|
ДРУГИЕ ЛИТ. ПРОЕКТЫ:
|
Роман-газета № 16, 2014
Борис АГЕЕВ. Душа населения
 АГЕЕВ
Борис Петрович.
Писатель-прозаик, член Союза писателей России. Родился в 1950 году в
деревне Качановке Курской области в семье механизатора и сельского врача.
Окончив школу и ГПТУ, приобрел специальность трубоукладчика, был призван в
ряды Советской Армии и служил в ракетных войсках. После демобилизации Агеев
работал в Москве на заводе «Динамо» шлифовщиком.
В 1971 году уехал в порт Находка по оргнабору, работал грузчиком в рыбном
порту, потом матросом-бетонщиком на плавучем доке в Находкинском судоремонтном
заводе, вахтенным матросом, учеником моториста. Переехав на Камчатку, поселился
на острове Карагинском, где работал техником-смотрителем на маяке. Здесь и начал
писать.
В 1976 году в журнале «Юность» была опубликована первая повесть Б. Агеева
«Текущая вода» с иллюстрациями самого автора.
В 1984 г. Б. П. Агеев был принят в Союз писателей. Автор шести книг. Лауреат
I Международной премии им. И. А. Гончарова, премии Е. И. Носова и др.
Живет в Курске.
Дела литературные
ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВА — ЛАУРЕАТ
Международной поэтической премии имени Анны Ахматовой
 Наш
автор писательница, переводчик и публицист Лариса Васильева стала первым
лауреатом Международной поэтической премии имени Анны Ахматовой. Награда была
вручена в итальянском городе Таормина. Премия учреждена мэрией города при
поддержке генконсуль-
ства РФ. Она должна напомнить ценителям литературы о
международной литературной премии «Этна-Таормина», которая в 1964 году была
присуждена А. А. Ахматовой. Вручать премию будут поэтессам разных стран — под
лозунгом «за духовное обновление общества и международную гармонию». Сердечно
поздравляем Ларису Николаевну и надеемся на дальнейшее сотрудничество.
Коллектив и редколлегия «Роман-газеты»
СОЛОВЕЙ
I.
То было время золотое:
беда за далью не видна,
там по´ лесу бродили
трое —
теперь осталась я одна.
Того звезда заворожила —
упал с огромной
высоты,
другого песня задушила
в объятьях вечной красоты.
Где тот упал
— зияет яма,
из глубины ее возник
текущий звонко и упрямо
прозрачной
чистоты родник,
а где другой — рябина зреет,
и терпких ягод жгучий цвет
так ослепительно алеет,
как будто вправду — смерти нет.
Но есть она.
И
одиноко
в лесу пустынном я стою.
Зачем, Отчизна, так жестоко
ты
пощадила жизнь мою?
II. МУЗА
С. П
Чья ты, милая, чья ты?
Что за отсвет в очах?
На шубейке заплаты,
ржавый плат на плечах.
В зяблом свете неона,
в шибком шуме колес,
телефонного звона
и в
дымах папирос
ты нелепая вроде —
ветхий ворох старья,
во своем огороде
никому не своя.
И проносятся мимо
глаз тревожных твоих
форс-мажор,
пантомима,
буколический стих...
Стой!
Холодного слова
обрывается
гул,
мальчик оком Рублева
в твои очи взглянул,
и в неясной кручине
меж дверей и окон
тихо вспыхивал синий
потеплевший неон.
Ты бросаешься
слепо
к озорному мальцу,
он не будет нелепо
каблуком по лицу.
Двери
отперты в доме,
закатав рукава,
он несет на ладони,
обжигаясь, слова.
III. 1967 ГОД
Окно раскрыто в завтра.
На ступени
крыльца сидит Николушка Рубцов.
Стакан зажат в руке, а на колене
обертки от зеленых леденцов.
Он встал,
пошел —
чужой судьбе вдогонку
иль собственной судьбе наперерез,
глазами
провожая пятитонку,
встречая взором поределый лес.
Хоть в нем, поди, вчера
не отпылало,
а завтра тихо брезжило уже,
и все, что я ему не рассказала,
теснясь, в моей туманилось душе.
И жгуче, будто от разлуки с братом,
волненье наплывало на глаза.
Асфальт чинили.
Вперемежку с матом
звучал
напев. Скрипели тормоза.
IV
B.C.
Где ты, чудо двадцатого века,
самый нежный и чуткий поэт?
Не нужна ли
моя ли опека?
Улыбнешься. Подумаешь. — Нет!
Я жалею о том, что в Рязани
не решились мы руки свести,
о себе ничего не сказали,
не скрестили прямые
пути.
Разлетелись похожие птицы,
и у каждой своя высота.
Если что-то с
тобою случится,
буду я виновата всегда,
если что-то случится со мною
на
пути к заревому лучу,
ты не будешь несчастью виною,
жизнь твою утруждать
не хочу,
если легче тебе от сознанья,
что тревожишь и радуешь сны,
так
ли эти меж нами свиданья
и слова, и поступки нужны.
V
На восходе темно,
на закате мертво,
соловью все равно,
кто услышит
его.
Соловью невдомек,
что высокая трель
на затихший порог
воротила
метель.
Соловью нипочем,
что его голосок
бесполезным ручьем
истекает
в песок.
Соловью ни к чему
благодарность листвы
и сменяющей тьму
золотой синевы.
VI
Деревенька на пригорке
и зерцало — озерко,
запах дыма сладко-горький,
поднебесья молоко,
полем скошенным егорки
убегают далеко.
Бело-чернобоко стадо.
Одинокая сосна.
Не покрашена ограда.
Пестрый
занавес окна.
И в загоне палисада
хилый кустик — белена.
За леском чуть
слышно, где-то
на кострище треск ветвей.
И еще одна примета
бывшей
радости твоей:
навсегда отпевший лето
мертвый серый соловей.
VII
Его протянутые руки
сквозь гроб ветвями проросли
и листья спели песню
муки
и откровения земли,
где он узнал закон покоя
и темноты особый
свет,
где он сумел постичь такое,
чему и слов достойных нет;
он оттого
живых богаче
в своей прервавшейся судьбе,
его мы вспоминаем, плача
от
странной жалости к себе,
что суетой обыкновенной
еще теплы, еще полны,
а он неведомой вселенной
уже свои поверил сны.
VIII
Я древними ве´трами вею
Я сыплю снега сквозь года.
Николушка, смертью
твоею
поранена я навсегда.
Была и смела и упряма,
верна и надежна была,
разверзлась глубокая яма.
Зачем я тебя не спасла?
Пусты´ запоздалые
вздохи.
На все свой жестокий закон:
случайный ребенок эпохи
был с
первого дня обречен
в пыли городской задохнуться,
спиваться, над жизнью
шутя,
а личико — с чайное блюдце,
а тельцем почти что дитя.
Любил
проходимцев и выжиг,
ничем не похожий на них,
и женщин, огромных и рыжих,
жестоких и сердцем чужих.
Заслушавшись звуками горна,
в себе не ценил
ничего,
тая соловьиное горло,
немного стесняясь его.
Друзья и горюют, и
славят
короткую долю певца,
и памятник даже поставят
с улыбкой большого
лица.
И будь он стократ непохожим,
но я бы к нему подошла
затем, чтоб
услышать:
«А все же
зачем ты меня не спасла?!»
|
