В.П. Романов

-

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

В.П. Романов

Чечня. Белая книга

СТАРАЯ КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА

С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ГЕНЕРАЛА ЕРМОЛОВА,

ИМАМА ШАМИЛЯ И ИОСИФА ДЖУГАШВИЛИ

С Кавказом и горцами русские были знакомы с давних времен. В 1561 году сам царь Иван Грозный женился на кабардинской княжне Марии Темрюковне. С тех времен не раз различные горские князья просили поддержки у Москвы, принимали русское подданство. В эпоху так называемого Смутного времени, когда Русь сама ослабла, связи с Кавказом почти прекратились, но затем, уже при первых царях новой династии Романовых, быстро восстановились. В архивах снова появляются многочисленные просьбы от различных горских царей и князей принять их в русское подданство.

Самые первые документальные свидетельства контактов русских с чеченцами датируются XVI веком. В те времена этнонима “чеченцы” русские еще не знали, а потому называли чеченцев по-разному, например “шибуцкие люди”. Один из таких документов приводится. Контакты были тогда эпизодическими и серьезного следа в истории не оставили. Просто русские закономерно интересовалась православной Грузией, а грузины — Россией. На дороге из Москвы в Тифлис находился Северный Кавказ, различные горские народы, в том числе и чеченцы.

Чуть позже, при царе Алексее Михайловиче и его потомках, как свидетельствуют документы, и чеченцы настойчиво просили русского царя взять их под свое крыло, обещали верно служить московскому государю и оказывать ему помощь в борьбе с врагами Русской земли. Документы также прилагаются и говорят сами за себя. Там содержится немало клятв и заверений в преданности, которые, впрочем, как показало время, стоили немногого.

Уже при сыне царя Алексея Михайловича Петре Великом, воевавшем с Персией, русские войска не только не получили от чеченцев помощи, но и были вынуждены отбиваться от их набегов. Именно тогда, отвечая на разбойничьи грабежи, русские провели, правда, с сомнительным успехом несколько карательных операций против горцев. Впрочем, и это столкновение можно считать по большому счету лишь эпизодом: сфера основных интересов Петра была на Западе, а не на Кавказе. К тому же прикаспийские области, покоренные Петром, скоро были вновь уступлены Персии.

При императрице Анне Иоанновне было начато строительство русских укреплений на Кавказе, получивших название Кавказской линии. Главной целью военного строительства было тогда вовсе не усмирение горцев, чьи симпатии и антипатии постоянно колебались между Россией, Персией и Турцией: линия должна была служить своеобразной границей, разделявшей зоны влияния между Россией и Турцией, согласно трактату 1739 года. Кроме того, Кавказская линия помогала поддерживать устойчивые связи все с той же Грузией. Русские не раз помогали грузинам, а грузинские отряды вместе с русскими сражались с турками.

В 1785 году, когда Грузии стал угрожать аварский хан Омар, русские хотели, но не смогли прийти на помощь грузинам. Дорогу в Грузию перекрыл военный пожар, вспыхнувший в Чечне, судя по многим свидетельствам, не без активного участия турок. Именно тогда русским пришлось впервые всерьез столкнуться с чеченцами. Горскую армию, начавшую “священную войну против неверных”, возглавил бедный пастух, провозгласивший себя избранником Магомета, под именем шейха Мансура. Именно этот безграмотный пастух Учерман из аула Алды и заложил основы газавата (войны за веру) на Северном Кавказе.

В момент наивысшего подъема силы Мансура, по свидетельствам русских военных, насчитывали до 25 тысяч человек, что представляло серьезную угрозу всей Кавказской линии. Первая попытка русских войск под командованием самоуверенного полковника Юрия Пьерри прорваться к “месту сборища лжепророка” окончилась катастрофой. Чеченцы уничтожили почти весь русский отряд. Впрочем, успех Мансура был кратковременным. Все его дальнейшие неудачные попытки штурмовать укрепленные позиции русских, в частности Кизляр, привели лишь к большим потерям среди горцев, утрате авторитета и дезертирству части его сторонников. С помощью турок, поддерживавших самозваного имама оружием и деньгами, Мансур еще несколько лет беспокоил русские войска, но в октябре 1787 потерпел последнее поражение в столкновениях с казаками, от которого не сумел уже оправиться. Отступление Мансура через заснеженные горы было трагическим. Весной на пути его бегства было найдено множество замерзших трупов. Сам он укрылся в турецкой крепости Суджук-Кале, где и был пленен летом 1791 года.

Российские верхи еще долго обсуждали, откуда появился Мансур. Главнокомандующий войсками в русско-турецкой войне 1787 — 1791 гг. Григорий Потемкин князь Таврический не сомневался, что лжепророк “был подослан противной стороной”. Императрица Екатерина Великая точку зрения своего фаворита не разделяла. По ее мнению, правительство султана, узнав “об известном бродяге, горские народы возмущающем”, решило “составить там себе партию во вред нам”. Как считают современные историки, императрица была права. Есть донесения турецких агентов, встречавшихся с Мансуром, где вполне определенно говорится, что это “обманщик”, не имеющий “качеств, необходимых для того, чтобы прослыть подлинным Мансуром”, появление которого, как известно, предсказывал Великий Пророк Магомет. Удостоверившись в обмане, Турция, тем не менее преследуя свои геополитические цели, подыграла лжепророку.

Сразу же заметим, что и в дальнейшем роль Турции, а также Персии и Англии в событиях на Кавказе будет очень активной. Англия, в частности, традиционно расценивала русское присутствие в этом регионе как потенциальную угрозу своему господству в Индии, а потому настойчиво (реже напрямую, а чаще всего с помощью турок и иранцев) старалась при всяком удобном случае повлиять на кавказские дела, естественно, в своих интересах.

При всей трагичности войны русских с самозваным “шейхом Мансуром” и чеченцами, поддержавшими “священную войну против неверных”, пожалуй, и этот исторический эпизод нельзя еще с уверенностью считать отправной точкой противостояния русских и чеченцев. Слишком многое в этом конфликте было продиктовано самой личностью Мансура, его религиозным фанатизмом и иностранным вмешательством, а не действительно принципиальными противоречиями между Россией и Чечней. Тем более что к исламу в силу давних исторических связей русских с мусульманами Россия всегда относилась терпимо и ничуть не была заинтересована в разжигании войны в регионе на религиозной почве.

Принципиальное и жесткое столкновение интересов между Россией и Чечней происходит чуть позже и продиктовано в определенной степени своего рода геополитической случайностью, “несчастным историческим случаем”, произошедшим с русскими и чеченцами. Начало тяжелейшей Кавказской войны, которую обычно датируют 1817 — 1864 гг., если проводить современные параллели, очень напоминает ДТП — дорожнотранспортное происшествие, когда истинный нарушитель, совершив рискованный маневр, спокойно уезжает с места аварии, а два других автомобилиста, столкнувшись не по своей вине, вынуждены долго выяснять между собой отношения, судиться и залечивать раны. Стоит вспомнить, что причиной Кавказской войны стало добровольное присоединение к Российской империи Грузии. Если до этого русские сталкивались с разрозненными чеченскими племенами лишь эпизодически, то после вхождения Грузии в состав империи, Северный Кавказ, и в частности Чечня, оказались географически внутри империи, на жизненно важном пути из центра России в Грузию.

Вместе с тем важно помнить, как это произошло и почему Грузия обратилась за помощью к русским. Со дня падения Константинополя в 1453 году Грузия оставалась в Азии единственным христианским государством среди мусульманского океана и на протяжение веков была объектом агрессии со стороны Персии и Турции. О потоках крови и слез, пролитых грузинами в результате мусульманского террора, можно прочитать в их национальных архивах. Стоит, однако, почитать и российские архивы, чтобы понять, насколько непросто далось России решение взять под свою защиту Грузию. Одно дело, оказывать помощь эпизодически, другое дело, — сделать Грузию частью Российской империи и взять на себя всю ответственность по защите ее границ. Российская власть прекрасно отдавала себе отчет в том, что берет на себя огромное бремя, и на века. Недаром несколько русских императоров, несмотря на многочисленные просьбы грузин, все-таки не решались на этот шаг. Последним, кто отказал, был Павел I: его молил о помощи в 1798 году, вступивший на грузинский престол Георгий XII. Сын Павла — император Александр I отказать в помощи грузинам не смог.

Дореволюционная Большая российская энциклопедия по этому поводу, между прочим, пишет: “Сознавая всю тяжесть жертв и забот, которую возложило бы на Россию полное присоединение страны, разоренной врагами внешними и раздираемой внутренними смутами, император Александр I колебался. Государственному совету при вторичном обсуждении вопроса о присоединении Грузии было объявлено о “крайнем отвращении государя поступить на принятие грузинского царства в подданство России”. Но совет остался при прежнем своем мнении и подкрепил его такими соображениями, с которыми Александр I не мог не согласиться. Он утвердил мнение совета и 12 сентября 1801 года подписал манифест о полном присоединении Грузии к России”.

Решающими аргументами в данном случае были вовсе не имперские амбиции, а долг по отношению к единоверцам, подвергающимся на протяжении веков жесточайшим преследованиям и находившимся под угрозой тотального физического уничтожения.

В подобном историческом контексте вряд ли справедливо считать Россию ответственной за развязывание Кавказской войны. Не стоит, наверное, винить в конфликте и чеченцев: им просто не было дела до бедствий грузин или благородства русских, пришедших грузинам на помощь. Они видели только казаков на своей земле. Можно пожалеть Чечню, попавшую под колесо истории. Можно пожалеть Россию, которая была придавлена тем же колесом, только по-своему. По большому счету Россия и Чечня на пару уже давно расхлебывают кашу, заваренную не ими.

История покорения русскими Кавказа вполне сопоставима с покорением англичанами Индии или испанцами Америки. Можно привести и другие столь же известные примеры. Из более ранней истории человечества или из более поздней. Мы уже писали, что генерал Ермолов, например, ощущал себя на Кавказе римлянином. Во всех подобных случаях методы были примерно одинаковы и сочетали в себе, как правило, кнут и пряник. Точно так же действовала и Россия. Где-то подчиняя горцев силой, где-то привлекая на свою сторону местную знать подарками и должностями. Немало кавказских князей были обласканы и приближены к императорскому трону. Наконец, часто на сторону русских переходили бескорыстно и добровольно в поисках сильного покровителя, устав от бесконечных местных междоусобиц, надеясь на стабильность, порядок и экономические выгоды сотрудничества с более сильным и цивилизованным партнером.

Важный момент. Русские императоры были уверены, что несут на Кавказ цивилизацию, и действительно были готовы при необходимости навязать эту цивилизацию силой, но никакого великорусского шовинизма тут не было: со времен Петра Великого российская власть точно так же вела себя и по отношению к коренному населению, то есть самим русским. Петр I и все его последователи были убеждены, что подданных нужно сажать за букварь силой, и делали это, как известно, весьма настойчиво. Реформы Петра Великого, особенно на начальном этапе, сопровождали многочисленные восстания, которые подавлялись с не меньшей жесткостью, чем чуть позже выступления горцев.

В конечном счете, так или иначе, русским удалось договориться со всеми, кроме чеченцев. Хотя в Чечне были использованы, кажется, все методы: и миролюбивая дипломатия, и сила. Разбойничьи набеги на русские обозы, на соседей-горцев, захват заложников и работорговля продолжались при любом режиме взаимоотношений с чеченцами и при любых договоренностях с ними. К сожалению, международное цивилизованное европейское право на Кавказе не работало. Клятва, данная “неверному”, значила для мусульман немного. Именно поэтому в документах того времени все время мелькает слово “аманат” — заложник, которого мусульмане обычно “прилагали” к договору в качестве гарантии выполнения соглашения. Впрочем, и это помогало мало.

Император Александр I, например, многократно менял тактику поведения в отношении чеченцев. Сначала это была тактика сдерживания. Инструкция Главнокомандующему от 1806 года гласит: “С горскими народами вести войну по-прежнему: сохраняя возможную бдительность для отражения их наглостей, соразмеряя, однако же, наказание с преступлением, поскольку война есть обыкновенный их образ жизни. Единственный способ, могущий быть действенным и полезным против горских народов, состоит в том, чтобы, довольствуясь наружными знаками их подданства, стараться удержать их в блокаде”.

Не помогло. Когда набеги стали невыносимыми, русские ответили репрессиями. После ряда карательных операций, в ходе которых русские войска беспощадно сжигали “провинившиеся” аулы, император в 1813 году повелел генералу Ртищеву снова изменить тактику, “стараться водворять спокойствие на Кавказской линии дружелюбием и снисходительностью”. Миролюбие было расценено чеченцами как слабость, и набеги на русских только усилились. Затем, с момента появления на Кавказе генерала Алексея Ермолова в 1816 году, снова была сделана ставка на силу. Правда, изменилась методика военных действий. Было решено вести дело постепенно: закрепляясь на завоеванных позициях, прорубая в лесу просеки, дабы избежать засад, строя новые укрепления. Фирменный ермоловский стиль ведения войны — медленно и неуклонно двигаться вперед, методично оттесняя чеченцев в горы и систематически наказывая их за каждое разбойное нападение.

Генерал Алексей Ермолов был личностью, безусловно, незаурядной. Его бесспорные успехи на Кавказе во многом объяснялись не только тем, что он хорошо ориентировался в обстановке и не боялся принимать самостоятельные решения, но и тем, что он оказался одним из немногих русских главнокомандующих на Кавказе, кто хорошо разбирался в психологии горцев и мусульман. Кстати, сам Ермолов очень часто и с удовольствием вспоминал, что ведет свой род от знатного татарского мурзы Арслана, и свое поведение на Кавказе, образ жизни выстраивал подчеркнуто на восточный манер, прекрасно понимая, что за ним постоянно следит немало любопытных оценивающих глаз. Мало кто знает, но Ермолов, между прочим, за время своего пребывания на Кавказе был трижды женат на мусульманских женах, заключая с их родителями принятый там договор о временном браке, щедро расплачиваясь, как это было положено, дорогими подарками. Императорский двор на все это смотрел, как на очередную ермоловскую причуду. Главное, что с точки зрения христианской генерал при этом оставался холост. Когда пребывание генерала на Кавказе закончилось, мусульманские жены (с дочерьми от Ермолова) вернулись домой и благополучно снова вышли замуж. Троих же своих сыновей — Виктора (Бахтияра), Севера (Аллахияра) и Клавдия (Омара) Ермолов взял с собой в Россию, прекрасно воспитал и сделал образцовыми русскими офицерами.

Сам Ермолов о собственной манере управлять горцами не без иронии рассказывал так: “Я действовал зверской рожей, огромной своей фигурою, которая производила ужасное действие, и широким горлом так, что они убеждались, что не может же человек так сильно кричать, не имея справедливых и основательных причин”. И еще: “Я многих, по необходимости, придерживался азиатских обычаев и вижу, что проконсул Кавказа жестокость здешних нравов не может укротить мягкосердечием”. Генерал, кажется, гордился тем, что чеченские матери пугали его именем своих детей.

Заметим, что практически все русские военные, заслужившие на Кавказе славу и внушавшие страх противнику, сходны одним — умением вести психологическую войну, используя местные обычаи и менталитет. Барон Григорий Засс, вестфальские предки которого когда-то приехали в Россию, командир Моздокского казачьего полка, внушал чеченцам мистический ужас не только своими беспощадными рейдами. Есть немало анекдотичных историй, когда Засс, показывая элементарные фокусы своим гостям-горцам, добивался того, что его считали чародеем. Однажды, например, предварительно тайком разрядив пистолеты у гостей, он заставил их стрелять в себя, после чего получил у местных жителей славу “бессмертного”. Впрочем, популярность Засса среди горцев покоилась, конечно, не только на фокусах. Известна история о том, как Засс освободил и наградил деньгами пленного чеченца, брат которого предложил ему в качестве выкупа свою жизнь. В другой раз, когда ктото распустил слух о том, что русский военачальник отравил на переговорах одного из горцев, Засс без всякой охраны в сопровождении одного переводчика отправился в аул, где жил умерший, и опроверг обвинения. После этого имя Засса стало известно каждому горцу.

Не меньший трепет и одновременно уважение у горцев вызывал и донской казачий генерал Яков Бакланов. Он, точно так же, как и Засс, любил внешние эффекты и отличался удивительной храбростью. Однажды он до смерти перепугал делегацию чеченских стариков, приняв их в тулупе, вывернутым мехом наружу, с лицом, вымазанным сажей. Если учесть и без того весьма своеобразную внешность Бакланова, то можно не удивляться, что ему удалось напугать далеко не трусливых чеченцев. Будучи много раз ранен, Бакланов всегда мужественно переносил ранение на ногах, отчего горцы считали его, как и Засса, неуязвимым. Слава казачьего атамана особенно возросла после дуэли с лучшим чеченским стрелком. Чеченец промахнулся, а Бакланов, не слезая с лошади, одним выстрелом убил соперника. После этого у чеченцев появилась поговорка, которую они использовали, говоря о безнадежном хвастуне: “Не хочешь ли убить Бакланова?”

Наконец, очень сильно на психику чеченцев всегда действовало личное знамя Бакланова — черное полотнище с черепом и скрещенными костями. Один из очевидцев писал: “Где бы неприятель не узрел это страшное знамение, высоко развевающееся в руках великана-донца, как тень следующего за своим командиром, там же являлась и чудовищная образина Бакланова, а нераздельно с нею неизбежное поражение и смерть всякому попавшему на пути”.

Жестокость нынешнего конфликта, на которую часто обращают внимание на Западе, также генетически наследственна, как и сама проблема. Кавказская война не была игрой без правил, но правила эти, как мы уже видели, диктовал Кавказ, а не Европа. Лучшим свидетелем будет, вероятно, не русский или чеченец, а человек нейтральный, со стороны. Одним из таких свидетелей стал знаменитый Александр Дюма, побывавший на Кавказе. Даниэлл Циммерман в книге “Александр Дюма Великий”, основываясь на воспоминаниях французского писателя, рассказывает: “Что стоит жизнь человеческая среди этой дикой природы? В лучшем случае горсть монет. По дороге на Червленную эскорт Александра был обстрелян небольшим отрядом чеченцев. Казаки бросаются в атаку. Все чеченцы бегут, за исключением одного, абрека, который дал клятву никогда не отступать. Абрек предлагает казакам единоборство. Неистребимое любопытство Александра заставляет его посулить двадцать рублей тому, кто согласится на поединок. Один казак пускает лошадь в галоп. Обмен выстрелами, в ход идет холодное оружие, и вот уже абрек потрясает головой казака и снова бросает вызов на поединок. Другой казак, куривший трубку, затягивается в последний раз и бросается к абреку. Ружье на плечо, но лишь легкий дымок, вроде как запал загорелся. Абрек приближается, стреляет, казак совершает маневр на лошади, снова вскидывает ружье, абрек падает. Казак отрезает ему голову. Его товарищи раздевают труп. У победителя спрашивают, как он сумел выстрелить два раза из одноствольного ружья. Первый дымок он оказывается выпустил изо рта”.

Эпизод, дает, конечно, много пищи для размышлений по поводу царивших тогда нравов, однако заметим, не только среди русских и чеченцев: по меньшей мере, сомнительным выглядит поведение и великого француза, из любопытства за деньги взирающего на бой гладиаторов.

Вместе с тем, хотя природная смекалка и жесткие силовые методы Ермолова, Засса, Бакланова и многих других талантливых русских офицеров принесли России немало военных триумфов, все эти победы тем не менее так и не смогли коренным образом решить проблему. Бесперспективность только силового решения сложнейшего вопроса очень точно подметил Александр Грибоедов, сопровождавший генерала Ермолова в ряде походов. 7 декабря 1825 года в письме он пишет: “Пускаюсь в Чечню. Алексей Петрович (Ермолов) не хотел, но я сам ему навязался. Теперь это меня несколько занимает, борьба горной и лесной свободы с барабанным просвещеньем; будем вешать и прощать и плюем на историю!” Чуть позже, насмотревшись всякого, Грибоедов уже без шуток развивает мысль: “Действовать страхом и щедротами можно только до времени; одно страшнейшее правосудие мирит покоренные народы со знаменами победителей”.

Конечно, Ермолов действовал не только силой и щедротами. Известно немало, правда, по большей части довольно неуклюжих попыток “проконсула” цивилизовать край. То он выписывал из России женщин, чтобы переженить своих заскучавших казаков и заселить Кавказ русскими: по просьбе Ермолова центр переправил ему несколько тысяч вдов с детьми и молодых девушек. Казаки их встречали пальбой из пушек, криками “Ура!”, разыгрывали жен по жребию. То задумывался о том, что неплохо бы по рецепту Петра Великого цивилизовать край с помощью иностранцев. Выписал даже тридцать семей колонистов из Германии, но потом жаловался, что ему прислали негодный товар: “без всякой нравственности, небережливых и праздных”. Как утверждает Ермолов, “многие из них были солдатами в числе контингента, который давал Рейнский союз Наполеону”.

Как видим, тогдашняя российская власть была уверена, что лучшим способом цивилизации края будет не работа с местным населением, а расселение здесь русских. При этом не спрашивали согласия ни у местных жителей, ни у самих переселенцев. Известно, что и русские переносили немалые тяготы и беды в ходе реализации этого имперского плана. Как свидетельствует история, в 1811 году на Кавказской линии была поселена 1631 русская семья. В 1821 году общее число переселенцев-мужчин доходило до 16790 человек, в основном из Черниговской и Полтавской губерний. Все эти переселенцы находились в крайне бедственном положении, без всяких средств к существованию. Как правило, вынужденно продав на родине свое имущество за бесценок, переселенцы отправлялись по требованию властей в путь к осени, то есть в самое неудобное время. Лишившись по дороге к тому же скота, люди добирались до Кавказа нищими. Ермолов попытался устроить в их пользу частную благотворительную подписку, но она дала мизерные результаты: на каждого человека получилось менее одного рубля и на всех переселенцев 16лошадей. Такими методами и такими темпами цивилизовать Кавказ было невозможно.

Наконец, самое главное, Чечня вовсе не желала цивилизации и предпочитала жить по своим правилам, кстати, существенно отличавшим ее от остальных кавказцев. В отличие от других горских народов, где уже появилась знать, а именно с ней успешнее всего договаривалась российская власть, чеченцы почитали себя одинаково равными. Авторитет чеченца базировался не на богатстве или знаниях, даже, в конечном счете, не на принадлежности к тому или иному роду, а прежде всего, на личной военной удали и удачливости в налетах. В отличие от других горских народов царизм в Чечне не находил объекта для переговоров, лидеров и социальных структур, которые могли бы гарантировать выполнение каких-либо соглашений. Когда такие лидеры на Кавказе появлялись, российская власть непременно пыталась с ними договориться и перетянуть на свою сторону. Классический тому пример отношения с легендарным Шамилем.

Официальная русская история XIX века уважительно называет Шамиля “знаменитым вождем и объединителем горцев Дагестана и Чечни в их борьбе с русскими за независимость”. Дагестанец Шамиль, родившийся, по одним данным, в 1797-м, а по другим — в 1799 году, стал горячим сторонником нового тогда учения, искавшего спасения души и очищения грехов путем священной войны за веру против русских. Придя к власти в качестве третьего по счету имама Дагестана, Шамиль сумел объединить под своими знаменами дагестанцев и чеченцев, над которыми властвовал в общей сложности 25 лет. Война с русскими шла с переменным успехом, но к концу 1843 года Шамиль стал на время полным господином Дагестана и Чечни. Последняя была разделена на восемь округов — наибств, которыми управляли его наместники — наибы, а количество войск под командованием Шамиля в самые удачные для него времена достигало 60 тысяч человек. Ближайшими помощниками наибов были наиболее верные Шамилю слуги — мюриды. Они составляли и его личную охрану. Верховное управление находилось в руках духовенства. Всю подконтрольную ему территорию Шамиль пытался заставить жить по исламским законам шариата, который прямо противопоставлялся старинным горским обычаям.

Власть держалась на вере и насилии, постоянным спутником Шамиля был палач, которому всегда хватало работы. Своеволие чеченцев Шамиля раздражало точно так же, как и русских. Есть немало весьма негативных высказываний имама в отношении чеченцев. Ведя переговоры с русскими, Шамиль неоднократно давал им понять, что в их собственных интересах дать ему возможность “стреножить” непокорный Кавказ и чеченцев, в частности.

Упрощенный и примитивный взгляд на Шамиля, который сегодня бытует в среде некоторых современных кавказских, и в частности чеченских, националистов — “он решил отдать жизнь за свободу народа в борьбе против русских колонизаторов”, весьма далек от истины. В 1836 году Шамиль писал генералу Клюки фон Клюгенау, командовавшему русскими войсками в Дагестане: “Пока я нахожусь в живых, вы найдете во мне усердного и неспособного на измены слугу русского правительства”. Единственное условие было такое: “Я прошу Вас об одном: не мешайте нам драться между собою. Храбрейший из нас, конечно, останется победителем, необузданные смирятся, власть и порядок восторжествуют, и тогда будет, божьей помощью, общее спокойствие”. Конечно, в обещаниях Шамиля быть “верным слугой российского правительства” в разгар “священной войны против неверных” была изрядная доля дипломатического плутовства, но сама по себе мысль “обуздать” горцев вполне совпадала с желанием государя императора.

Были близки и методы. Много позже Шамиль признавался: “Я употреблял против горцев жестокие меры: много людей убито по моему приказанию... Бил я шатоевцев, и андийцев, и талбутинцев, и ичкерийцев; но я бил их не за преданность русским — вы знаете, что тогда они ее не выказывали, а за их скверную натуру, склонную к грабительству и разбоям... И вы будете их бить за ту же склонность, которую им очень трудно оставить. Потому я не стыжусь своих дел и не боюсь дать за них ответ Богу”. С годами эта позиция Шамиля только укрепилась, он считал, что управляет “народом скверным, разбойниками, которые только тогда сделают что-нибудь доброе, когда увидят, что над их головами висит шашка, уже срубившая несколько голов”. “Если бы я поступал иначе, — заключает Шамиль, — я должен был бы дать ответ Богу, и он меня бы наказал за то, что я не наказывал свой народ”. Думается, что подобные слова Шамиля проливались целительным бальзамом на души многих русских генералов — участников Кавказской войны.

В конце концов, Шамиль был все-таки побежден и взят русскими в плен. Последним его пристанищем стал аул Гуниб, где он попытался укрыться в 1859 году. Как свидетельствует история, в Гуниб имам Шамиль выехал с богатым обозом, а прибыл туда, не имея ничего “кроме оружия, которое было у него в руках, и лошади, на которой он сидел” — по дороге имама ограбили горцы из соседних аулов! Сильного Шамиля — боялись, слабого — грабили. Видимо, недаром за несколько лет до этого Шамиль с упреком сказал своим подданным, вспомнив уже известного нам русского генерала: “Если бы вы боялись Аллаха так же, как Бакланова, давно были бы святыми!”

Плен для Шамиля оказался не очень обременительным. Когда имам предстал перед Александром II, который, кстати, в юности сам отличился в боях на Кавказской войне, за что был награжден Георгиевским крестом, русский император заявил: “Я очень рад, что ты, наконец, в России, жалею, что это случилось не ранее. Ты раскаиваться не будешь. Я тебя устрою, и мы будем друзьями!” Имам был с комфортом поселен в Калуге, получал достойное содержание, а затем, когда страсти на Кавказе поутихли, был отпущен в Мекку, где умер и был похоронен. После него осталось немало писем на имя русского императора со словами благодарности и преданности. А однажды он произнес речь, в которой заявил: “Старый Шамиль на склоне лет жалеет о том, что не может родиться еще раз, дабы посвятить свою жизнь на служение белому царю, благодеяниями которого он теперь пользуется”. Можно, конечно, сомневаться в искренности слов старика, но, с другой стороны, никто не заставлял Шамиля их произносить. Да и, уехав в Мекку, Шамиль не проявил желания возобновить борьбу с русскими. Похоронен легендарный имам в Медине, на кладбище Джаннат-аль-Бакир, в одном из самых почитаемых мусульманскими паломниками мест. Один из его сыновей стал русским генералом и верно служил России, другой сын стал турецким генералом и воевал против русских. Внук Шамиля — офицер французской службы Саид-бек в сентябре 1920 года активно участвовал на юге России в борьбе против советской власти.

Пленение Шамиля вызвало немало надежд на близость окончательного урегулирования кавказского вопроса. Князь Барятинский, пленивший имама, говорил: “Теперь, когда все эти горы, ущелья и долины, огражденные природой и искусством, в наших руках; когда воинственное, фанатическое население их, так долго не выпускавшее из рук оружия, вдруг нам покорилось, — теперь настала пора бесчисленных забот и усиленной деятельности для продолжения путей сообщения, для учреждения правильной, сообразно с духом народа администрации, для избрания и занятия стратегических пунктов — одним словом, для приобретения такого положения, которое избавило бы нас в будущем от всяких случайностей и вторичной кровавой борьбы. С помощью Бога, с содействием моих отличных помощников, с теми несравненными войсками и средствами, которые Государь Император предоставил в мое распоряжение до исхода 1861 года, я могу надеяться достигнуть и этой цели, для славы возлюбленного Монарха”. Увы! Как показала история, это был лишь временный успех.

Кавказская война за период между 1801 и 1864 годами стоила русским, по некоторым данным, 77 тысяч жизней. Совершенно очевидно, что горцам она стоила намного больше, просто эти подсчеты никто не удосужился произвести, да и вряд ли возможно было это сделать.

Последствием войны стал тогда первый массовый исход чеченцев за границу, прежде всего в Турцию, которая обещала беженцам оказать радушный прием. Россия против отъезда не возражала и даже, этому есть документальные подтверждения, оказывала беженцам небольшую материальную помощь. Судя по тому, что многие скоро стали просить русское правительство разрешения вернуться домой, прием им был оказан не лучший. О том же говорят и некоторые записки сына Шамиля Мухаммеда-Шафи: “Я напишу султану Абдул-Меджиду, чтобы он перестал морочить горцев... Турецкое правительство вело политику в отношении горцев такую точно, как европейцы в отношении негритосов. У турецкого правительства не хватило благородства даже для дачи приюта горцам-переселенцам в Турцию, которые с трепетом ехали туда, как в святые места, думая найти в единоверной Турции для себя новую родину. Правительственный цинизм Турции доходил до того, что турки, вначале чуть ли не воззваниями поощряя переселение, думали использовать беглецов, по-видимому, для своих военных целей... но, столкнувшись с лавиной беженцев, испугались и позорно обрекли на вымирание людей, которые умирали и готовы были умереть по одному знаку — за величие Турции”.

Чеченцы действительно оказались между двух огней. Россия, многократно воевавшая с турками, не очень хотела принимать назад тех, кто “готов был по одному знаку умереть за величие Турции”. Тем более что таких желающих немало оставалось еще на Кавказе. На одном из массовых прошений о возвращении на родину император Александр II начертал резолюцию: “О возвращении и речи быть не может”. Кое-кто в индивидуальном порядке получил разрешение вернуться, но основная масса беженцев так и осталась в Турции.

После 1864 года кавказский вулкан на время притих, хотя небольшие выбросы лавы, особенно в Чечне, случались и потом. Снова вулкан заговорил сразу же после ослабления центральной власти в России, связанной с революциями 1917 года и гражданской войной. Кавказ в это время упорно отторгает и белогвардейцев генерала Деникина, и Красную армию. Советская власть устанавливалась в регионе с огромным трудом.

Впрочем, и в этот период при всем желании очень сложно отделить политическую борьбу от элементарного разбоя. Важнейшими причинами бандитизма дагестанский Совет народных комиссаров (СНК), может быть, вполне справедливо считал в 1921 году кумовство и взяточничество местных органов правопорядка. Немаловажную роль во всплеске преступности играло, по мнению дагестанского СНК: “бандитское движение в Чечне и самовольное переселение в Хасавюртовский округ 4000 чеченцев — народа с особенно преобладающими хищническими наклонностями. При нахождении в соседстве с особо бандитским народом — Чечней, Совещанием принимается ряд мер по водворению спокойствия и предохранению жителей от нападений. Для охраны проектируется создание местной самообороны и изыскиваются средства к ее содержанию”. Конечно, велик соблазн списать все эти нелицеприятные высказывания дагестанцев о своих соседях на большевизм, но, как мы уже видели, практически о том же задолго до Советов говорил и писал имам Шамиль.

Через три года ситуация все та же. Разведотдел штаба округа констатирует в своем годовом отчете за 1923 год: “Обращают на себя внимание повторяющиеся конфликты между населением Чечни и Дагестана, возникающие на почве грабежей и похищения женщин с целью выкупа”. Здесь же приводятся многочисленные конкретные факты хищений и грабежей, произведенных чеченцами. В ответ одна за другой следуют операции по разоружению различных чеченских селений. Сводки говорят о сотнях и тысячах единиц оружия и о том, что его удается собрать лишь после применения силы. Обычная методика действий советских сил безопасности и армии того периода очень напоминает прежние дореволюционные времена. Сначала переговоры со старейшинами и предложение уладить дело миром. На предложение, как правило, следует отказ. После этого предупредительные залпы, а затем огонь на поражение. Только после уничтожения нескольких домов удается заставить селение сдать оружие. Впрочем, далеко не все: обыск значительно увеличивает число конфискованного оружия. Как свидетельствуют документы, так происходит в это время практически в каждом населенном пункте Чечни.

Несмотря на все эти меры, в 1929 году — одно восстание, а в 1932 году — другое. После подавления сопротивления снова небольшое временное затишье. Как раз до начала Великой Отечественной войны (1941 — 1945). Уже осенью 1941 года отмечается активизация повстанческого движения, ободренного приближением к Северному Кавказу линии фронта. Объектами нападения становятся колхозы и небольшие воинские подразделения. Как свидетельствуют документы, часть повстанцев в этот период установила связь с германским командованием и даже оказывала помощь продвигавшимся на юго-восток горнопехотным частям группы армий “Юг“. Отбросив немецкие войска от Кавказа, советская армия и силы государственной безопасности снова занялись Чечней. В конце февраля 1944 года сотни тысяч чеченцев были силой посажены в грузовики, вывезены на железнодорожные станции и отправлены в Казахстан.

Все сказанное выше — правда. Как, впрочем, правда и то, что в результате жестоких репрессий пострадали сотни тысяч людей, причем большинство из них, конечно, были абсолютно невиновны. На этот раз инициатором репрессий стал коренной кавказец Иосиф Джугашвили, он же Сталин — человек, который, безусловно, отлично разбирался и в истории региона, и в психологии чеченцев. Более того, вождь компартии был прекрасно знаком с традиционными горскими методами разбоя. В 1906 — 1907 гг. Иосиф Сталин руководил проведением экспроприаций в Закавказье, или, проще говоря, грабил банки и другие учреждения, чтобы финансировать революционную деятельность большевистской партии.

Депортация чеченцев и некоторых других народов Советского Союза произошла в разгар второй мировой войны. Трудно сказать, действительно ли Сталин — “отец народов”, как его тогда называли, помня о прошлом, искренне опасался массовой измены со стороны чеченцев или лишь использовал войну как повод для расправы. Зная сложный характер Сталина, возможен любой вариант. Наконец, на мысль о депортации чеченцев его могла навести не только русская история, но и современный ему тогда западный опыт: напомним, что именно в это время в США интернировали в концентрационные лагеря японцев. Всех скопом, на всякий случай.

Можно легко представить себе, как больно и обидно гражданину России, современному здравомыслящему и законопослушному чеченцу, вспоминать о тех давних временах или о последнем трагическом десятилетии взаимоотношений с Федеральным центром, но он должен признать, что право на обиду имеют и многие соседи Чечни, в свою очередь, перенесшие от чеченцев немало горя.

Многие оценки современных экспертов чеченцам слушать неприятно и обидно, тем более что не все эти оценки всегда точны и объективны. Тем не менее без этого болезненного и, к сожалению, неизбежно травмирующего анализа не обойтись. Пожалуй, уже пора прекратить по привычке все валить на Москву. Русские уже давно пытаются разобраться в своих ошибках, до хрипоты споря по поводу Чечни, но и чеченцам нужно, наконец, понять, в чем их главная проблема. Например, попытаться честно ответить на вопрос: почему то, что русские, цивилизованная Европа и даже имам Шамиль, издревле считали разбоем, для многих чеченцев было и до сих пор остается нормой жизни?

Выдача убийц, грабителей и насильников силам правопорядка самими чеченцами была и остается редкостью. Между законом и верностью роду подавляющее большинство чеченцев по-прежнему выбирает последнее. Царские генералы, а затем и советские силовые структуры многократно наказывали целые поселения не только за прямое участие в грабежах и захвате заложников, но и просто за помощь налетчикам. Не помогало прежде, редко помогает и сейчас. Как свидетельствуют многочисленные исторические источники, даже так называемые “мирные” равнинные чеченцы, жившие в непосредственной близости к русским поселениям, сами непосредственно не участвуя в налетах, обычно помогали грабителям, указывая на слабые места в русской обороне, давали налетчикам нужную информацию и при необходимости их укрывали. Так было, так, к сожалению, очень часто случается и сейчас. Историки нередко цитируют ответ, данный царскому генералу Румянцеву, требовавшему прекратить набеги, одним из чеченцев: “Набег и грабеж — наши занятия, как ваше хлебопашество и торговля”.

Налеты и захват заложников для их последующей продажи, конечно, не чеченское изобретение. В свое время Московская Русь немало страдала от неугомонных донских и волжских казаков, которые несколько веков подряд осложняли ее внешнеполитические контакты с южными соседями, поскольку, несмотря на все протесты Москвы, нападали на иностранных купцов, грабили суда на Черном море и занимались работорговлей. Через все это прошли и многие другие народы. Так что разбойничьи налеты как “отхожий промысел” — феномен хорошо известный в истории. Другое дело, редко бывает, когда он остается основным источником доходов столь долгое время, как это произошло в случае с Чечней.

В разные времена, в зависимости от политических вкусов и пристрастий ученых, чеченские налеты объясняли по-разному. Многие историки, рассуждая об этнопсихологических особенностях чеченцев, до сих пор ссылаются, например, на одного из основоположников марксизма Фридриха Энгельса, писавшего о “жажде добычи” при переходе к классовому обществу. Цитируются его слова о том, что “воровство, насилие, коварство, измена” — обязательные спутники при переходе от родоплеменных отношений к классовым. По мнению этих ученых, речь идет о задержке социального развития чеченского общества, вызванного своеобразными горными условиями существования.

В советские времена, кстати, с подачи самого Сталина былые налеты горцев объяснялись антиколониальной войной против царизма, а новые налеты исключительно антисоветской деятельностью и происками Запада. Сам Шамиль на какое-то время был объявлен “платным агентом турецкого султана и английского империализма”, но скоро реабилитирован и стал уже “героем национально-освободительной борьбы против русской монархии”. Реабилитация прошла в присущей тому времени манере. В 1957 году была организована научная конференция “О движении горцев под руководством Шамиля”, которая аргументировала изменение официальной точки зрения необходимостью “разоблачения всех и всяческих концепций буржуазных апологетов и извращений в области исторической науки”, борьбой против “конъюнктурщины, догматизма, начетничества и доктринерского отношения к теории”. В ходе всей этой конференции не было сказано уже ни слова о заложниках и работорговле, зато обильно цитировался Карл Маркс, например: “Храбрые черкесы снова нанесли русским несколько серьезных поражений. Народы, учитесь у них, на что способны люди, желающие остаться свободными”. Наконец, конференция особо подчеркнула, что “войну горцев под руководством Шамиля следует считать прогрессивной”, поскольку так думали крупнейшие деятели коммунистической партии “ученики Ленина — Сталин, Орджоникидзе, Киров и Фрунзе”.

Обо всех этих исторических трактовках стоит вспомнить хотя бы потому, что старый сталинский антиколониальный тезис был взят на вооружение и нынешними чеченскими националистами и сепаратистами. Тезис, правда, изрядно хромал в прошлом, хромает и сейчас. Все бы ничего, но чеченские налеты на соседей начались задолго до того, когда они услышали о России, продолжались во времена царизма, во время двух русских революций 1917 года, во время гражданской войны и полного безвластия на Кавказе, при советском режиме и, наконец, при нынешней демократической власти. В последние годы в Чечне брали в заложники любого: гражданина России, Франции, Англии, Израиля или Польши. Какое отношение все это имеет к антиколониальной войне, не ясно.

Наконец, одни чеченцы всегда грабили и продолжают грабить других чеченцев. Председатель Союза народов Чечни доктор юридических наук Асламбек Аслаханов недавно заявил: “Чечня — это заноза, и заноза, прежде всего для самих чеченцев: среди тех, кого воровали, 95 % составляли чеченцы. Преступления, совершавшиеся в республике, не могло бы терпеть ни одно государство”. Не спасало и не спасает ничто, даже духовный сан, как в случае с Шамилем. Таким образом, как свидетельствуют сами факты, вопросы веры, идеологии или политики, в частности борьба за независимость, тут по большому счету, похоже, не при чем: выбор объекта налета определялся и определяется только двумя факторами — размером возможной добычи и степенью риска.

Естественно, не каждый чеченец — грабитель, также как не каждый русский — порядочный человек, но исторический факт, что в Чечне уже который век то тлеет, то сильнее разгорается не вполне понятный даже современным аналитикам “очаг инфекции”. Болезнь очевидна. Плохо и тяжко от этого всем. И самой Чечне, и ее ближайшим соседям, и в целом России.

Как показывает история, чеченская болезнь из разряда “возвратных лихорадок”. Она обострялась всякий раз, когда силы России по той или иной причине были ослаблены: в период нескольких столкновений с Турцией, во время Крымской войны 1853 — 1856 гг., во время революции 1917 года и гражданской войны, в первые тяжелейшие для страны послереволюционные годы, наконец, в ходе второй мировой войны. Лихорадка, естественно, не могла не дать о себе знать на фоне распада СССР, когда в России начались жизненно необходимые, но крайне тяжелые и сами по себе болезненные реформы.

Электронная версия перепечатывается с сайта
http://conrad2001.narod.ru/

Далее читайте:

Чеченцы (справочная статья).

Чеченская хроника за все века (хронологическая таблица).

Чечня: от революции до депортации, 1917 - 1944 годы (хронологическая таблица).

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС