|
|
Евгений ЧЕКАНОВ |
|
2010 г. |
ЖУРНАЛ ЛЮБИТЕЛЕЙ РУССКОЙ СЛОВЕСНОСТИ |
|
О проекте Редсовет:Вячеслав Лютый, "ПАРУС""МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКАXPOHOCФОРУМ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Евгений ЧЕКАНОВСохраним человеческий обликСмирнов Н.В. Повести и рассказы. Ярославль: «Канцлер», 2010. Эту книгу мне подарили в больнице, в убогой палате ярославской «Соловьевки». Автор пластом лежал на койке, лицом вверх, в правую руку его сочился из капельницы живительный раствор. Рядом, с осунувшимся лицом, сидела жена — его Надежда. Автор через силу улыбался, молодо блестел глазами – и мне почему-то верилось, что всё как-нибудь обойдется, наладится, что инвалидом Коля не станет… — Отметили 60-летие, засобирался домой. Решил пройтись, постоять на берегу. Там у нас откос, метров двадцать, камни внизу. Какие-то ребята окружили, девушка… Стемнело уже… Приперли меня к обрыву. «Прыгай, дядя…» Потом не помню ничего. Лежу внизу, как мешок с костями… Если б там еще камней не было… Девушка сверху говорит: «Купайся, дядя, купайся…» Ушли… Николай Васильевич Смирнов — замечательный русский писатель, живущий в городе Мышкине, известный в Ярославской области журналист-газетчик — стал в минувшем ноябре жертвой нападения неизвестных отморозков. Переломы, ушибы, поврежден спинной мозг… — Коля, может, ты кого-то там своими статьями допек – и с тобой расправились? — Да вроде нет… Бывало такое раньше – угрожали мне. Но угрожали в открытую, было ясно, кто это… А тут — не было повода… Просто хулиганье… И вроде не местные… — А в милицию бы сразу? — Да мы в шоке были все! – вступает Надежда. – Мы не знали, выживет ли он! До милиции ли тут? Мы все как в бреду были в эти дни!.. Ну, приходил милиционер, вопросы задавал… — А если б сразу, той же ночью начали их искать? Нашли бы? — Думаю, нашли бы… Город-то у нас маленький, все на виду, чужие люди – приметные… Коля поворачивает разговор в другую сторону: говорит о литературе, о только что вышедшей книге, дарит мне ее. Я прощаюсь — меня ждут дела. И только вечером открываю толстый томик «Повестей и рассказов» Николая Смирнова, вновь погружаюсь в непростую вязь его тем и сюжетов. Назвать этого прозаика «ярославским» — язык не поворачивается. Смирнов — автор более высокого уровня, и тот факт, что как писатель он сегодня «не раскручен», лично для меня не значит абсолютно ничего. Многих «раскрученных» и читать-то, честно говоря, не хочется — а в смирновскую прозу погружаешься, словно в огненную купель. Еще лет пять-шесть тому назад, когда я прочел его страшную повесть про вора Ваньку Ветрова, понял: у нас, на ярославской земле, в маленьком Мышкине живет не просто провинциальный беллетрист, а подлинный художник слова, глубокий знаток народной жизни, писатель-философ с собственным видением мира — видением глубоко трагичным и светлым одновременно. Жутью, угрюмой жутью, где смерть, тюрьма и человеческая подлость ходят в обнимку, несет от смирновской повести «Василий Нос и Баба-Яга». Ее можно начинать читать почти с любого абзаца — она берет тебя в плен сразу, словно когтистой лапой впиваясь в сердце. Ни слова лжи ни в чем — ни в картинах колымского лагеря, написанных точными мазками писательской кисти, ни в речи героев повести — бурильщиков, воров, убийц, старух, инвалидов, приисковых и сельсоветских начальников. На всю жизнь остаются в памяти и вызволенный из вечной мерзлоты тритон, вдруг оживающий и бегущий по раскаленному фиолетовому железу печки-времянки, и промороженные трупы заключенных, грохочущие в щелястых ящиках-гробах, и весельчак-хохол Москаленко, прикидывающийся умалишенным в камере смертников, и груда золотых светящихся черепов в печке у примерещившейся Ваньке Ветрову бабы-Яги… Нет, это вам не рисованное голливудское фэнтези и не километры убогой жвачки «а ля рюс» – это настоящая русская проза высокой пробы, с ее взлетами к горним высотам и провалами в черные бездны духа — это надо читать, глотать взахлеб, как ледяную воду из деревенского колодца в жаркий день… Повесть «Лихо» вновь погружает читателя в «колымский Китеж», уже ушедший для многих из нас на самое дно памяти, — для нас, но не для автора. Кажется, Смирнов до сих пор способен увидеть своим писательским оком всё, что навсегда вмерзло в ледяной пласт времени: и спортивный клуб «Гладиатор», устроенный в разоренной церкви Петра и Павла, и дальстроевский золотой прииск, и караулящих друг друга ночью у костерка в тайге — кто раньше уснет? — лагерного стрелка и зэка-беглеца. Но для писателя важны свидетельства времени не сами по себе, — это только фон повести, хотя и прописанный скрупулезно, с вниманием к цвету камня и запаху лесной поляны. Смирнову — и нам вместе с ним — важно происходящее в сердцах героев. Легкость, с которой писатель проникает в сокровенные тайники человеческой натуры всех этих «зэка», вчерашних крестьян и мастеровых, поражает; иногда кажется, что ему ведомы самые тайные, ускользающие даже от действующих лиц, движения души. Сюжет повести двоится, клубится, не всегда ясно, в каком времени и в каком срезе бытия разворачивается повествование: то ли всё еще там, на прииске – то ли уже в «перевернутом» времени, где фантастично и жестоко вершится отмщение за зло, совершенное во времени обычном, — то ли в голове повествователя, который, по воле автора, тоже вмерз в ледяной пласт русской истории и судит своих героев, всего на одно поколение отодвинувшись от них. Такой прием позволяет писателю рассмотреть рассказываемую историю «разными глазами», — от этого она становится объемнее; но примечательно, что — не «разными сердцами»: нравственная основа едина и для лучших героев повести, и для повествователя, и для самого автора. Думается мне, что основная тема Смирнова, главная побудительная причина, породившая его прозу — судьба русского народа в минувшем веке. Он хочет найти ответ на проклятые вопросы: как получилось, что стремление осчастливить народ, исповедуемое белинскими и чернышевскими всех мастей, обернулось на деле платоновским «котлованом», ГУЛАГом, дальстроевскими ужасами? Чего ждать от человека, который, очутившись в камере смертников, тычет соседа ножом перед выходом на расстрел: «Выходи, сука, за меня»? Почему погружена Россия во зло и залита кровью, почему разрушается русская душа? Что за напасть постигла нашу землю, чем провинились мы перед Богом? Слова о «черной Богородице» и «земле пожирающей» не проясняют существа дела; это — констатация факта, а не ответ. Бесстрашие мысли, которого не отнять у Смирнова, останавливается на подступах к почти чаадаевским ответам; но его дар художника позволяет нам, читателям, всмотреться в тех героев, которые, терпя и страдая, не теряют ни веру, ни «душу живу» — и лишь клонятся под ветром невзгод, всегда готовые распрямиться. Таковы старуха Четвергова и Марья Акиловна из открывающей книгу повести, таковы Кашинин и «рассказчик» из «Лиха». Блатная мразь тех лет приклеила к этим людям кличку «терпил», а нынешняя – «лузеров», но если русская культура это примет, то грош ей цена. Судя по прозе Смирнова, не примет никогда: его христианско-эсхатологический взгляд прозревает в людях, сохранивших, несмотря ни на что, человеческий облик, подлинных героев, шествующих прямиком в царствие небесное. Повесть «Сын Коли-Бога» погружает читателя в период «брежневского застоя», которому многие из нас были свидетелями. Рассказ о сумасшедшем поэте, вынашивавшем мысль о покушении на Брежнева, время от времени ведущийся будто бы от лица самого поэта, позволил автору сделать выпуклым и страшным идиотизм провинциальной жизни тех лет, приправленный идиотизмом «партийно-комсомольским» и «писательским»; сквозь смешные, на первый взгляд, картинки «конца советской империи» то и дело хлещет черная ледяная вода трагедии человеческого существования, шелестит экзистенциальный бред души, услышанный чутким ухом писателя. Можно было бы еще многое сказать об этой замечательной книге, но оставим читателю возможность самому пережить счастье знакомства с подлинным талантом, с русской прозой высокой пробы. Пожелаем автору скорейшего выздоровления — и новых прекрасных книг. А всем нам — сохранять человеческий облик, не терять в себе «душу живу» — то, за что ратует в своих книгах Николай Васильевич Смирнов. Евгений ЧЕКАНОВ, член Союза писателей России. Далее читайте:Николай СМИРНОВ. «Василий Нос и Баба-Яга». Повесть. 27.12.2010
|
