|
|
Олег ЧУХОНЦЕВ |
|
2011 г. |
ЖУРНАЛ ЛЮБИТЕЛЕЙ РУССКОЙ СЛОВЕСНОСТИ |
|
О проекте Редсовет:Вячеслав Лютый, "ПАРУС""МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКАXPOHOCФОРУМ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Олег ЧУХОНЦЕВГотов подписаться под каждой строчкой— Олег Григорьевич, многие поэты и писатели скептически относятся к своим первым произведениям. А Вы? — Я не исключение. Если честно, даже не помню, когда впервые осознал то, что выходило из-под моего пера, как стихи. Когда я учился в школе, классе в девятом, один мальчик с гордостью заявил: «А я стихи пишу!» И я его осадил: «А что здесь такого?! Я тоже напишу, если захочу!» И написал. Глупость какую-то... Я вообще в школе поэзию не понимал, относился к ней просто как к обязательной программе: надо прочитать, надо заучить. А что заучить? Некий складный набор слов, который звучит неплохо. А несет ли он какой-то смысл или нет, меня совершенно не трогало. И если бы нам не насаждали силком то, что нужно вызубрить, может быть, отношение к поэзии было бы другое и поиски смысла упростились. Человек по-настоящему вдумывается лишь в то, что затрагивает его сердце. — Действительно, те стихи, которые заставляли учить в школе, давно выветрились у меня из головы. А вот «Выхожу один я на дорогу» Лермонтова запомнилось как-то само собой. Даже не понимаю почему: я не люблю пессимистические настроения, а оно, несмотря на концовку, проникнуто глубокой грустью. Но всю душу переворачивает. — Правильно, мы ведь далеко не всегда оцениваем стихи разумом. У вас возникла чувственная, эмоциональная связь с этим стихотворением. Такое не объяснишь. Поэты из слов создают миражи. А читатели их созерцают. И если созерцательные миры поэта и читателя в какой-то точке соприкоснутся, у последнего возникнет потребность в стихах поэта, которые, подобно тому, как кислород насыщает легкие, будут насыщать его душу. Конечно, мои первые «опыты» не могли «насытить» даже собственную душу, не то что читателей! Все было очень незрело, легкомысленно. — Наверное, поэты думают так о своих первых трудах, потому что со временем внутренне меняются. Меняется образ мыслей, отношение к жизни, и кажется смешным то, что когда-то писалось с серьезным лицом. Но те произведения, которые Вы написали лет 30–40 назад, Вы ведь не считаете смешными или глупыми. Означает ли это, что Вы перестали внутренне изменяться? — Я думаю, что внутренний мир любого человека формируется в определенном направлении всю жизнь. Он претерпевает периодически какие-то изменения, но радикально не меняется. Со всем тем, что я написал в то время, я и сейчас согласен: готов подписаться под каждой строчкой. Было ужасно жаль, что не пустили в печать «Замысел» и «Имя», было противно от того, как ругали «Повествование о Курбском», но отказываться от собственных стихов я никогда не думал. — Судя по таким Вашим строчкам, как «Подсяду с набитою трубкой к окну / И сам не замечу, как тихо вздохну», Вы — поэт-созерцатель? — Да, у меня действительно созерцательный образ мыслей. Самое главное порой вижу в чем-то таком, что и назвать нельзя. Поймать это и выразить словами — вот что наиболее ценно и интересно. Здесь важно отметить, что созерцать можно не только окружающие явления, но и душевные переживания. — А как Вы их созерцаете? — Мыслями и образами. Приведу пример такого стихотворения: Я был разбужен третьим петухом, — Стихотворение производит очень сильное впечатление! Теперь понятно. Олег Григорьевич, Ваши стихи переведены на многие языки мира. Как, на Ваш взгляд, они воспринимаются в переводе? Ведь, скажем, Олег Чухонцев по-английски — это уже не русский Олег Чухонцев? — Конечно. Поэзия — прежде всего национальное достояние. Языковые нюансы — явление столь тонкое, что при малейшей неточности смысловая нить может порваться и читатель никогда не проникнет во внутренний мир иностранного поэта. Я не знаю, понимают ли за рубежом мои стихи. Но переводят ведь! Значит, потребность такая есть. Ну и хорошо! Тем ценнее становятся переводчики, которые знают свое дело на высшем уровне. Такие, как, например, гениальная Рита Яковлевна Райт-Ковалева, переводившая на русский язык Сэлинджера, Кафку, Воннегута, По... А Маяковского — представьте! — на немецкий… И блестяще! Сам я тоже пытался переводить: Китса, Уоррена, Фроста. Конечно, мои переводы — это не Китс, Уоррен и Фрост. Но российский читатель тоже имеет право ознакомиться с их творчеством и что-то почерпнуть для себя. Недаром Данте Алигьери и Франческо Петрарка считаются интернациональными поэтами: их любят и чтут во всем мире, потому что любому человеку — итальянцу, американцу или русскому — близко то, о чем они писали. — А можно сказать, что Ваша поэзия — это крик души, который вырывается в пространство просто потому, что хочется его поэтически «выплеснуть»? Или Вы думаете о каких-то конкретных адресатах, когда пишете? — Сейчас я прочитаю несколько строк из своего стихотворения, и вы все поймете: Путь ли бездомный, быт ли наш кочевой, — Спасибо за интересную беседу, Олег Григорьевич. Журнал «Парус» желает Вам вдохновения и удачи. Беседовала Елена Козинова
|
