И.И. Павлов

1908 г.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

И.И. Павлов

Из воспоминаний о "Рабочем Союзе" и священнике Гапоне

Глава III.

Я уже сказал, что после утверждения устава "Собрание" стало шире развертывать свою деятельность и что прилив новых членов стал сильно расти. Идея объединения проникала в рабочие массы, а возможность собираться и обсуждать свои нужды для более сознательных, и для некоторых, в особенности для женщин, возможность получения известного удовольствия от музыкальных вечеров, после которых рабочая молодежь преисправно заводила самые модные танцы, — очень способствовала популярности нового учреждения в широких рабочих кругах.

Начало было удачное.

С одной стороны, спокойный и уверенный тон руководителей "Собрания", постоянно снимавших рискованные вопросы с публичного их обсуждения, но во время перерывов не скрывавших, что такая осторожность вынужденная и временная, с другой — органическая потребность в рабочих массах того или иного выхода из подпольного обсуждения своих нужд на более широком просторе, — создавали в высшей степени подходящую атмосферу, полную живой, интересной, захватывающей и увлекающей борьбы. По средам и воскресеньям выступать могли все пришедшие, причем при входе контроля не было никакого. Рабочие до сих пор только иногда слышали партийных ораторов, а теперь им явилась возможность и самим выступать, высказывать те же мысли, но своим собственным языком. Обсуждаться могли любые вопросы; порядок дня хотя и намечался, но лишь в отношении, так сказать, лозунгов, которые должны были быть бросаемы в массу. При этом старались по возможности бросать лозунги эти таким образом: так как всякий присутствующий на собрании мог потребовать слова поднятием руки или вставанием (причем могли говорить и с места), то прения носили простой домашний характер, не было и тени какой-либо официальной натянутости. Конечно, выступали со своими мнениями люди более или менее развитые, но иногда не обходилось и без того, что иной нес ахинею... Тем не менее, и в этой ахинее, покопавшись, можно было найти такое, что давало пищу для серьезного обсуждения. И часто бывало, что из такой, на первый взгляд, бессмыслицы, более толковый рабочий выводил очень интересные подробности, освещая и доказывая их примерами. Простой, мало развитой рабочий заводит, напр., речь, что у них в мастерской мастер больно бойкий, как бы его и нельзя ли его "остепенить малость, а то девкам-то невтерпеж"... А ему тут и выводили тотчас же, что для того, чтобы остепенить мастера, надобно, чтобы он зависел не от хозяина, а от рабочих, иначе хозяин его всегда будет защищать с точки зрения своих собственных интересов; сводилось к тому, что рабочие и в особенности работницы находятся в кабале у хозяев-капиталистов и что для противодействия и защиты своих интересов рабочие должны организоваться... Тенденция была определенная, но высказывалась очень осторожно, и присутствовавшие на собрании мало развитые рабочие каждый раз выносили новые освещения фактов в духе, желательном для "Собрания".

После того, как открывались новые отделы и увеличивалось количество членов, а следовательно, усиливалось и само "Собрание", как материально, так и в смысле популярности в рабочих массах, руководители стали допускать обсуждение рабочих нужд в более широком объеме. Но делалось это в высшей степени осторожно. Внешние события — японская война — также давали обильную пищу для разговоров и оценки тогдашнего положения России.

Вскрытая войной и широко развернувшаяся неурядица в российских делах служила, конечно, главным предметом рассуждений в отделах. Поднявшаяся также в печати критика, в то время еще робкая и неуверенная, в Отделах принимала уже более определенный характер, а появление газеты "Нашей Жизни" и в особенности "Наших Дней" нигде так не приветствовалось, как в Отделах; здесь каждый вечер собирались рабочие и, за стаканом чая перечитывая эти газеты и обсуждая затрагиваемые ими вопросы, добирались до самой сути вещей. Эти газеты оказывали большое содействие "Собранию" своим по тогдашнему времени резким оппозиционным направлением. Они давали ежедневную пищу, и этим в Собрании очень толково воспользовались. Был намечен кружок наиболее развитых рабочих, который выработал, под руководством Гапона, целый план действий. На обязанности этого кружка лежало внимательно следить за газетными статьями и отмечать самые животрепещущие и наиболее отвечающие моменту. Затем статьи эти сообща обсуждались, распределялись роли и по намеченному плану с надлежащим освещением или прочитывались целиком, или излагалось их содержание на рабочих собраниях во всех Отделах. Таким образом, мало-помалу посещая Отделы, публика приучалась к разбору и пониманию газетных статей в желательном для "Собрания" смысле. И действительно, за это время развитие малосознательных рабочих масс было двинуто вперед с поразительной быстротою. Нет никакого сомнения, что благодаря отчасти "газетной тактике", в развившемся позднее выступлении рабочих на открытую сцену не только не встречалось никаких трений, но, наоборот, все шло совершенно гладко, как по писанному... Поднявшаяся в то время в русском обществе волна протеста в Отделах принимала огромные размеры, хотя пока и скрытые или скрываемые от бдительных глаз полиции. На обыкновенных собраниях по средам и воскресеньям протест этот уже часто прорывался наружу, и председателям становилось все труднее и труднее удерживать собрание в тоне обычной умеренности, а так как эти председатели были и наиболее развитыми и сознательными рабочими, то умеренность и осторожность их была простым рабочим вполне понятна: было видно, что пока не пришло еще время; создавалась атмосфера внутреннего единения между вожаками и массой, — получился всем понятный массовый заговор... К ноябрю и декабрю волна общего протеста поднялась так высоко, что руководители стали подумывать о присоединении "Собрания" к тогдашнему всеобщему протесту мыслящей России, но зная, что рабочие массы не захотят или не сумеют ограничиться одними словесными или письменными резолюциями, и опасаясь более активных, но необдуманных и преждевременных шагов, руководители "Собрания" решили задерживать проявления все более и более накоплявшейся энергии.

Таким образом появлялись вопросы и создавался новый материал для обсуждения в мастерских в течение рабочей недели. Уже с самого начала видно было, что успех Общества в рабочих массах вполне обеспечен. Если "Собрание" и встретило противодействие со стороны партийных организаций и наиболее сознательных рабочих, которые главным образом упирали на то, что во главе дела стоит священник и что поэтому можно скорее не ожидать от него настоящей защиты рабочих, а грандиозной провокации, — то наименее сознательным и совсем темным рабочим того времени это именно обстоятельство и было очень по душе: "сам, мол, батюшка там говорит проповеди — и не о церковных или божественных делах, а о нашем рабочем деле, и так это хорошо говорит". С этой стороны ряса Гапона имела огромное значение, так как в то время рабочая масса была именно малосознательная.

Для семейств же членов "Собрания", в особенности для женщин и девушек, возможность бывать на вечерах "Собрания" доставляла, по-видимому, огромное наслаждение; здесь они имели возможность более культурного общения между молодежью, здесь они слушали пение, музыку и чтение, в довольно хорошем исполнении, и, что самое главное, все это было их собственное, рабочее. Хотя участвующие артисты и артистки были люди посторонние, но мы старались, чтобы и они становились членами-соревнователями "Собрания", а чтобы не стеснять гг. артистов взносами, решили членские взносы за них вносить из общих сумм. Таким образом и исполнители были до некоторой степени свои... Это обстоятельство очень нравилось рабочим12.

Что касается понимания рабочими пения и музыки, то я считаю себя обязанным сказать, что такой внимательной и даже более — я скажу, такой интеллигентной публики, по общему признанию участвовавших артистов и артисток, в других местах нельзя было встретить. Сначала мы было делали попытки "применяться", но потом оказалось, что в этом не было никакой надобности. Исполнялись в "Собрании" перед рабочими такие пьесы, которые в обыкновенных концертах ставить было опасно — "большая образованная" публика скучала бы... А рабочие не только внимательно слушали, но и замечательно толково разбирались во всем слышанном, и, обыкновенно, легкая банальщина и пошлятина успеха не имела. Очень толково разбирались рабочие и в чисто музыкальных красотах. Пересматривая теперь программы наших вечеров, я поражаюсь их серьезностью. Наши музыкальные вечера также давали обильную пищу для различных музыкальных разговоров.

Все это, взятое вместе, создавало великолепную атмосферу общей дружной энергичной работы. Но в то же время стало замечаться, что на более темную массу Гапон начал иметь большее, чем следовало, влияние, заставившее позднее его сотрудников очень беспокоиться...

Так прошел конец 1903 и начало 1904 гг.

Летом дело носило чисто организационный подготовительный характер; собрания рабочих становились все реже и реже, а музыкальные вечера совсем прекратились.

Но с конца лета 1904 года муравейник опять зашевелился, дело пошло еще шибче, еще энергичнее.

К этому времени стало выясняться, что "Собрание" за предыдущее время успело пустить глубокие корни, и ростки стали показываться там, где их и не ожидали.

В сентябре было созвано первое "общее собрание" всех членов, и теперь их уже нельзя было вместить в собственное помещение, пришлось для этого нанять зал Павловой, да и здесь едва-едва поместились, так как в это время уже было свыше 1000 членов, разбросанных по разным углам Петербурга. К этому "общему собранию" члены-учредители усиленно готовились; были распределены между ними роли для представления различных докладов членам-рабочим. Гапон работал, как вол: он, помимо общей организации, задавал темы и помогал разбираться в них своим сотрудникам; он перечитывал, поправлял, расширял доклады, — словом, энергия его была изумительна. К этому же времени выяснилось, что явилась насущная потребность в открытии "Отделов Собрания" в других частях города. Надобно было весь материал по этому вопросу хорошенько подготовить к "общему собранию", чтобы тут же и решить все такие вопросы, так как собирать такие многочисленные собрания было и трудно и дорого. Штабные и Гапон просто разрывались на части. И надо им отдать справедливость — так могут работать только рабочие: все было подготовлено в полном порядке. Общее собрание состоялось днем, за время от 12 до 4 часов был выслушан отчет, целый ряд докладов, ряд речей ораторов; вся деятельность, как предыдущая, так и намеченная впредь, была одобрена, произведены были различные выборы, и все это совершалось удивительно стройно, спокойно и сознательно13.

После "общего собрания" рабочие разошлись для того, чтобы, передохнув, собраться вечером и теперь уже с семьями на большой музыкальный вечер.

Когда мы явились на концерт, то глазам нашим представилось редкое зрелище. Типичная масса рабочих — мужчин, женщин — сплошь занимала весь зал и все коридоры и все, что можно было занять. Стулья стояли на местах, но почти никто не сидел, — места не было, все стояли плотной стеной, и при этом тишина была полная. В зале было свыше 2000 человек. Рассчитан же был около 500. Полиция протестовала было, но нам с Гапоном удалось убедить ее в том, что тут не более 700—800 человек... Несмотря на такую массу народа, порядок был образцовый, и мне потом говорил управляющий залом, что такого многолюдного вечера в этом зале и такого образцового порядка он еще не видел.

После "общего собрания" отделы стали расти как грибы, и с средины сентября по конец декабря, т. е. за три с половиной месяца, "Собрание" имело уже 11 отделов: Выборгский, Коломенский, Василеостровский, Петербургский, Московский, Рождественский, Нарвский, Невский, Гаваньский, Колпинский и на Обводном канале. Весь Петербург был оцеплен тесно связанными между собою рабочими организациями.

До этого момента у Гапона с его штабом не происходило сколько-нибудь заметных разногласий: раньше деятельность сосредоточивалась в одном месте, и Гапон все время шел в ногу со своими сотрудниками, все время находясь под контролем, — но когда пришлось разбрасываться по разным Отделам, явилось много поводов для разногласия. Прежде всего, в каждый Отдел нужно было посадить своего надежного председателя и двух его помощников. Оказались разногласия между Гапоном и штабом в оценке людей. И часто случалось, что споры принимали горячий оборот, и здесь начинал играть свою мелодию указанный мною ранее оркестр в своем темпе. Гапон, обыкновенно, сдавался, но вдруг оказывалось, что иногда должностные лица проходили не те, на которых останавливался оркестр, а те, на которых настаивал Гапон. Известный Петров, сделавший потом сенсационное разоблачение о 30000 руб., прошел как кандидат Гапона в Невском Отделе. Ненадежным также с точки зрения штабных считался и самый многочисленный Отдел — Нарвский (насчитывал свыше 2000 чел.), где также прошли гапоновские кандидаты. Заметно было также, что именно в более сильных числом членов Отделах как-то проходили гапоновские кандидаты. Стало заметно, что Гапон начал гнуть свою линию.

Нелады начинались серьезные. Учредители "Собрания", главные сотрудники Гапона, с самого основания составили как бы штаб, приняв на себя отдельные обязательства по Отделам в тех случаях, когда считали это нужным. Сам же Гапон был утвержден "представителем Собрания", с особыми, довольно широкими правами. Из всех окружающих Гапона он мог опереться на Васильева и Кузина и иногда на Варнашёва, — но первый из них, отличаясь удивительною преданностью делу и такою же удивительною работоспособностью, хотя и пользовался общею любовью, но не пользовался никаким влиянием, а второй считался просто ловким и дельным, но на дела влияния не имел. Между тем, когда г-жа Карелина, по-видимому, как бы не принимавшая участия в деле, на самом деле пользовалась огромным влиянием на все направление и деятельность "Собрания".

Я готов утверждать, что влияние Карелиной между штабными было ничуть не меньшее, чем влияние самого Гапона, пожалуй, даже большее. Ее искренность и непосредственность, ее светлый взгляд на дело создали ей такое положение между штабными, что они невольно заражались от нее ясностью понимания, в особенности в тех случаях, когда штабные расходились с Гапоном. Карелина верила в Гапона, как в неизбежный рок, — и, тем не менее, только она одна смело и открыто вступала с Гапоном в состязания и всегда заставляла его соглашаться с защищаемой ею точкой зрения и, следовательно, подчиняться мнению штабных. Но Карелина была удивительно скромным человеком — такой она, впрочем, и осталась, — и поэтому, она сама и тогда не сознавала всего своего значения в деле и позднее едва ли будет в состоянии понять его... Благодаря этой скромности и тактичности, и все ее единомышленники, штабные, также не замечали такого сильного влияния ее на направления дела и в особенности на взаимные между ними отношения. Если сказать кому-либо из штабных, что главным двигателем у них была Карелина, что она представляла собою тот центр, около которого все они так согласно группировались, — то он будет поражен и сразу самым искренним образом станет отрицать такое заключение; но если он обратится к своей памяти, восстановит картины прошлого, то неминуемо придет к тому, что скажет: "а ведь и верно, оно было так..." В то время, когда штабная оппозиция почти признала Гапона за провокатора (декабрь 1904 г.) и создалось такое положение, при котором могли произойти совсем неожиданные резкие внутренние столкновения, Карелина, состоя также в оппозиции, только одна продолжала непоколебимо верить в честность Гапона по отношению к рабочим и сильно смягчала взаимные отношения Гапона и штабных.

Когда же при "Собрании" было параллельно учреждено женское отделение, во главе которого и стала Карелина, значение ее еще более усилилось.

Гапон, мне кажется, признавал значение Карелиной и признавал без всякой зависти, без неприязни, — напротив, он в Карелиной видел искреннего друга и ни перед кем он так не раскрывал своей души, как перед нею.

Карелин также имел большое значение в штабе, — но это было не такое влияние, как его жены; в нем признавали в высшей степени дельного и знающего человека, глубоко преданного общему делу и для дела необходимого своим превосходным знанием рабочего вопроса. Но в нем не было пламени или хотя той искры, которая была способна освещать путь и чем так богаты были Карелина и Гапон.

Таким образом, чета эта составляла центр, около которого группировались все главные двигатели "Собрания", которым все безусловно верили и с которыми Гапону неминуемо нужно было считаться. И несмотря на то, что к концу 1904 г. "Собрание" насчитывало около 7—8000 платящих членов, огромное большинство которых, может быть, и не знало настоящих вдохновителей и готово было куда угодно двинуться по первому знаку Гапона, — последний отлично понимал, что тронься только он без своего штаба, масса недолго бы шла за ним, т. к. их ближайшие руководители отошли бы от Гапона и пошли бы с оппозицией.

Как только стало заметно стремление Гапона к самостоятельности, штаб повел также свою линию. Предполагая со стороны Гапона интриги, они повели свои контр-интриги и старались Гапоновских кандидатов, из которых он хотел создать себе опору, перетягивать на свою сторону, что, по-видимому, им и удавалось. Но все же штабных очень беспокоило растущее влияние Гапона на малосознательных членов, которых было подавляющее большинство, так как более сознательные рабочие туго шли в члены "Собрания". Причины тому были все те же: недоверие из-за сугубой лояльности "Собрания" к личности руководителя. Недостаток в развитых рабочих сказывался в высшей степени ощутительно, и сам Гапон не только признавал это, но и принимал меры к привлечению их. Но в особенности много в этом отношении работали штабные: они всеми силами старались привлекать более сознательные элементы рабочего мира в члены "Собрания". Привлеченных таким образом или вообще интересующихся и заходивших на собрания Гапон обыкновенно приглашал к себе и там, наедине или в тесном кругу, раскрывал карты. В большинстве случаев его беседы увенчивались успехом, и мало-помалу число развитых рабочих увеличивалось. На привлеченных таким образом Гапон хотел опереться, как на своих, но в конце концов оказывалось, что они принимали сторону штабных.

Внутренняя борьба, очевидно, сильно угнетала Гапона и мешала ему спокойно работать: он стал видеть оппозицию там, где ее и быть не могло. Около того времени Гапон стал относиться с некоторою враждебностью и ко мне.

Так как меня рабочие часто встречали на собраниях, помимо того, что я был всем известен, как устроитель музыкальной части, то ко мне привыкли и считали меня совершенно своим. Нелегкая меня дернула два-три раза разойтись с Гапоном по некоторым совсем несущественным вопросам, причем рабочие оказались на моей стороне. Этого было достаточно, чтобы Гапон увидел во мне чуть ли не соперника. Результатом этого вдруг оказалось, что однажды, явившись на кружковое собрание, я получил заявление от Гапона, что настоящее мое посещение считается последним, т. к. состоялось постановление, что посторонним присутствовать на кружковых собраниях нельзя. Это было и раньше всем известно, и в действительности никто из посторонних и не бывал на кружковых собраниях, кроме редких случаев особых приглашений самого Гапона для какого-либо специального дела, — по просьбе Гапона, я несколько раз приводил лиц, готовых оказать то или иное содействие. Что, думаю, за штука? Я обратился к некоторым из штабных за разъяснением такого казуса. Оказалось, что на одном из заседаний сам Гапон поднял вопрос о подтверждении старого правила, которого никто не нарушал. Тогда все несколько подивились возбуждению этого вопроса, но, конечно, охотно с ним согласились; теперь же вышло, что этот вопрос касался своею формальною стороной именно меня, ибо из интеллигентов свободный вход имел только я. Возмущение штабных было немалое; высказывалось намерение сейчас же вывести батю на чистую воду, но я предложил не возбуждать сейчас дела, не желая обострять уже и без того тогда натянутых общих отношений.

Случались у нас и еще столкновения. В одном из них Гапон довольно ярко обрисовывается, и хотя столкновение само по себе неинтересно, но для характеристики Гапона я приведу его здесь. Несмотря на то, что все председатели отделов хорошо знали меня лично, с некоторыми из них у нас были даже хорошие, почти дружески отношения, но порядок извещения о назначаемых музыкальных вечерах был таков: я извещал Гапона, а он уже от себя извещал председателей. Но так как устройство музыкальных вечеров начиналось с найма карет и организации поездок за артистами, то Гапон очень часто перепутывал мои распоряжения: за одними артистами заедут, за другими нет, привезут не в тот отдел и т. п., следствием чего у меня возникали недоразумения с участниками концертов; бывали также и такие случаи: приезжают исполнители своими средствами в указанный отдел, а там не имеют никакого понятия о том, что здесь будет музыкальный вечер. Оказывалось, что Гапон совсем забывал или не успевал сообщить об этом. Для избежания подобного рода недоразумений, крайне вредно отражавшихся на деле, я решил сам сговориться с председателями, и однажды уведомил всех председателей отделов о дне собрания и просил приехать ко мне для обсуждения этого пустого, но в то же время важного вопроса. Гапона я также уведомил. К моему удивлению, только один председатель приехал сам, а остальные прислали своих помощников. Оказалось, что в этот день и на этот же час Гапон назначил собрание председателей отделов у себя, якобы для очень важного дела. Важного дела не оказалось, но всем им Гапон разъяснил, что на мои приглашения они не только не обязаны были отзываться, но даже должны их игнорировать14. Это разъяснение произвело очень тягостное впечатление на всех председателей, так как они увидели, что разрыв наш с Гапоном неизбежен. Еще ранее, в сентябре, за несколько дней до большого концерта, у нас с Гапоном произошла резкая размолвка.

Гапон делал попытки вмешаться в программу, а так как это мне мешало, то я по-товарищески, но категорически заявил ему, что до программы ему нет никакого дела, словом, сказал по-малороссийски: "засть" (смысл: "не ваше дело").

Тем не менее, составленную мною программу он переиначил. Это поставило меня в глупое положение и так взбесило, что я просил передать ему, чтобы он во время концерта не показывался за кулисы, иначе я его выгоню. Гапон действительно не только не явился, но даже не поблагодарил участвовавших артистов.

Далее, по мере открытия новых Отделов обслуживание их музыкой потребовало немалых затрат труда: нужно было иметь в виду, что в каждом Отделе необходимо было устроить не менее двух музыкальных вечеров в месяц, иначе не окупалась бы квартира. Уже было такое время, когда каждое воскресенье наша музыкальная комиссия устраивала по три-четыре вечера в разных Отделах. В нашей музыкальной комиссии числилось 52 участника: певцы, певицы, музыканты, критики и др. сочувствующие лица, но активных работников было не столько уж много, приходилось выдумывать различные комбинации, — а тут Гапон лезет бывало со своими требованиями, похожими на приказания...

Мне кажется, что Гапон еще в течение лета в отношении меня наметил план, который бы дал возможность полегоньку совсем меня вытеснить, так как резко сделать это было неудобно, ввиду некоторой моей популярности. На первом "Общем собрании" я был избран председателем музыкальной комиссии, но тогда же была избрана председательницей литературной комиссии и В. А. Колышко, антрепренерша, насадительница оперетки и т. п. увеселений, очень известная под псевдонимом Неметти. Каким образом г-жа Неметти попала в ряды сочувствующих рабочему движению, — для меня осталось загадкой... Но дело в том, что свое участие она понимала несколько своеобразно. На мое извещение о желательности выработать общий план действий она не ответила; затем, когда мы в своей музыкальной комиссии выработали план самостоятельно, и я несколько раз сообщал ей о том, что тогда-то и там-то состоится вечер, на который просил ее дать литературные силы, таковых сил она не давала. Музыкальная комиссия решила обходиться без нее, и мы стали привлекать литературные силы сами. Как вдруг оказалось, что г-жа Неметти устроила сама полный музыкальный вечер на Петербургской стороне. Через несколько времени другой и третий. Оно бы, конечно, было бы даже хорошо, если бы работа шла объединенно, но дело в том, что общности не было, а бывали случаи, когда на один и тот же день назначали музыкальный вечер и комиссия, и г-жа Неметти в одном и том же помещении. Два раза мне удавалось предотвратить инциденты. К тому же, в то время, когда музыкальная комиссия работала для самой работы, г-жа Неметти делала себе рекламу. Так, напр., она устраивала всего 3 вечера и обо всех вечерах бывали помещаемы в газетах хвалебные рецензии, и даже г-жа Неметти успела получить от градоначальника Фуллона благодарность и попала в фотографическую с ним группу... Между тем, музыкальная комиссия устроила свыше 40 музыкальных вечеров, и мы ни о какой подобной "чести" и не помышляли.

Создалось ненормальное положение, и в дело вносилась дезорганизация. Музыкальная комиссия требовала, чтобы ей не мешали, а Гапон, очевидно, тоже не мог или не хотел ничего поделать... По его просьбе пошел я сам к г-же Неметти улаживать конфликт. Кончилось тем, что она меня выгнала... Пришлось поставить Гапону ультиматум: или я и музыкальная комиссия, бывшая со мной вполне солидарной, или г-жа Неметти, не успевшая организовать своей литературной комиссии15. Гапон увильнул от прямого решения, и вопрос остался открытым, вследствие чего музыкальная комиссия в конце декабря 1904 г. приостановила свою деятельность, впредь до удовлетворения Гапоном всех ее требований. На Рождественских праздниках музыкальная жизнь в Отделах замерла, так как г-жа Неметти и не думала обслуживать их музыкальными вечерами.

В моем разладе с Гапоном оппозиционная часть штаба была безусловно на моей стороне, а в дружбе Гапона с г-жей Неметти видели авантюру. И действительно, — Гапон рассчитывал на то, что эта многоопытная барыня вдруг из-за его прекрасных глаз раскошелится и даст возможность начать постройку "Рабочего Дома". У Гапона была смелая мысль оттягать от Попечительства о Народной Трезвости Народный Дом, но так как он сам не верил в осуществимость этой мысли, то у него появилась другая — собрать около "Собрания" денежных людей революционного или, по меньшей мере, оппозиционного оттенка и на их капитал выстроить "Рабочий Дом", по более широкому плану, чем Народный. Не знаю, каким образом он мог надеяться на поддержку в этом деле г-жи Неметти, но надежда некоторое время у него держалась, и для осуществления этой надежды он не прочь был пожертвовать мною. Но его сотрудники смотрели иначе. Как только у нас начались с Гапоном более натянутые отношения, в особенности после конфликта с г-жой Неметти, штабные мне прямо заявили, чтобы я ни на йоту не уступал Гапону и категорически требовал восстановления прав музыкальной комиссии... 26 или 27 декабря пришел ко мне Карелин и сообщил общее положение дела с назревающим конфликтом между штабом и Гапоном. Предвидя полный разрыв, штаб готовил почву свалить Гапона с его пьедестала "рабочего вождя", т. к. в это время Гапон совсем потерял доверие своих сотрудников. Предполагалось, в случае необходимости, отстранить Гапона и вести все дело по старой же дороге, но с охранкой считали необходимым порвать всякие сношения, которые Гапон продолжал еще и в то время поддерживать.

Примечания.

12) Мне часто приходилось слышать такого рода разговоры: "ишь ты, как это у нас хорошо", или: "поди-ка, и у аристократов не лучше, чем у нас" и т. п.

13) В другой раз приблизительно такой же порядок я видел, когда уполномоченные от рабочих г. Петербурга избирали своего члена во вторую Государственную Думу в 1907 г., но, к сожалению, здесь гг. интеллигенты чуть было не испортили всего дела, желая сорвать вопрос о понуждении отколовшихся тогда меньшевиков присоединиться к левому блоку.

14) Точно так же Гапон странно поступил с милейшим полковником Коротковым, постоянным чтецом на вечерах и общим любимцем рабочих. Гапон сказал какую-то грубость, после которой полковник должен был оставить участие в музыкальных вечерах.

15) Она мне, впрочем, заявила, что в ее комиссии принимают участие крупные литературные и театральные деятели, напр., Евт. Карпов, кажется, гг. Далматов и Давыдов и др., — но, вероятно, участие их было только на словах, так как на деле его не было видно.

Вернуться к оглавлению

И. И. Павлов. Из воспоминаний о "Рабочем Союзе" и священнике Гапоне / Минувшие годы, 1908,  книги 3 и 4.

Далее читайте:

Гапон Георгий Аполлонович (биографические материалы).

Гапон Георгий. История моей жизни. «Книга», Москва, 1990. (Вы можете стаже скачать файл в формате .FB2 для электронных книг - gapon-georgij_gapon.zip).

Карелин А. Е. Девятое января и Гапон. Воспоминания. Записано со слов А. Е. Карелина. «Красная летопись», Петроград, 1922 год,  № 1.

С.А. Ан-ский. Мое знакомство с Г. Гапоном. С. А. Ан-ский (Семен Акимович Раппопорт). Собрание сочинений. Книгоиздательское Товарищество "Просвещение". С.-Петербург, 1911-1913, том 5. Из заграничных встреч.

Л. Г. Дейч. Священник Георгий Гапон. Из книги: Провокаторы и террор. Тула, 1926 г.

Павлов И. И. Из воспоминаний о "Рабочем Союзе" и священнике Гапоне / Минувшие годы, 1908,  книги 3 и 4.

Чернов В.М. Личные воспоминания о Г.Гапоне.

Рутенберг П.М. Убийство Гапона. Ленинград. 1925.

Б.Савинков. Воспоминания террориста. Издательство "Пролетарий", Харьков. 1928 г. Часть II Глава I. Покушение на Дубасова и Дурново. XI. (О Гапоне).

Спиридович А. И. «Революционное движение в России». Выпуск 1-й, «Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия». С.-Петербург. 1914 г. Типография Штаба Отдельного Корпуса Жандармов. V. 1905 год. Гапоновское движение и его последствия. Третий партийный съезд. Конференция меньшевиков.

Маклаков В.А. Из воспоминаний. Издательство имени Чехова. Нью-Йорк 1954.  Глава двенадцатая.

Герасимов А.В. На лезвии с террористами. Воспоминания руководителей охранных отделений Вступ. статья, подгот. текста и коммент. З.И. Перегудовой. Т. 2. - М.: Новое литературное обозрение, 2004. Глава 4. Герой «Красного воскресенья».

Э. Хлысталов Правда о священнике Гапоне "Слово"№ 4' 2002

Ф. Лурье Гапон и Зубатов.

Петиция рабочих и жителей Петербурга для подачи царю Николаю II, 9 января 1905 г.

Революция в России 1905 - 1907 (хронологическая таблица).

Персоналии:

Кто делал две революции 1917 года (биографический указатель).

Царские жандармы (сотрудники III отделения и Департамента полиции).

+ + +

Дейч Лев Григорьевич (1855-1941), меньшевик, организатор II съезда РСДРП, в 1917 примкнул к большевикам.

Зубатов Сергей Васильевич (1864 - 1917), жандармский полковник.

Раппопорт Шлиом Аронович (1863-1920), член Учредительного Собрания:  Могилёвский № 1 Совет крестьянских депутатов и эсеры.

Рутенберг Пинхас Моисеевич (1878-1942), революционер, сионистский деятель.

Савинков Борис Викторович (1879–1925), один из лидеров партии эсеров, литератор.

Трегубов Иван Михайлович (?-?), толстовец, учитель Г.Гапона в полтавском духовном училище.

Чернов Виктор Михайлович (1873-1952), лидер партии эсеров.

Прочая литература:

Кавторин В.В. Первый шаг к катастрофе: 9 января 1905 года. Л. 1992.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС