|
|
Ирина Дудина |
|
2009 г. |
МОЛОКО |
|
О проекте "МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Ирина Дудина:«Я варюсь в атомном котле культуры» Моя собеседница – яркий человек, не нуждающийся ни в каких характеристиках со стороны. Она сама всё о себе скажет! Слушайте… - Ирина, в нашей частной переписке Вы заметили, что «мои крепкие выражения в «Живом Журнале» [за эту лексику многие культурные люди Вас критикуют] - отчасти из-за неправильного соперничества с мужчинами, особенно с Владимиром Сорокиным, которого мне всё время хочется превзойти цинизмом и степенью свободы». Мне кажется, что подобная свобода – это как раз то, против чего Вы так яро выступаете. А именно: это свобода безнаказанно «гадить» в сознании граждан. Конечно, гладкими «политкорректными» словами, например, в законодательных актах, можно ещё больше вреда нанести. Но Вы – творческий человек и пример для многих. Не путаете ли Вы свободу с некоей духовной расхлябанностью и ленью? - Я думаю, что «критика культурных людей» за мои крепкие выражения, которыми я не считаю, что злоупотребляю, я их использую как атомную добавку в супчик, чтоб был покрепче - да, она имеет право быть. Но, во-первых, надо вспомнить традиции русской литературной и журнальной полемики. Я, будучи любопытной школьницей, изучавшей не только книжки по программе, но и прочитывавшей горы всех доступных книжек по смежным темам, я поражалась тому смертельному запалу, с каким переругивались литературные критики во времена Пушкина, Куприна. А как смачно и чудовищно ругался Ленин! По сравнению с руганью Ленина я пацанка. Как ядовиты были Маркс и Энгельс! Как злобно и мастерски кусались цепные псы компартии, затравливая насмерть своих врагов! Правда, это уже была не полемика. В 80-е, 90-е и 2000-е наши газеты, кроме, разве что «Лимонки», разучились свирепо кусаться. И тут возникает тема мата. Увы, иногда так трудно найти сильное и ёмкое выражение. Да, злоупотребляю. Не чтобы безнаказанно гадить, увы, словами не нагадишь, что там наши слова против поступков, против деньжищ, против разрушенных исторических зданий, против вырубленных деревьев, которые росли десятки и сотни лет для того, чтобы быть спиленными в целях наживы и отмывания денег кучкой паразитов! Наши слова - это даже не сотрясание воздуха, это мелкие буковки на экранчике, этим нагадить трудно, а хотелось бы. Чтобы как от нашатыря бы пришли в сознание и увидели, что что-то не так в Датском королевстве. Ещё на меня сильное впечатление произвела беседа с Александром Ивановым, главой издательства «Ад Маргинем». Я пришла к нему с рукописью «Пение птиц в положении лёжа», скромно одев красные брюки в белый горошек и покрасив ногти в зелёный цвет. А он стал орать на меня, что я невидима и неслышима, типа немочь бледная, что мне яркости не хватает, грубых выражений и грубых сцен разврата, насилия и зла в моей нежной книжке. Это, очевидно, вызвало во мне курс на повышение «яркости». Но когда я вижу в аудиториях юную молодёжь и подростков, то мне всё больше хочется выражаться без крепких словес. Я думаю что мат - это такой избыток тестостерона, который нравится узкому сегменту, находящемуся у власти, заваливающему экраны своей похотью и выражающему презрение ко всем тем, у кого борода не растёт. Нежному большинству из детей, женщин, юношей и людей старшего поколения это не может нравиться, и надо уважать целомудренность большинства. Просто мне казалось, что мой «Живой Журнал» читают представители радикальной богемы типа «Осумасшедшевших безумцев». Но, очевидно, аудитория расширилась. Буду стараться сдерживаться и не выводить в бой тяжёлую артиллерию. - Как Вы решаете для себя вопрос, который Вы сами же и поставили: «Шут ли я гороховый или же право имею?» Я согласна с Вашими размышлениями: «Журналистика тоже вызывает щемящее чувство прожигания жизни и неточности высказывания. Самое трудное - высказать свою глубинную правду, плюя на внешние обстоятельства». Должна ли, на Ваш взгляд, честность высказывания сопрягаться с красотой выражения? Кто из художников (в широком смысле этого слова) для Вас является идеалом? - Мне кажется, что когда видишь ужасную реальность, чудовищную ложь повсюду, этакую толстую леденцовую глянцевую кору, всякие слащавости, всякие скользкие поверхности, которыми лжецы и воры прикрывают свои корыстные делишки- то тут не до красоты выражений. Как это ни странно, но на сегодняшний день больше всего я люблю Льва Толстого. Это был потрясающий правдолюбец, потрясающий слухач своего камертона правды. Да, это порой переходило у него в некую животность. Но люди - это часть природы, это часть органики, они об этом всё время пытаются забыть. Люди - это такие странные существа, у которых как у птиц есть компас врождённый, куда лететь. Лететь надо к правде, к добру, истине. Отсюда муки совести, отсюда желание прикрыть свой стыд, свою грязь души, неудобство внутреннее ложью, слащавым флёром романтизма, замалчиванием, перевиранием фактов. Или, напротив, делаются попытки эксгибиционизма, выставления напоказ своих грехов, чтобы своими базарными криками на всю Ивановскую доказать самому себе, что греха то не было, что всё нормально, вот, даже и кричать во всеуслышание могу, и гром меня не убивает! На похоронах Япончика люди, потерявшие стыд, пытались громогласно, как добрые деяния, перечислить преступления покойного. Но люди, смотревшие эти репортажи по ТВ, они все плевались и возмущались бесстыдством репортажей. Просто сейчас народ безгласен, его голоса не слышны тем сверху, которые перекрикивают всех своими ТВ, децибелами усилителей, всякими технологиями обработки мозгов. Мозги всем не перепаришь, норма в человеках так и прёт, как генетический инструмент здоровья. Это странно, но это так. Человечество существует, может, десятки тысяч лет, и оно не теряет этику. Я часто вспоминаю рассказ Захара Прилепина «Грех». Вроде бы простенький рассказ о юноше, который вдруг ловит себя на том, что как-то не так, чуть-чуть не так смотрит он на миловидность своей сестры. И всё, и ничего не было. Но в рассказе всё пронизано этим щемящим чувством стыда за себя, за свои грешно взглянувшие глаза. Это гениальный рассказ. Когда русские люди кругом воруют, хитрят, подличают, изворачиваются, отгоняют от себя все мысли о праведности своего труда, который у 70 процентов россиян неправеден, так как обслуживает неправедные деяния нерусского капитала, - и вдруг это лучезарное чувство стыда даже не за поступок, а только за то, что помыслил грешно! Хотелось бы, чтобы Прилепин оставался всегда с тем камертоном в душе, с каким он писал рассказ «Грех». По поводу журналистики. Печатают как раз сахарный сироп, какие-то тексты из разряда попадающих в девятку, а не в десятку. Почему-то точного называния боли все боятся на уровне инстинкта. А когда один раз, другой ты сталкиваешься с тем, что востребована размытость, неточность, сахарность - и уже волей неволей подстраиваешься под это скольжение. - Многие Ваши читатели в интернете критикуют Вас за политизированность. Мне, напротив, это качество в Вас нравится: «Не будет гражданин достойный к Отчизне холоден душой». Когда и почему у Вас появилось такое ярое неприятие буржуазности и буржуазии? Кем Вы себя считаете в первую очередь: свободным художником, журналистом, «осколком народа»?.. - Я сама себе удивляюсь, что так политизировалась. Меня всегда удивляли дяденьки, уткнувшиеся носами в свежие газеты, следящие за мельчайшими перестановками в мире, как за чем-то жизненно первостепенным, будто от их слежения за миром что-то в мире может измениться. Но были годы перестройки, когда большинство населения с утра до ночи наблюдало за дебатами на телеэкранах наших первых депутатов. Года два назад я поездила по стране и увидела поросшие поля, мёртвые заводы, горы тлеющего мусора на обочинах, вырубки и вывоз леса, молодёжь, входящую в жизнь и не знающую, куда податься, потому что русских производств нет ни на земле, ни в городах… Я, как журналист, выслушала столько всего, я видела директоров музеев и заводов, которые по ночам воют за поруганную страну, которые говорили мне: «Вы журналист, так напишите же об этом!». И я политизировалась. Я как доктор какой-то слежу за малейшими изменениями пульса больного, хотя никто не уполномочивал. Проснулся какой то общественный инстинкт как у пчелы потревоженного улья. У Л.Толстого есть гениальный образ про отданную Москву. Что вот всё разорено, изгажено, но матка пчелиная осталась, и рой выживает. Сейчас порой кажется, что пчёлы летают, что-то делают, а матка в центре погибла. Вместо неё кто-то другой что-то не то делает. По поводу неприятия буржуазности надо разобраться. Мне всегда казалось странным, почему почти все крупные деятели культуры сочувствовали левым идеям или прошли через увлечение ими. Достоевский, в своих «Бесах» горько описавший мир людей, которые отдадут свободу воли своему кумиру, который возьмёт за них на себя все их грехи, и оставит им возможность быть вечными детьми, он изобразил наш Новый Вавилон, Россию, пытавшуюся накормить всех хлебами и построить рай равенства на земле. После Достоевского верить в коммунизм невозможно. Но объективно мир движется к трансмонополиям, скоплениям капиталов в руках кучки мировых миллиардеров, крупные деньги всегда победят в мире мелких предпринимателей, поглотят их нечестной конкуренцией, пиаром, подкупом торгашей. Мы живём в мире, который не есть весёлый креативный капитализм, где конкурируют таланты. Сейчас весь мир похож на брежневский социализм периода подыхания, когда бессмысленные крупные заводы гнали и гнали поганенький продукт гигантскими тиражами, запретив производство мелких кооперативов. Сейчас крупные транскорпорации подкупили торговлю во всех странах и забрасывают нас йогуртами и колбасами с ешками, каким то чудовищным молоком из трансмирового порошка. В Эстонии нет национальных кафе. В Венгрии не купить милого платья¸ в котором сквозит национальный вкус. Глобализация убивает национальные особенности, в этом мире скучно и мерзко жить. Это уже фаза перепроизводства товаров, которая близка к коммунизму с его рогом изобилия. Сейчас не нужно слишком много работать, технологии отработаны так, что работать нужно всем понемногу, чтобы у всех хватало еды, одежды и предметов быта. Но жадность элиты, жадность мафиози! Их неумение добровольно отдавать свои астрономические нечеловеческие, невозможные для наслаждения деньги на нужды всех людей планеты Земля! Неправедное распределение труда и продуктов! Трансмонополистическая форма производства и сверхдоходов – она душит мир, убивает творчество малого бизнеса, убивает разнообразие труда и продукта. Понятно, что творческая единица, сутью которой является предельное развитие индивидуальности, она всё это терпеть не может, все эти ряды фастфудов и прилавков с промышленным кормом в баночках. Понятно, что все деятели культуры с обострённым компасом истины в сердце, все они тяготели к идеям социальной гармонии и справедливости. Буржуазия как класс людей, которые все силы свои бросили на наращивание бумажных денежных фантиков из всего, что можно и нельзя – этот класс людей не интересен. Интересен купец и монополист текстиля в России Щукин, который встретился с божьей карой, который потерял жену и детей, и вдруг понял, что есть вещи, которые за деньги не купишь. И стал основателем факультета психологии Московского университета, и стал собирать картины странных французских и русских художников, но не так собирать, как это делают ростовщики, наживающиеся на невежестве владельцев ценных вещей, а стал настоящим поощрителем искусства, кормящим художников, поддерживающих их в их новаторстве. Такие буржуи – они стоят наравне с творцами как необходимые колёсики продвижения нового. Я осколок народа, свободный художник, потому что искусство моё меня не кормит, оно предельно честное и идущее из глубины души, и тут-то, где труд идёт не ради денег, тут и есть свобода у человека. Журналистом себя не считаю, так как пишу для развлекательного журнала. Настоящий журналист должен иметь другую хватку, более цепкую в расследовании социальных механизмов. - Расскажите немного о той творческой среде, которая Вас окружает – о поэтах и художниках. С кем из современников Вы ощущаете «родство душ»? - Мой близкий круг - это поэты Всеволод Емелин, Андрей Родионов, Наташа Романова. Это самые честные поэты нашего времени, стремящиеся называть вещи своими именами. Емелин это делает в форме иронии и сатиры, перепевов русской поэзии и стёба над политическими новостями. Родионов идёт по новой урбанистической земле планеты, где нагромождены блочные дома и транспортные развязки, где живёт новая порода людей, похожих на инопланетян. Меня поражает в Родионове это первооткрывательство - поэтическое осмысление и называние новой реальности. Наташа Романова - она трагический правдолюбец и правдоназыватель мира, у которого будущего нет, она певец каких-то окончательных руин. Это поэты, с которыми я общаюсь, мы вместе не раз читали стихи. Я дружу и сотрудничаю с кинорежиссёром Костей Селиверстовым, который дома у постели лежачей бабушки делает все свои фильмы без всякого бюджета, только за счёт энтузиазма своих фриков-приятелей, и эти фильмы абсолютно честны. Мне симпатизируют модельер Татьяна Парфёнова, композиторы Леонид Десятников, Ираида Юсупова и Игорь Дункул, пианист Алексей Гориболь, галеристка Оксана Куренбина, художники Света Симина, Саша Гущин, Аня Жёлудь, филолог Ольга Земляная, историк Сергей Лебедев, ди-джей МС Вспышкин, архитектор сетчатых технологий Юра Капля, астроном Александр Райков, делающий очень интересные открытия в области космологии. Мои друзья - это математик Револьт Пименов, занимающийся геометрией окружностей и открывший математические формулы рождения стилей, это могучие деятели Интернета Сивый Каин и Саша Богданов, это философ Валерий Савчук и рок-музыкант Владимир Рекшан, это художники группы «Протез», это «Митьки» Ира Васильева, Михаил Сапего, это писатель Ярёменко-Толстой. Дружу с фотографами В. Пешковым, А. Тягны-Рядно и его женой литератором Татьяной Щербиной. Давно общаюсь с первой семьёй Андрея Битова - с его дочкой Аней и женой Ингой Питкевич. Люди совершенно разные по своим эстетическим воззрениям, находящиеся в разной степени отдалённости от политики. Но все это очень живые личности, производящие и поддерживающие на сегодняшний день самую интересную творческую и интеллектуальную продукцию. Я варюсь в атомном котле культуры. Когда говорят, что в России нового искусства и науки нет- то это неправда! Если СМИ кого-то не заметили - это их проблема. То, что нет арткритики, которая достойно могла бы описать происходящее - это наша беда. Часть вышеперечисленных людей пребывает в безвестности или бедности, в андеграунде. Но мне иногда кажется, что я вращаюсь в самом сердце культуры сегодняшних дней, что все эти люди завтра будут восприниматься как блистательные звёзды культуры и науки нулевых. - Вы пишите стихи, прозу (кстати, когда выйдет новая книга?). Но ещё большую известность (как мне кажется) Вам принесли знаменитые коврики – наивное и весьма остроумное искусство. Честно говоря, не могу припомнить ничего подобного. На первый взгляд, коврики выполнены в технике «тяп-ляп», но в них есть живая мысль, ирония. Расскажите, сколько ковриков теперь в Вашей «галерее», не планируете ли Вы их продавать, дарить и проч.?
- Павел Крусанов пытается пробить издание моей новой книги «Предводитель маскаронов» в «Амфоре». Кстати, идут переговоры с московским продюсером о постановке фильма по этому роману. Главную роль будет играть Девотченко, это сто процентов его роль. Если планы сбудутся… Ковриков у меня примерно 140. Сначала я думала, что все задушевные мысли выскажу в 20 штуках, но потом поняла, что мне никак не остановиться. Делать коврики оказалось занятием засасывающим. Всё лето в голове были только коврики, короткие фразочки, картинки к ним. За каждым ковриком стоит большая работа, концентрация душевных сил, горы исписанных и изрисованных тетрадок, споры с друзьями о том, куда идёт мир. Иногда сама не знаю, что пишу - то ли реплики и действия для некоей пьесы, для клоунов и кино, то ли это строчки из будущих стихов, то ли комиксы, то ли агитки рекламной кампании некоей несуществующей политической партии «Недро», которая будет заботиться о рациональном использовании на благо граждан России недр России. За моим тяп-ляп стоит несостоявшаяся (а может состоявшаяся) карьера художника. Я окончила среднюю художественную школу, была одной из лучших реалистических рисовальщиц, «надеждой» учителей, потом были Вечерние рисовальные классы Академии Художеств параллельно с философским факультетом Ленинградского тогда университета. Аполлона могу изобразить со всеми тенями и пропорциями. Очень много часов у меня ушло на рисование с натуры, на освоение наследия русского авангарда, на поиск своего стиля, изобразительного языка, который в итоге слился с поэзией. Кстати, «Борей» собирается сделать большую выставку моей графики и живописи периода, предшествовавшего «политическим коврикам». Коврики я иногда продаю, иногда дарю. Но потом бывает жалко, так как какого-то важного высказывания уже в моей коллекции, в моём театрике тряпично-плакатном уже не хватает. Хотелось бы продать оптом, может даже разумно недорого, в хорошие руки. Типа Русского Музея или Музея политической истории. - Иногда мне кажется, что Вам, человеку, без сомнения, очень талантливому и одарённому, не хватает веры в себя. Это чувство объяснимо. И всё же: счастье народа складывается из счастья каждого из нас. Не кажется ли Вам, что намеренный уход «в подполье», в андеграунд, удаляют художника от его настоящего пути и предназначения. И эпоха тут не виновата… - Веры то хватает. Не хватает поддержки издателей, галеристов. Не знаю, на какую педальку нажать, чтобы издавали и выставляли. Пишу в стол, как какой-то поросший седой щетиной диссидент 70-х. Из написанного мною - прозы, стихов, эссе - издана примерно десятая часть. Журналы и издательства молчат, как туда пробиться - не знаю. С «Пением птиц» я ходила по Москве и Питеру 4 года, пока меня не издал случайно Слава Курицын. Кивать на плохие времена - это не будет правдой, в нулевые ситуация была хорошая, и все пишущие люди были изданы. И сейчас все поэты издаются, кого ни встретишь - всё похвастаются новой книжкой Я не могу понять, почему я оказалась в андеграунде и подполье. Почему я пишу в стол и в «Живой Журнал», или пытаюсь мелко самиздатствовать. Александр Кабаков, прочитав мою книгу «Пение птиц в положении лёжа» сказал, что эта книга могла бы получить Буккера, но она попала не на тот конкурс, время ушло. Андрей Битов полюбил мою книгу, но тоже «время ушло». Несмотря на то, что книга моя, попав к читателю, начинала зачитываться до дыр друзьями и друзьями друзей, обратно не возвращаясь, издатели говорили мне в лицо, что книга не коммерческая. Не верю. Абсолютно народная книга, интересная, лёгкая и изящная, и не оставляющая дурного послевкусия потраченного попусту времени, которое оставляют поделки детективщиц или «произведения» тех, кто играет на струне описания ужасов, крови и разврата. Одна девушка призналась мне, что моя книга спасла её от депрессии и самоубийства. Она стала переписывать мою книгу от руки, как свой собственный дневник, и это её отвлекло от мрака. Всеволод Емелин присутствовал при этом признании, пустил слюнку и сказал девушке: «Голубка! Лучше бы ты ко мне обратилась!». И стихи мои очень хорошо воспринимаются простыми людьми, не поэтами. Они говорят: «Блеск! Мощно! Остроумно! Про наше время - вот что удивительно!». А издатели не издают, обедняя свой кошелёк и обедняя русского читателя. Фактически, меня издали только Митьки и австрийцы как своего родного национального поэта, перевели на немецкий язык. Спонсоров тоже не нашлось, они предпочитают проесть со мной в ресторане, приятно беседуя, большую сумму денег, которой хватило бы - я всегда подсчитываю - на сколько бы книг хватило бы. Вот тираж в 200 книг проеден и пропит. А вот уже и тыщонку в мягкой обложке на газетной бумаге проели… Я не думаю, что добровольно ушла в андеграунд. Добровольно туда не попасть, как-то так само выходит, что то, что ты делаешь, там, на верху и на свету не понимают и не принимают. Всё новое и новаторское, никому не подражающее, никогда не бывшее, не вылезшее из ЛИТО или какого-нибудь Союза творческих деятелей - оно с трудом становится увиденным. Хлебников сетовал, что вот нужен сеятель очей. Или ушей. Хотя вот Родионов из андеграунда уже выбрался. Ну, он артистичный, с громким голосом и с оторванным ухом, это привлекает внимание. А я, Емелин и Романова пока в относительном подполье сидим. Вопросы задавала Оксана Корчина
|
