколько ей тогда было лет, двадцать два или три? Не больше. Лерчик у нее в животе уже росла… Раечка, закройте рот, я же вам – не дантист, слава Богу! Водочки я просил… Раечка (Глядя на портрет, перекрестилась) Рудольф Давидович, а когда вы меня уже осмотрите, ощупаете, хоть бы и в своем кабинете?.. Рудольф (Поднял глаза, перекрестился перед образом брата, тяжело вздохнул) Раечка, вы же – б… бывшая лучшая лебедь Полтавского балета, что там у вас можно нащупать? Я водочки дождусь, милая вы моя, бляха – муха?! Раечка (Обиженно) Я не бляха и не муха, я…, я…, как вы не видите, кто я, а брат ваш видел! Он все видел, все понимал! (Перекрестилась перед портретом и не спеша пошла, как поплыла) Я за водочкой, Рудольф Давидович! Пауза. Раечка приносит на подносе закуски в тарелках, рюмку, бутылку водки, открывает ее, проворно сервирует стол и уходит.
2 (Рудольф с рюмкой и соленым огурцом в руке, стоя навытяжку перед портретом брата в пустой гостиной. На столе – открытая бутылка водки, разная закуска. И толстая раскрытая книга – сборник стихов Романа Большова.) Рудольф (Поднял рюмку, как знамя над головой) За тебя, брат, за нашу совесть! (Залпом выпивает, закусывает хрустящим огурцом, подходит к столу, нетерпеливо наливает и опустошает еще две рюмки, жестами показывая, что все – за сказанное и добавить ему пока нечего. Гладит себя по животу, кряхтит от удовольствия. Наливает, пьет, закусывает, трогает, словно слушает, свой живот. Хлопает в ладоши, потирает их, как в предвкушении какого – то грандиозного триумфа. Берет в руки книгу, читает громко, начиная с обложки.) «Роман Большов» (Обращается к зрителям) Это мой брат – забыли написать. А надо было… Про Ваську – не забыли, вот на самом видном месте написано: «Посвящается Василисе Валерьевне Большовой – Хохлушкиной». Брат, Большов – младший – это я, а Васька, Василиса Валерьевна – как Хохлушкиной была так Хохлушкиной и осталась. Из Зачепиловки. Из под украинского приграничного Харькова! Для нее и Харьков – столица! Понаехали в Белокаменную на нашу голову! (Преданно глядя на портрет) Нет, брат, ты не думай, я ничего против твоей Ваьски и ее детей не имею. Пусть живут в моей Москве, раз ты того хотел. Но должна же быть социальная справедливость в конце концов: почему деревенской Ваське – все от тебя досталось, а мне – твоему родному брату, коренному москвичу… (Смутившись) из Питера места в твоей книге «Избранное» не нашлось?! Не достоин? Не заслужил? А она заслужила? Наш с тобой общий прадед, дорогой брат мой, Зимний брал! Ты о нем стихи написал? Нет. Ни строчки! А ей целую толстую книгу посвятил, хоть она Зимний не брала! Я бляха – муха, честно говоря, тоже подвигов не совершал. А когда мне было их совершать? Я всю сознательную жизнь занимался гинекологией, глубоко изучал женский организм. Я уже без малого тридцать лет сам знаешь куда смотрю… Ну, кто – то должен туда смотреть. Мы все родом оттуда. Ты хочешь знать, что я там увидел, разглядел, понял, наконец? Я понял главное: что такое притяжение Родины! Поэтому все патриоты любят баб, и ты любил, брат. Я – убежденный холостяк, потому как насмотрелся! Я любую свою пациентку могу узнать закрытыми глазами, потрогав руками в интимных местах. И про организм твоей Василисы я знаю больше, чем тебе хотелось бы. Извини, так вышло… А вот душу женскую мне – гинекологу понять трудно. Ты – поэт, ты – брат, понимал! И я понимаю, когда читаю твои стихи: «Мне хочется убить тебя в себе. Расколдовавшись. И с ветреною девочкой обнявшись, по лестнице взбежать, как по судьбе…» (Перелистывает страницы, читает «про себя», выбирает нужное) Или вот еще: «Проплывают по стенам наши серые тени, но сегодня не те мы… Наши руки – чужие, наши губы – чужие. И едва ли такими друг другу нужны мы…» Год, как ты ушел от нас, брат, а твои стихи кормили, кормят и будут кормить всех нас… (Задумчиво) пищей для размышлений. За твои стихи – вечной им жизни! (Налил, чокнулся с бутылкой, выпил, закусил, хлопнул в ладоши, сел на стул) Хорошо сидим, брат! При твоей жизни так вдвоем посидеть не удавалось, твои бабы мешали! (Раздался долгий звонок в дверь.) Твоя баба звонит, брат, легка на помине. Всю ночь где – то о тебе вспоминала безутешная твоя вдовушка – молодушка, прости ее Господи, грешную!.. За твою Ваську – сказку, как говорится, грех - не выпить, брат, хоть я бы уже и воздержался, бляха – муха … (Он встал, рыгнул, посмотрел внимательно на бутылку) Пить или не пить? (Налил, подошел к портрету, встал перед ним, виновато глянул на изображение брата, выпил, рухнул на пол и захрапел) Пауза. Раечка заходит в гостиную, видит Рудольфа на полу. Пытается его разбудить, поднять. Он отмахивается от нее. Раечка (Сидя на корточках, Рудольфу) Вставайте, Рудольф Давидович! На вас же брат ваш смотрит, Роман Давидович и сердится. А у него сегодня памятная дата – годовщина, как он ушел в мир иной. Вспомните, как он говорил: «Впереди у вас – моя вечность…» Рудольф Давидович, сейчас Василиса Валерьевна с другом, Цветом, Цветковым будут, а вы что вытворяете? Цветков – известный шансонье, он нашу Валерию - Лерчик обещал прослушать после траурной поминальной трапезы. Вставайте немедленно, не безобразничайте, доктор! Рудольф (Приподнимается, смотрит спьяну в лицо Раечки) Уйди, балетная! Я – патриот, я баб люблю, но подкаблучником не буду! Раечка (Садится на полу рядом с Рудольфом, кладет его голову себе на грудь, обнимает, гладит по голове, как маленького) Миленький, мой доктор, да кто же против вашей свободы возражает? Да никто же не против, все только «за». Не хотите – никто вас насильно на себе не женит, на вашу свободу не посягнет. Я только говорю о том, что приличия надо соблюсти… Рудольф (Смеется) Это ты мне о приличиях будешь рассказывать? Ты – мне? Мой прадед Зимний брал! Мой брат!.. (Он поднял голову, посмотрел на портрет и многозначительно поднял в верх указательный палец) То – то! Бляха – муха балетная… Раечка (Обиженно) Нравится вам меня обижать? Бляхой – мухой балетной называть, нравится? Ну, и, пожалуйста, раз вам не совестно. Только давайте приличия соблюдать, встаньте, я вас в ванную провожу, помогу, чем смогу… Рудольф (Весело) Годится, бляха – муха! Веди в ванную, помогай, только, чур, без комплексов, помощь, так помощь, как говорится, по полной программе! (Встает, обнимает Раечку, уходит с ней) Грешить – не людей смешить! Я тоже поэт Большов, только младший, бляха – муха, пойдем, балетная, трезветь! (Уходят) Пауза.
3
Вбегает Василиса Валерьевна в черных туфлях на высоких каблуках, черном прозрачном платье, под которым – лишь черные трусики. В руках у нее черная дамская сумка и связка ключей. Останавливается перед портретом. Ощупывает, осматривает себя, шарит в сумочке, вытягивает черный лифчик. Виновато смотрит на портрет. Пауза. Василиса (Портрету) Ну, да… Забыла надеть. Торопилась. К тебе мчалась, как угорелая. Годовщина все – таки! Видишь, я даже белье черное ношу. А ты меня бросил, неблагодарный! (Швырнула лифчик, всплакнула, достала платочек, подошла к трюмо, вытерла слезы, достала помаду, накрасила губы, нашла лифчик, подняла и сунула его в сумочку. Засмотрелась на себя в зеркале перед трюмо) Я такая красивая, а он… Все мужики сво… (Не договорив, подошла к портрету) А где все? Я звонила – звонила, почему мне никто дверь не открыл? Тебя тоже все бросили? Смотришь на меня сверху вниз, как на маленькую. Ну, да. Ты всегда на меня смотрел, как на несмышленыша, как на малолетку. Ты же на четверть века старше меня, да? У, педофил ты мой! Не обижайся, это я не со зла. Дай я тебя поцелую, годовщина все – таки. (Ставит стул, скидывает туфли, влезает на стул, встает на носки и смачно целует портрет, оставляя заметный след от губной помады) Вот так хорошо. Пусть все это увидят. И твоя лебедь из Полтавы тоже пусть увидит. А что, только мне все видеть? Помнишь, как я вас с Раечкой в твоем домашнем кабинете застукала? То – то! (Показывая кулак) А приличия соблюдаю. (Поднимает подол) Смотри, на мне даже трусы черные. И лифчик… Ну, лифчик ты уже видел. Ладно, сотру помаду, кто, если не я? (Достает лифчик из сумочки, стирает им помаду с портрета) Мне для тебя лифчика не жалко, я для тебя никогда ничего не жалела, в любое время, в любом месте, как ты захотел – все тебе давала, никогда не отказывала, все позволяла, как ты хотел… в любой доступной позе. Думаешь мне легко это было? Я ведь тоже уже – не девочка! (Спрятала лифчик в сумку, спрыгнула со стула, надела туфли) Я тебе никогда не изменяла,.. Душой, конечно. А ты Раечке первой свои новые стихи показывал. Мне их писал, а ей читал. Ладно, дело прошлое. Сейчас – то чего уж… (Вздыхает) А этот твой ученик – шансонье паршивый во всем с тебя пример берет. Мне сказал, что в Харькове на гастролях, я как дура на вокзале поезд встречала с утра… Ты хочешь спросить, а где я ночь провела? У Цвет… (Прикрыла ладонью рот) Ну, да – да, проболталась уже. У Цветкова твоего любимого ночевала, чтоб ему… Не встречала я поезд, не была на вокзале, не говорил он, что на гастролях… Стоп! Только ведь не я все это придумала, он меня научил, как и что сказать родственничкам, чтоб лишних расспросов не было. А врать ты его научил? Чего молчишь? Он и мне врет! Утром я у него в квартире женскую помаду нашла! Вот полюбуйся. (Вытянула трубочкой губы) Мне идет этот цвет? Я из принципа помаду конфисковала, устроила ему утренний концерт, как я умею, и ушла! (Обращаясь к залу) А как я должна была поступить? Меня все бабы поймут: ладно бы он от жены налево бегал, так он изменяет и врет мне, любов… Ну, ситуация абсурдная. Совсем эти мужики и стыд, и страх потеряли! (Подходит к портрету) Я теперь твоего любимчика на порог не пущу. Какой Цвет, такой ответ… А где твой младший братец - гинеколог? Надо мне ему показаться. Так он же, кобель, опять приставать будет. (Снова скидывает туфли, встает на стул перед портретом) Да, пристает! А ты думал? Последний раз, когда меня осматривал, так прямо и сказал: «Вася, ты бляха – муха «залетела»! Мне работенка с тобой предстоит… А коли так, не капризничай, расслабься и получай удовольствие. Я потом заодно все приберу у тебя там. (Подняла перед портретом подол) А я чего? (Слезла со стула, взяла в руки туфли) Я расслабилась! А ты в гинекологическом кресле без штанов с раздвинутыми ногами с доктором спорить пробовал? Советы давать и вопросы идиотские задавать все могут! Ты бы лучше воспитывал и своего ученика, и брата. Один уличных баб домой водит, потом в ту же постель порядочную женщину укладывает, другой не только водочкой злоупотребляет, но и клятву Гиппократа нарушает самым циничным образом… Как вспомню, что твой братец опять на меня залезет, выпить хочется. (Подходит к столу, надевает туфли, кладет на ближайший стул сумку, наливает из початой бутылки в рюмочку) Не люблю пить одна, но ты уже не собутыльник. Ладно, как ты, Большов говорил: «За цвет жизни!» (Выпила, поперхнулась, закашляла) Ты даже на своей годовщине умудрился мне напакостить! У тебя другого тоста не нашлось для меня? Опять этот Цвет, Цветков, фрукт с перцем… (Заметила на столе стихи в раскрытой книге, прочитала глазами) А я помню, когда ты эти стихи написал. (Читает вслух с выражением) «Я осенним листопадом до конца себя растрачу. И когда не буду рядом, пусть любимая не плачет…» (Берет книгу, подходит к портрету) Ты, Большов, у меня все – таки хороший, самый лучший. И стихи у тебя лучше, чем пошлости Цветкова… И не спорь! Он популярный? Где? На волне «Шансона»? В ночных клубах? На разных сборищах богатых идиотов? Не все богатые идиоты? Согласна, я – не идиотка! Ну, так умные богатые за его дешевые песни платить не станут. А идиоты платят! Мне он сегодня ночью бесплатно пел, я как дура слушала (Напевая) «Ах, вы девочки – проказницы, грешной юности моей, говорю вам снова: здравствуйте и не скучных вам ночей!» (Обращаясь к залу) Ну, как, нравится? Он мне это сегодня ночью пел, представляете? (Лицом к портрету) Что значит, когда ночью? До или после? До! После я помаду в ванной комнате обнаружила и он уже слова не мог вставить! Теперь ты меня, Большов, послушай. Накипело! Твой ученик – подлец, никогда его не прощу! Сегодня точно не прощу! И не приму в твоем, моем доме! А он придет обязательно. С цветами. Повод есть – твоя годовщина. Но теперь я здесь хозяйка, глава семейства, твоя законная вдова! Я – госпожа Большова – Хохлушкина! А твой братец меня за глаза называет «Мисс Зачепиловки». Ну, была я в шестнадцать лет первой красавицей в нашем райцентре. Так потому и «залетела» тогда от одного кобеля заезжего – бизнесмена из Харькова. Он у нас в Зачепиловке на конкурсе красоты главным спонсором был… Потом его след простыл. Слух прошел, будто его то ли убили, то ли посадили, то ли он за границу успел сбежать… (Подошла к столу, налила, выпила, закусила, присела на стуле) Времена лихие были. Это Большов в девяностые годы стихи писал, а люди деньги считали… Оказалось, что Большов был прав, а не они. Правильно поступал, что все делал не так, как все… И лауреатом, и депутатом стал. А где они все – миллионеры девяностых в малиновых пиджаках? Сколько из них выжило, а сколько сгинуло, пропало, как видение во сне в короткую летнюю ночь? (Встала, взяла книгу, подошла к портрету, медленно перекрестилась сборником стихов Большова) Куда все – таки все пропали? Неужели еще спят в своих комнатах? А ночью чем занимались? Тем же, чем и я? (Спрятав книгу под мышкой и погрозив портрету пальцем) Большов, не хами, ты же большой столичный поэт! Не мне чета – бедной обманутой харьковским проходимцем девушке из деревенской глуши! А зачем ты меня в Москву из деревни привез? Зачем замуж взял? Потому что сказала, что от тебя второго ребенка ждала? А ты мне на слово поверил? У, ты какой! Благородный? Весь в белом? Ангел? Ты – не ангел, Большов! Ты – большой эгоист! Ты смотрел на меня – молодую и красивую, а видел только себя, но таким, каким хотел видеть – молодым и сильным, как в волшебном зеркале, как в годы твоей юности. Я нужна была тебе, рядом с тобой, как волшебное зеркало, как чудодейственное сказочное средство твоего омоложения. Ты не боялся смерти, но тебя пугала старость и немощность. А со мной тебе было ничего не страшно, разве не так? Ты придумал меня такой, какой хотел видеть, придумал себе Музу, чтобы писалось, придумал любовь, чтобы любилось, придумал все и плевать ты на меня хотел, на всех! А помнишь, как ты приревновал меня к Цвету, своему любимому ученику Цветкову? Я на него смотрела так, как тебе не нравилось… Что ты тогда устроил? Меня так даже в Зачепиловке никто никогда не унижал. Ты помнишь, Большов, как ты отхлестал меня по щекам? Не сразу отхлестал. Вызвал в домашний кабинет с помощью Раечки, как провинившуюся секретаршу. Поставил раком, сделал свое дело, застегнул ширинку, развернул лицом к себе, надавал пощечин и сказал: «Пошла вон, шалава деревенская! Не попадайся на глаза пока тебя не прощу!» Я потом пряталась от тебя в разных комнатах, плакала тихо, чтобы никто не слышал. А все тебя просили меня простить: и твой брат, и мои дочери, и Цветков, и даже Раечка… А еще поэт! (Разрыдалась, швырнула книгу в портрет. Бросилась к дивану, легла на живот, положив руки под голову) Пауза.
4
Звонок в дверь. Василиса встает с дивана. Смотрит на себя в зеркале перед трюмо. Поправляет волосы. Облизывает губы. Идет открывать. Быстрым шагом возвращается. За ней – Цветков с гитарой наперевес и букетом цветов. Пауза. Василиса (Спокойно) Слушать тебя не желаю. Ты чего приперся? Иди к своим поклонницам, их у тебя полно! Цветков (Протягивая букет) Это тебе, не сердись! А хочешь знать мой девиз? Я его только сегодня утром придумал… Василиса (С интересом) Какой девиз? Цветков (Настойчиво предлагая букет) Люблю, хочу и буду! Василиса (Игриво) Можешь возложить свой букет в память о твоем учителе! Ты ведь на годовщину пришел или мне тебя выставить за дверь? Цветков (Послушно) На годовщину. Нельзя в такой день меня выставлять за дверь. (Кладет букет на пол под портретом, стоит склонив голову) Повинную голову меч не сечет… Простите нас, неблагодарных, учитель! Василиса (Кокетливо) За себя говори! А мне у него просить прощения не за что. Я была ему хорошей женой, а он… Все мужики сво… (Подскакивает к Цветкову, колотит его по спине) Цветков (Поворачивается, обнимает Василису) Я не такой, я не как все, я особенный, ты же сама говорила, Вася! Василиса (Умиротворенно) Дурой была! А кто не дура, когда мужик дурит? А мой муж, твой учитель меня и дурой и шлюхой называл, да ты знаешь… Цветков (Удивленно) Ничего я не знаю. Не мог он так тебя называть. А если бы называл и я бы знал, то… Василиса (Передразнивая) Что то? Кто ты и где Большов? Разницу понимаешь? Ты никто и звать тебя никак по сравнению с Романом Давидовичем Большовым! Цветков (Надувшись) Пусть я никто и звать меня никак. Но я жив, здоров, молод и талантлив! Василиса (Задиристо пародируя) Жив, здоров, молод, свеж, удачлив, заносчив… Что там еще у тебя было? Талантлив? Цветков (Хвастливо) Все признают! Василиса (Твердо) Признают, потому что Большов признал! Большов считал, что все мы без него никто и звать нас всех никак. (Грустно) И в этом он был близок к истине, наверно… Пауза. Телефонный звонок. Василиса подходит к тумбочке, снимает трубку. Василиса (Говорит официальным тоном в трубку) Квартира поэта Романа Давидовича Большова, кто со мной говорит? Сурен Наполеонович Мегробян? Простите, лидер чего? Партии «Русский выбор»? А что есть уже и такая партия? Как вы сказали, Сурен Наполеонович, партия единомышленников депутата Большова? Спасибо! Нет, он не сможет быть на вашем мероприятии, к сожалению! Это его вдо…, жена говорит, он не сможет точно! А стихи его можете читать. Нет, он точно не будет возражать! Нет, с ним не надо ничего согласовывать, Сурен Наполеонович. Можете сослаться на меня, скажите, что согласовано со мной. Меня? Василиса Валерьевна Большова – Хохлушкина. Нет, Хохлушкина – это часть моей фамилии, пишется через дефис… В девичестве я была Хохлушкиной, ну, поняли, Наполеонович? Хорошо! У Большова на все случаи жизни есть стихи, на то он и большой поэт! Да, на ваш случай тоже найдутся, поищите в его книгах. Подсказать, посоветовать? Одну минуточку, Сурен Наполеонович. (Прикрыв трубку ладонью, обращается к Цветкову) Просят посоветовать какие лучше стихи им прочитать на партийном митинге патриотов России, что ответить? Цветков (Раздраженно) Как этого политика – Сурен Наполеонович? Дай мне трубку, я ему сейчас посоветую. (Берет трубку) Алло! Это секретарь Василисы Валерьевны Большовой – Хохлушкиной. У нее дела, она не может больше разговаривать. А я могу. Записывайте. Вам эти стихи точно подойдут, Сурен Наполеонович. Пишите? Пишите: «Сам я не русский, но только Россия мне ближе, так уж случилось, из русской культуры я вышел…» Нет, Роман Большов русский, а эти стихи он специально для таких русских патриотов, как вы написал, Сурен Наполеонович! Великий поэт все чувствует, все знает, обо всех думает. А как же? Мне не за что, Большова благодарите, а я никто и звать меня никак. Всего доброго! Пауза. Василиса подходит к Цветкову, прижимается к его груди. Василиса (Примирительно) Цвет, ты что обиделся? Не обижайся! Цветков (Обнимая Василису) Ладно, проехали. Мир, дружба, любовь? Или только любовь? (Бросил взгляд на диван так, чтобы она заметила) Василиса (Шаловливо) Ты что страх потерял? Какая любовь на глазах у него? (Показав на портрет) В доме полно людей. Они спят, наверно, но могут проснуться и явиться сюда без приглашения в любой момент. Даже не думай об этом (Показывая на диван) Не здесь и не сейчас, Цвет! Цветков (Снимая с плеча гитару) Тогда споем? Здесь и сейчас! Растормошим сонное царство Большова. Полдень, а они спят – не порядок в доме Романа Большова! Василиса (Властно) Это теперь мой дом, я здесь хозяйка, я все в этом доме буду решать. Пой, Цвет! Ты мне ночью не допел… Цветков (Поет под гитару в стиле русского «Шансона») «Дерутся девки за парней у ресторана «Северный», рыжуха Алка всех сильней, она в себе уверена. За волосы, за рукава друг друга тянут девочки. В кустах, где синяя трава, уже «прошлись» по Леночке. А мимо фары, точно псы сторожевые носятся. И кто – то тепленький в такси с пустым карманом просится.» (Замечая появление всех полусонных обитателей многокомнатной квартиры – в простынях, банных полотенцах, халатах, милицейском кителе и трусах, полураздетых и босых, Цвет четыре раза повторяет припев. Все действующие лица подхватывают и жестами призывают подпевать зал) «Ах, вы девочки – проказницы грешной юности моей! Говорю сегодня: здравствуйте! И не скучных вам ночей!» Пауза. Цветков (Подчеркнуто торжественно) Внимание, дамы и господа! Я хочу сделать важное признание здесь и сейчас. Василиса (Напряженно) Может не надо, Цвет? Раечка (Держа за руку Рудольфа в дорогом халате) А нам с Рудиком, Рудольфом Давидовичем любопытно… Цветков (Решительно) Люблю, хочу и буду! Василиса, будь моей женой. (Глядя на портрет Большова) Прости, учитель. Траур прошел, жизнь продолжается! Пауза. Рудольф (Глядя на Раечку) А кто, собственно, против? Мы с Раечкой – за! Мы тоже, бляха – муха туда же, женится решили, я решил, решился, как с парашютом прыгнул… Раечка (Глядя на Рудольфа) Рудик теперь один остался, без опоры. Я его не оставлю одного, он у меня будет, как за каменной стеной, я для него волчком крутится с утра до ночи буду… Василиса (Застенчиво) Ну, раз вы все…(Глядя на портрет) Ты не против, Большов, отпускаешь к Цвету? Пауза. Все по – разному, но эмоционально и внимательно смотрят на портрет Романа Давидовича Большова. Вдруг портрет с грохотом падает на пол, как сброшенный незримой силой. Василиса (Облегченно вздохнув) Большов – не против!(Радостно шепчет Цветкову) Я – твоя! А ты, мерзавец – весь только мой, запомни, Цвет! Валерия (Разочаровано) А как же я? Цвет обещал меня…(Опустив голову) прослушать! Цветков (Протягивая Валерии свою гитару) Пой, Лерчик, мы все послушаем и, если надо, подпоем. Шампанское найдется в доме? Валерия (Поет под гитару, восхищенно глядя на Цветкова) «Пожелтевшие листья, льется дождь золотой. Мне бы с листьями слиться и кружить над землей. Стать попутчицей ветра было б так мне легко. Цвет остался бы где – то далеко – далеко.» (Смотрит на реакцию слушателей, наблюдает, как милиционер и кавказец открывают бутылки шампанского, раздают фужеры, наполняют бокалы, продолжая играть на гитаре и петь. Три раза подряд повторяет припев. Все ей подпевают, призывают поддерживать и зал) «Слишком смело желанье, нескончаема боль… Не могу без тебя я, не могу и с тобой!» Цветков (Обращаясь к залу) Мне понравилось, а вам? Пауза. Аплодисменты. Занавес.
-- Сайт автора пьесы doluhanov.bexelpard.com
|
