|
|
Елена СОЙНИ |
|
2011 г. |
ЖУРНАЛ ЛЮБИТЕЛЕЙ РУССКОЙ СЛОВЕСНОСТИ |
|
О проекте Редсовет:Вячеслав Лютый, "ПАРУС""МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКАXPOHOCФОРУМ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Елена СОЙНИНельзя спасти Россию извнеБеседа с Е. Г. Сойни по поводу выхода её новой книги «Солоневичи и Север: Финляндская проблематика в литературном наследии Солоневичей и важнейшие черты публицистики Финляндии 1930-х годов. Петрозаводск, Карельский научный центр РАН, 2010, 244 с.» — Елена Григорьевна, расскажите, что Вас привело к замыслу этой книги? Кому принадлежала идея? Может, Владимир Григорьевич Бондаренко вдохновил? Или занимались творчеством Ивана Солоневича до этого? — Я даже не помню, откуда впервые узнала о Солоневичах. Они были уже на слуху, фигуры-то достаточно известные. Помню, Владимир дал мне книгу «Народная монархия», которая меня, естественно, зажгла, потому что невозможно не зажечься, читая такую прекрасную литературу. Увлекло еще то, что Солоневичи бежали в Финляндию из Карелии. Самая большая ценность книги в том, что в ней с разрешения Финского национального архива опубликованы архивы сыскной полиции Финляндии, касающиеся Солоневича. Это уникальные материалы. — Сведения из архивов что-то переворачивают в уже известной судьбе Ивана Солоневича? — Они многое проясняют. В книге приводится переписка Ивана Лукьяновича с женой, переписка его брата Бориса со следователем. Конечно, самое интересное — это отчёты информантов о встречах с Солоневичами на финской территории. Никто прежде не занимался подробно этим вопросом. Солоневич разделял точку зрения многих представителей белой эмиграции о том, что нужно использовать войну для того, чтобы восстановить монархию. Но не силой оружия (то есть не бороться с собственным народом), а силой слова, пропаганды. Нужно было писать так хорошо, чтобы советские солдаты, прочитав листовки, повернули бы свои штыки против режима. Мы знаем о позиции А.И.Деникина. У Ивана Солоневича тоже была особая позиция. Как известно, Финляндия не захотела иметь дело с Солоневичами, несмотря на то, что они встречались с высшим генералитетом. Этому есть документальное подтверждение, в частности, переписка генерала Вальдена. Все эти материалы представляют большой интерес. — Книгу можно назвать аналитической? — Безусловно. Мне было важно понять причины, мотивы тех или иных событий и поступков. Оценок вроде «прав-не прав» я старалась избегать. — Но все-таки Солоневичи предстают как «положительные герои» в книге? — Пожалуй, да. И вот что еще интересно: помимо Ивана Солоневича, подарившего нам «Народную монархию», и Бориса Солоневича, написавшего «Мой побег из “рая”», появилась новая фигура. И я горжусь тем, что написала о Юрии Солоневиче, сыне Ивана. О его существовании, конечно же, все знали, но почему-то считалось, что он был автором мемуаров. А это никакие не мемуары, это интереснейшая повесть, настоящее художественное произведение. Сейчас эта повесть публикуется в журнале «Север». К слову, Юрий Солоневич провел отрочество в Германии — вместе со своей мамой, Тамарой Владимировной. В Россию он приехал юношей, но с европейским опытом. Юрий увидел непостижимую страну — и она ему очень понравилась. Он увлекался фотографией и служил помощником режиссёра Абрама Роома. — Скажите, а Юрий Солоневич сохранил русский язык в чистоте? Хорошо владел им? — Да, очень хорошо. Я бы даже сказала, что это какой-то синтез сарказма и юмора Зощенко и чистоты Шмелёва. Очень интересно читать о советской киношной жизни конца 20-х–начала 30-х годов, увиденной глазами юноши. Изумительны его описания природы: водопад Кивач, карельское солнце. Сидя около водопада, герой задает вопрос: «Зачем нужен этот побег, если тут так хорошо? Зачем куда-то бежать?» Побег окончился неудачно, они попросту заблудились, после чего им пришлось вернуться домой... Затем последовала вторая попытка, тоже неудачная, однако на этот раз они были арестованы под Петрозаводском и оказались в лагерях. — Иван Солоневич много пишет о деятелях русской культуры «первого сорта». Говорит, что были Достоевский, Толстой, Пушкин, Блок, Тургенев, Лесков, которых все читали, но никто не слушал. А деятелей «второго сорта», наоборот, все слушали, но никто не читал. Можно ли самого Солоневича отнести к какому-то из этих типов? — Трудно дать однозначный ответ. В «Белой империи» и «Народной монархии» он пишет, что русская литература привела к тому, что немцы пошли завоёвывать «лишних» людей. Целая глава моей книги посвящена литературной критике Ивана Солоневича. Он ставил такой вопрос: в какой степени русская литература виновата в том, что в Европе сложился карикатурный образ русского народа? Интересно, что ругая русскую прозу, он высоко ценил поэзию: Ивана Никитина, Федора Тютчева цитировал всегда уместно. Создается впечатление, что в русской поэзии он не видел тех отрицательных черт, которые разглядел в прозе. Более того, именно строки Никитина «И ты, изнеженное барство, возьмёшься нехотя за труд…» стали своего рода эпиграфом к его главным идеям. Литературные взгляды Солоневича, конечно, страдали однобокостью. Он очень многого не знал. Скажем, не любил Зощенко, но закрывал глаза на Булгакова, Платонова, а ведь это была совсем другая литература. Но если соотнести мнение Солоневича о русской литературе с позицией финской критики, то можно обнаружить удивительные совпадения. И тогда придется признать правоту Солоневича: на западе о нас судят преимущественно по литературе. По крайне мере, судили в те годы. — Иван Солоневич часто обращается к наследию Достоевского. Можете прокомментировать его отношение к Федору Михайловичу? — Знаете, финский литературный критик Лаури Вильянен как раз тогда же писал о Достоевском как о христианине, защитнике русской монархии и православия и вместе с тем как о писателе, приговорившем русский народ к жалкому состоянию. Эта точка зрения удивительным образом совпадала с позицией Солоневича. Не думаю, что речь здесь идет о влиянии — вероятно, это чисто типологическое явление. В любом случае, подобный подход пробуждает мысль, заставляет думать. — Не кажется ли Вам, что многие ценные и глубокие взгляды Солоневича могут пропасть из-за того, что он очень неудобная фигура: называл новую власть «властью импотентов», довольно резко ставил еврейский вопрос. Я думаю, что если сегодня кто-то из наших цензоров это прочтёт, то обязательно скажет, что Солоневича надо запретить, потому что он не толерантен и не политкорректен. — Да, он действительно был таким. Но повторю, что, несмотря на массу поспешных, непродуманных высказываний, в целом его концепция очень интересна. Я считаю, что «Народная монархия» вернула русскому народу веру в свое предназначение, надежду, уверенность в самих себе. Это очень важно. Вообще, о Солоневиче-публицисте писали такие хорошие исследователи, как Нил Никандров, Игорь Воронин, Кирилл Чистяков. Я же, скорее, «притягиваю» его к северной тематике и хочу посмотреть на эту фигуру с точки зрения компаративистики, имагологии, т.е. проследить, как создаётся образ одного народа в сознании другого. Вот что было мне гораздо более важно, нежели чисто политические идеи Солоневича. — А кто читатель Вашей книги — русский, финн, литературовед или просто интересующийся литературой, влюблённый в Карелию? Иными словами, на какую аудиторию рассчитана книга? — Ну, во-первых, я надеюсь, что монография привлечет тех, кому интересна фигура Ивана Солоневича и его творчество. Во-вторых, книга может быть полезна специалистам, занимающимся компаративистикой. В-третьих, полагаю, найдутся читатели, которым хотелось бы больше узнать об истории Карелии и Финляндии. — А местные музеи ещё не заинтересовались Вашей монографией? — Уже заинтересовались. Предполагается презентация в нашем краеведческом музее, который, к слову, становится все более известным. — Эту книгу писал учёный? Много ли в нем от поэта, который, может быть, несколько романтизировал моменты биографии или взгляды Солоневичей? — Трудно сказать. У меня вообще не совсем академический стиль, мне интереснее писать художественно. К тому же в личности Ивана Солоневича я вижу очень много поэтического. Да, это был, безусловно, поэт в прозе, поэт в публицистике. Однако написание книги потребовало долгого и кропотливого изучения архивов, ведь мне необходимо было серьезно аргументировать свои идеи. — Вам потребовалось знание финского языка? — Конечно. Но нередко приходилось прибегать к консультациям. — У меня возник вопрос в связи с повестью Юрия Солоневича, которую, как Вы сказали, начал печатать журнал «Север». Может быть, она обретёт вторую жизнь, связанную с театром? Она пригодна к постановке? — Скорее она может заинтересовать кинематографистов, как мне кажется. Это замечательная панорама русской жизни, в которую окунулся мальчик, приехавший из Германии. — А каков объем книги? — Двести с небольшим страниц. Жаль, что журнал не доходит до Москвы. — Предлагаем площадку «Паруса» — книга будет доступна всем. — Да, было бы хорошо. Давайте так и сделаем после завершения публикации в «Севере». Вообще, эта повесть — общественное достояние. Она была опубликована в 38-м году в Софии. — Вернемся к вопросу о побеге Солоневичей. Стоило ли бежать, как Вы считаете? — На протяжении всей книги я не раз задаюсь этим вопросом. Он очень сложен. И я, кажется, так и не ответила на него однозначно. Не стоит забывать, что речь идет о 34-ом годе… С другой стороны, я почти уверена, что стране пригодились бы их таланты — организаторские, журналистские. Ведь нельзя спасти Россию извне — пример Солоневичей тому доказательство… Однако третья попытка побега оказывается удачной — и вот они в Финляндии. Год работают грузчиками в порту, потом переезжают в Болгарию, начинают издавать газету. Тогда же они создают движение штабс-капитанов. Написана книга «Россия в концлагере», в которой они рассказывают миру о том, что творится в России. Я считаю, что главный итог побега — это размышления, которые сконцентрированы в книге «Народная монархия». Эти мысли возвращают русскому человеку и цель, и идею, и уверенность в себе. Но книга эта стоила огромных жертв. Жена Бориса, Ирина, была отправлена на Дальний восток, где ее расстреляли. Я не совсем понимаю, как можно было оставить любимую женщину, мать своих детей… Отец Ивана Солоневича, Лукьян Солоневич, тоже был расстрелян. Брата Евгения постигла та же судьба. Была приговорена к расстрелу сестра Зинаида Лукьяновна, кстати, будущая чемпионка многих шахматных турниров. Ее спасло только то, что она ждала ребенка. Были сосланы сестры Софья Лукьяновна и Любовь Лукьяновна. — Вопрос действительно непростой. Для себя я могу объяснить эту ситуацию на одном примере. У Леонида Ивановича Бородина есть повесть «Правила игры». Главный герой — политический зек Юрий Плотников, которому остаётся буквально шаг до свободы — срок подходит к концу. Оперуполномоченный предлагает ему сделку: стать стукачом на этот короткий период и спокойно освободиться, но герой выбирает второй срок. Что заставило его так поступить? Я думаю, здесь идёт спор душевного и духовного — человеческого и того, что люди подобной породы считают выше человеческого. Похоже, что Солоневич находился в таком глубоком идеологическом конфликте с властью, что переломить себя вряд ли смог бы. Для жены, вероятно, это противостояние не казалось столь существенным, ему же было жизненно необходимо сделать правильный выбор. И, как большинство убегавших за границу, он не мог предвидеть всех страшных последствий. Наверное, полагал, что ещё вернётся, что жену удастся вывезти… — Да, Борис писал ей письма, конечно… Но мне кажется, что ответить на этот вопрос невозможно. — В публицистике Ивана Солоневича, по-моему, очень жёстко определены приоритеты. Вот, например, он пишет: «Ибо при мировой победе коммунизма, хотя бы и русского, всем порядочным людям мира, хотя бы и русским, не останется ничего, кроме самоубийства». Русское общество виделось ему «одержимым бесами окончательно». Думаю, что Солоневич считал пребывание с коммунистами равным смерти, а компромисс был равен сделке с дьяволом. — Словом, в результате мы получили прекрасную публицистику. Однако при этом Солоневичи потерпели крах в любви к людям, которых они оставили здесь. Хотя за границей, если не считать трагической гибели жены Ивана Солоневича, Тамары Владимировны, всё у них складывалось достаточно хорошо. Иван женился на немке по имени Рут — она впоследствии переехала в Америку, умерла совсем недавно. — А Юрий? — Юрий умер в 2003 году. — А Вы успели познакомиться с ним лично? — К сожалению, нет. Зато я познакомилась с его внуком Михаилом. — А внук продолжил их дело? — Нет, он известный психолог, живёт в Германии. А его мать, художница Инга Доннер, в Соединённых Штатах. Есть и в России потомки Солоневичей. В Иркутской области живет племянница Ивана Лукьяновича Валентина Федоровна Харитонова, в Кисловодске — племянник Владислав Андреевич Солоневич. Один его сын, Артем, работает в городе Мирном в Якутии, а другой, Андрей — москвич. Есть в Москве и дальние родственники: Олег Витальевич Солоневич и его дети, Тимофей и Ульяна. — А они знают о Вашей книге? — Еще не все. Я успела послать книгу лишь Михаилу и Инге Доннер. Будем надеяться, что Инга каким-то образом её прочтет — русским языком она, увы, не владеет. — Сколько времени заняла работа над книгой? — В течение семи-восьми лет я только собирала материалы. А ведь еще надо было получить деньги, время, оформить академический план. — Вы на компьютере набираете или пишете от руки? — По-разному. Но я очень люблю писать от руки: быстрее схватываешь мысль. — А когда пишете стихи, наверно, на компьютере набираете только итоговый вариант? — Безусловно, итоговый. Стихи пишу только от руки. На кончике пера оно как-то живее. — Книга закончена. Что Вы намерены дальше делать? — В перспективе новая академическая книга. Она будет посвящена современной финской поэзии. Правда, я пока пребываю в некоторой растерянности: мало материалов, переводов. Придется самой делать и подстрочники, и поэтические переводы. В Финляндии поэзия, очень востребована, популярна. Проводятся многочисленные фестивали, недели поэзии, поэтам доверяют высокие должности. Вообще, финская лирика нынче крайне разнообразна с точки зрения культурного назначения. Также не нельзя не отметить большое количество женщин, пишущих стихи. Не знаю, хорошо это или плохо. — Из того пласта, который Вам известен, финские поэты продолжают классическую традицию, или они целиком ушли в постмодернизм? — Они, конечно, пишут уже только свободным стихом. После Катри Вала, известнейшей финской поэтессы, которая ввела верлибр, финны почти перестали писать в рифму. Зато в стихах появилось больше образности. В целом это не то чтобы философская, скорее, натурфилософская поэзия. — А с поэзией нашего Заболоцкого они знакомы? — Думаю, знакомы, ведь в 70-е годы Заболоцкого, кажется, переводили на финский язык. Знаю, что выходил сборник русско-финской поэзии, и там было много стихов, объединенных натурфилософским видением. — Значит, Вы теперь в поэтическую стихию погружаетесь? — Я давно об этом мечтала. Уверена, меня ждет много открытий в этой области. — Елена Григорьевна, спасибо за содержательную беседу. Журнал «Парус» сердечно поздравляет Вас с выходом монографии и желает удачи, вдохновения и новых книг! Беседовала Ирина Гречаник
|
