|
|
Владимир ПАВЛЮЧЕНКОВ |
|
2011 г. |
ЖУРНАЛ ЛЮБИТЕЛЕЙ РУССКОЙ СЛОВЕСНОСТИ |
|
О проекте Редсовет:Вячеслав Лютый, "ПАРУС""МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКАXPOHOCФОРУМ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Владимир ПАВЛЮЧЕНКОВИх либе дих, Вилёдия!Рассказ-быль Юрген из колонии Марьино Юрген Штроман родился в 1902 году в колонии немцев Марьине (первоначально Мариенфельд), неподалеку от крупного кубанского села Армавирского. Родители его, Марта и Зигер, занимались, как и все в колонии, выращиванием овощей. Богатства большого не нажили, но считались зажиточными. Семи лет от роду Юргена определили в начальную школу в Армавирском. Проживал и питался он у родной тётушки, Зельды, которая однажды уговорила родителей Юргена отпустить смышленого мальчишку вместе с ней в Германию, для получения немецкого образования. В 1913 году Зельда с Юргеном отбыли в небольшой городок Торгау, вблизи Лейпцига. Парень учился, работал, а в 1926 году поступил в Лейпцигский университет, на факультет языкознания и литературоведения. За год до окончания учебного заведения его, как родившегося в России и отлично владеющего русским языком, взяли на учет немецкие спецслужбы. А после окончания университета Юрген преподавал в техническом колледже в небольшом городке Ризе. В начале 30-х годов Германию «понесло»: зарычал, ощетинился митингами и факельными шествиями работящий немецкий народ, постепенно превращаясь в фашиста, готового крошить на куски весь мир. В НСДАП Юргена не приняли, так как никто не хотел давать рекомендацию пришельцу из России. Но в 1941 году и он был призван служить Гитлеру. Провожали его на войну с Россией жена Эрма с годовалой дочуркой Ирмой и тетушка Зельда. И в кошмарном сне не привиделось бы Юргену, что больше он никогда не увидит своих родственников. Ему, как и подавляющему большинству граждан Германии, война с Россией сулила тогда лишь победу и богатство. Что греха таить, частенько вспоминал он и колонию Марьино, где родился, и село Армавирское, где учился. Правда, особых богатств там не было, но о собственном имении в этих краях он подумывал всерьез. Служить, с учетом хорошего знания русского языка, Юргена определили на должность переводчика при штабе дивизии 3-го танкового корпуса 1-ой танковой армии, которой командовал генерал-полковник фон Клейст. Когда от Ростова-на-Дону немецкая танковая армада повернула на юг, для Юргена уже давно стали привычными и смрад пожарищ, и запах человеческой крови. Насмотревшись на ужасы войны, он, однако, никак не мог освободиться от своей мечты: получить в Марьине или в Армавирском землю под имение, нанять работников из близлежащих сёл Вольного, Конокова, Успенского, Маломина – и богатеть, богатеть… От небольшого городка Новоалександровска, что на Ставрополье, 3-й танковый корпус вермахта ринулся на Армавир. 7 августа 1942 года Юрген уже ходил по захваченному городу. Прогуливался с друзьями по разрушенным улицам, побывал в районе Сенного переезда, где когда-то жил у дальних родственников. На мотоцикле, вместе с дивизионными разведчиками, проехал в Марьино, но там никаких немцев-колонистов уже и в помине не было… После захвата Армавира 1-я танковая армия наступала на Майкоп, а потом была переброшена немецким командованием под горняцкий город Орджоникидзе. А вот оттуда в самом начале 1943 года войска Красной Армии погнали захватчиков назад. И вновь Юргену Штроману пришлось проехать по тем местам, где он родился и где жил в детстве: Успенское, Марьино, Армавир… 12 февраля в жестоких боях за Краснодар его дивизия была почти уничтожена, а сам Юрген попал в плен. К концу 1943 года он был этапирован в лагерь немецких военнопленных № 423, в так называемые Урупские лагеря. Отсюда до колонии Марьино было восемь километров, до Армавира – шесть. Потянулись утомительные дни плена. Юрген уже видел в мечтах возвращение домой, в Германию, встречу с женой и дочерью… Ночью – сладостные мечты, днем – работа на восстановлении Армавира. Жестокости от красноармейцев-охранников немцы не видели. Кормили их, по военному времени, сносно. Кое-что – семечек узелок, кусок жмыха – перепадало от сердобольных армавирок. Так бы всё и шло, но в 1945 году военнопленные разгружали булыжник, которым мостили улицы города. Открывали немцы боковой полуборт железнодорожной платформы, а открылся неожиданно другой – там, где стоял Юрген. Похоронили его там, где хоронили всех военнопленных: во рву братской могилы, без персонального холмика, просто скинули с телеги и присыпали землёй. От судьбы не уйти. Грех завоевателя привёл Юргена в братскую могилу на чужбине и – по велению судьбы – на его же малой родине.
Иван из села Успенского
Ивана Попадуку призвали на фронт в начале осени 1941 года, задержав, как хорошего тракториста-комбайнера, на некоторое время: надо было обмолотить ячмень, овес и пшеницу не только на полях его родного хутора «Утро», но и у соседних хуторов, что были вроссыпь разбросаны вокруг села Успенского. Провожали Ивана на фронт жена Дарья, с только что родившимся сыном Володькой на руках, и мать Пелагея, немощная по инвалидности. До Армавира семейство добралось на колхозной подводе, дальше ехали поездом до Киева. В танковом полку Ивана сразу, без предварительного обучения, назначили механиком-водителем на танк Т-26, не только легко пробиваемый любыми пулями и снарядами, но и продуваемый сквозняками… Удерживая Киев, мехкорпус попал под ожесточенный огонь врага – с воздуха, артиллерийский, танковый. Корпус нес тяжелейшие потери, отступал с боями почти до самого Харькова. В январе 1942 года при проведении Барвенково-Лозовской наступательной операции полк Ивана Попадуки сражался изо всех сил. Иван с экипажем, на своём родном танке, держался дольше всех, маневрируя, изредка отстреливаясь. Но три более мощных немецких танка – Т-3 – взяли танк Ивана в «коробочку – так, что не шевельнуться. Тут Попадуку и пленили. Видимо, немцы ценили «технарей» противника, потому что Ивана не расстреляли, а отправили в сводную колонну, которую гнали до самого Львова. Там пленных затолкали в вагоны, и эшелон, в конце концов, прибыл в концлагерь Бухенвальд, вблизи Веймара. Оттуда группу военнопленных этапировали в небольшой городок Торгау, где был филиал концлагеря. Они работали на военном заводе по производству боеприпасов. В конце 1944 года пол какой-то причине здесь рвануло так, что половину огромного цеха снесло, оставив лишь покореженные, скрюченные несущие колонны и балки. Рабочих той смены по кусочкам собирали пришедшие на смену такие же военнопленные. Погибших похоронили в одной из братских могил. Среди того крошева человеческого мяса был и Иван Попадука. Похоронка на имя Дарьи Попадуки пришла в 1943 году уже после освобождения Успенского района от немецко-фашистских захватчиков. В извещении муж значился, как без вести пропавший. По ночам Дарья задыхалась от обиды и боли. Так тяжко было без Вани! Она, наверное, повредилась бы рассудком, но спасал, давая силы выживать в тяжелейшем горе сынок Володя, общая ее с Иваном кровиночка. Волйна кончилась, а работы на полях не убавлялось. Трудодень за трудоднём – и надорвалась бедолажка. В 1950 году Господь прервал мучения Дарьи. Осиротевшего Володьку вырастили всем хутором. Потом были сельхозучилище механизаторов, служба в рядах Советской Армии, учеба в Кубанском сельхозинституте, защита диссертации и – работа, работа… Все сознательные годы Владимира точила мысль об отце. Где-то ведь должны были отыскаться его следы! И вот в начале 90-х, в аккурат к 50-летию Победы, стали появляться новые архивные данные. Попадука получил известие: в списках отделения IV-Д концлагеря Бухенвальд «высветилась» фамилия его отца. Провожали Владимира в далекую Германию жена Ирина с сыном Иваном (названным, конечно, в честь деда), невесткой Анной и внучкой Катериной. По прибытии в Торгау Владимир Иванович тотчас направился на мемориальное кладбище. Волновался и переживал. Фамилии отца на надгробиях бойцов Красной Армии, павших при взятии Торгау, естественно, не было – и он возложил цветы на братскую могилу военнопленных. Долго-долго вел он беззвучный диалог с отцом. Потом вместе со смотрителем кладбища помянул стопкой водки отца и его друзей-горемык. Что тут скажешь еще… Но домой, в Краснодар, он возвращался радостным: все-таки нашел он на планете место, где рассталась с земным миром душа его отца. Не пропал без вести Иван Попадука! Такая вот жизнь, – думал Владимир Иванович, возвращаясь на родину. Миллионы, десятки миллионов человеческих жизней поглотила та война. Советских людей погибло почти втрое больше. Врагами лютыми видели нас немцы, а мы – их. А что теперь? Теперь пришли жить на белый свет новые поколения. Они не хотят войны, они всё отчётливее проявляют друг к другу понимание и уважение. В том, что германские муниципальные власти бережно относятся к захоронениям останков советских людей, Владимир Попадука убедился в Торгау самолично.
Ирма и Марта из Торгау
Позвонил председатель общественной организации русских немцев Краснодарского края Александр Бауманк: - Владимир Иванович! Мне из Кёльна сообщили: авиарейсом Франкфурт-Краснодар в четверг прилетают фрау Ирма и ее дочь, фройляйн Марта. Они из Торгау. Их интересует судьба отца и деда. Есть и конкретный интерес – колония немцев недалеко от Армавира, А вы ведь родом из тех мест… Если можете – помогите! Гостей надо встретить и проехать с ними в Армавир. Как тут откажешь! Да и свободное время у Владимира Ивановича как раз было. Господи, гости из Торгау! Всего год назад он стоял на могиле отца в этом маленьком городке… Пока ехали с гостями из Краснодара, познакомились. Кое-как объяснились по-немецки с фройляйн Мартой. А вот фрау Ирма – та, как выяснилось, русским языком владела вполне сносно. - Их кен нихт зо гут дойч, – признался Попадука, – я не очень хорошо говорю по-немецки. - Их кен нихт зо гут руссиш, – тут же откликнулась фрау Ирма, – я плохо знаю русский. Но это, пожалуй, было с ее стороны кокетством. Владимир Иванович то и дело уносился мыслью в прошлое, вспоминал увиденное в Торгау. Как его тогда поразили некоторые картины! Красивый зал, накрытые столы, распахнутые окна, мягкая музыка… И – аккуратные розовощекие старички, кружащие в танце подкрашенных, молодящихся старушек… Кто это? «Это отдыхают ветераны Второй мировой войны…» – объяснили ему. Ветераны? Второй мировой? Словно кто-то нажал незримую кнопку в его мозгу – и он увидел наших ветеранов, с их продуктовыми наборами к 50-летию Победы… Господи, сколько же можно казниться! Фрау Ирма тем временем рассказывала. Ее отец, Юрген Штроман, родился в немецкой колонии Марьино, недалеко от Армавира. Потом уехал в Германию, был призван в гитлеровскую армию. Воевал, в том числе и на Кавказе. По архивным данным, оказался в Урупских лагерях, где погиб в результате несчастного случая. Похоронен где-то вблизи Марьина... Попадука слушал ее и думал о своем… В Армавире гостьи останавливаться почему-то не захотели. Только Марьино! - Марьино нихт отель. - Едем в Успенское! Приехали в Успенское, устроились в гостинице сахарного завода. Фройляйн Марта тут же спросила: - Вельхес ресторан фюрт русише кюхе? С помощью фрау Ирмы Владимир Иванович объяснил, что ресторана, готовящего русские блюда, здесь нет. И, поймав вопросительный взгляд гостьи, сказал: - Обедать поедем за Кубань, в кафе «Лесная сказка», к деду Мартиросовичу. Кухня там простейшая, но блюда – пальчики оближешь! Кушанья традиционные, а традиции – самых разных народов: и адыгов, и армян, и калмыков. И, конечно же, русских, в том числе – казаков. Не пробовали еще казацких блюд? Мартиросович встретил гостей радушно. Лаваш, шашлык, овощи, печеные на углях, шулюм из баранины… - Шулюм? Шуле? – удивилась фройляйн. Конечно, никакой школой тут не пахло. Шулюм – он и есть шулюм, очень вкусное кавказское блюдо. Гостьи остались очень довольны.
Молитва над могилами
И вот она, бывшая немецкая колония Марьино, или Мариенфельд. Марьино было основано в 1895 году немцами и успешно развивалось, чему способствовал необычный этнический состав соседей. Немцы – народ работящий; хуторские, станичные казаки – тоже трудяги. Соседи адыги – отменные скотоводы, армяне в Армавире деятельны и предприимчивы. А тут еще и железная дорога «под боком»! Вот и пошёл процесс товарообмена! Но не дала ему развиться Гражданская война, превратившая мирную жизнь в кровавое месиво. Особенно досталось казакам, которые были буквально подвергнуты истреблению. Лишь к началу 30-х годов в обществе стали намечаться признаки оживления и развития. В 1929 году здешние немцы организовали колхоз имени Э.Тельмана. Но через десяток лет грянула новая война, не сравнимая с прежними по жестокости, количеству жертв и разрушениям – война с гитлеровской Германией. Суровы законы войны. В соответствии с постановлением Президиума Верховного Совета СССР всех «русских немцев» – не только из колонии Марьино, но и из других близлежащих колоний – Роте-Фанэ, Венцы-Заря – загрузили в товарные вагоны и переселили в Кокчетавскую и Павлодарскую области Казахстана. После войны они подались, кто куда. Кто на новом месте прижился, кто в другую российскую даль подался, а многие вернулись обратно. Трудились, вместе со всей многонациональной Россией строили социализм с человеческим лицом. Не получилось… Началась перестройка, распался Союз, рухнула экономика в России. В который раз запахло смутой. И журавлиными стаями потянулись «русские немцы» к немцам германским немцам, на дальнюю родину… …В Марьине гости обошли всё село. Фройляйн Марта всё снимала камерой и фотоаппаратом. Зашли во двор дома семьи Бергов, русских немцев, оставшихся навсегда в России. Те угостили варениками – попробуй, откажись! Потом долго стояли на крутом берегу: внизу среди леса мчится быстрая красавица Кубань, напротив высятся отроги Ставропольского плато. А дальше – бескрайняя степь, откуда ветер всегда приносит удивительный природный парфюм (не чета французскому!), настоянный на ароматах чабреца, мяты, донника. - Дас ист шён! – восклицала Марта. – Это прекрасно! И тут же добавляла: - Варум нихт пютцен дер вальд? Филь дер мюле! Почему не чистят лес? Много мусора! Почему да почему… Владимир Иванович только качал головой в ответ. Вот попробуй объясни этой фройляйн, почему мы порой бываем такими неряхами, валим мусор куда попало… К вечеру Попадука привез фрау Ирму и ее дочь на место, где он родился, где жили его родители. На месте хутора «Утро» – поле готовящейся к уборке сои… И всё! Вот как изменчива жизнь… Утром отправились в Армавир «верхней дорогой», через хутора Веселый, Державный, станицу Убеженскую. С высоты правого берега реки Кубань Владимир Иванович показал гостьям села – Успенское, Коноково, Марьино, Вольное. Полюбовались панорамой города Армавира. Узнали, что одним из основателей города был немец, барон, генерал российской армии Григорий Засс, уроженец Курляндской губернии. Осмотрели его бюст у штаба казаков Лабинского отдела. Пообедали в ресторане «Версаль». Кухня была великолепна: кубанский борщ, четлибж (курица по-адыгейски) и армянская долма. Оставалась последняя, главная точка их маршрута: Урупские лагеря, точнее, поселок Заречный, с братской могилой военнопленных немцев, венгров, румын. Подъехали. Обе гостьи были в большом волнении, Mарта даже стала обращаться к Владимиру по имени (естественно, с акцентом): - Вилёдия, Вилёдия!.. Долго ходили по этому месту. Братскую могилу здесь обустроена на средства администрации Вольненского сельского поселения и общественной немецкой организации, которая занимается учетом и сохранением немецких захоронений на территории бывшего Советского Союза. Могила выровнена в плоскости, декорирована холмиками (без персональных табличек). Траву по холмикам и по всему кладбищу вовремя выкашивают. Вокруг по периметру – аккуратная канава (дабы на машинах не ездили). А вот скот, увы, захаживает и оставляет «лепёхи-автографы». В целом же захоронение содержится удовлетворительно. Владимир Иванович подошел к обелиску, еще раз прочел надпись: «Здесь покоятся граждане Германии – жертвы Второй мировой войны». Не совсем искренне. Что эти жертвы делали на Кубани, за несколько тысяч километров от Германии? Ну, да ладно, что теперь делить? Через немыслимые жертвы сближаемся, по воле Божией. Обе – и мать, и дочь – расплакались. Как-то сразу дочь стала казаться старше. Возложили к обелиску венок и цветы, обошли все могильные холмики. Останавливались у каждого, творя лютеранскую молитву: «Господь наш, прими душу павшего». Владимир Иванович поставил у канавы-рва раскладной столик, три рыбацких стульчика. Открыл бутылку вина, разложил бутерброды. Ожидал Ирму и Марту долго, наблюдал за обеими женщинами. Предложил помянуть – отказались. Он смотрел, ждал. Невольно, как всякий мужчина, сравнивал немок с российскими женщинами. Увы, широко-квадратные лица первых проигрывают тонким линиям вторых. Но красота всегда коварна. И тут превосходство немок очевидно. Они искренни в отношениях, искренни в любви; не изменчивы, не предают… А фройляйн Марту всё-таки можно назвать красивой. «Интересно, она замужем? По возрасту должна бы… Так они и не выпили ни грамма. Перед отъездом ещё раз обошли все холмики, сотворив одну и ту же молитву за всех: «Господь наш, прими их души, дай им упокоение…»
Их либе дих!
В Краснодар ехали «нижней» дорогой: через город Курганинск, казачьи станицы – Новомихайловскую, Петропавловскую, Темиргоевскую, Новолабинскую; через аул адыгов Хатукай… Фройляйн Марта молча вглядывалась в сумерки вечера, мелькавшие поселения. И вдруг… - Их либе дих, Вилёдия! Она не сказала это, а вскрикнула, ладонью дотронувшись до щеки Владимира Ивановича. - Их либе дих!.. - Что это с ней? – сбросив скорость, вполоборота спросил Попадука у фрау Ирмы. Та не успела ответить, как фройляйн Марта заговорила с ней. На протяжении длительного монолога она страстно – проникновенно, неотрывно влюблено! – глядела на Владимира Ивановича. Фрау Ирма изредка спокойно что-то возражала ей, доказывала… Потом обратилась к Владимиру: - Владимир Иванович! Мы, немцы, очень романтичные люди. Бываем и очень опрометчивы. Вот вам образец: Марта влюбилась в вас! - Влюбилась? - Да! Вы вселяете в ее душу спокойствие и уверенность в жизни. Вслушайтесь, как она нежно выпевает ваше имя – Вилёдия! Он молчал, не зная что ответить. Как-то это всё было слишком неожиданно… - У русского языка столько языковых оттенков, – продолжала между тем мать Марты, – столько тонкостей смысловых, которые другие языки не дают. Язык – выразитель чувств, эмоций – не рационален. Поэтому, видимо, в простейших трудовых действиях у русских мало дела, а много «говорильни», согласований. Зато учёному миру – инженерам, писателям, то есть, творцам – такой язык помогает оттачивать мысль. Подлинным богатством является русский язык для влюблённых! Вы знаете, сейчас она меня просила сказать вам об этом на русском языке. Ведь сама не может передать всю глубину своих чувств с помощью немецкого языка… Попадука слушал – и не верил собственным ушам. - Что вы, фрау Ирма… Но в глубине души он отдавал себе отчет: за эти неполные двое суток он все чаще и чаще глядел на Марту. И в душе его – где-то там, далеко-далеко, что-то откликалось – непонятное, нежное, тёплое… …Самолёт из Краснодарского аэропорта вылетал во Франкфурт за полночь. Вот и последняя черта пограничного таможенного контроля. За ней – расставание. Скорее всего, навсегда. Марта не выдержала, обняла Владимира Ивановича, расцеловала. Гибкое ее тело было наполнено такой вибрирующей страстью, что у Попадуки зазвучало всё ответно, – словно всколыхнулась в нем заснувшая было казачья богатырская кровь. - Вилёдия, их либо дих! Зер! Он всё понимал без перевода. Последний пронзительный поцелуй. Из записной книжки Владимир Иванович вырвал листок и на нем нарисовал авторучкой стилизованный аэропорт, путь самолета при выруливании на главную взлетную полосу, автостраду. На шоссе обозначил свой автомобиль. Показал Марте: он будет там. Фрау Ирма была уже за пограничной чертой. Она за руку перевела за собой Марту. В глазах двух женщин и одного мужчины стояли слёзы. Владимир Иванович следил, как медленно выкатывался лайнер на старт, как приостановился на главной полосе и, стремительно набирая скорость, пошел на взлет. Бортовые сигнальные огни, пульсируя, кричали: - Их либе дих! Их либе дих!
|
