Империя

-

ИСТОРИЧЕСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Империя

Империя, одно из названий, которым пользуются монархические государства, обычно самые крупные и могущественные.

+ + +

"...собственно империя – это не только государство или даже вовсе не государство, а сложно устроенная система, в которой определяющую роль играют компоненты цивилизационные и этнические. Империя – это  суперэтнос (называемый Львом Гумилевым евразийским, а Арнольд Тойнби называл нас «ортодоксально-русским обществом»), сотня живущих в симбиозе этносов и бессчетное множество (эта цифра плавающая) составляющих их субэтносов (казаки и поморы в составе великоросского этнического феномена, кабардинцы, черкесы и адыгейцы в составе адыгского этноса и пр.). Но это не механическая сумма этносов и субэтносов, а этническая система, сложившаяся вокруг единого стрежня – русской цивилизации. Итак, империя – это и этническая система, и территория, а также элементы общественной системы, единая историческая судьба всего ее населения, общая мифология, а еще имперский вождь (царь или генсек). И в том числе (!) имперское государство".

Вячеслав РУМЯНЦЕВ.
Ну, просто «холокост» какой-то. Рецензия на кн.:
Татьяна Соловей, Валерий Соловей. Несостоявшаяся революция.
Исторические смыслы русского национализма. М., Феория, 2009.

Несколько слов об империи и о Российской империи в частности

«Империя», еще недавно бывшая понятием, использовавшимся почти исключительно с негативной смысловой нагрузкой, либо явной, либо подразумеваемой, в последнее время все чаще понимается и используется в положительном контексте. Дм. Оболенский в 70-е годы в «Византийском содружестве наций», учитывая контекст времени, вынужден, например, делать оговорки об имперском характере Византии, как бы извиняя ее за это, и, описывая культурный ареал империи, сферу ее культурного влияния, использовать, дабы сблизиться с английским читателем, либеральный образ Commonwealth. В конец «нулевых» экономист Дипак Лал пишет «Похвалу империи», чей заголовок не более чем «мягкая провокация» – «империя» в положительном значении еще не очень привычна, но уже соответствует внутренним ожиданиям: провокационность рассчитанная и умеренная, вызывающая у той аудитории, к которой обращена книга, хороший прием – эффект «называния вещей своими именами».

Впрочем, отношение к «империи» исторически весьма изменчиво – не уходя в древность, можно отметить, например, «республиканские» симпатии французского «классического» века и, напротив, преклонение перед «империей», характерное для французской культуры век спустя. Данный аспект важен для нас тем, что при всей многозначности и сложности понятия, в основе его лежит образ Римской империи – она оставалась единственной «истинной империей» для европейского сознания по крайней мере вплоть до XX века.

Этот образ власти, пришедший через христианское переосмысление (от апологетов через Августина и Орозия, Оттона Фрейзингерского до Боссюэ и Гегеля), мало соотносится с собственно римским, скорее удивляющим прагматизмом и ограниченностью горизонта. Но ключевой момент присутствует уже и там – империя это власть, не имеющая естественного предела, универсальная в территориальном смысле, упорядочивающая реальность; призвание римлянина, по Вергилию, «править народами». Универсальная власть принципиально едина – это самый принцип власти, не терпящий множественности; весь мир с этой точки зрения можно подразделить на то, что «уже империя», и на то, что по каким-либо причинам «еще не империя». Быть в империи – это «нормальное», космическое, т.е. упорядоченное состояние, собственно, это значит существовать в «гражданском» смысле.

Эмпирически одна империя может сосуществовать с другой – Рим признает равным Парфию, а затем Сасанидский Иран, в отличие от всех иных властей – идеологически это «другая империя», «другой космос», как ни парадоксально это определение – но тем самым Парфия оказывается «иным местом», чем-то принципиально чуждым, именно в силу сходства. Если германцы для Тацита «другие» как зеркало для римлянина – описывая германца он тем самым обличает пороки современных римлян и напоминает о «добрых старых нравах», то Парфия – совершенный «иной», им не интересуются официально, она обращается в границу реальности и заимствования парфянские или сасандиские не воспринимаются в качестве заимствований, империи, заимствуя опыт, образы, символы друг у друга, «не видят» этих заимствований. Римский наблюдатель, фиксируя парфянские заимствования у римлян (эффект одностороннего прозрения), тем самым разоблачает Парфию как «империю»: «она не настоящая»; эффект «прозрения» тем убедительнее, что наблюдатель рассматривает Парфию изнутри, описывая Ктесифон, взятый императором Траяном.

Империя как космос тождественна с реальностью как таковой, «нормальной реальностью» – в христианстве мыслимая империя оказывается и географически телом Христовым. «Монастырская география» «реализует метафору», мысля мир как крест и как распятого  Христа:

«Их авторы видели мир в виде Т-образного креста, вписанного в круг. Стороны креста образовывали реки Танаис (Дон) и Нил, а вертикаль креста – Средиземное море. Сегментами же выступали части света: Азия (верхний сегмент, отделенный от Европы Танаисом и от Африки Нилом), Европа и Африка (разделенные Средиземным морем). Вокруг этих частей света простирался мировой океан. В перекрестье же размещался Иерусалим – центр мира»[1].

Эти универсалистские смыслы и образы в значительной степени актуальны для Руси – она изначально усваивает, разумеется, византийскую картину «мистико-политической реальности», с императором как верховным правителем, космократором, причем легкость принятия данной концепции облегчается отдаленностью Руси, отсутствием серьезных политических конфликтов с Византией – последняя не может перевести свое символическое господство в реальное политическое, такое признание власти василевса безболезненно для русских князей с XI века – они входят в «византийское содружество наций» без ощутимых издержек, получая все выгоды от него[2]. Данные представления становятся менее актуальными по мере того, как горизонт политического и исторического мышления суживается в XIII – XIV веках.

Последующие хрестоматийные события – Флорентийская уния, реакция Великого князя Московского, падение Константинополя, освобождение от власти монгольского хана, коронование внука Дмитрия как «царя» Иваном III и т.д. – далеки от «имперских образов» в указанном выше смысле. Если традиционно припоминается послание Филофея, то необходимо учесть и его апокалиптический смысл (Филофей отнюдь не прославляет «московское царство», напротив, говорит о нем как о той малой общине верующих, что останется в последние времена), так и о значении этого послания – важного не столько для современников и ближайших веков, сколько обретшего свою значимость уже в XIX веке.

Царский титул выражает преимущественно внешнеполитические притязания – не случайно он появляется первоначально в дипломатических сношениях, его использование – притязание не на универсализм империи, о чем шла речь выше, но на равный статус. Провозглашение Ивана IV царем и «для внутреннего пользования» опять же имеет в виду преимущественно внешний аспект – «царь» выступает преемником, как это верно, но слишком радикально, утверждали евразийцы, ордынского хана, где скорее важна данная преемственность, притязание на собирание под свою власть разноверческих народов, чем христианские импликации. Последние становятся более актуальными к концу XVI века, когда Московское царство осмысляет себя как «христианскую державу» – но учреждение московского патриаршества опять же имеет смысл скорее сепарации от Константинопольского патриарха (стоит отметить, что для православного мира последний во многом стал заместителем фигуры императора, став и светским правителем христианской райи).

Петровская империя оказывается предельно далека по своим смыслам от «имперского универсализма» – мотивом имперских притязаний здесь выступает стремление достигнуть равенства с европейскими державами «первого ранга», однако данное стремление – не учитывающее существующего в европейском культурном сознании пучка смыслов, оказывает революционный эффект. Р. Вольпиус так формулирует смысл происшедшего:

«Прежде всего принятие этого титула [т.е. титула императора] должно было стать сигналом для других стран. Ранее в течение длительного времени Петр и его предшественники напрасно старались получить признание титула царя как равного титулу императора на Западе. Теперь же решено было отказаться от прежнего плана и ввести в оборот понятие император. В Европе этот титул полагался лишь избираемому главе “Священной Римской империи Германской Нации”. Россия, впервые в международной практике, связала этот термин с конкретной страной, и сама страна, таким образом, была провозглашена “империей”»[3].

Довольно быстрое признание титула (завершившееся к 1740-м) демонстрирует, в частности, в какой степени поствестфальская Европа была готова к подобной «территориализации» империи, что вылилось уже в XIX векем в возникновение целого ряда «террториальных империй» - Французской (1804), Австрийской (1804), официальная ликвидация Священной Римской империи (1806 – два года она находилась в довольно сложных отношениях с новопровозглашенной Австрийской, когда Франц оказался «дважды императором» в один и тот же момент), Германской (1870).

Хотя имперский универсализм оказывался актуален и для «греческого проекта» Екатерины II, в котором Российская империя переосмыслялась как «православная империя», в сочетании православных мотивов и античных образов, и для «Священной Римской империи Славянской Нации» посленаполеоновского десятилетия царствования Александра I[4], однако вполне имперским, универсалистским по смыслу оказался Советский Союз, страна, по замечанию Шапориной, с «анонимом» вместо имени – империй не как «очень большим» и «очень сильным» государством, но как противоположностью государства, тем, что претендовало на отмену государства как такового, универсальное, на конкретный момент существовавшее в территориально-ограниченной форме, претендующее на мировое подданство, отменяющее национальное гражданство, когда коммунистическая партия оказывалась «подразделением» этой империи за ее физическими границами. Отечественный опыт империи удался в форме, отрицающей и саму империю, что, впрочем, опять же можно назвать имперской чертой – империя ведь не нуждается в именовании, отграничивающем ее от чего-то иного: оно лишь уступка временному, в конечном счете снимающемся в вечном.

Примечания

[1] Филюшкин А. Как Россия стала для Европы Азией? (2004) // Изобретение империи: Языки и практики / Ред.-сост. И. Герасимов, М. Могильнер, А. Семенов. – М.: Новое издательство, 2011. С. 17.

Ср., напр., с иконой «Спас в силах».

[2] Противоположную ситуацию мы можем наблюдать на примерах Болгарского царства и, в меньшей степени, Сербского – для которых «споры об империи» имеют непосредственное политическое выражение – и Болгария будет стремиться (на короткий срок добившись этого) признания себя «иным царством», равенства с Византией, затем попытавшись «нормализовать» ситуацию, овладев Константинополем и тем самым восстановив принцип «единства империи»: если императоров может быть теоретически несколько (это вопрос «административной прагматики»), то сама империя мыслится как единственная – иная признаваемая империя может быть только «неправильной» в смысле ереси – халиф признается императором, огрубляя и спрямляя аналогию, в том же смысле, в каком Антихрист выступает двойником Христа и его реальным врагом.

[3] Вольпиус Р. Вестернизация России и формирование российской цивилизаторской миссии в XVIII веке // Imperium inter pares: Роль трасферов в истории Российской империи (1700 – 1917): Сб. ст. / Ред. М. Ауст, Р. Вульпиус, А.И. Миллер. – М.: Новое литературное обозрение, 2010. С. 19.

[4] См.: Вишленкова Е.А. Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому». – М.: Новое литературное обозрение, 2011. С. 216 и сл.

Андрей ТЕСЛЯ,

Далее читайте:

Император (лат. impero — повелеваю), высший монархический титул римского происхождения, бывший первоначально почетной наградой главнокомандующего за крупные победы.

Андрей ТЕСЛЯ. Ощупывая слона. Изобретение империи: Языки и практики / Редакторы-составители И. Герасимов, М. Могильнер, А. Семенов. – М.: Новое издательство, 2011. – 326 с.

Тесля А.А. Цена империи. Правилова Е.А. Финансы империи: Деньги и власть в политике России на национальных окраинах. 1801 – 1917. – М.: Новое издательство, 2006. – 456 с.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС