|
|
Татьяна ЛЕСТЕВА |
|
2009 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Татьяна ЛЕСТЕВА«Мурло» пэтэушникаНу, что касается «Золей», то хочется поговорить о литературе, поскольку совсем недавно, в конце октября, состоялся фестиваль Союза писателей Санкт-Петербурга «Петербургский текст». Четыре дня в Доме Писателей звучали «тексты». В программном буклете отмечено: «Фестиваль, посвящённый современному бытованию Петербургского текста, приурочен к Году Гоголя, а также к 70-летним юбилеям двух замечательных петербургских писателей – Валерия Попова и Михаила Кураева». Ну, что можно сказать? Только поздравить и позавидовать! Повезло В. Попову и М. Кураеву. Их юбилеи пришлись на такой урожайный год! И Гоголь, и Гиппиус, и Ахматова, и Голявкин, и Троцкий, и Сталин, и… Нет, в этом положительно есть что-то мистическое. И это он, тот самый, великий «петербургский текст». Впечатляет в буклете и перечень лиц, открывающих фестиваль. Какие имена! Андрей Битов – с восхищением и без комментариев. А какие эпитеты! Легендарные редакторы журнала «Звезда» - А. Арьев и Я. Гордин; один из самых влиятельных и известных людей Санкт-Петербурга, получивший «официальный сертификат» на эти эпитеты; А. Мелихов – писатель и публицист; один из самых известных петербургских писателей и главный редактор издательства «Лимбус Пресс» - П. Крусанов. Правда, на открытии «легендарных» и «одного из самых известных» не было. Жаль, но что поделать? Дела! По-видимому, по изданию «петербургских текстов». Главное, что были докладчики, анализировавшие эти самые тексты, в том числе и с точки зрения «психопатологического подхода» (И. Гурвич), был и «взгляд из Москвы» В. Новикова, была и оценка «соразмерности (текста) пространству (города)» М. Дмитриевской. Естественно, была отдана дань и юбилярам: М. Кураеву и В. Попову. И если А. Успенская, озаглавившая свой доклад «Маленький человек на rendez-vous с судьбой» не нашла русского синонима французскому rendez-vous, то это опять-таки в традициях Петербурга. Не так давно, всего лишь каких-нибудь сто-пятьдесят – двести лет высшее общество (а ведь на Звенигородской, 22 на этот раз собралось именно «высшее общество», преимущественно круга Союза писателей Санкт-Петербурга) вообще изъяснялось по-французски, не снисходя до низменного русского языка. Если уж сам Пушкин писал письма по-французски, то, как говорится, комментарии излишни. И, конечно, не дай Бог, каким-либо злопыхателям подумать о «маленьком человеке» в переносном смысле. Речь может идти только о великих людях. Других не держим. Более того, постаменты для будущих памятников закладываются уже сейчас. Разве не интересно взглянуть на литературные места Петербурга глазами юбиляра – Валерия Попова? Услышать волнующий рассказ писателя о местах его детства и юности наравне с такими известными литературными местами, как дом Мурузи, например? К сожалению, не всем посчастливилось присутствовать на этой уникальной экскурсии, но, может быть, юбиляр превратит свой устный рассказ в «петербургский текст», и последний увидит свет в каком-либо сборнике? Это не только интересно, но и полезно, чтобы историки грядущих поколений не сомневались, в каком уголке Петербурга должна быть мемориальная доска с сакраментальным ФИО автора петербургского текста – В. Попова. Вот вскоре обещают появление «памятного знака» в честь Сергея Довлатова. Тоже был представителем петербургского текста. Так что, всё ещё впереди. Может быть, вспомнят и о Мережковских, и о «Башне» Иванова и о В. Розанове, жившем на Звенигородской улице. Хотя … можно ли их считать звёздами «петербургского текста»? Или это нечто иное, связанное с именами Я. Гордина, или Д. Гранина? О многогранности талантов авторов «петербургского текста» говорить не приходится: если уж бог одаривает, то от всей души: и напишут, и споют, и сыграют роль по системе Станиславского или без оной, но сыграют. Что и было продемонстрировано постановкой спектакля «Ревизор», где писатели превратились в гоголевских персонажей! И хотя раньше представители армянского радио считали, что самодеятельность погубила даже проституцию, хочется надеяться, что любовь к огням рампы ни в коей мере не снизит ни уровень творений Ленфильма, ни тем паче, уровень «петербургского текста». Правда, в коротком выступлении Бориса Орлова, председателя Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России, прозвучало некоторое недоумение, желание получить конкретное определение этого нового жанра литературы. Есть роман, повесть, новелла, рассказ, эссе, поэма, различные формы стихотворений... Можно ли всё это подвести под определение «петербургского текста». И продолжая реплику Б. Орлова, хочется спросить: а если петербургский писатель написал о Байкале или о посещении им святых мест Иерусалима, - это можно считать «петербургским текстом»? А если писатель живёт в деревне Долгуша, то это «долгушинский текст»? Да и с Андреем Битовым, ежели строго следовать определению из буклета, получается неувязочка: «самый петербургский современный писатель, ставший москвичом по прописке, (…), поселившийся между двух столиц»… Это в Бологом что ли? Тогда его произведения нужно назвать (тьфу, и не выговоришь даже) «бологоевским текстом»? Или «бологовским»? Впрочем, нужно воздать должное А. Битову, который, выступая при открытии, сказал, что никакого петербургского текста нет. Но ведь это всего лишь мнение ещё одного писателя. А вдруг и он ошибается? Да, определение требуется, строго научное определение! ЛитературоЕДЫ! Культурологи! Вперёд! Читатель ждёт и требует. Да и не только читатель! Вот и члену Союза писателей России Владимиру Скворцову - представителю конкурирующей писательской организации - не всё ясно. Есть и у него вопросы. Привожу его впечатления от фестиваля, вдохновившие на написание стихотворения:
ПЕТЕРБУРГСКИЙ ТЕКСТ
Петербургский текст – это особый феномен, его единство обусловлено не столько объектом описания, сколько монолитностью смысловой установки, определяемой порывом в сферу символического и провиденциального. (Из рекламного буклета «Петербургский текст сегодня»)
Туалет, как преисподняя, на полу – страницы книг… «Петербургский текст сегодня» не случайно тут возник.
Навязали нам «французы» то, что смысла лишено: тексты книжные без музы, букв бессмысленных пшено.
Подхватили, загалдели: «Петербург, пространство, быт…» Ни сюжета, ни идеи, и герой давно забыт…
Глупость умная пугает, напускается туман… «Петербургский текст» строгает дома каждый графоман.
На вопрос, возникший вскоре, до сих пор ищу ответ: текст подростка на заборе петербургский или нет!? 27.10.2009г.
Пожалуй, следует успокоить и читателей, и писателей, согласившись с точкой зрения члена СПР Людмилы Бубновой, что это громкое и претенциозное название всего лишь метафора. Да, по-видимому, это действительно метафора, которую взяла на вооружение одна ветвь петербургского бомонда, претендующая на «порыв в сферу провиденциального». А сейчас, пожалуй, пора и перейти непосредственно к рассмотрению сих провиденций. Может быть, это уже не только порыв, но и прорыв? Что это нарыв, пока не хочется думать. Несколько раньше в 2008 году упомянутое в буклете издательство «Лимбус пресс» выпустило сборник петербургской поэзии, составленный С. Коротковым А. Мирзаевым, «Петербургская поэтическая Формация с полемическими заметками Виктора Топорова и Дмитрия Быкова», (ООО «Изд. К. Тублина, 2008 г., 476 с.ISBN 978-5-8370-0516-9). Конечно, этот сборник, почти антология, включившая произведения 122-х поэтов, является лишь малой толикой полноводной поэтической реки, разлившейся лужами различных цветов на берегах Невы и Финского залива. Что уж говорить о России в целом? Достаточно заглянуть на Поэзию ру или Стихи ру. Но «нельзя объять необъятное». Остановимся только на произведениях лишь некоторых авторов, не обойдя вниманием, конечно, и полемические предисловия к сборнику таких монстров пера как В.Топоров и Д. Быков. И хотя их мнения разошлись во многих оценках, например, о причине отсутствия в антологии стихов Кушнера (первый считает это «ситуативной удачей» сборника, а второй – возмущён даже предположением о том, что «классика», который «уже сам традиция», можно печатать в сборниках), но в общем выводе они, пожалуй, близки: Топоров предлагает читателю закрыть книгу сразу после его предисловия, а Быков подчёркивает «ощущение даром потраченного времени», которое настигнет «даже самого доброжелательного читателя «Петербургской формации». Отметив, что составители сборника «преуспели» в выборе авторов и произведений, поскольку большинство текстов могли быть написаны одним человеком, Д. Быков озаглавил своё предисловие как «Новое петербургское динамо», имея в виду нулевой уровень, от которого когда-нибудь, возможно, придётся отсчитывать новый ренессанс. Ну, что же, всё-таки это не абсолютный ноль, что уже неплохо. Виктор Топоров более категоричен в оценке. Он считает, что раз в наше время поэтом становятся в «заявительном» порядке, то все равны, правы и должны «сочинять и публиковаться, сочинять и публиковаться…» и так до бесконечности. Все: « И застенчивый онанист, отмеряющий сперму бензобаками; и лысый каламбурист, чувствующий себя в чужом «Пежо», как в ж----е; и юный педик, разучившийся любить – но не кричать в постели; и парижский рифмач из старых питерских стукачей; и пожилая проб-----ь, попеременно путающаяся то с ямбом, то с хореем (образ сугубо собирательный); и выползшие из щелей шестидесятых прошлого века литературные клопы разной степени наетости; и ученики Лейкина; и приятели Курицына; и поклонники Крусанова; и убогие подражатели Мякишеву; и бледные копии Дудиной; и штрафное отделение стихопрозы: и взвод верлибристов; и старательные слушатели Сосноры СССР ; и капитан ВМФ ССССР Орлов вкупе со старшиной первой статьи Беспалько; и лицеисты Льва Лурье; и…» . Пожалуй, достаточно. Предоставим любознательному читателю самому ознакомиться с продолжением «и….». Тем более, что оба критика отмечают подражательный характер многих стихотворений, например, в виде «кушнерообразной зарифмованной тягомотины» (В.Т.) или подражаниям раннему Бродскому или Сосноре (Д.Б.). Но в петербургской «формации», появились и новые кумиры и мэтры для подражания. Вот В. Топорову показалось, что уже подражают Мякишеву, правда, убого, но подражают! Честно говоря, это имя мне почти ничего не сказало. Фамилия мелькала в связи с каким-то то ли скандалом, то ли анекдотом о том, что на одном из вечеров в «Бродячей собаке» (возродилось–таки это кафе в Петербурге!) он, увлёкшись чтением своих стихов, заодно прочитал и чужое, кажется Лушина, присвоив себе авторство. Когда же некий посетитель «унюхал» плагиат и громогласно заявил об этом, чтец, нимало не смутившись, сообщил ошеломлённой публике, что автор «подарил» ему это стихотворение. Оригинальный подарок! Не знаю, есть ли исторические прецеденты такому «дару». А также история умалчивает и о том, зарегистрирована ли эта передача авторских прав в РОА? Или это всего-навсего мелкий плагиатор? Стихов его, честно говоря, никогда не читала. Впрочем, это и не удивительно. Раньше много было поэтов «хороших и разных», а сейчас различие несколько в другом:
Сетевые и несетевые, Юные и просто молодые - Плазмы зона, Почва ходуном. У поэта вечно время гона - Одиночки ходят табуном. Вам неймётся, Да и нам неймётся, Вечность пробирает Сквозняком. Кто из вас, кудрявые, возьмётся Быть у вас для нас проводником? ( Г. Гампер, стр. 85).
Впрочем, проводник по «кудрявым» поэтам в период гона вряд ли кому нужен, ну, может быть, за исключением Галины Гампер. Есть алфавит, и все участники сборника расставлены в нём строго по порядку. Возможно, что поэтессе со стажем проводник нужен по лысым. Или – это пройденный этап, и в этой лысовато-воловсто-возрастной категории уже всё знакомо и предугадываемо? Но вернёмся к произведениям новоявленного «мэтра», открыв стихи авторов на букву эМ. Краткая, слишком краткая для мэтра биография. Родился в Ленинграде в 1964, лауреат премии с многообещающим названием «От Музы» (он ли бежит от Музы, или это Муза шепчет ему на ушко шедевры, трудно сказать), член 9-ой секции Союза писателей, (всего лишь член секции, даже не союза, так сказать, любитель «одиночка»?! –Т.Л.), автор 4-х книг стихов с 1992 года по 2007. Стихов немного. Но для начала о себе любимом:
Вот он новый мой стишок – новый и дурной- промотался до кишок - я – м---к срамной - всё давно проел, пропил - сука-падла-б---ь- потому что был дебил и остался. (…) (стр. 275)
Правда, уже с первых строк вынуждена извиниться перед читателем за присутствие многоточий: из песни слова не выбросишь, дабы не пропало всё «поэтическое очарование» стиха, а большого желания пропагандировать нецензурщину нет. Ну, что ж, мэтр весьма самокритичен в оценке alter ego, признавая себя дебилом. И это весьма отрадно: «не каждый умеет петь», а тем паче исповедоваться. Что же сей «дебил» несёт своим адептам, делясь собственным жизненным опытом и формулируя принципы жизни и служения: Вот и пришла зима: Время беречь тепло, И не сходя с ума, Помнить про ремесло. Нужно служить и жить – Логике вопреки Тихо лежать и гнить На берегу реки. (стр.273).
С первым четверостишием трудно не согласиться, не слишком оригинально, но всё правильно: зимой и тепло нужно беречь, да и о ремесле не забывать. Ведь если забудешь, как же можно будет служить и жить? Правда, можно ли назвать жизнью, даже вопреки логике, тихое лежание и гниение на берегу зимней реки? И что же это за служба такая? Кому? Деду Морозу? Может быть, действительно ему? Ведь авторские страницы в сборнике открываются стихотворением «Мороз. Некрасов отдыхает». Боюсь, что Некрасов не только не отдыхает, а пытается выскочить из гроба, чтобы поучиться у «дебильного» автора такой экспрессии, злости, языку подворотни, ненормативной лексике. Разве можно поставить на одну доску эпическое повествование Некрасова в поэме «Мороз, красный нос» о крестьянке и Савраске (Савраска увяз в половине сугроба,— / Две пары промерзлых лаптей / Да угол рогожей покрытого гроба / Торчат из убогих дровней. // Старуха, в больших рукавицах, / Савраску сошла понукать. / Сосульки у ней на ресницах, / С морозу — должно полагать.) с декабрём петербургского писаки?
Декабрь карабкается крабом по петербургским площадям, Волынку тянет по ухабам, прохожих лупит по му--м… В лапту играет по старинке детьми, укутанными в мех; В прорешке, в дырочке, в ширинке щекочет тайное у всех. (…) И уясни: декабрь он зол, Будь хоть метрессой, хоть принцессой, залезет подло под подол И ледяным взъярённым шванцем незримо выстудит зело; Украсит рыло померанцем и превратит его в мурло Легко, коль вылезешь наружу из пакли, падла, на мороз, Болотной нежитью на сушу… Сиди, не рыпайся всерьёз! (Там же, стр. 273)
Какая экспрессия! Какие образы: мороз со шванцем (то есть с хвостом) лупит прохожих и превращает «рыло» в «мурло», предварительно украсив его померанцем, то есть цитрусовым деревом или его плодами. Ну что до померанца, тут понятно – кожа на морозе стала апельсинового цвета. А вот как «рыло» превращается в «мурло», вопрос, конечно, интересный. И если В. Даль трактует рыло в бранном смысле как человеческое лицо, то мурло – это просто рыло. Так и о чём же пишет мэтр? Чему подражать? Тавтологии «рыло – мурло» у «падлы»? Высокая поэзия! Впрочем, а есть ли в действительности подражатели, может быть и великий Топоров слегка увлёкся? Конечно, не следует судить слишком строго о таланте, не скажу гении, только по двум-трём стихотворениям, а вдруг они написаны только для «эпатажу» буржуазно-богемной публики или это заказ от представителей бандитско-уголовного мира рыночного времени? Посмотрим другие образцы. Книжек у «дебильного» поэта за десятилетия четыре, немного, конечно, но и немало, если судить по меркам ушедшего века: Мандельштам, например, вступил в «Цех поэтов» Гумилёва с тоненькой книжечкой, содержащей всего 14 стихотворений, но каких! Конечно, книги в наше время малых тираей малодоступны, - даже в центральных библиотеках днём с огнём не сыщешь. Но спасает Интернет, великая всемирная паутина. А вдруг и стихи адепта дебилизма там есть? Конечно, есть! Да и не только стихи: и биографические данные можно дополнить, и критика не обошла вниманием появление на поэтическом горизонте поэта, воспевающего… мат(!). Однако после «Луки Мудищева» или скромной «Гаврилиады» и некоторых творений Баркова вряд ли, чем можно удивить искушённого русского читателя, тем паче спустя столетия, особенно в ХХI веке вседозволенной «свободы слова» но вдруг… Поэт, выступивший в роли критика, - Анджей Иконников-Галицкий (http://andrzeiig.narod.ru/myakishev.htm), - сделал попытку связать лирического героя Мякишева с личностью (или «мурлом»? - Т.Л.) автора. И поскольку он был с ним знаком лично, начал с характеристики его человеческих качеств. Даже опуская субъективность оценки, впечатляет! Как-то ждём мы от писателя, а тем более поэта, как минимум, интеллигентности. А получаем? «Провалившись на два года в армию, Мякишев снова появился в Городе во второй половине восьмидесятых… (…), жил своей жизнью. Пил водку. Приставал к женщинам, и, как правило, успешно. Зарабатывал деньги (чем только не зарабатывал!). Дрался (в частности, зарабатывал деньги дракой за деньги). (…). Мякишев выходит перед аудиторией - высокий, крупный, наклонив круглую коротко стриженную башку (не столько подражание Маяковскому, сколько следствие многолетних занятий профессиональным мордобоем) - и аудитория, как женщина, уже хочет покориться брутальной силе этого грубого и искреннего, несентиментального и самолюбивого человека. Потом начинает звучать его увесистый, наглый голос со следами курения и алкоголя... Начинает звучать: “ В сыром проёме ягодиц /Таится смысл мужской отваги” (…) Вот придумали неудобному Мякишеву репутацию. Хулиган, плохой, негодяй, алкоголик, драчун... (…) Самого Женю я как-то спросил: "Почему при упоминании о вас, ваших коллег по литературному делу просто передёргивает?" Он кратко объяснил это тем, что он алкоголик (действительно, алкоголик и периодически лечится; но кто не алкоголик? Горбовский не алкоголик? Соснора не алкоголик?); и ещё тем, что говорит коллегам по литературному делу то, что думает об их стихах (особенно когда выпьет). Это существеннее: в кругу коллег, в их стаях, не принят гамбургский счёт. (…) Он - и в стихах и в жизни - бывает жалок, болен с похмелья и страдающ, но - знает вкус противостояния, борьбы в одиночку против пустоглазых чудищ и гомункулов распадающегося апокалиптического мира; он жив ещё, и проходит сквозь тоскливую мнимость Последних Времён». Вы думаете, что это уничижительная характеристика? Ошибаетесь! Это в кругах богемного андеграунда не только комплимент, но чуть ли не предмет гордости и зависти: «Он к тому же и «алик»? Какая прелесть! Какой восторг!» Стоит ли удивляться после? Да после такой характеристики личности поэта, окончившего профессионально-техническое училище в восьмидесятых годах, вряд ли стоит удивляться таким вот «петербургским текстам», которые назвать стихотворением, вопреки наличию и рифм и размера, вряд ли повернётся язык. Хотя нельзя не отметить в этом тексте и чёткость изложения, и знание предмета, и «поэтику» взаимоотношений мужчины и женщины. Жива? П--дишь! Должно быть, нет. Умёрзла, ё-тыть, б-я! А у меня изъяли свет в квартире. Ни рубля Ни дудки правильной – отсос – плюс холод, о--еть… Ответствуй живо на вопрос: жива? Тогда приедь И отогрей меня п--дом, и одари рублём… (…) ……………………………………………………………….. Не едешь, сучий потрох, спишь, зарывшись молью в шерсть… Ты не е-и мозгу мне, слышь, давай-кось завтра в шесть Являйся, ж--у в горсть возьми и радостно п--дуй, И подгребай часам к восьми иль к девяти… колдуй, Шамань, мути, но не грусти… по снегу без следа Скользи и ровно к десяти – подваливай сюда. С тобой мы станем избавлять друг друга от простуд. Итак, к одиннадцати, б—ть*), в двенадцать ровно – тут.» ( *) – в оргфографии автора). Не правда ли, как поэтично! Уж не о любви ли этот текст, любви дебилов богемы в преддверии апокалипсиса, той «романтической» любви, которой посвящают влюблённые тексты на заборах, причём не только петербургских? Возможно. Вот и Анджей Иконников-Галицкий пишет о романтике (!!!) в творчестве мэтра: «В Мякишеве, при всём эпатирующем цинизме его жизни и стихов (пьянка, грязное приставание к особам противоположного пола и прочее) есть подлинный романтизм (курсив мой –Т.Л.), без коего немыслима поэзия, и который привораживает девушек, заставляя их влюбляться в негодяя, пьяницу и хулигана - поэта». Полагаю, что в качестве примера романтического начала в творчестве «хулигана – поэта» можно привести вот этот катрен:
"Коснись меня легко, таинственная ночь, Резиновым теплом, шерстистым удлинненьем С смешным названьем "х-р" - он красен и точь-вточь Как меховой мундштук, и служит поколеньям..." –
Талантливый ноктюрн! Это вам не устаревший «ночной зефир струит эфир» из археологических раскопок прошлого. Это романтика постмодернизма светлой эры Водолея! А вот ещё «романтика» из мякишевского цикла «Без…», романтика не хилого мужа:
«….Снег падает в окне холодной мглой постылой... Довольно, милая, любовного томленья - Не мальчик ведь, а муж уже нехилый.
Не стоит в мой тугой и прочный анус Засовывать мечтательные пальцы, Навряд ли, милая, опять с тобой останусь.
Стремлюсь я пасть в объятья оттоманки, Хоть без яиц - тебе оставлю яйца, Ласкай, целуй их с пылом нимфоманки!» («Без яйца», подзаголовок «Из Лессинга»)
Пожалуй, эти «без» можно продолжить: «без божества, без вдохновенья, без слёз, без жизни, без любви», без ума, без чувств, без стыда, без совести, без предела этот беспредел. Следует согласиться с критиком: лирический герой и автор сих шедевров – близнецы-братья, если вообще не сказать, что это одно лицо. Причём не просто лицо, а рыло или мурло «мэтра» петербургского андеграунда (не говоря уже о ПТУ, если таковые ещё сохранились), который якобы даже создал школу подражателей! Школу в культурной столице России, литературном Петербурге! Как говорится, без комментариев. Но следуя традиции В. Топорова, присвоившего титул «жопоэта» одному из поэтов прошлого века, думаю, что сей автор заслуживает более высокого звания «ху- поэта» ( не подумайте плохого, по анекдоту «художник от слова «худо». – Т.Л.). И как не согласиться с его самокритичной оценкой своего творчества в начале пути в экспромте «Ответ Иконникову-Галицкому»:
Хоть и не пишем мы Золями, Но сопли - вроде киселя. А вы видали, как соплями Была затоплена Земля? Сначала скрылся шпиль собора, Потом - переплетень забора. А после захлебнулись люди Как муравьи на студня блюде.
Да, с этим трудно не согласиться: Золя так не писал. Зато у Виктора Пелевина похлеще и с более сильным общественным звучанием: всё тонет в потоке дерьма, которое вырывается из перестроечной трубы. А от подобных шедевров пэтэушного ху-поэта люди действительно могут захлебнуться, но отнюдь не от восторга, а от возмущения, гнева и гадливости. Даже для воспитанника ПТУ советского времени звучит архинизменно и мерзопакостно: вроде бы там были уроки и литературы и эстетики. А вот точка зрения поэто-критика Иконникова-Галицкого о «романтическом» начале в творчестве поэтического пэтэушника не оставила меня равнодушной – захотелось взглянуть и на его стихи. О! Какая актуальная тема: «О русском языке». И что же новенького увидел Анджей в «великом и могучем»?
Язык наш русский стал ужасно беден. Под нарами прикормленный обыден. Шурует дворня, барин в Баден-Баден. Писать на этом стало впадлу свыше Назначено. (…) Я вырвался. Шёл курить в санузел. Искал за правду. Всю до дна изъездил. Мой паспорт на вокзале кто-то сп---ил: То ли в Тайшете, то ли где? В Инте. Я обучался горловому пенью. Я видел всю – и ничего не помню. Да нечего и помнить: воск по камню. Язык наш скуден: все слова не те. (Курсив мой. - Т .Л.).
Да, действительно и язык скуден, и все слова явно «не те», да и сам автор-то не скудоумен ли часом? А вот лексика до боли знакома. Не из одного ли ПТУ? Два сапога – пара, а уж кто кому подражает, пусть разбираются сами, с позволения сказать «поэты», на поэтической дуэли. Но вернёмся к фестивалю «Петербургский текст», в последний день которого анонсировался день петербургской поэзии. Правда, среди имён выступающих ни один из «дуэлянтов» в программе обозначен не был. Но там же было многозначительное продолжение «и др.», в котором вполне могли уместиться таланты этих «мастеровых слова» и мастеров ненормативной лексики. Сожалею, что не удалось мне побывать на этом мероприятии, так что не могу достоверно сказать, осквернялся ли зал нового петербургского Дома писателя на Звенигородской их текстами. Если нет, то присутствующим, прямо скажем, повезло: не все петербургские тексты достигли таких «поэтических высот», да и по словам Иконникова-Галицкого, не всех питерских поэтов можно облагодетельствовать почётным званием «хулиган». Вот, например, Александра Скидана, ученика Виктора Сосноры причислить к армии «хулиганов», с его точки зрения, нельзя. Не поэтому ли он был заявлен в числе участников заключительного поэтического действа фестиваля «Петербургский текст»? Надо взглянуть и на его стихи. Авторская страничка открывается стихами из цикла «Русский иврит». Опять русская тема, но как оригинально, не правда ли? Почитаем, почитаем…(От глагола пРОчитать, конечно, а отнюдь не от почтения – Т.Л.). Цитирую, сохраняя орфографию и синтаксис автора:
Сердечко-сердечко выходи на крылечко там кровь стоит спустя рукава говорит слова: Здравствуй, суккуб из конских за--п в час по чайной ложке из любви к понарошке тебя разлил Господь сил Да видать не осилил В меня вылил.
Не знаю, есть ли здесь иврит, но вот с русским языком «ученик Сосноры», похоже, не в ладу. Но хоть научился рифмовать ( сердечко- крылечко, разлил- сил, осилил-вылил), и то слава богу. Потом, возможно, придёт время и орфографии с синтаксисом… Что же касается смыла стихов, то сначала займёмся определениями: «Суккуб - злой дух, который вступает в половые контакты со своими жертвами, когда они спят. При этом суккуб — демон в образе распутной женщины — приходит по ночам к спящим мужчинам для совокупления, а инкуб – демон, принявший вид мужчины – страстно домогается женщин. Считалось также, что инкубы сами по себе не в состоянии оплодотворить женщину, но могут сделать это, собрав семя обычных мужчин» (http://x-ufo.ru/2007/10/23/demony_ikuby_i_sukkuby_demons.html). И вот это демоническое существо надругалось над лирическим героем А. Скидана! До хулиганства ли тут ему! При таких-то ужасах! Тут скорее нужен не Соснора и не учитель «русского иврита», а психотерапевт. Вот и ещё один яркий, как болид, образчик «петербургского текста», не правда ли? Воистину нужно поздравить составителей сборника! Какие яркие стихи! Каков размах тем! Да ещё и «международный характер» сборника. В него включены даже авторы родом из «Иранского Азербайджана». А поскольку эта информация появилось не на географической карте, а в биографической справке ленинградского поэта Виктора Ширали, осмелюсь внести некоторые уточнения: родился он в Ленинграде (Неужели Ленинград после войны принадлежал «Иранскому Азербайджану» ? – Т.Л..) в смешанной семье: мать – русская, отец азербайджанец, служивший во время войны в Ленинграде. Не располагаю достоверной информацией, владеет ли вообще сей «иранский азербайджанец», персидским языком, поскольку в семье говорили исключительно по-русски, насколько мне известно. Но это так, к слову о достоверности биографических данных и эрудиции составителей сборника «петербургских текстов». Продолжаю листать «Формацию». Чтобы не попасть на адептов поэтики пэтэушных ху-поэтов и их последователей, для начала знакомлюсь с биографиями авторов. Эврика! То, что надо. «Наталия Романова. Родилась в Белоруссии, училась в Санкт-Петербурге. По образованию филолог и нейрофизиолог. Основатель Школы грамотности в Санкт-Петербурге, автор альтернативного метода обучения грамотному письму без правил и словарей. Автор поэтических книг «Машина наваждения» ( 1994), «Расписная стена»( 1999), «Публичные песни» (1999), «Песня ангела на игле»(2001), «Zaeblo» (2007)». Поэтесса с царской фамилией! Наконец-то, познакомлюсь с интеллектуальным, грамотным «петербургским текстом»! Открываю авторскую страничку и… с изумлением читаю название: «ЖЫЛЕЗНЫЙ КРУГ». Опечатка у преподавателя «грамотного письма»? Бывает! Читаю дальше. О, боже! Что это? Воспоминания о детстве пятилетней(!)девочки?
«Сквозь снежную корку кой-где торчат сухие травинки. Сверху сияет морозная резкая синева. В неё мы целим ржавым диском от керосинки. Вот он летит – и замер – и падает. Моя мама ходит поодаль: ручки сунула в рукава. И вдруг она как заорёт да б----ь как заскачет – Будто началась ядерная война. Я думаю: что такое? – а у меня по лицу уже кровь струячит И стекает на снег; рядом Боря – и тоже не врубаецца ни хрена. А х-ли тут врубишься? – диском от керосинки Мне расх-ярило бровь: шрам имеецца до сих пор! Но это же не ноги отрезало газонокосилкой! Что тут такова? Об чём вообще разговор? Ну блин разве Боря нарочно мне железо поддудонил на рыло? Х-ли б-я? Он и сам от этого хуже чем фсе о-уел. Он бежал за мной до самого дома, но мать перед ним дверь закрыла, И тут мне устроили полный п--дец и беспредел».
Это стихи женщины (!), филолога(!), преподавателя грамотности?! Не на заборе! В книге, изданной не в каком-либо подполье, а издательством «Лимбус пресс», главным редактором которого является «один из самых известных петербургских писателей» Павел Крусанов? Да полноте, возможно ли такое? Впрочем, рынок как Молох требует жертвоприношений, если не кровавых, то по крайней мере, матерных. Книга должна продаваться, приносить прибыль, быть доступной для понимания читателя ублюдочного рыночного времени. Хочется надеяться, что это сатира, Всерьёз стихотворение о детстве ( или для детей?!) воспринимать вряд ли возможно. Но в этом и состоит одна из проблем постмодернизма. Понимает ли это сама Н. Романова? Впрочем, наверное, понимает, раз в 2007 году называет свою книгу «по-латыни» «Zaeblo». Только не ищите перевод в словарях латинского или других языков, преподаваемых в гимназиях и лицеях. Разве только в Школе грамотности самой поэтессы-учредителя сможем найти ответ. Один вопрос, всё-таки не переставая, свербил в душе. Нет, пожалуй, два: что сказал бы батька Лукашенко о творчестве своей соотечественницы, одобрил бы, может быть наградил бы каким-нибудь орденом за вклад в развитие славянской культуры? И второе: а знают ли родители, приводящие своих детей в Школу грамотности, какой «грамотностью» обладает создательница методики, открывшая школу? Интересно, какому же языку там обучают? И по каким учебникам? Неужто, по «петербургским текстам»? И в заключение, кажется, можно с полной определённостью дать ответ на вопрос, взволновавший поэта Скворцова: тексты подростков на заборе не могут считаться петербургским текстом: слабоваты, слишком невинны, не дотягивают по уровню до «петербургского текста» андеграунда. Так что, подростки, за парту! В Школу грамотности Наталии Романовой. Всё заканчивается рано или поздно. Закончился фестиваль «петербургский текст». А вот книги остались, они тоже не горят, как и рукописи. И можно зайти в Дом книги полюбоваться «Петербургской поэтической формацией», ежели желание возникнет окунуться в грязный мир петербургского поэтического подполья, вылезающего на свет божий из отхожей ямы «андеграунда». А вот что касается поэтических провиденций и прорывов, то это не только не прорыв, а пока всё ещё гнойный нарыв. Прорвётся ли он когда-нибудь? Наступит ли оздоровление? Поживём- увидим.
Cанкт-Петербург
|
