|
|
Евгений МОСКВИН |
|
2009 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Евгений МОСКВИНВыправляющаяся забывчивость От редакции: эта статья о современной поэзии и стихах Марины Котовой была написана ещё до выхода книги «Борьба зверей и белый холод лилий». Поздравляем Марину с новой книгой и желаем больших творческих успехов! В нынешней литературной среде, на мой взгляд (особенно это касается всякого рода поэтических слэмов на выставках и в литературных кафе), сложилась следующая ситуация: литераторы обладают измененными представлениями о том, что такое хорошая поэзия. Я когда пять лет назад стал вращаться в этой среде, для меня поначалу было попросту шоком, что можно писать стихи «не так» и «не о том», - о чем писали… или лучше будет сказать «что воспевали» выдающиеся русские поэты: Пушкин, Лермонтов, Есенин… этот список можно продолжать, но я думаю, суть моего высказывания и так уже ясна. Потом я привык, потому что этому нашелся – в принципе – до определенной степени оправданный аргумент: «нынешние поэты развивают поэзию»; «классики сказали и опробовали не все»; «нужно двигаться вперед, пробуя новые, нестандартные способы стихосложения»… Это, конечно, все очень хорошо, «карты в руки», что называется… другое дело, что этим зачастую настолько увлекаются, что эксперимент заканчивается откровенной графоманией. Так вот здесь, собственно, и возникает вопрос: «где грань между экспериментом и графоманией»? Но он возникает в лучшем случае – когда поэт, действительно ощущая себя поэтом, может «слишком увлечься». К сожалению, на поэтических слэмах, а иногда и в литературных журналах (чаще – вторичного типа) появляются стихи, авторы которых поэтами себя и не ощущают, но пишут в каких-то совершенно иных, непоэтических целях – например, посмешить зрителей на том же самом слэме или оскорбить общественные устои, получив от этого удовольствие, сходное, по всей видимости, с удовольствием подростка, разрисовывающего стены в подъезде. Проблема заключается в том, что первый и второй типы авторов существуют друг рядом с другом; вращаясь в салонной литературе, они так перемешиваются, что часто становятся совершенно неотличимы. Во всяком случае, громкие аплодисменты и зрительские симпатии в равной мере получают и те, и другие… Что воспевает первый тип поэтов? Роботов, сражающихся друг с другом на Луне, детские скороговорки, которые переделываются в стихотворения… или они пишут стихи таким образом, что и от прозы уже не отличишь. Говоря все это, между тем, я опять таки же хочу подчеркнуть про себя, что я не противник эксперимента, никогда им не был. Но большинство людей из салонной среды благополучно забыли исконные темы поэзии. Да и как их не забыть, когда никто в тебе это не подогревает – хотя бы на самую малость. Это процесс тупикового развития в том смысле, что стоит только такому поэту прочитать свои стихи человеку «неподготовленному», не вращающемуся в литературной среде, он его засмеет, отторгнет… А вот поэзия русских классиков почему-то трогает за душу всегда…
Я – как считаю, к чести своей, - за пять лет так и не изменил своих приоритетов. Настоящей поэзией для меня так и остается поэзия классиков.
* * *
Под углом всего этого – если рассматривать поэзию Марины Котовой (очередная подборка автора была опубликована в журнале «Москва», № 3 за 2009 год), это поэзия, которая сочетает в себе все русские традиции и русские темы и двигает поэзию вперед, развивая ее в истинных, общечеловеческих традициях. Это поэзия, которую высоко оценят и в узком кругу разбирающихся литераторов, и простой человек, у которого лежит душа к прекрасному. Темы, которых касается Котова: православие, русская природа, русская история, столица, - все это и живо, и свежо под простыми традиционными ритмами – образный ряд настолько колоритен (храм, сокровенно связанный с дубравами и рощами, - сразу возникает ощущение потаенной сплетенности всего того, к чему тяготеет душа человека; «И мне бы ввысь! Была ли так легка?!.. Плясало солнце красным скоморохом» - здесь чувствуется надорванность души, потому что автор понимает, что, на самом деле, может только оторваться от земли, но не взлететь – лирический герой как бы подпрыгивает, но все равно, так или иначе, опускается на землю – и солнце пляшет, - и это причиняет душевную боль; «слипались стрекозы, повыгнув тела нитяные», «Встает Восток – большой сундук с тряпьем»…) – что оживляет читательское зрение и не только устанавливает поэтическую индивидуальность и первородную истинность чувств, но и позволяет пережить ощущения, максимально приближенные к тем, которые пережил сам автор. Эти стихи, между прочим, являются демонстрацией искусности в поэтической метафорике и деталях. И несколько стихотворений из подборки – чисто созерцательные, едва ли не описательные, - автор постоянно колеблется между первым и вторым, что добавляет стихам остроту, но эта острота тихая, спокойная, сродни яркому свету в расползающихся кругах на воде. В других стихотворениях чувствуется боль автора по поводу ухода и стирания чисто русской культуры – глобализацией, неоновыми вывесками на высотных зданиях, «бессонными «Макдональдсами»», наконец, которые засасывают людей. (А потом те, находясь уже внутри, так же всасывают в себя гамбургеры, день и ночь, – это как бесконечная следственная цепочка, перенос мертвых зданий – на людей; омертвляющий перенос – невероятно точный намек автора). И в то же время Котова верит в возрождение – потому что каждый русский образ-островок в ее стихотворении становится большим, живым островом – нерушимым, как те храмы, которые она описывает, - по крайней мере, с точки зрения духа и света. И потому что русские образы, всплывая в стихотворениях как бы по контрасту, в результате финально побеждают. Еще одна тема – прошедшее время. Тоска о прошлом и об ушедших годах, желание остановить эти года, сев в тихие дворики, «где время не течет». Смотреть в обыденную жизнь «сквозь цвет густой и сладкий яблонь диких», вернувшись в юность. Это опять-таки же взгляд созерцателя – на се раз как бы в небольшое оконце, осторожный, едва ли не подглядывающий – потому что именно такими неторопливыми оттенками и можно поймать время, остановить и посмотреть на жизнь – как бы из прошлого, но, в тоже время, и из настоящего. Оценить ее и что-то изменить в ней. И от этого образа Котова снова переходит к опустошенному городу, с адским смрадом из труб – окутывающей «злой нежитью». Здесь ушедшие время и юность, которые настигают всех людей, тесно связаны с изменениями вовне, к которым, с одной стороны, причастны сами люди, с другой – эти изменения настолько бездонны и бесчеловечны, что и человек давно перестал их контролировать – они уже происходят сами по себе; и человек не может контролировать время – рано или поздно к каждому из нас подступает старость.
* * *
Некоторые обороты в стихах Котовой ярки и точны с образной точки зрения:
«…жизнь идет таким неспешным шагом, Что можно, подбородок подперев, Сидеть веками на стволе шершавом».
Со смысловой и образной:
«...Чтобы переплавить боль в искусство, Пред святыми упадали ниц. Отблеском молитвенного чувства - Дивный свет от древних плащаниц».
Изобретательны - в ритмической игре слов:
«…Там лисой уходило закатное солнце в леса. Там ложились стрижи с тонким криком на розовый воздух И в руках рыбаков напрягалась и пела леса».
А до этих трех строк:
«Задохнуться от счастья не дай мне, о память, дай роздых!»
- сильнейший душевный порыв, крик. Он как бы затаивается в игре слов, становясь более колоритным, более ярким… Ритмически подчеркивается его искренность… но и убавляет порыв, перенося зрительское внимание с него.
* * *
Снова возвращаясь к общей направленности поэзии Котовой – стихи, сохраняя в себе классические русские традиции, очень индивидуальны с точки зрения того, как автор подходит к темам (созерцательно-описательный, прямой взгляд на то, что олицетворяет эти темы), как вживляет более мелкие образы, как, наконец, выстраивает поэтический ритм – Котова умело владеет словом и оборотами, чувство слова (и слога) и смысла иногда даже умаляет мгновенное восприятие образа. В то же время, это умаление идет в пользу классики. Вот, например, строка: «Сквозь цвет густой и сладкий яблонь диких», - здесь в середине как бы идет небольшой сбой – «сладкий яблонь» - до тебя не сразу доходит, что «сладкий» относится к цвету – как правильное сочетание существительного и прилагательного – и, кроме того, это отношение не сразу чувствуется еще и поскольку цвет, сам по себе, сладким не может быть. Но зато сладким может быть сам плод, само яблоко – то есть «сладкий яблонь», с этой точки зрения, вернее; со смысловой… А сделано это все из чувства слога и ритма, просто по наитию. Мгновенной рукой. И мгновенен образ. И за ним – направленность в классическую традицию, - потому что угадываешь в этом похожие, до боли знакомые «находки», с которыми «где-то уже сталкивался…» но никак не можешь вспомнить, где. Какое-то конкретное стихотворение из классики на ум не приходит.
* * *
Излишне говорить, я думаю, что эта поэзия выше салонной и вряд ли появилась бы на слэмах и вечерах в литературных кафе. Почему? Дело в иной направленности, в ее интимности и строгости – что никак не подходит к шумной обстановке, - или же дело еще и в том, что салонная литература давно отторгла от себя красивую простоту и классику, занявшись экспериментом, переходящим в «изобретение велосипеда»? Все эти вопросы не так важны, как тот факт, что существование традиционной поэзии доказывает, что в современной литературе – как ни происходит в ней «борьба с русской классикой», а все равно она не только берет свое, но и побеждает, потому что, как говорится, такова ее миссия – оживить своей незыблемостью и солидностью уже прошедшего времени литературный процесс, «вытащить и выправить его», доказав что «временной лаг классики» значительно длиннее, солиднее и осмысленнее, - чем всей остальной литературы (в том числе и салонной).
|
