|
|
Петр АЛЕШКИН |
|
2011 г. |
ЖУРНАЛ ЛЮБИТЕЛЕЙ РУССКОЙ СЛОВЕСНОСТИ |
|
О проекте Редсовет:Вячеслав Лютый, "ПАРУС""МОЛОКО""РУССКАЯ ЖИЗНЬ"СЛАВЯНСТВОРОМАН-ГАЗЕТА"ПОЛДЕНЬ""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКАXPOHOCФОРУМ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Петр АЛЕШКИНПередать бумаге сокровенное— Петр Федорович, писатель Анатолий Ананьев как-то назвал Вас «современным Тургеневым»… А Вы сами считаете себя классиком? — Ну, к этому следует относиться с юмором. Кто из современных авторов станет классиком, определит время — самый объективный критик. Я был знаком с писателями, которые искренне считали себя классиками. Они делали все, чтобы их узнавали, но как только ушли в лучший мир, об их произведениях забыли. Вспоминают иногда разве что литературоведы. — Расскажите, почему Вы решили взяться за перо? — Я сам не могу понять, почему мне, человеку, у которого родители абсолютно неграмотные, взбрело в голову взяться за перо. Это было так давно. По-моему, мне было лет восемь. Я как раз начал ходить в школу. И вот почему-то мне захотелось стать писателем. Я думал тогда, что в России вообще нет ни одного живого писателя. Пушкина и Лермонтова застрелили на дуэли, Есенин повесился, Маяковский сам застрелился. И я буду единственным живым писателем. Позже я узнал, что, оказывается, есть писатели, которые здравствуют и пишут о нашей жизни. Но писали они о какой-то иной, не знакомой мне жизни, лучшей, чем жила наша семья и наши односельчане. В Масловке тогда не было ни радио, ни электричества (первую электрическую лампочку я увидел в 17 лет). И я тогда захотел рассказать о масловских жителях. И с тех пор пишу только о них, где бы они не жили, что бы ни делали, кем бы не стали. Все они родом из Масловки. Удивительно, я это хорошо помню, еще в десять лет я был убежден, что буду общаться с лучшими писателями России. Я начал не с рассказов, не со стихов (хотя позже, в семнадцать, я писал и стихи, и рассказы), нет, я взялся сразу за эпопею: «Змея уползает в болото», роман-эпопея в трех частях. Это связано с нашими деревенскими событиями тридцатых годов. У меня даже тетрадь сохранилась: мама где-то нашла ее, изъеденную мышами… Нет, правда, я сам не знаю, откуда, почему и как взбрела мне в голову эта идея — стать писателем. Потом, помню, начал сочинять рассказы, стихи. Очень много стихов написал. Но позже перестал, потому что сам видел недостатки и не знал, как их исправить. А вот в прозе, когда я вижу свои недостатки, понимаю, что и как следует усовершенствовать. Я всю жизнь учился, и мне хотелось научиться писать хо-ро-шо! Писать по-настоящему. Смотрел, как другие это делают, и старался делать лучше. Но, конечно, у каждого писателя есть свой характер, своё мировоззрение, своя жизнь, свой жизненный опыт. Невозможно научиться писать, как Достоевский, как Чехов. Для этого нужно быть Достоевским, Чеховым. — «Стиль — это человек»? — Да. Стиль, который непосредственно связан с характером, с эмоциями, со страстями, присущими конкретному человеку — то, что отличает его от других. — Какие качества необходимы настоящему писателю? Что он должен уметь? — Чтобы писать, как Толстой и Достоевский, как Пушкин и Чехов, нужно находиться в гуще людской, видеть лица своих будущих персонажей. Уметь сопереживать им. И лишь потом пытаться перенести на бумагу все то, что составляет суть персонажей. Ибо, что бы ни говорили критики о задачах коллизии либо, если угодно, сюжета, главное в литературе — это столкновение характеров, внутренняя жизнь персонажа, формирующая его судьбу и, следовательно, сюжет произведения. Примером наиболее удачной серии находок подобных типов следует, на мой взгляд, признать «Мертвые души» Гоголя. Более полного собрания супертипажей нет ни у одного писателя, ни в одной литературе мира. Пушкин и Гоголь в России, Мериме и Стендаль во Франции практически в одно и то же время заложили основы будущей литературы критического реализма, которая к 50-ым годам ХХ века достигла своего пика, породив уже в США таких титанов, как Хемингуэй, Фолкнер, Стейнбек, а в России — Шолохова, Леонова, Катаева. — Чем, на Ваш взгляд, объясняется вытеснение современной классически ориентированной литературы на периферию читательского сознания? — В России в кризисные моменты всегда происходит в умах пишущих людей некоторое брожение, в результате которого на поверхность всплывает то, что получило название декаданса — агрессивной, антигуманной и, как всякий эпатаж, беспощадной к любым инакомыслящим литературы. Именно этой беспощадностью я могу объяснить причину почти полного исчезновения с книжных полок современного читателя произведений школы критического реализма. И мне очень отрадно сознавать, что, наперекор всемерному давлению со стороны активистов всяческих модных «измов», именно в российской провинции сохранились традиции Пушкина и Толстого. Именно там издаются книги, написанные красивым, ясным языком, умные, добрые и, если хотите, духовные. Не помочь таким авторам обрести читателя по всей России и за ее границей было бы недостойно интеллигентного человека. — В начале 2005 года в «Литературной газете» был опубликован манифест «Группы 17». Ваше имя там также указано. Что провозглашалось в этом манифесте? — В нем провозглашалось, что современная русская литература стремительно развивается, написаны выдающиеся произведения, существует масса литературных направлений. Но наиболее полно, емко и правдиво нашу жизнь могут отразить только писатели реалистического направления. Писатели, опирающиеся на традиции великой русской классики. И ни Пушкин, ни Достоевский, ни Лев Толстой, ни Шолохов уже не могут отразить современную жизнь. Эта обязанность легла на нас, писателей реалистического направления. Несмотря на протесты, группа 17-ти быстро обросла сторонниками, и сейчас их число перевалило за две сотни. — То есть, в России создан очередной Союз писателей? — Отнюдь. Все семнадцать членов группы и более сотни пожелавших к нам присоединиться и так состоят в различных союзах писателей России. Но эти союзы следует рассматривать прежде всего как творчески-бюрократические объединения литераторов, придерживающихся различных направлений. Как если бы, например, акмеисты, футуристы и тот же Горький сто лет назад оказались в одной организации с Львом Толстым и Иваном Буниным. Они общались, дружили, спорили, но каждый имел собственные эстетические принципы. Объединяла их общая потребность передать бумаге сокровенное. Так и современные союзы писателей России: они объединяют людей пишущих, а внутри таких объединений живут и действуют тысячи отдельных творческих личностей, из которых около двух сотен хотят писать в традициях критического реализма. — Сегодня считается, что только рынок диктует требования к литературе. А нынешний рынок в писателях школы критического реализма, как утверждают Ваши оппоненты, не нуждается… — Рынок ничего не диктует. Рынок лишь формирует спрос на чтиво, чему и следуют послушным стадом большинство нынешних российских издателей, а вслед за ними — и литературные критики. Рынок — и в этом я убежден — ни в коем случае не способен воздействовать на литературный процесс. Вот вам хрестоматийный пример: в 1880–1900-ые годы самым популярным и самым тиражным писателем в России почитался некто Пшибышевский. Тогда как Чехову многочисленные литературные критики того времени советовали учиться у него писать романы. А если принять во внимание, что именно в те годы особенно активно трудились Лев Толстой, Николай Лесков, Максим Горький, Константин Случевский, начавший период поэзии Серебряного века, и десятки других писателей школы критического реализма, то слова о диктате рынка следует признать лишь достоянием силлогистики. Трагедией современной литературы следует считать факт наличия советской цензуры, под давлением которой прошла большая часть творческой жизни членов нашей группы, а также наличие нынешней цензуры уголовных паханов и цензуры крупных денег, что вынуждает множество российских писателей в ущерб собственным убеждениям и принципам «выдавать на-гора» не литературу, а чтиво. — Расскажите о своей издательской деятельности. Какими достижениями Вы особенно гордитесь как издатель? — Я создавал издательство для выпуска книг классиков мировой литературы и новинок современных писателей. Тысячи книг издано за двадцать лет. Я горжусь тем, что именно мы издали полное академическое собрание сочинений Сергея Есенина. Академические собрания, подготовленные ИМЛИ, печатали и печатают государственные издательства. Это единственный случай, когда Академия наук дала частному издательству такое поручение. Горжусь и тем, что именно мы подготовили и выпустили великий роман «Пирамида» Леонида Леонова еще при его жизни. Я нашел в Зальцбурге замечательную рукопись Керсновского «История русской армии» и выпустил ее в четырех томах. Теперь по этой книге в военных училищах учатся курсанты. За трилогию «Год великого перелома», которую мы издали, Василий Белов получил Государственную премию России. — Над каким произведением Вы сейчас работаете? — Над эпопеей «Россия». Эпопей в русской литературе на самом деле мало. Чем отличается эпопея от романа? В центре романа — персонажи, которые участвуют в разных событиях (я раньше писал только романы), а в центре эпопеи — события, в которых участвуют персонажи. Я пишу эпопею, в которой изображаются события, происшедшие в СССР и России с 1987 года до наших дней, изменившие жизнь людей не только на территории бывшего Союза, но и во всем мире. И во всех этих событиях участвуют мои герои, известные по серии «Русская трагедия». — Петр Федорович, спасибо за интересную беседу. Журнал «Парус» желает Вам вдохновения и удачи. Беседовала Екатерина Курмышева
|
