|
|
Кирилл ШТЕЙНБАХ |
|
2011 г. |
ЖУРНАЛ ЛЮБИТЕЛЕЙ РУССКОЙ СЛОВЕСНОСТИ |
|
О проекте Редсовет:Вячеслав Лютый, "ПАРУС""МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКАXPOHOCФОРУМ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Кирилл ШТЕЙНБАХЮкио Мисима и Захар ПрилепинВ нашей работе мы попытались сопоставить два романа — «Золотой Храм» японского писателя Юкио Мисимы и «Саньку» русского публициста и писателя Захара Прилепина. Этот выбор был сделан неслучайно; оба автора выводят в своих романах героев, в той или иной мере бунтующих против окружающего мира и подчас раздираемыми внутренними противоречиями. Они находятся в такой ситуации, когда мир давит на них, мешает им нормально жить, провоцирует их на борьбу во всех смыслах этого слова. Также нужно отметить, что авторы имеют много общего со своими героями. Мисима был хилым и болезненным человеком до определенного времени, и был так же одержим Красотой, как и его герой. Главный же персонаж романа «Санькя» - политический экстремист, состоящий в «Союзе спасения», в котором легко угадать национал-большевиков — партию, в которой состоит сам Прилепин; помимо этого, у автора, как и у его героя, деревенские, народные корни. Знаковым является и то, что произведения фактически названы по именам своих главных героев: политического экстремиста Саши Тишина и Золотого Храма — Кинкакудзи — носителя Красоты, совершенства, который является событийным центром романа. Мы считаем нужным вкратце рассказать о сюжете произведений. «Золотой Храм» описывает жизнь Мидзогути - молодого монаха, живущего в обители Золотого Храма — одной из самых почитаемых святынь дзэн-буддизма; в основном это даже не столько его жизнь, сколько диалоги с окружающими его и монологи с самим собой. Мидзогути с детства жаждал приблизиться к Храму как к абсолюту красоты, но когда его мечта осуществилась, изменилось его отношение к нему; чем больше проходило времени в стенах обители, тем больше он путался в своих чувствах к нему. Все это закончилось достаточно печально: Мидзогути разрешил свой конфликт с Храмом, попросту уничтожив его. В романе же «Санькя» сюжет не имеет четкого начала: первая глава сразу же вбрасывает нас в политический митинг, который перерастает в погром. Следующие десять глав посвящены в основном описанию того, как лишенные своего лидера «союзники» пытаются противостоять системе, причем их акции, как правило, носят не слишком серьезный характер; это забрасывание майонезом, томатами, вандализм (они разносят «Макдоналдс); исключением, пожалуй, является поездка Саши в Латвию, чтобы убить судью дававшего огромные сроки ветеранам Великой Отечественной. Впрочем, у него ничего не вышло — его опередили. Из этого ряда политических провокаций выделяются лишь воспоминания Саши о своей семье. Но одна роковая ошибка одной из «союзников», Яны — швыряние майонезом в президента — приводит к планомерному уничтожению «Союза созидающих» властями. И «союзникам» остается лишь предпринять крайние меры — пойти на заранее самоубийственный борьбу с правительством, финал которой, впрочем, так и не был показан Прилепиным.
Художественные миры романов В романе «Золотой Храм» повествование ведется от первого лица. Этим, на наш взгляд, Мисима хотел показать, что его произведение в некоторой степени автобиографично. Всю необычность главного героя, Мидзогути, можно увидеть лишь в неестественной хилости и исступленном преклонении перед красотой. Но именно последнюю его черту Мисима развивает до огромных, сверхъестественных размеров. Можно сказать, что на этой-то господствующей страсти и держится весь характер Мидзогути; она вызревает в его душе, как дитя в утробе матери. Мисима, по всей видимости, специально отрезает почти все каналы, по которым его герой может «сбросить пар»: он заика, и поэтому ему нелегко общаться с другими; в сочетании с его замкнутостью этот «дефект», как он сам выражается, приобретает решающую роль в обособлении героя от внешнего мира. Герой романа к тому же уродлив, что создает еще большее отчуждение между ним и его главной страстью - красотой. Очень большую роль в романе играют зрительные образы, в первую очередь Золотого Храма. Даже Мидзогути, далеко ушедший от тех или иных воплощений красоты в реальном мире и увлеченный образами в своей голове, представляет Золотой Храм как эталон красоты, а Уико видится в симпатичных ему женщинах. Поэтому в романе множество описаний, и большая их доля посвящена Кинкакудзи. Сначала это описание в учебнике, которое Мидзогути успел к моменту «знакомства» выучить наизусть, затем реальный Храм, Храм, отражающийся в пруду, Храм летним днем, Храм морозным утром. По этой причине его можно назвать одним из главных героев романа. Но это не реальный Кинкакудзи, стоящий на земле, а тот, что создал себе в голове сам Мидзогути, тот, что не дает ему покоя днем и ночью. Этот образ является для Мидзогути совершенным, ведь он одновременно похож на тот Золотой Храм, который у него в голове — так же легок и невесом, и в то же время теряет при этом свою непоколебимость, ведь достаточно одного дуновения ветерка, чтобы его разрушить. Вообще в романе благодаря этому возникает как бы два духовных мира — мир, окружающий героя и мир, возникающий в его воображении, причем второй кажется намного прекраснее. Внутри этого образа можно увидеть еще один; это позолоченный феникс, «парящий» над Храмом. Он является еще одним воплощением прекрасного, но на этот раз это настоящая Красота, концентрат Кинкакудзи, которую никогда не достигнуть. Этот феникс в то же время является и символом вечного, которое никогда нельзя уничтожить полностью. У Красоты в романе два лица — Кинкакудзи и Уико. Но если первый образ статичен и остается практически до конца романа тем же, каким мы его увидели в первый раз, то второй, помимо того, что он погибает в самом начале романа и с этого момента существует лишь в сознании главного героя, воплощается в других персонажах романа — учительнице икебаны и проститутке Марико. Это и есть Красота мимолетная, которая не может захватить и поработить. Своеобразной иронией Мисимы является то, что камнем преткновения для главного героя романа становится одна из святынь дзэн-буддизма — религии, которая учит безразличию к земному, материальному. В этом аспекте слова «Увидишь Будду — убей Будду» приобретают почти что буквальный смысл. Что касается романа «Санькя», во-первых, стоит сказать, что его художественный мир предельно "облегчен" Прилепиным от каких-либо конкретных имен; автор замалчивает все широко известные имена и явления. Особенно это относится к событиям и явлениям наиболее крупного масштаба. Прилепин словно ежеминутно проверяет своего читателя на знание общественных явлений в России и в то же время показывает узкий вектор, в котором должна развиваться его мысль, находящаяся лишь в непосредственной близости от главного героя и его окружения. Видение мира предельно упрощено; в лучшем случае выступает какая-то одна черта, какой-либо особый мазок, по той или иной причине показывающий нам героя или предмет с особой стороны. Как правило, он имеет скорее внутренний характер, например, веселая злоба Вени или тяжелая, суровая сосредоточенность Негатива. Применительно к окружению главного героя можно сказать, что оно не отвергается им полностью; напротив, очень часто в романе звучит мотив единства, общности, но никак не стадности. Особенно ярко это проявляется в прозвище, закрепившемся за членами «Союза созидающих» - «союзники». Более того, Прилепиным специально подчеркивается «пестрота», непохожесть «союзников» друг на друга в описании «бункера»: «В бункере всегда было шумно и весело. Он был схож с интернатом для общественно-опасных детей, мастерской безумного художника и военным штабом варваров...». Вообще роман интересно читать из-за мелких деталей, будь то Венино «позабавься» или дурацкий помпон на шапке Олега, из-за которого он выглядит как «мутант-переросток». Они придают повествованию жизненность, в то же время не выходя за границы определенной лаконичности и не уводя в сторону от основного повествования. Но это единство далеко не со всеми, существуют и враждебные силы; чаще всего, правда, они либо воплощаются в единичных людях, либо, как в случае с Сашиной «командировкой» в Латвию, носят характер общей атмосферы враждебности. Что касается образов, связанных с детством, то их необычайно много для романа о политических экстремистах. Во-первых, это то, как действуют «союзники»; в их штабе всегда «шумно и весело», а погромы носят некий оттенок озорства. Саша, когда идет с Яной по Москве, «говорит какую-то ересь про прохожих, про проезжавшие мимо машины», что очень напоминает поведение ребенка; Веня улыбается так, «как будто из машины в нужный момент должны были вылететь не камуфляжные бесы в тяжелых шлемах, а клоуны с воздушными шарами». На наш взгляд, если большинство писателей, как правило, изображали образы зрительные, музыкальные или, в самом крайнем случае, совершенно абстрактные, Прилепин идет по другому пути. У него главным является прикосновение, ощущение тугой, упругой человеческой плоти. И поэтому они намного выразительней и, можно сказать, что они куда более «выпуклы», осязаемы по сравнению с другими. На то, что можно увидеть, мы обычно смотрим со стороны; а такие ощущения, как боль или наслаждение, можно почувствовать лишь при непосредственном контакте; вот почему художественные образы Прилепина не просто приближают нас к действию, а погружают в него. Внутренние ощущения героя — один из самых важных аспектов в романе. Для Прилепина характерно очень положительное отношение к естественному, к простому и понятному. В связи с этим в романе можно противопоставить две среды — город и деревню как искусственное и естественное. Город выступает как место, уже по самой своей сути искусственное, искажающее все, до чего сможет дотянуться. Особенно ярко это проявилось в девятой главе, в том моменте, когда Саша с Олегом наткнулись на «крысиного короля», который в некотором роде является образом города: «...искомое, омерзительное, шумное… Злые маленькие глазки смотрели, как казалось, совершенно безумно. И писк раздавался неумолчный». Деталей, подчеркивающих неестественность жизни в городе, множество; это и жизнь, которая начинается по-настоящему лишь с наступлением ночи, и ломящиеся от еды полки супермаркетов, и многое другое. Но деревня выглядит еще хуже: «Деревня была темна, во многих домах не горели огни. ... Ему (Саше) давно уже казалось, что, возвращаясь в деревню, сложно проникнуться какой-либо радостью, - настолько уныло и тошно было представавшее взгляду». По-видимому, нездоровая атмосфера города уже оставила свой отпечаток и здесь. Деревня выглядит как некое животное, которое тихо и незаметно умирает. Очень наглядной, на наш взгляд, являются четвертая глава, целиком посвященная тому, как Саша с матерью и Безлетовым практически тащили на себе гроб Сашиного отца в деревню зимой, и вторая глава, описывающая историю Сашиной же семьи. Эта глава в некотором роде является образом гибели деревни и всего старого, здорового жизненного уклада. В романе два событийных центра; это любовь (в том числе физическая) и смерть. Почему это так, можно объяснить словами героя, а точнее, героини первого романа Прилепина — Даши; это — две «патологии», два ненормальных состояния для человека, которые немыслимы как постоянные состояния, но имеют для него огромное значение, вокруг них и вращается его жизнь. Ведь одно дает ему жизнь, а другое уничтожает, «убирает» его из этого мира. С другой стороны, можно представить это и как противопоставление любви и ненависти — чувств, которые очень сильны в романе. Некоторые евангельские параллели, например, непроизвольно вырвавшееся у Саши «Даже Христа не раздевали!», или число людей, захвативших администрацию (их двенадцать, как и апостолов), дают возможность сопоставить ранних христиан и «союзников», хотя сравнение это далеко не однозначно. Если христианством движет любовь, то одной из основных ведущих сил «Союза созидающих» можно назвать ненависть. По причине внешней простоты языка романа все наше внимания концентрируется на поступках тех или иных героев. У романа два пика: один в начале и один - в конце. Именно на краях «Саньки» развивается основное и динамичное действие, и не случайно в конце романа в Сашином мозгу всплывает та же фраза, что и в первой главе: «Все скоро, вот-вот прекратится, и — ничего не кончится, так и будет дальше, только так». Эти слова проводят параллель между началом и концом; но если в начале дело ограничилось погромом, то теперь все намного серьезней. Они же и заставляют читателя задать себе и автору вопрос: «А был ли смысл это делать, раз пришли, по большому счету, к тому же, что было?»
Внешние и внутренние портреты главных героев Герой «Золотого Храма» в некоторой степени был написан автором с самого себя. Известно, что Мисима также в детстве был хилым и слабым ребенком. Мидзогути присуща невероятная тяга к красоте, что тоже сближает его с автором. И как бы желая опередить вопрос читателя, Мисима его же устами говорит, что он не обладал поэтической душой. Можно сказать, что Мисима загнал своего героя в угол, оставив тому единственную отдушину в жизни — любовь к Красоте, и, как к самому ее яркому проявлению, Золотому Храму. Мидзогути далеко не красавец. Этим автор сближает его с другим героем - Касиваги, которого можно назвать "духовным наставником" главного героя. Помимо этого, Мисима специально отделяет его от окружающих заиканием, чтобы все те чувства, мысли и эмоции, которые тот испытывает и переживает, оставались в нем, варились в нем, как в живом котле, и отравляли его существование. Мидзогути робок и стеснителен; у него не получается, как у Касиваги, смириться со своим физическим недостатком, жить с ним и пользоваться им в собственных целях, ведь его недостаток непосредственно влияет на связь с окружающим миром. Так что если Касиваги урод физический и моральный, активно разрушающий этот мир, то Мидзогути - только физический, но замкнутый на себя и потому постепенно также скатывающийся ко "дну". Надо выделить и его отношение к самому себе; в романе трижды повторяется фраза о том, что герой и не хочет быть понятым другими людьми; его это попросту не заботит. В какой-то мере он обманывает себя и окружающих; он не хочет быть понятым, но хочет быть принятым, ему непременно нужно их признание, знать то, что они скажут и подумают о нем. Так что можно сказать, что он попросту становится в позу, наслаждаясь при этом видом своей отстраненности от этих «жалких людишек», что является еще одной характерной чертой героев Мисимы. Когда он совершает что-либо аморальное, наслаждение он получает вовсе не от самой отрицательности поступка, а оттого, что им он бросает обществу вызов, нарушает его якобы раз и навсегда установленный порядок. Наверняка в этом есть и доля мстительности больного человека здоровому. Но в своем бунте он никогда окончательно не отрекается от общественной морали; поэтому-то он и боится, что в решающий момент у него не хватит духу поджечь Храм. Временами он даже не может жить без признания других людей; яркий пример - его второй визит к проститутке, Марико, когда он вначале дал ей книгу под многозначительным названием "Преступление и наказание", то есть в очередной раз попытался встать в позу, показаться умнее, чем он есть на самом деле. Вообще роман временами напоминает роман «Преступление и наказание» Достоевского, но только «вывернутый наизнанку»: если у Достоевского основная часть романа посвящена самонаказанию героя по поводу совершенного преступления, то герой Мисимы как минимум половину романа готовится к предстоящему Деянию. На этом параллели не заканчиваются; проститутка Марико в «Золотом Храме» даже не догадывается о предстоящем, хотя Мидзогути чуть ли не прямо говорит ей об этом, в то время как Сонечка в «Преступлении и наказании» внутренним чутьем угадывает состояние преступника, который всячески старается его скрыть, и в этом можно разглядеть даже некоторую насмешку. Помимо этого, есть параллели и с другими романами Достоевского, в частности, с «Идиотом» и «Братьями Карамазовыми». На наш взгляд, роман «Золотой Храм» отчасти можно назвать завуалированной автобиографией самого Мисимы; если в романе был уничтожен Кинкакудзи, то в жизни Мисима уничтожил самого себя. Разница лишь в том, что в ней все закончилось самоубийством — разрушением не какого-то внешнего объекта, а своего собственного тела. Быть может, именно поэтому Мидзогути в самый последний момент отметает замысел о собственном самоубийстве — просто для того, чтобы у читателя не возникло мысли об истинных чувствах и планах автора, а с другой стороны — скрытая насмешка над позерством, которая часто проглядывает в романе и открывается, когда у Мидзогути не получается попасть в Вершину Прекрасного. Сашу Тишина, героя романа «Санькя», легко можно назвать обычным парнем. Когда он сам задумался о том, какой же он, он даже не смог определить, хороший он или плохой. Себя он же сам сравнивает с картиной, которую можно увидеть в разбитом зеркале: видно лишь отдельные черты, целой же картины не разобрать. Это порой порождает эффект повествования от первого лица, несмотря на то, что в романе оно ведется от третьего лица. Несмотря на то, что Саша, как и его создатель, является экстремистом, их ни в коем случае не стоит отождествлять. Особенно ярко это выражается в тот момент, когда Саша между делом бросает несколько презрительную фразу о «жидоненавистничестве» Лавлинского (то есть самого Прилепина). Несмотря на это, в романе все же присутствует герой, определенным образом отображающий автора как внешне, так, по всей видимости, и внутренне, хотя бы отчасти. Это бывший спецназовец Олег. Подобно тому, как белый цвет является сосредоточением всех цветов, Саша собирает в себе всех остальных мужских героев повести, при этом не имея своих индивидуальных черт; но только ни одна из их характерных особенностей не является доминирующей в его образе. Он может и пошутить, и подраться, и переспать с женщиной, но ни одному из этих действий не отдается приоритета; он с легкостью переключается с одного на другое. Пожалуй, единственной лично ему присущей чертой можно назвать его естественность; она-то и позволяет ему спокойно переносить все жизненные ситуации. Саше не дается автором никакой характеристики, кроме речевой, и лишь из его разговоров, из его воспоминаний можно по кусочкам собрать его портрет, становление его характера. Он часто одинок, но это не та болезненная обособленность от общества, которая так характерна для Мидзогути и которая порождает такое же нездоровое желание быть со всеми, а одиночество ответственности, когда каждый должен решать сам за себя и принимать последствия своих поступков. Ему присуща даже некоторая "звериность"; он живет не умом, как большинство окружающих, а в основном неким интуитивным знанием, которое приходит именно в тот момент, когда оно нужно. Но он не владеет интуицией в полной мере; подобно тому, как с его волос сошел "аляной" окрас, так и он сам потерял какую-то часть своего чутья. Город заглушил его, забил; подобно тому, как потемнели его волосы, «потемнел» и озлобился он сам. В отличие от Мидзогути, он не пытается стать "обыкновенным", может, просто потому, что он и так обыкновенен, и это вовсе не огорчает его. Его внутренние монологи, а скорее, даже диалоги, не такие развернутые, как у Мидзогути, но это вовсе не значит, что они менее содержательны. Саша Тишин постоянно анализирует про себя свои поступки, но делает это кратко и четко. Чаще всего это происходит в форме диалога между двумя его голосами — спокойным и саркастичным, скептическим: «Хочу пить, - неожиданно подумал Саша. «Вчера ты здорово попил из лужи, святоша» - иронично подсказал голос». И здесь можно увидеть разные установки авторов при создании своих героев: если Прилепин создавал портрет «героя нашего времени», то герой Мисимы — неудачник, который прекрасно осознает свою ущербность, но при этом встает в позу, чтобы не оказаться неправым перед всем остальным миром.
Основные конфликты романов Самым главным конфликтом, безусловно, является противоборство Мидзогути с Золотым Храмом. Оно то усиливается, то ослабевает, но проходит через весь роман. Практически все остальные конфликты зачастую принимают форму диалогов, в то время как этот — единственный, формально практически никак не выраженный в романе. Золотой Храм представляется как идеальный сплав красоты; по словам Касиваги, истинная причина его красоты - то, что она постоянно ускользает, обещает проявиться, находится где-то на границе зрения, и потому внешне дисгармоничные, никак не сочетающиеся друг между другом части в сознании складываются в единое прекрасное целое. Это же объясняет причину, по которой Мидзогути сначала не понял прелести Золотого Храма: он никак не желал верить, что этот "обычный трехэтажный домик, почерневший от старости", и есть тот самый знаменитый Кинкакудзи. Его «изюминка» - в отсутствии завершенности, в обещании красоты, которую он так и не дает, в ее мимолетности. Это же позволяет отождествить Храма как образ всего мира в целом с точки зрения дзэн-буддизма как глобальной провокации. Лишь одно приводит Мидзогути в бешенство: невозможность достичь Храма, подняться на один с ним уровень. И поэтому Мидзогути решает сжечь его, чтобы наглядно доказать иллюзорность этой незыблемости. Таким образом, Мисима и его герой отвечают на один из главных вопросов романа — на коан Нансена: чтобы Красота как самая дорогая вещь на свете никому не навредила, ее носитель необходимо уничтожить. Конфликт Мидзогути с настоятелем имеет характер в основном столкновения порока, преступления с наказанием за него. Мидзогути постоянно хочет спровоцировать Досэна на срыв; скорее всего, это связано с некоторым чувством вины, от которого Мидзогути не может отделаться. Здесь вполне явственно можно проследить еще одну параллель между «Преступлением и наказанием» Достоевского: проступок, который преступник скрывает глубоко в своей душе, не высвобождается, не разделяется с кем-либо, и потому еще больше грызет его душу чувством вины. Единственный человек, который знает о совершенном преступлении (виновности в выкидыше проститутки) и способен принести ему облегчение — Досэн. Но он вовсе не собирается делать этого, и из-за этого ненависть Мидзогути растет. На какое-то время цель вывести Досэна из себя даже заслоняет главную страсть Мидзогути — Золотой Храм; видимо, у Мидзогути возникла мысль о том, что раз его Учителя можно вывести себя, то и Кинкакудзи может быть повержен со своего пьедестала невозмутимости. И в некотором роде ему это удалось: в последней главе специально для Мидзогути Досэн становится в самую уничижительную позу с расчетом произвести определенный эффект на своего ученика; но как только тот распознал уловку настоятеля, все усилия пошли прахом. Другой очень важный конфликт - с Касиваги, в некотором роде "учителем" Мидзогути в еще большей степени. Касиваги придерживается мнения, что на провокации окружающего мира нужно ответить изменением своего к нему отношения. Мидзогути какое-то время придерживался той же точки зрения; она как нельзя лучше соответствовала его пассивной натуре. Но самим своим Деянием - уничтожением Храма - он показал, что не согласен с этим. Здесь вполне можно опять заговорить о коане Нансена, ведь сопоставляется два ответа на него — уничтожить ли Красоту (как в итоге и поступил главный герой) или просто абстрагироваться от нее (как считает нужным Касиваги). Несмотря на свою возвышенность и неумеренное тщеславие, он, как и его друг, одержим страстью, но только куда более земного свойства. На фоне всех своих философских разглагольствований Касиваги смотрелся достаточно комично, когда начал буквально гоняться за Мидзогути, требуя отдать долг; где же, спрашивается, вся его отрешенность? Он наконец показывает свое истинное лицо, которое раньше прикрывал красивыми рассуждениями: он — еще один позер, но только более удачливый. Однако это еще не повод списывать его со счетов, ведь это лишь один из аспектов его личности. Одним из самых важных моментов романа, безусловно, является конфликт, который происходит в душе самого Мидзогути. Это конфликт между его человеческой, «низкой» сущностью и «возвышенной» частью его души. Именно первая - то «человеческое», которое не дает ему целиком погрязнуть в его пристрастии к Красоте. Он сам иногда досадует на себя из-за этого; стоит вспомнить хотя бы тот же эпизод с булками, которые Мидзогути пожирает (иначе и не скажешь) непосредственно перед тем, как осуществить «дело всей своей жизни», как он сам говорит. Мисима словами Мидзогути же смеется над чисто человеческими слабостями своего героя, и потому отказывает ему в таком «красивом» конце. С другой стороны, такой финал является наиболее логичным; Мидзогути очень хотелось узнать, что же о нем подумают люди после его Деяния. Если бы он умер, то по вполне понятным причинам не смог бы это осуществить. Что касается романа «Санькя», то в первую очередь важно отметить, что все конфликты в основном проявляются в спорах. Это выглядит несколько искусственно, но позволяет наглядно развить сюжет. Основной конфликт в романе, на наш взгляд, это конфликт "Союза спасения" в лице Саши и "системы". Но она представлена не как нечто абстрактное, а вылазит тут и там своими острыми, режущими углами - то это спецназовцы на политическом митинге, то милицейский патруль, то сотрудники «некоей» государственной спецслужбы. Прилепин и здесь показывает ту определенность, которая характерна для "Саньки": ничего абстрактного, только конкретные люди и события. Меры «союзников» на первый взгляд кажутся совершенно безобидными; убийство человека вряд ли можно сравнить с майонезом, брошенным кому-либо на голову. В их борьбе есть до поры до времени некое мученичество: их могут резать и убивать, но "союзники" не могут ответить тем же, может быть, потому, что это единственный способ привлечь на свою сторону других, показав им беспомощность властей, которые не в силах предотвратить, заглушить беспорядки. Они делают все, чтобы расшатать существующий строй, но помимо этого "союзники" хотят изменить и отношение других людей в России к нему. Сами по себе они лишь кучка людей, мало что могущих изменить. Помимо "системы" в романе встречаются и другие антагонисты. Первым в их ряду является "афганец", которого Саша, Веня, Рогов и Негатив встретили в баре. Его не устраивают методы "союзников"; слишком уж они "мягкие" на его взгляд. Но ведь их противник всемогущ и одним движением может разломать и уничтожить всю их организацию и их самих. Если они открыто выступят сразу, их попросту сомнут. "Союзники" стали открыто атаковать лишь тогда, когда стало ясно: либо они попробуют захватить власть сейчас, либо их перебьют. Другой противник, в конце концов примыкающий к системе — это Безлетов, друг и ученик Сашиного отца. Это самый «долгосрочный» идейный противник Саши. Всего они разговаривают три раза, и последний и разговором-то назвать трудно, так как он заканчивается тем, что Саша за штаны выкидывает Безлетова. Он представляет интеллигенцию, ту ее часть, которая признает Россию лишь в чисто формальных признаках - культуре, экономике и так далее. Это и дает ему основание пафосно заявлять, что Россия «умерла». Прилепиным подчеркиваются его приемы, рассчитанные исключительно на создании внешнего эффекта приличного и умного человека; это, в отличие от «Золотого Храма», пожалуй, единственный позер в романе. Легко можно раскрыть этого героя - человек, который ничего не хочет предпринимать сам, плывет по течению, но при этом еще выдумывает себе красивые оправдания. С другой стороны, очень комично наблюдать за спорами Саши и Безлетова, когда и один, и другой думают не о самом предмете спора, а о том, что «скоро должны принести второе». Им обоим не нужен этот спор, ведь каждый уже все решил для себя. Существует и некоторый конфликт между Богом и Сашей. Саша Тишин — верующий человек: «Бог есть. Без отца плохо. Мать добра и дорога. Родина одна». Но все же он бунтует, хоть этот бунт и не является целенаправленным: « - Ты думаешь, я скажу: «Спасибо, Господи»? — спросил вслух, глядя куда-то за окно. «Не скажу». Но этот его бунт недолго продолжается, и в конце, когда он положил крестик в рот, своим жестом показал, что все же он с Богом и не отпадет от него. Можно говорить и о конфликте внутри самого героя; это конфликт между Санькей — деревенским пареньком и Сашей — горожанином. Саша в основном живет соотносимо со своими желаниями, делает то, что кажется ему правильным. Это явные следы его «исконно русского», народного происхождения, также как и его интуиция, проявляющаяся в самый нужный момент и в основном его поступки и обуславливающая. Но постепенно это сила природного происхождения начинает изглаживаться; годы, прожитые в городе, не могли пройти бесследно. Самый яркий пример начавшегося отчуждения Саши и деревни — момент, когда все они решили переждать в деревне Сашиного деда. В избе безвестного мужика Саша ловит себя на том, что у него появилась чисто городская привычка разговаривать с сельскими так, «будто они плохо слышат». Уже тот факт, что они не смогли доехать, говорит о том, что этот процесс отчуждения необратим, и особенно трагично звучит фраза Олега, произнесенная внешне спокойным голосом: «Вчера бы еще проехали. А сегодня уже нет».
Финалы романов
Финал "Золотого Храма" достаточно предсказуем: Мидзогути выхоливает, выращивает внутри своего сознания свое Деяние. Это сделано им не для окружающих, большинству из которых наплевать на этот Храм, а для себя, хотя Мидзогути и рассчитывает на признание других людей. Он разрушает Золотой Храм для того, чтобы вырвать тот самый «больной зуб», которым называет Касиваги Красоту, и в то же время взять верх над ним. В самом конце романа появляется совершенно новый во всех отношениях персонаж — отец Дзэнкай. Эта встреча показала Мидзогути совершенно другой путь, чем тот, по которому он шел — путь естественности, в какой-то мере — обыкновенности, но не той, что так сильно раздражала Мидзогути, а той, которой человек следует согласно «зову сердца». Он естественен, и в этом-то и состоит его сила. Очень наглядным в портрете Дзенкая является «описание» его доброты: «Доброта его не имела ничего общего с тем, что люди обычно вкладывают в это понятие, а была сродни гостеприимной щедрости ветвей какого-нибудь раскидистого лесного дерева, готового принять под свою сень усталого путника». Несмотря на слова Мидзогути о том, что он никогда не хотел быть понятым людьми, ему хочется, чтобы именно с Дзэнкаем у него получился контакт. Можно смело сказать, что введением в роман этого персонажа Мисима смешал все карты и за несколько часов до финала романа изменил его; да, Мидзогути уничтожил Храм, как намеревался, но он не покончил жизнь самоубийством, как планировал вначале, и в этом, без сомнения, отчасти заслуга Дзенкая. Хотя его тяга к Красоте и протестует в последний раз возле двери Вершины Прекрасного, но эта его несколько искусственная часть души уже почти отмерла, и потому он не может проникнуть в нее. Он отбрасывает мысль о самоубийстве, столь привлекательную поначалу. Та тяга к прекрасному, что еще оставалось в нем, после этого поступка умирает, и какой-то совершенно другой Мидзогути говорит самому себе: «Ничего, еще поживем». Вполне возможно, что он встанет на путь, подсказанный Дзенкаем, путь естества и простоты. Финал романа остается открытым. Финал романа же романа «Санькя» немного неожиданный, особенно если учитывать обычные средства борьбы «Союза спасения». Видимо, все было спланировано давно и тщательно, ведь все «союзники» действовали слаженно и быстро. Однако и в этой ситуации они остаются своим принципам: никто не был убит, хотя синяков, сломанных ребер, носов и зубов предостаточно. Отдельного описания заслуживает сцена переодевания «союзников» в униформу спецназовцев. Они меняют не только свой внешний вид, но и тип своего сознания, заряжаются здоровой злобой, необходимой для осуществления задуманного. Их похожесть на волчью стаю теперь приобретает видимое воплощение в виде морды непонятного зверя на камуфляже и на машине спецназовцев. Одновременно это и момент торжества Олега, самого агрессивного из них; его лицо даже приобретает некую одухотворенность. В то же время все они прекрасно осознают тщетность этой попытки переворота, и финал, якобы открытый, на самом деле вполне можно проследить: их всех убьют. По описанию последняя, тринадцатая глава больше всего напоминает первую — тот же динамизм повествования и предельное сосредоточение на внешних событиях; нет времени осознать что-то или даже просто задуматься. Превосходной деталью в этом плане является скороговорка, которую все время говорит Олег: «Зол злодей, а я трех злодеев злей»; здесь и бессознательное, и одновременно в этих словах вся характеристика его как человека. Тут и то же смешение жуткого и смешного, веселого; «камуфлированные бесы» из первой главы превращаются в «союзников», «увешанных оружием, будто пираты»; Саше на базе спецназовцев в голову приходит совершенно нелепая мысль по поводу ворот: «Такие в детстве хотелось лизнуть языком». В этом проявляется контрастность, так характерная для всего романа, наглядная иллюстрация того, что ничто не является однозначным. Но апофеоз этой мысли — в последней фразе романа: «Все скоро, вот-вот прекратится, и — ничего не кончится, так и будет дальше, только так». Да, возможно, все повторится, но уже ничто не будет по-прежнему.
Заключение
Можно говорить о том, что оба романа названы по именам своих главных героев. Это же и выражает отношение авторов к своим героям. Мисиму куда более самого Мидзогути интересует Золотой Храм и то, какие чувства он вызывает, а задачей, которая стояла перед ним — показать гибель Кинкакудзи как носителя красоты. Явно диалектное же «Санькя» можно объяснить тем особым вниманием Прилепина к Сашиным корням, его народности, которое наряду с социальным мотивом романа является одним из самых важных его аспектов. Соответственно развиваются конфликты: если в «Золотом Храме» Мидзогути практически одинок, а конфликт, как правило, происходит у него в голове, то Саша Тишин чаще всего находится в компании, будь то друзья, девушка или мать. Его обособленность в определенные моменты романа не выступает так болезненно, как у Мидзогути; просто это некое испытание, в котором Саше не поможет никто, кроме его самого. Сами конфликты, или, точнее говоря, Сашины споры с оппонентами, скорее несут цель показать взгляды самого героя, чем его развитие. Заметно, что Саша уже давно решил все для себя, и в этом одно из основных отличий его от Мидзогути, который мечется из крайности в крайность и к концу «Золотого Храма», похоже, уже сам не знает, чего хочет. И тот, и другой роман неожиданны в финале. Мидзогути не покончил жизнь самоубийством, как планировал. Хотя он и уничтожил Храм, действие пошло по несколько другому пути, чем тот, который мы могли бы предположить, зная и Мисиму, и планы самого героя. Финал же «Саньки» невозможно предсказать до конца предпоследней, двенадцатой главы; но даже в самом конце, в окруженном здании, нельзя до конца определить, чем же все кончилось. Да, конечно, самый вероятный вариант — тот, в котором всех «союзников» перебьют, но все же автором это не показано. Интересны и способы видения мира каждого автора. Мисима прежде всего видит внешнюю оболочку и даже рассуждает устами героя по этому поводу. Это неудивительно, ведь, по большому счету, «Золотой Храм» - роман о красоте и ее гибели, а красота, как правило, представляется нам как некий зрительный образ. Прилепин же уделяет внешнему куда меньше внимания; описания в его романе явно занимают не самое главное место. Куда большую роль играют ощущения героя, то, что он чувствует в физическом плане в тот или иной момент. Эти чувственные образы, нарисованные Прилепиным, поистине выпуклы и создают некий эффект присутствия; ведь увидеть можно и издалека, а почувствовать — лишь, что называется, «попав в шкуру» героя. Как это ни странно, но в обоих романах нет ни одного описания смерти. Да, есть внесюжетные смерти, например, смерть Цурукавы или отца Мидзогути в «Золотом Храме» и убийство Леши Рогова в предпоследней главе «Саньки». Но они все же воспринимаются как что-то постороннее и даже не совсем реальное. Это достаточно странно, если учесть менталитет автора «Золотого Храма» и некую озлобленность, проявляющуюся в «Саньке». Видимо, Мисима не ввел ни одного убийства с той целью, чтобы придать смерти некий ореол мистичности, таинственности. Прилепин же, скорее всего, просто не хочет очернять таким образом никого из своих героев, и поэтому дает некоторую психологическую «разрядку» самому нетерпеливому — Олегу — в эпизоде с крысиным королем. И в конце хотелось бы сказать о некотором сходстве между самими авторами; наверное, многие читатели пришли к этим книгам под впечатлением от общественного мнения об авторах. Мисима куда более известен своим самоубийством, чем любой из своих книг, и его читатель сначала узнает о его смерти, и лишь потом — о его произведениях. Захар Прилепин тоже известен скорее тем, что состоит в Национал-большевистской партии, чем своими книгами (во всяком случае, пока). А от его романа «Санькя» сразу же начинаешь ожидать некоей партийной пропаганды, ведь это роман об одном из нацболов; слава Богу, это чувство не оправдывается.
|
